Оракул
4 мая 2024 г. в 12:09
В один из дней к ним вышел Оракул.
Он шел не сам, короткими шагами, но ступал уверенно, ведомый рукой Оливера, крепко стискивающего чужое тощее запястье с гремящими металлическими браслетами, которым не было числа. Они звенели с каждым движением, как кандалы, и отдавали тайной вечной магии будущего, пока сам их владелец вел просветленной головой с густой белой шевелюрой. В пушистых локонах запутали пальцы мудрость и вечность, спустившись к большим глазам молочной патокой. Она лилась сквозь длинные соломенные ресницы к впалым щекам и острому носу, которым он вдыхал запахи леса, после совещаясь с Великим, о котором никому ничего не было известно. Никому, кроме него.
Оливер ступал перед ним, обходил преграды в высокой траве и смотрел прямо на их компанию и возвышающееся за спинами дерево, раскинувшее приветливо свои руки. Шива требовал новую жертву, пока Брахма с интересом и удивлением разглядывал нового гостя, остановившегося всего в паре шагов.
Его звали Ной. И это имя отпечаталось в летописи их маленького мра, присоединившись к остальным. Долговязый, почти тощий мальчишка с резкими чертами лица и прямым носом, по которому могли лепить греческие статуи. Альбинос, белый, как не раскрашенное облако. Он постоянно вертел головой, наклонял ее то в одну, то в другую сторону, прислушивался и считывал, прищуривая свои колдовские белые глаза, смотрящие не в лицо, а сразу в душу. Пальцы его были длинными, немного кривыми и узловатыми, но невероятно мягкими, когда он касался чужих рук или лиц, пытаясь разглядеть собеседника.
Так он познакомился со всеми, пропустив Нину, с которой, оказывается, уже был знаком. Он касался сначала лбов, затем щек и носов, мимоходом оглаживал макушки, хмурясь от сосредоточенности. Последним он подошел к Эйдену. Руки его подрагивали, когда он поднял их и коснулся чужих висков, не рискнув спуститься немного ниже. Бледные и чуть потрескавшиеся губы его чуть приоткрылись, и он выдохнул сухой, словно прожженный песками пустыни воздух. Бумага и старый пергамент, даже запаха никакого не было, только сухость вечных мыслей и великих знаний будущего. На поясе звякнули небольшие деревянные таблички для гаданий, перевязанные красными узлами, но ни одна из них не выпала.
– Я тебя вижу, – прохрипел Ной и все же спустился пальцами к подбородку, а после опустил руки, сцепив их. – Но не чувствую.
– Гу-ма-но-ид, – протянул Адам, повиснув на плече улыбнувшегося Эйдена, – поэтому прочитать его нельзя. Никому не понять этого гостя из космоса!
Пальцы взлохматили и без того торчащие, немного вьющиеся от влаги в воздухе черные локоны, которые не мешало бы расчесать и заколоть заново. Парочка серебряных невидимок висели на нескольких волосинках, норовя выпасть и затеряться в траве вместе с жемчугом свежей росы.
Ной кивнул, соглашаясь, прикрыл глаза и снова вытянул руку, касаясь Оливера. Зачарованная новым таинственным знакомым Сара подскочила под другую руку и повела его следом за остальными в сторону домика, вновь распахнувшего ветви в приветствии. Оно ждало нового гостя с нетерпением, собирая новую коллекцию. У него было сердце – не самое надежное, но все еще живое. У него был голос – звонкий и чистый, но на уровне выше человеческого слуха. У него были легкие с распускающимися в них шипастыми розами, задерживающими воздух. У него был разум из цветных облаков и заколок. У него была печень из кофейных зерен. А сейчас появились глаза, видящие все и всех насквозь. Идеальное божество, центром которой неизменно оставалась душа, открывшая всем новый мир.
Эйден откинул крышку люка и вошел в домик первым, затем за руку втащил Адама и остальных, особенно помогая Ною. Он подвел его к самому центру, позволил вытянуть руки сначала вперед, потом развести в стороны, прощупать все вокруг. Пространство словно завибрировало, воздух стал сухим от чужого присутствия. Ной видел все: карту на стене, цветок в старом ботинке, одеяла и подушки, вазу с гвоздями, луну, месяц и застенчивое лето, пахнущее ежевикой и карамельными шишками. Все это впиталось в него разом, нахлынуло подобно океанским волнам, принимая в себя и поглощая, делая частью и окутывая ловкими ветвями.
Ной стал частью домика, кинув в большую стеклянную банку один из браслетов. Плата была принята, и крышка захлопнулась.
Ной занял место в углу, забрав себе одно из одеял с облаками, укрывшись им и разложив перед собой таблички с предсказаниями. На них были неизвестные письмена, которых он касался кончиками пальцев и что-то шептал себе или Шиве, плетущему длинные волосы в косу. Оливер вновь запустил поезд по железной дороге и подсел к Саре, рисующей на стене розового слона с мармеладным червячком вместо хобота и крыльями вместо больших ушей. Нина включила радио, призрачно ожидая услышать знакомую песню, пока Карл картаво пел, позволяя Эйдену разрисовывать свой гипс, где уже почти не осталось свободного места. Пятна краски украсили пол и его светлые джинсы, пальцы и щеки, с которых несколько раз собирали земляничные поцелуи.
Адам наблюдал за происходящим, сидя у окна. Начался дождь, как и предсказывал Ной, за окном громыхнуло, но гроза все еще была далеко, за пределами их укрытия, и всем было все равно, что творилось за пределами их маленького мира. Здесь все еще было тепло и сухо, шумело и хрипело радио, цвели цветы и тихо плел свою паутину старый мохнатый паук. Адам обвел взглядом все и всех, остановился на Ное, чей взгляд неотрывно был направлен на него. Он словно выжидал чего-то, а, может, ждал, когда к нему подойдут и попросят пророчества. Вот только, в будущее свое уже давно не верилось.
Оракул протянул руку, звякнули браслеты, словно колокольчики, и не поддаться было нельзя. Пока все были заняты своими делами, Адам тихо поднялся на ноги, обмакнув пальцы в яркие краски на полу, и оказался рядом с провидцем, вновь чувствуя сухость пергамента. Даже стены в этом углу, казалось, успели пропитаться его энергией и стать бумажными.
– Ты не веришь в будущее, – не спрашивал, а утверждал Ной, перебирая дощечки. Они стучали друг о друга, смешивались в его руках в небольшом холщовом мешочке, в который он их закинул, протягивая его вперед.
– Мне будущее не доступно, – ответил Адам, борясь с желанием обернуться назад.
Небольшой домик, шум воды и золотистый ретривер, стук чашек с ежевичным чаем, земляничный пирог, оставивший след на губах. Горькое послевкусие возраста и седина в ярких, цветных волосах всех цветов радуги – красивый жемчуг возраста и прожитой долгой жизни. Он бы смог полюбить все свои морщинки и каждый седой волос в когда-то смольных волосах Эйдена, которые он бы перебирал уже не такими послушными пальцами. Он бы принял все прелести возраста, лишь бы только ему позволили прожить начертанное на звездной карте.
– Я его вижу, – мягко возразил Ной.
Он дернул рукой, из-за чего две дощечки выскочили из мешочка на пол, ударились глухо о дерево и перевернулись рунами вверх. Он коснулся их пальцами, самыми кончиками и прикрыл глаза, чтобы видеть и чувствовать лучше. Его зрение было внутри.
– Перерождение, – прошептал Ной. – И короткий сон, от которого ты проснешься, когда цветы запоют.
– Я не понимаю.
– И не нужно, – ответил Оракул и вновь одним жестом спрятал таблички в мешочек, убирая его в карман. Гадать больше никому он не собирался, поднял взгляд белесых глаз на чужое лицо, вытянул сухую руку и коснулся кончиками пальцев лба, прочертив короткую линию вдоль. – Будущее всегда туманно…
– Но ты знаешь.
Ной поджал губы, но все же кивнул, решив не скрывать хотя бы это.
– Я говорю то, что можно. И большего от судьбы ждать не стоит.
Больше Ной не говорил. Он тихо сидел в своем углу с одеялами, прислонившись затылком к стене, срастаясь с домиком незримыми золотыми нитями. Иногда казалось, что в ярких огненных всполохах молний можно было увидеть золотое сияние, исходящее от его головы и тонких кистей с браслетами. Они звенели, даже когда он сидел неподвижно, незримо напоминая о его присутствии, которое мягким теплом вписалось в их общество. Всего день, а его молчаливое спокойствие стало новым кусочком цветастой мозаики битых витражей.