***
«Мелюзина свела счеты с жизнью из-за какой-то глупой перепалки. А этот Нёвиллет так громко осудил этого парня из стражи. Даже непонятно, чего от него теперь ждать». «Так это тогда шёл суд над ребенком, убившим своих родителей, представляете? Это ж какой кошмар, не дай Архонты такому случиться с кем-то. Верховный Судья что-то совсем был печален и строг». «Сегодня я видел его впервые так близко. Он стоял один на мосту ко входу в крепость Меропид, под дождем, весь мокрый, смотрел куда-то вверх и вниз одновременно. Я тогда протянул ему зонт, но, кажется, я всё испортил. Он поблагодарил меня, но выглядел расстроенным из-за того, что я сделал». В тот день, последний, было положено начало его новой жизни, начало этому странному знакомству, о кратком миге которого никто не забудет. Некоторые люди впечатываются в память навсегда, напоминают о себе, своём образе, словно символ. — Рад, что у Вас всё в порядке, Герцог. Начало вашего управления выглядит многообещающе. Госпожа Гидро Архонт Фокалорс нелестно отзывалась об этом месте, что ж, зря. Теперь я вижу, — юдекс Нёвиллет улыбался нетипично для себя. Сидел на диване в чужом кабинете, приветливо осматривался, словно тут не было всё точно так же, как в Административном и Производственном центрах, где они были до этого. — Спасибо, Верховный Судья. Хотите чаю? Я решил собирать коллекцию, и пока что у меня есть несколько замечательных экспонатов, — Ризли говорил это, уже заваривая его себе. — Нет, благодарю за предложение. Предпочитаю воду, — очевидно, запах ему нравился больше, чем нахваленный вкус. Мужчина позволил себе расслабиться, отложив трость. — А госпожа Сиждвин? — Она сегодня не на месте, если у Вас дело, оставьте мне. — На вкус чай был столь же приятным, как и на запах. Пар приятно обжигал лицо, а чашка отрезвляюще нагревала перчатки. — Ничего важного. — Юдекс внимательно поправлял свои, что явно говорило о том, что он намерен уйти. Ризли всё метался в желании расспросить его и продолжить разговор, но в итоге струсил, прячась от своих желаний в углу кресла. По мужчине было очень заметно, что он ужасно измотан. В последний месяц было очень много достаточно тяжелых заседаний Суда из-за деятельности преступного объединения. Герцог не знал деталей, ему было всё равно, но из-за причисленных личностей в его владении было известно — банда мешает свои дела в других регионах, что добавляло Судье ещё больше проблем. Его веки сегодня были тяжелее и ниже, чем обычно, голос грубее, едва заметные отеки под глазами давили на собеседников, особенно при свете дня, а немного растёпанный вид — в виде забытого гребня, пары слезших на плечи локонов и пересохших губ — был самым явным знаком переутомления юдекса. Но Ризли не видел этого. Он никогда не видел Нёвиллета ближе, чем с балкончика подсудимого. Тогда Верховный Судья ни разу не удостоил его своим прямым взглядом. Мужчина знал, что фамильяр придерживается чистейшей справедливости, но, видимо, этот идеальный принцип лишал его свободы даже внутри своей клетки. Дворец Мермония был для птички его полёта золотой клеткой. Герцог его отлично понимал. Хоть сам он и был почти полностью волен в своих делах, он просидел в Крепости добрую часть своей жизни, концентрируя это чувство где-то в годы собственного осуждения. Не было того дня, когда Ризли забывал об этом, не было и такого момента, когда он не сомневался. И сейчас он сомневался. Смотрел сквозь края чашки на утомлённого разговором собеседника, терпеливо выжидая, когда же он что-нибудь сделает или скажет. Но тот лишь кивал головой, сонно утыкаясь щекой в сложенные на трости руки. — Господин Нёвиллет? — Ризли осторожно спросил его, оставляя уже пустую кружку в стороне. Он лишь на мгновение отвлекся на бумаги. Судья вздёрнул голову, на его щеке остался едва заметный след от перчатки, на которую он опирался. Не успел герцог что-либо сказать, юдекс кивнул, немо извиняясь, и ушел быстрым для своего манера шагом. Стоило скрыться из виду, Нёвиллет с позором прикрыл лицо руками, но быстро подобрался, оставляя это чувство позади. Он всё ещё видел его очень редко. Верховному Судье не было никакого смысла посещать тюрьму. Надзирателю не было смысла её покидать. Их разделяла толща воды, но объединяли редкие дела и непонятный интерес с того самого суда. Как ему удается так легко забывать эмоции, верша суд? Что в голове у ребенка, только что убившего своих названых родителей, откуда шрамы? Как трагичен процесс, когда подсудимый признает свою вину, совершив справедливый самосуд? Теперь их это связывало. С годами у Ризли появлялось все больше вопросов, а Нёвиллет, казалось, не менялся совсем. Он всегда был одним — собой. Или тем, кем хотел казаться. На его лице не появлялось новых морщин, не менялась одежда, неизменными были и принципы. Герцог уже с порога понимал, что о них будут разбиваться любые попытки установить контакт. Все ранние попытки узнать о нём больше или расположить рассыпались в прах. Стоило герцогу предложить прогуляться, пообедать, сходить в театр, в конце концов, снять сюртук в горячем кабинете прямо над производственным цехом, Нёвиллет обводил его недвусмысленным взглядом и строгим молчанием, пристыжая. Он никогда не показывал, чего хочет сам, что чувствует. Ризли никогда не мог этого понять. В жизни юдекса существовали только законы, правила и обязанности. Герцог не понимал смысла в его действиях, не понимал, зачем так себя ограничивать. Да, его жёсткий и ограниченный делом образ делал видимость чистой справедливости, однако он же и уничтожал доверие, гнобил внутренние мысли Нёвиллета о самом себе, не позволял ему проявлять себя и свои слабости, если они вообще у него были. Он держался от людей на расстоянии. С годами герцог залез по горло в свои заботы, дела крепости и тайны Меропид. Он очень давно не видел его, очень давно не покидал крепость и не ходил в своё любимое кафе прямо под Дворцом. Герцог всё время был занят работой, стараясь сделать свою и своих подопечных обитель как можно лучше. Его ничего не заботило из того, что заботить не должно было. Хотя, признаться себе, между дел и перед сном он думал о всяком. Думал о себе, о своём прошлом, о родителях и о суде, об опечаленном лице Нёвиллета. Ризли ужасно хотелось вызвать в нём эмоции, словно ради испытания. Он так много думал о нём, что засыпал с покрасневшими ушами и быстро бьющимся сердцем. Ему вспоминалось, как справедливый хмурый юдекс улыбался мелюзинам на улице, как он уделял им своё дорогущее время, чтобы просто убедиться в том, что всё хорошо; с какими умом и расстановкой судья вёл свои заседания, как он пресекал разговоры и непрошеные рекомендации, абсолютное главенство. Очень много Ризли думал и о красивых переливающихся глазах, о широких плечах, всё равно оставляющих крупную фигуру утончённой, о красивых одеждах, манерах, приятной вежливости, об острых ушках, о странных светящихся волосах и длинной шее, ему гадалось, как бы дотронуться до неё, и как бы юдекс ластился к ладони, или наоборот, отталкивал её, сочтя нарушением его границ. Много раз он и сомневался в искренности этого образа. Много раз, но ни один из них не заставил Ризли по-настоящему усомниться. К решительным действиям его заставил перейти случай, случайность, когда они случайно столкнулись снова. Герцог был молод и мало понимал. В тот вечер Нёвиллет был разбит тяжёлым судебным процессом. Он сидел на лавочке возле фонтана Люсин, отставив свою трость в сторону и прикрыв глаза. Мужчина слушал журчание воды, откинувшись на спинку. На его лице не было никаких эмоций. Ризли долго смотрел на него издалека, со спины, где были двери в театр. Он уже совсем забыл, за чем туда приходил. Помнится, был свидетелем, но в итоге всё равно дождался полного окончания заседания, чтобы в очередной раз побеспокоить нежную гладь потока жизни юдекса, чтобы уточнить, всё ли в порядке, поскольку в суде он выглядел раздосадованно. Белые волосы медленно колыхались на ветру, задевая голубые украшения, назначение которых молодой человек совсем не понимал. Герцог осторожно подошёл ближе, заглядывая в умиротворённое лицо, которое так давно не видел. Под острыми глазами уже давно пролегли синяки, выделяя старые морщины. Он тихо поздоровался, боясь напугать. У самого встал ком в горле. Он не понимал, испортил ли судье момент, или тот, наоборот, был рад его видеть, хотя на то не было никаких оснований. — Добрый вечер, господин Герцог, — Нёвиллет посмотрел вверх, вежливо улыбнулся одними уголками тонких губ. Ризли торопливо спустился по оставшимся ступенькам, лишь бы хоть на секунду отпечатать в своей памяти детали этого выражения. — Вечер отличный, не поспорить, — с видимостью уверенности ответил мужчина. Нёвиллет отвернулся назад к своему фонтану. Ризли обошёл скамью, садясь на противоположном её конце. Он заметил, как острые лиловые глаза улыбались тёплому рыжему закату. — Вы правда пригласили меня говорить о погоде? — кольнул юдекс. Он не выглядел опечаленно, однако, что было совершенной тайной, на подобные задушевные прогулки его посылали только лишь редкие уныния. Ризли активно занервничал, придвигаясь поближе и поворачивая свои колени в сторону судьи. Его ладони подло потели, и он старался незаметно утирать их о брюки. — Нет, я хотел поделиться, больше не могу терпеть. — Герцог доверял ему, наверное, больше, чем стоило бы, верил, надеясь, что его чувства поймут и, если отвергнут, то как-то аккуратно. Бледные щёки с крупными родинками слабо покраснели. Мужчина собрался, вздохнул, но стоило ему глянуть в слабо обеспокоенное лицо напротив, воздух сразу выбило из лёгких обратно. Нёвиллет так и сидел с идеально ровной спиной, немного повернув голову на бок и сложив руки с крупными рукавами на коленях. Взгляд зацепился за краешек чужих сапог, залезающий выше колен, и Ризли сдался, потирая лицо ладонями. — Вы мне небезразличны, господин юдекс. Нёвиллет уже по чужим нервам догадывался, о чём юный герцог хотел ему рассказать, но он очень боялся, что мог оказаться прав. Человеческие чувства были ему абсолютно чужды, он упорно верил в это, поскольку это было одним из немногих фактов о себе, за которые он мог цепляться сквозь время. Судья не любил изменения, не любил жалость и отвращение, которые приходили к нему с проявлением слабости. Он боялся их, но никогда бы не признался. Верховному судье часто признавались в чувствах, хоть и общество всё ещё не очень доверяло ему с тех пор, со случая с мелюзинами, и юдекс никогда не видел в этом ничего особенного. Он всегда мягко бегло объяснял, что не заинтересован, и, тут же позабыв об очередном знаке внимания, шёл по делам, стуча медными каблуками. Ризли выпытывающе смотрел на него, сверля до белизны голубыми глазами. Это трогало что-то в нём, что-то, что заставило ком перекрыть горло, плечи сжаться, а фигуристые губы — выровняться в одну прямую нитку. Глаза бегали, дыхание сбивалось. Острый язык не поворачивался произнести вслух свой отказ, и Нёвиллет тонул в смятении, потому как не знал этому причин. Он не мог поднять взгляд. Ризли попытался осторожно взять его ладонь в свою, но мужчина крупно вздрогнул, словно напугавшись, сжал руки в кулаки, прижимая их ближе к себе. Герцог отодвинулся и, не дожидаясь ответа, кивнул, мгновенно смурнея. — Простите, Ризли, — его голос пропал и звучал ужасно паршиво. Юдекс пропершил горло, но ничего не изменилось. — Боюсь, Ваши надежды беспочвенны. Моя должность слишком ответственна, и я не смею подвергать свою рациональность сомнениям. Я не в праве ответить на ваши чувства. — А Вы бы хотели ответить? — Тихо спросил герцог. Это был ещё один удар по силе воли Нёвиллета. Он раздраженно вздохнул и твёрдо отрезал: — Нет. Тут не имеет значения моё желание, но если Вы настаиваете — вот мой ответ, — заключил судья. Он определенно странно себя чувствовал, но решил проследить за собственным принципом, пресечь всё заранее, даже не запуская процесс мысли. — Я никак не смогу донести до Вас то, чего Вы не понимаете. Ризли снова кивнул несколько раз, уже расслабленно разводя колени в стороны, он упал на спинку скамейки, протёр лоб и облегчённо просмеялся. — Ладно, тогда давайте забудем это, — он больше не смотрел в его лицо. — Насовсем. Дела ждут. Не дожидаясь ответа, Ризли встал, уходя в сторону театра, где его ждали лифтёры Крепости. Спустя какое-то время он начал писать Нёвиллету письма. Раз в пару месяцев он отправлял очередное, но ни одно не оставалось отвеченным. В них он рассуждал о всяком, задавал разные вопросы, которые никак не смели подниматься, когда они виделись лицом к лицу. Ризли даже не знал, читает ли их получатель. Позже, спустя несколько таких попыток, он стал на бумаге приглашать юдекса в разные места. Сначала к фонтану, в театр, в Кур-де-Фонтейн, в кафе под мостом Дворца Мермония, позже — на набережную, в подводные улицы, в лес. Ни на одно письмо Нёвиллет не ответил. Ни в одно из мест он не пришёл, однако герцог всегда безнадежно ждал его. А стоило им встретиться, по работе или в будничном чаепитии, юдекс вёл себя как обычно. Улыбался, разговаривал с одним собеседником или несколькими, даже отвечал на настойчивые взгляды. Ризли не понимал ничего, и чем больше копилось его непонимания, чем больше проходило времени, тем меньше сил у него оставалось, чтобы, задрав голову, смотреть на прекрасный портрет на потолке бесконечно высокой башни. Утром он отправил ещё одно письмо, последнее, как всегда задавая несколько странных вопросов, не требующих ответов, написал там своё имя и попрощался от лица автора писем, оставив размашистую подпись в углу. Он снова назначил место, отсылаясь к самому первому своему посланию, свернул гофрированную хрустящую записку, запирая её восковой печатью черного цвета в роскошном голубом конверте. Его цвет отличался от прошлых, но это было неважно. На работу ушел весь день без продыха. Мужчина так заработался, что взглянув на часы понял — опоздал. Он не пришёл на собственное «свидание». Быть честным, его это абсолютно не взволновало — Нёвиллет всё равно даже не получил его письма; наверняка ещё с самых первых раз приказал складывать эту почту в коробку в углу библиотеки или вообще выбросить. А Ризли ничего не мог с собой поделать — продолжал писать, ведомый не надеждой, а скребущей много лет необузданной тоской. Его отчего-то тянуло к возвышенному образу, ему ужасно было интересно, что он в себе таит, что его беспокоит. Обычно, когда он думал о нём, о их встречах, о чужой сдержанной улыбке, у него щемило в сердце. Тащило так, что аж желчь к горлу подступала. А крутило от волнения даже перед одним только образом юдекса. Герцог не мог постоянно игнорировать и это. Узлы сворачивались в животе будоражащим вдохновением, дыхание болезненно спирало, и кололо в сердце. Мужчина сверлил взглядом огромное заброшенное подземелье сквозь толстое стекло помещения под башней, заранее притащив себе хороший стул. Ещё час назад его уносили мысли и думы по поводу его, что делать с помещением, стоит ли рассказать кому-нибудь. Там было до неприятного холодно, окна слабо покрывались влагой. Ризли пришлось начать носить куртку. Но ему нравилось, как это выглядит. Его тяжелые размышления и фантазии разбил стук в большие железные двери башни кабинета. Мужчина вскочил, наспех проверил всё, взбежал по лестнице, под звук повторного стука закрывая тайный проход. После такой крупной череды завлекающих фантазий немудрено было подумать, что это сам судья явился в Крепость, Ризли был абсолютно глупо воодушевлён, поправляя воротник на чёрной рубашке. Стук повторился в третий раз и мужчина открыл двери, тут же разочарованно утыкаясь взглядом в пустоту. Душный воздух предприятия отрезвляюще врезался в лицо. — Я здесь, — тихо сказала мелюзина-медсестра, стоявшая прямо в щели распахнутых дверей. Ризли, на манер роста Нёвиллета, смотрел выше её головы, едва замечая. Мужчина растерянно подобрался, уступая Сиджвин дорогу. — Всё в порядке? Могу принести лекарственного чая. — Герцог отрицательно махнул головой, пасмурно ухмыляясь. — По какому поводу поздний визит? — Поинтересовался более буднично. Они вместе поднялись в помещение кабинета, мужчина достал из стола две кружки и чай, осторожно накладывая пальцами горстки сухих листьев в керамический чайничек. В целом, в крепости всё было из железа или стали, чугуна, но кто-то из старых коллег однажды подарил ему заварник, который перестал отдавать железом и ржавчиной — с тех пор посуда на его личном столе всегда была керамическая или фарфоровая. Ради этого герцог готов был и к станкам вернуться. — Хотела узнать, — мелюзина запрыгнула на гостевой стул, задумчиво складывая руки. — Не знаешь, что за дело сегодня у месье Нёвиллета? — Ты о чём? — Ризли уже отошёл от своего смятения, и вот снова на него девятью буквами свалилась дрожь. Мужчина нервно стягивал пальцами ленты, которые носил вместо перчаток. — Он сегодня больше часа простоял у театра, я видела его, когда уходила и когда возвращалась. Предложила зайти в гости, но он отказался и ушёл, — Сиждвин развела руками, не меняя эмоций на лице. — Даже не побеседовали. Резко герцог шикнул, дёргая рукой и хватаясь за мочку уха. Кипяток немного растёкся по деревянному столу, оставляя тёмное пятно и следы пара в воздухе. Он хмуро посмотрел на медсестру, типично для себя округляя жуткие светлые глаза. — Он ещё рядом? — Мужчина всё отставил, подбежал к стулу, снимая с высокой спинки куртку и накидывая её на плечи (позже ему ужасно понравился этот стиль ношения верхней одежды). — Нет, это было ещё вечером. — Только сейчас Ризли осознал, что единственный раз пропустил собственноручно назначенную встречу, и, возможно, Нёвиллет не просто отдыхал или ждал чего-то по делу, а пришёл на неё, ждал его весь вечер, навсегда разочаровываясь в непунктуальном герцоге Меропид. — Он частенько оглядывался, видимо, ждал кого-то из местных, вот я и подумала, может, ты знаешь. — Девушка взяла кружку и дозаварила свой чай сама, отстранённо его охлаждая редкими поддуваниями и помешиваниями. Ризли взвыл, схватился за голову, свалился на своё кресло, обречённо врезая взгляд в чёрные коленки. Ему хотелось исчезнуть прямо здесь и прямо сейчас. Все его надежды хоть однажды завести близкий разговор с юдексом Фонтейна рухнули в одночасье. В первое время Ризли отказывался от любых встреч в пределах Кур-де-Фонтейна, переводя их на более неофициальный уровень, затем он стал отказывать только самому судье, отправляя лишь деловые отчёты напрямую в бухгалтерию Дворца, отрезая любые шансы на пересечение с Нёвиллетом. Шло время, и его ужасный стыд не сдвигался ни на миллиметр, но вечно встречи избегать не получалось. Он просто не смотрел ему в глаза, старался говорить максимально односложно, прячась за стенкой делового общения. Юдекс никак на это не реагировал, лишь делал то же самое, только вот для последнего это не было новым — он вёл себя так всегда, даже за дружеским чаепитием. Сиджвин всё чаще спрашивала и негодовала. «Надеюсь, месье Нёвиллет зайдёт к нам в этом месяце». «Этот новый чай из Сумеру такой интересный, стоило бы отправить во Дворец Мермония порцию». «Месьё Нёвиллету бы понравилось, что ты сделал с Крепостью. Что-то давно он не заходил, наверное, совсем не дают продыху. Надо будет его проведать — не заболел ли». Нёвиллет никогда не болел, и его абсолютно точно никто не приглашал в Крепость Меропид. Все ждали его, но признавалась в этом только мелюзина. У Ризли с тех пор сердце было не на месте, сколько бы времени не проходило. Он оглядывался назад, со стыдом смотря в прошедшую ситуацию. Ему было так неловко и больно на душе, что он даже не посмел извиняться. Нёвиллет приходил к театру в назначенное время ещё много раз, часто стоя под проливным дождём. Он посещал и другие места, указанные в письмах, но туда вместе с ним никогда не являлась компания. Ризли об этом не знал, и никто не решался оповестить его об этом. И Нёвиллету не было тяжело, он просто приходил, сам не зная зачем. Ему нравилось ходить по лесам, гулять по улицам и наслаждаться потоками воды, редкими моментами сливаясь с ними душой и телом и ощущая себя, наконец, отдохнувшим.***
Внезапно он опомнился. Звёздное небо и луна слабым светом пробивались в высокие окна кабинета, воспоминания били в голову и в грудь, придавая немного сил. Ризли вылетел из нерабочего кабинета, выслеживая глазами уходящего, однако, он просидел в углу дивана дольше, чем полагал, поэтому из Дворца он выбежал с ещё большим испугом. Люди, ещё бродившие в этот час по освещённым улицам, возмущались его спешке, окрикивали, кто-то спрашивал, всё ли нормально, но герцог продолжал судорожно осматривать всё вокруг. Долго искать юдекса не пришлось, Ризли заметил его в парковой зоне на юге Кур-де-Фонтейна, когда уже собирался возвращаться. Нёвиллет умиротворённо смотрел на журчащую воду в искусственном пруду, сидел на лавочке, зажав трость между колен и не отпуская её ручку. Герцог осторожно зашёл на траву, поспешив вернуться на тропинку. Ночь слабо холодила плечи. Он не остался незамеченным. Мужчина поднялся с лавочки, не желая разговаривать сидя. Судья не улыбнулся в очередном вежливом приветствии. — Ты боялся, что кто-то узнает? — Ризли подошёл ближе, чем было нужно, чтобы его услышали. Нёвиллет отрицательно покачал головой, затягивая за ней тяжёлые длинные волосы. — Я хочу, чтобы ты понял — дракон ты или человек — теперь твоё место здесь, среди всех нас. — Мужчина подошёл ещё ближе, настойчиво отстраняясь от своего стыда. — За столько лет ты уже перестал быть чистым Гидро-драконом, ты жил среди людей и стал одним из них, неужели не понимаешь? — Это ничего не меняет. Статус справедливости… — Ты не понимаешь, — перебил Ризли. Он помотал головой. Нёвиллет ни разу не поднял на него взгляд. Небо посмурнело. — Пока ты не будешь жить полной жизнью, пока не поймёшь человеческую сущность — никто не доверится тебе на сто процентов. — С каждым его шагом глаза юдекса бегали всё быстрее, но лицо оставалось каменно одинаковым. — Оратрис больше нет, суд не будет таким, как прежде. Истинная сущность справедливости заключается не в холодности, а в понимании и твердости. Ризли попытался заглянуть ему в лицо, надеясь найти там ответ. — Прости меня за тот случай, это вышло абсолютно случайно, мне было ужасно стыдно перед тобой, — мужчина почесал пушистый затылок, пристыженно опуская взгляд, но затем снова вернулся к прежнему. — И за пи́сьма в целом, я был слишком назойлив для тебя. — Нёвиллет не отвечал ему, он был очень смятён, особенно для самого себя. Ему никогда не приходило в голову посмотреть на всю ситуацию с другой стороны. В один момент на него обрушилась вся та куча мыслей и чувств, что он глушил в себе. Сейчас ему казалось, что вот-вот и лопнет голова. Ризли очень хотелось быть к нему ближе, хотя бы по-дружески, но он не решался. Ему виделось, что больше он не имеет на это права. Но Нёвиллет сам подошёл к нему вплотную, обнял, положив одну из рук на крупное плечо, а лицо держа поднятым, на уровне чужого уха. На мгновение герцог был одурманен его запахом, самим тёплым чувством, что разливалось в груди от элементарных объятий. Однако это дало все ответы на его вопросы, хоть он и получил отказ — общение с судьёй было для него поистине ценным. Он сам уткнулся в плечо в голубом роскошном платье, бесцеремонно обнимая мужчину под руки. Нёвиллет на секунду замер, но вскоре расслабился. — Ты же понимаешь, что чувствуешь? Чувствуешь, как сердце бьётся быстрее в волнительные моменты, тянет — когда берёт за душу. Что тебе грустно после тяжёлых судов, после таких, которые ведут за собой дождь, что ты гневаешься, когда люди задевают мелюзин или персонал? — Ризли отчетливо услышал сбивчивый вздох возле уха. Несколько капель ночного дождя упало на его голову, а затем ещё и ещё, пока их одежда не начала интенсивно промокать. Нёвиллет отстранился, осторожно отталкивая от себя мужчину. Теперь он смотрел ему в глаза, но на утончённом лице, наконец, появилось выражение непонятной эмоции, что-то среднее между теплотой, улыбкой и искренней печалью. Его внешность удивительно трогательно сочетала в себе силу, строгость, потрясающую элегантность и уют. Под дождём элементы его одежды и волос слабо посвечивались. — Спасибо, — тихо сказал Нёвиллет. Зеркала его глаз искрили лиловыми огоньками. Ризли твёрдо кивнул, с улыбкой довольно свёл крупные брови, поправляя край портупеи на шее, который из-за влаги немного болезненно прилип к коже. Юдекс продолжал молчать, поэтому герцог неловко почёсывал щетину на лице, отводя взгляд. — Раз уж эта ситуация разрешена, а Вы снова готовы смотреть мне в глаза, герцог, — продолжил судья. — Я много думал, посещая места, что так настойчиво рекомендовались вами. Особенно я благодарен за водные окрестности Эпиклёз, никогда бы не подумал, сколько всего там успели построить, — улыбнулся Нёвиллет. — Хотя возле самого театра тоже потрясающие виды. — Он вдруг заметил что ушёл от мысли, поэтому опустил свою голову немного ниже. — В общем, я подумал, что хотел бы. — Ты о чём? — Ризли с недоумеванием от будто бы незаконченной фразы смотрел на него впритык. — Я хотел бы ответить на… — И тут до герцога дошло, о чём судья пытался ему сказать. Мужчина в осознании вздёрнул брови, поэтому Нёвиллет не стал договаривать свою фразу. Высокие скулы бледного лица напротив слабо покраснели. Юдекс расправил широкие плечи, мирно щуря глаза. С его белых локонов слабо капала влага. Дождь оказался простой моросью. Ризли осторожно подошёл ближе, оставляя куртку на лавочке. Он щёлкнул застёжкой на чужой груди, забираясь руками под тяжёлый плотный плащ. Нёвиллет замер. Герцог прижимал мужчину к себе, нежно оглаживал талию и спину, кладя голову на чужое плечо. Нёвиллет также осторожно уткнулся носом в мужскую шею. Ризли осторожно высвободил одну руку. Его взгляд всё время был направлен на странные «украшения» среди белых волос. Сейчас он понимал, что это всего-навсего драконьи рога. Он осторожно коснулся одного из них, бесцеремонно ощупывая вверх по всей длине. Юдекс сжал чужой жилет и горячо выдохнул в прямо шею. Рога казались твёрдыми, но у самой их поверхности был тонкий мягкий слой, как будто налитый водой. Он легко продавливался и проминался. Сама поверхность была слабо шершавой, будто цветочный лепесток. Рожки начали светиться, когда мужчина стал их гладить. Нёвиллет сильнее сжал объятия, силы у него было хоть отбавляй. — Так ты придёшь ко мне на чай?