Грехи того, кто был подобен богу

Легкие шаги по холодному полу. Почти неслышные, но, если все же прислушаться, чувствуешь, какие нервные они и как боится их обладатель продолжать свой путь. Но человек упорно продолжает свой путь. Его руки дрожат, а горло душат рваные вздохи так, что от каждого следующего в груди разливается боль и тяжесть. Он четко ощущает каждое сломанное ребро, каждую вывернутую кость и каждую кровоточащую рану, навечно перевязанную. Будь здесь его шиди, он бы посмотрел на него с укором и тяжело вздохнул, предлагая присесть. Даже если бы мужчина отказался, его шиди смог бы уговорить их шисюна, главу секты, пройти осмотр. И у него бы не оставалось выбора, кроме как согласиться и отправиться на пик Цаньцао ради обследования и лечения. Ему не хотелось. Как бы сильно все не болело, как бы не хотелось от этой боли выть и кричать, он не хотел показывать свои раны перед другими. Как побитая собака, которая отказывается верить в доброту людей, потому что не раз в нее вместо похвалы и заботы летел камень, да соседские ребятишки издевались. А еще у его шиди были глаза такие… знающие. И это злило больше всего, от этого тошнило. Было отвратно сидеть перед ним и смотреть на то, как лицо его темнеет, когда он обрабатывает раны. Он никогда не спрашивал, как будто бы он знал. И от этой мысли становилось с каждым разом все хуже и хуже. А еще эта вечная, проскальзывающая в каждом взгляде, жалость. Как же он ее ненавидит! Ненавидел. Шиди больше нет. Некому заботиться о нем в те моменты, когда он сам отказывался это делать и когда старательно избегал встреч и медосмотров. Уже давно никто даже не задумывался о том, что жалкий человек, вообще-то, тоже живой, что такие как он имеют свойство ломаться. Хотя многие удивлялись, почему игрушка Мобэй-цзюня все еще была жива. Человек выглядел слишком слабым и необычайно хрупким в сравнении с другими. Но он, естественно, хотел жить и цеплялся за эту жизнь всеми возможными способами. Унижаться и ползать на коленях? Запросто. Также просто, как дышать. За годы жизни он накопил опыта в подобных вещах. Кто-то смеялся над ним в сторонке, но мужчина привык не обращать на это внимания. Это же девушки. Ох, девушки в этом мире это отдельный разговор. Это как нечто необъяснимое и всегда великолепно красивое. Зачастую невозможно встретить действительно уродливого человека. Наверное, их создатель любит прекрасное и дает миру только красивые лица. Или, хотя бы, симпатичные. Как же жаль, что, несмотря на внешнюю элегантность и утонченность, все эти люди гнилы внутри. Взять того же Шэнь-шисюна. Бросив на него только один или два взгляда, перед тобой встанет прекрасной облик, что больше подходит небожителю или оборотню, заманившему своих жертв собственной красотой. Хотя, возможно, Шэнь-шисюн был из них. Иногда, смотря на него слишком долго, мужчина думал, что такой человек просто не может существовать в этом мире. Казалось, что он нечто неземное и слишком прекрасное для их гадкого и проклятого мира. Но так казалось только с первого взгляда и поверхностного осмотра. Не углубляясь в его характер и не общаясь с ним для того, чтобы понять, что из себя представляет лорд пика Цинцзин как личность. Если немного углубиться, что он и сделал в целях полного изучения каждого представителя школы Цанцюн, то вместо прекрасного лорда перед вами предстанет ядовитая змея, что не доверяет ничему, подающему хоть малейшие признаки жизни, также сильно, как и презирает работорговцев. И первое и второе – результат детской травмы. Он знает, он искал, он узнавал, подкупал, шантажировал и мучал тех, кто знает. Ему была необходима абсолютно вся информация об окружающих его людях и демонах. Простая необходимость. Он не планировал это использовать. Только в том случае, если вдруг ему срочно понадобится навсегда заткнуть кому-либо рот, не прибегая при этом к насилию. Очень качественный и действенный способ. А что может быть лучше, чем куча компромата, содержащего информацию, которую ни один здравомыслящий человек не захочет раскрывать. И, как ни странно, большинство своих шиди, шисюнов и остальных учеников и демонов он относил к нормальным существам. А Шэнь Цинцю так еще и очень гордый человек. И если кто-то узнает, что он когда-то был рабом, целовавшем ноги своего хозяина… В общем, добыча информации – крайне полезный навык. Тем более в жизни такого человека, как Шан Цинхуа. Потому что, в конце-концов, что остается предателю, продавшему свой дом ради собственной жизни? Ничего. Только холод закопанных тел и пепел тех, кто был лишен даже участи получить нормальное погребение. Отвратительно. Так отвратительно, что даже такой подонок, как он понимает насколько он оказался бесполезным и ничтожным человеком. Жалкий слабак. Ничтожество. Шан Цинхуа осознал себя, стоящим перед очередной развилкой. Только что он шел по главному коридору ледяного Дворца, а вот уже сейчас находится практически в самом дальнем углу замка. Смешно. Если он не поторопиться, то Его Величество будет сильно злиться и снова его ударит. Возможно, он не переживет удара. Возможно, он отправиться в Диюй, где будет страдать за совершенные преступления. Возможно. Хотя… Цинхуа закашлялся, зажимая рот рукой. Негоже простому слуге пачкать пол прекрасного Дворца своей кровью, ох негоже. Он отнял руку ото рта и посмотрел на мерно стекающую вниз ярко-алую жидкость с примесью чего-то темного. - Хах… Да у меня даже кровь грязная. Воистину говорят, от судьбы не убежишь, - Цинхуа вытер руку о второй слой своей одежды так, чтобы это было незаметно. Конечно, никто не заинтересуется почему у него кровь, но им может не понравится то, что он испачкал одежду или, не дай все сущее, важные документы. Тц. Как будто Цинхуа сам не понимает всю их важность. Он лично составлял большую их часть. Мужчина выдохнул и собирался было пойти дальше, как второй приступ кровавого кашля подкатил к горлу. На этот раз гораздо более сильный, чем предыдущий, от которого нещадно болели легкие и рвало грудную клетку. Цинхуа сложился пополам, рухнув на пол, опираясь руками о пол, а после и полностью лежа на нем, сжимаясь в комок и стараясь терпеть. Главное не закричать. Эта хрень лечится. Однажды, пусть и не сегодня. А он и так находится на испытательном сроке. Любое неверное движение, которое не понравится Его Величеству или другим слугам и они доложат об этом ему и все. Смерть. Он говорил, что умирать не хочет? Именно. Совсем. Никто не хочет умирать. Терять последние мгновения жизни, сожалея и ненавидя себя за все то, что сделал и не сделал. Отвратительно. Выдох. Тяжесть в груди немного отошла, руки почти перестали трястись, а дыхание более-менее выровнялось. Цинхуа нервно улыбнулся и встал с места. Он это заслужил. За все те грехи, что он совершил. За предательства, обманы, ложь, убийства и интриги, которые он так старательно плел всю свою жизнь. За то, что никогда не оборачивался, чтобы помочь. Пусть ему раньше и казалось, что он ничего не может сделать, но сейчас, едва стоит задуматься, он понимает. Он мог. Замкнутый в себе мальчишка с яркими зелеными глазами, что смотрели на мир с утихшей ненавистью и отчаянием. О нем распространяли ужасные слухи, его часто задирали его шисюны. Мальчик старательно держал лицо и красиво врал, не показывая никому ту сторону себя, в которой сидит не доверяющий и боящийся мира ребенок. он скрывал это часто и почти идеально. Цинхуа замечал это, но не делал ничего. Ему казалось тогда, что в этом нет смысла. Ну, попытается он подойти и что? Оказывается, много всего. В этом мире есть люди, для которых достаточно видеть, что кто-то о них искренне беспокоится. От этого этим людям гораздо легче и приятней жить. Быть может, жизнь Шэнь Цинцю после попадания на Цанцюн оказалась бы гораздо лучше, будь у него хотя бы один друг. Или же глава Юэ. Цинхуа просто однажды случайно узнал всю правду о том, что произошло в поместье Цю и о том, почему же глава не вернулся в тот день. Он просто не успел. Сказал ли Цинхуа об этом хоть кому-либо? Нет. Его шизунь, который повесился, потому что у него очень плохо складывались отношения с очень важным для него человеком. У них двоих просто не было возможности поговорить нормально. Без криков и ругани, без ненависти и истерик. Мог ли он это устроить? Конечно. И он попытался! Правда. Просто он… опоздал. Человек, дорогой сердцу его шизуню, трагически погиб. И его шизунь не хотел жить в мире без нужного ему человека. И он повесился, перед этим, держа Цинхуа за руки, шептал о своей слабости и бесполезности. А после плакал и улыбался, когда петля оказалась на его шее. Тогда еще не Цинхуа смотрел на своего шизуня с восхищением. Он так не смог сделать. Его боли было недостаточно, чтобы отправиться вслед за мертвым. Сделать это – иметь большую силу воли. Или же очень малое желание жить. А, может быть, очень маленький, заканчивающийся на одном человеке, мир. А как же то множество и множество уличных детей-сирот и рабов, которые ежедневно умирали от голода, холода или из-за своих хозяев? Как же все эти несчастные существа? У него ведь было достаточно данных против императора для того, чтобы заставить его пересмотреть закон о рабстве, однако… Да какого черта он вообще испытывает за все это свою вину?! Он ни в чем не виноват! Нет! Не он создавал этот мир, не он, он лишь обладал знаниями, которые могли бы этот мир улучшить… Ох, и мы снова возвращаемся в привычное русло. Самобичевание – штука странная. А если она еще и смешана с мозгом, который буквально так и кричит, что это не его вина и проблемы, то все соединяется в крайне плохое месиво из постоянного самоунижения, гордости, ненависти, зависти, обиды на самого себя, а также сочувствия. И ведь чтобы прекратить свои мысленные метания, всего-то и нужно разозлить Его Величество. Темперамент у того, несмотря на титул, довольно огненный. Быть может, его просто быстро убьют и все? Цинхуа снова передернула, но уже от этой мысли, а не от боли. Он не то чтобы не заслужил смерти, еще как заслужил. Просто он хочет оттянуть этот момент как можно дальше. И он может это сделать! Например, быть полезным королю Севера. Очень даже действенный способ! Именно так рассуждал человек, идущий в кабинет Мобэй-цзюня и еще не знающий, что его собираются казнить за несовершенное им предательство. [Запуск Системы...]