Места памяти — это материальные объекты, пространства, лозунги, предметы, события, тосты и погребальные речи, ставшие символическим элементом культурной памяти. Почти что угодно символически значимое для многих людей сразу становится местом памяти — особенно после двух войн.
Любовь — это слово похоже на ложь. Пришитая к коже дешевая брошь. Прицепленный к жестким вагонам вагон-ресторан. И даже любовь не поможет сорвать стоп-кран.
Пахнет не иначе как куревом — и в такой-то час, не настучат ли призраки на злостного нарушителя школьных правил? Хочется сказать, мол, «фи, маггловские сигареты», но пространство под языком словно само собой заполняется слюной, а к горлу подкатывает комок — хочется… Мерлин, тоже хочется — но кто? Кто посмел? И откуда? Из Хогсмида — никак. Кто протащил такие колоссальные запасы с собой в Хогвартс, что до сих пор не выкурил, да еще и умудрился остаться незамеченным, хотя о наличии ушей у местных стен (и часто — совсем не иллюзорных!) знает любой, кто доучился хотя бы курса до третьего. Драко завернул в эту внезапно прокуренную уборную отнюдь не по прямой нужде — Почти-Безголовый-Ник никак не желал менять траекторию своего полета и рядового опроса всяких обитателей картин, и пускай гоблины не горели желанием поддерживать с ним диалог, травил обзаведшиеся бородой еще пару столетий назад анекдоты, параллельно отвешивая комплименты всякому мало-мальски симпатичного по меркам родного ему раннего Возрождения женскому образу. Ну вот и пришлось заворачивать в первую открытую дверь, не ведущую в какое складское помещение — благо, Ник, пусть и был тем еще идиотом, свято соблюдал свой кодекс чести и не смущал никого, хотя бы в уборных. А может, это правило действовало только на мужские туалеты — кто его знает, вдруг он все эти годы на пару с явно умственно отсталым полтергейстом только и делает, что заглядывает ведьмам под юбки под аккомпанемент завываний Миртл? Если и вправду какой третьекурсник — Драко задавит авторитетом старосты, отберет, а в ванной старост… Или пройдет пару сосен в запретном лесу, прижмется спиной к дереву покрепче — кентаврам все равно. Да живы ли они до сих пор, не разбежались ли, только почувствовав приближение войны? Кто разберет — уж явно не тот, кто прокурил весь сортир в восточном крыле! Вот же засранец, чтоб его. В зазор между стенкой и полом кабинки виднеются чужие кроссовки — грязнющие, и свесившийся на по пол шнурок — такой же грязнющий. Впрочем, когда-то он был белым — может, пару лет назад. Или, если его обладатель — все такой же растяпа, то вполне и за месяц мог превратиться в такое жалкое зрелище. Драко дергает уголком рта, что тут сказать — «да, конечно же»… Или «ого, ничего себе» — как здесь говорить-то нужно — получается испытывать только смесь удивления с каким-то чувством обиды, мол, он не только герой, но ему еще и настолько надо, что он возьми, да и придумай, как обойти правила. Ощущается минутная, жгучая обида — как будто бы Драко опять везде обошли, обыграли, и не выдали даже шоколадной медальки в качестве утешительного приза. Он упирается кончиком языка в щеку — не смолчать, нет, тут точно нельзя смолчать. Но и не будешь же ты сигарету вот так вот стрелять — это не прохожий в маггловском Лондоне, который тебя у метро видит в первый и в последний раз! Они и не поговорили после… Драко называет его «инцидент на мосту», и пока что не планирует изменять себе. А шоколадную медальку можно было бы все-таки выдать! — Свои, Поттер. Скучающий, чуть растягивающий слова тон получается так себе — из горла вылезает только что-то натужно-скрипучее. Раньше он был таким выверенно-привычным, сейчас получается через раз и только в ситуациях, где понятно, как себя вести. Ясно, как будешь защищаться. Секунды ожидания тянутся. Слишком тянутся, мало ли что… Поттеру видны, должно быть, только ботинки, и Драко рефлекторно сжимает в кулаке ткань брюк выше колена, чтобы чуть приподнять штанину. Мерлин, идиот, какой идиот… — Хах, хорошо, а то я уже подумал… Ответная реплика звучит какой-то скомканной — впрочем, какая еще тут могла быть? Драко понимает, что в глаза друг другу точно поглядеть придется — решает, что, может… Нет, ничего не решает, уже нет времени решать — слышится де-факто пригласительный щелчок заглушки, и он заходит в кабинку. К Поттеру. — Все самое интересное в туалете, да? Поттер смотрит на него из-под очков как-то странно — отстраненно, хотя чего еще можно было ожидать. Самому Драко кажется, что он смотрит едва ли не глазами загнанного в угол зверька. Он чувствует себя последним кретином на земле — стоит в одной кабинке с ним, едва ли не вжавшись спиной в перегородку — все, лишь бы не подходить ближе. В руке у Поттера — тлеющая сигарета, у него самого вид — явно напуганный, тут остается только верить, что эмоциональный интеллект у Поттера все-таки застрял где-то на уровне четырнадцати лет. Драко не удивился бы, будь оно и вправду так. Судя по тупейшему поведению его самого — вполне возможно, что Поттер не одинок в этом несчастьи. — О чем ты? — А… Да помнишь, на шестом курсе два года назад то же самое было да? И, если что, кури спокойно, ты же видишь… «Что видишь?» — Драко проглатывает эту реплику, не озвучивает, у него вышло бы разве что огрызнуться. Хочется зашипеть — сравнение неуместное, но Драко из себя ни слова, ни словечка, ни звука нормального выдавить не может. Да еще и Поттер подумал, что он, дескать, не знает, как сигареты стрелять. — Можно? Драко протягивает к Поттеру руку. И благодарит все сущее за то, что пальцы не подрагивают. — А… Да, бери! Хочешь — две бери! Поттер едва просто улыбается — скорее ртом дергает, пока поднимается с крышки туалета. Запускает руку в карман бездонных с виду мешковатых джинс — копается так долго, как будто карман этот ему до колена доходит. Драко борется с желанием улыбнуться — ему едва ли не секретик показывают, карман-то явно зачарованный. Ну конечно! Как бы иначе он полгода по лесам шлялся. — Ага, держи! Встряхивает извлеченной из кармана мятой пачкой с графичной красной стелкой — раздается характерный звук удара содержимого полупустой пачки о картонные стенки. Открывает — одна перевернутая, «счастливая». — Только одну, — Драко подцепляет пальцами другую, лежащую как положено. Сигарета совершенно обычная, и закурить ее хочется с невероятной силой, вот только палочка… Палочку Драко оставил в гостиной Слизерина — до сих пор она была арестована, и не исключено, что мечена очередной «следилкой», коих и в подвергнувшемся множественным обыскам Мэноре матушке случилось обнаружить не одну, и даже не пяток. Не то, чтобы это было совсем уж легально — но не в их положении перечить действующей, и, честно признаться, не совсем безмозглой власти. Так говорила матушка — и Драко не вступал в спор. — И… Никак не может подобрать слов, чтобы попросить прикурить, благо, Поттер здесь идет навстречу. — Ну ни говна, ни ложки! Зажав в зубах уже приближающуюся к состоянию окурка сигарету, он извлек из своего совершенно необъятного кармана и палочку — вытянул вперед, не заставляя Драко слишком уж приближаться. Низковато, правда — Драко чуть наклоняется вперед, и, чуть склонив голову на бок, прикуривает. Можно было бы отвесить язвительный комплимент, мол, «кланяюсь для героя». Чисто гипотетически — в реальности едва ли получится. — Спасибо. Не двигаясь, снова подносит сигарету к губам — затягивается неглубоко, даже не затягивается, так, набирает дым в рот. Шарится глазами по кабинке — лишь бы на Поттера не глядеть, не важно, какое у того выражение лица — лучше не смотреть. В углу валяется сумка с учебниками — ровно рядом с ершиком. На ней — комком мантия. Проводит взглядом от ботинок Поттера и чуть выше — конечно же и без форменного галстука, не говоря о жилетке. Мерлин, Моргана, все остальные — да какая форма? Весь этот год — сплошное издевательство… Вот и тема для разговора, да, ура! И Драко цепляется за нее, стремясь разбавить повисшее молчание — да такое, что оно едва ли не звенит в ушах. — Этот повтор курса — сплошное издевательство, как будто нас в мир испугались выпускать — собрали как главных героев и злодеев, и держат в изоляции, чтобы бед не натворили. — Да. Наверное, Поттер кивает — Драко специально отворачивается, и затягивается, стараясь не отводить взгляд от надписей и рисунков на двери туалета. «Мелисса Лючи — потаскуха». Очень оригинально, знать бы только, что за Мелисса Лючи. И почему такое прицельное оскорбление находится в месте, где сама юная леди едва ли о нем узнает? — Да, я подумал, ты прав. Но, может, это еще шанс такой? Там, — Поттер устремляет взгляд куда-то в потолок и совершает, пусть и скомканное, картинное движение рукой с окурком в направлении абстрактного «там», — надо было было сразу что-то придумывать, а я ни в универ не хочу, ни куда-то еще. Можно же было отказаться. — Да вроде как и нельзя, — Драко отвечает, все еще пытаясь занять себя загадкой Мелиссы Лючи. — Гермионе позволили. Она сама как-то готовится сдавать экзамены. Маггловские. Блядство. Да, ладно Драко уже обратил внимание, что прибыли далеко не все — но списывал все на то, что многим едва ли позволило бы состояние — как физическое, так и ментальное, — просто взять и вернуться. Он все-таки переводит взгляд на Поттера. Поттер… Ну, выглядит как Поттер. Немного более задерганным, чем на их шестом — но они все на себя не похожи. Торчащая во все стороны черная шевелюра и криво сидящие на носу круглые очки. Не стригся несколько месяцев. Свитер явно из старых. — О, вот, ты все-таки можешь на меня смотреть! — Расскажи подробнее, почему ты здесь? — Драко пытается заставить его не менять темы, и вместе с тем — не демонстрировать своей чрезвычайной заинтересованности. Не выдавать себя, не говорить слишком много, выглядеть расслабленным и собранным, не позволять себе излишеств, не давать воли чувствам. Не давать повода подумать о том, что тебе бывает больно. Драко проглатывает «пожалуйста». Не прозвучи его голос сейчас совсем надломленно, это можно было воспринять как угрозу. Но не в его положении — черт-черт-черт, он правда планировал игнорировать Поттера весь год. Просто ходить мимо. Ни в коем случае не начинать разговора — в один момент он в любом случае дошел до точки, что его батюшка «просто оказался не по ту сторону баррикад». Тем более — не быть вынужденным бормотать какие-то скомканные, дурацкие, трижды проклятые извинения. С «пожалуйста» вышло бы совсем жалко. — А, так если родители есть — они могли бы подписать информированное согласие о том, что их ребенок просто закончит школу заочно и сдаст экзамены. Вон, в августе можно было пройти. Рону просто нарисовали оценки какие надо. — А ты? Поттер все пытается куда-то развернуть беседу. Почему? Он защищается? Ради чего? Драко мысленно откладывает это наблюдение для того, чтобы вернуться к нему — не сейчас, сейчас слишком уж рискует. — Я не стал спрашивать. Кстати, ты почти у фильтра, можно уже не курить. Драко не справляется и, кажется, одаривает Поттера то ли злобным, то ли совсем мученическим взглядом. — Я знаю. Слова наконец-то звучат достаточно твердо, и Поттер, кажется, даже чуть замялся. Да! Кажется, ему тоже не по себе — Драко замечает, что коротко то ли стриженным, то ли обгрызенным ногтем на указательном пальце он шрябает по уже порядком расковыренному заусенцу. — Ну… Вдруг не знал. Прости. — Ничего. Драко выдыхает и боится повернуться к нему спиной первым. Просто тянется к ручке кабинке. — Правда прости. Встретимся еще? Ладно… Бывай. Не дожидаясь ответа, Поттер протягивает ему полупустую пачку, и, схватив собравшую всю пыль с пола мантию, исчезает. Сначала идет нормально, но уже спустя пару секунд Драко понимает, что тот перешел на бег — просто по топоту ног. Ничего не понятно — и вот эта вот мятая пачка «Мальборо» не делает картину яснее. Драко крутит ее в руке, опускаясь на сиденье унитаза — такая мятая, будто на ней сидели. Как только табак не рассыпался? *** Когда все закончилось, Драко постоянно гонял в голове мысли о том, что в темноте он будет вспоминать только смерть, а при паре свечей едва ли сможет думать о чем-то кроме того, что его научили убивать, что он, он сам научился убивать, и теперь живет подобно сжатой пружине. Потом — ругать себя за то, что все о себе и о своем плачется. Думать о тех, кто проиграл как и он — и кто играл не по своей воле, не в соответствии со своими внутренними правилами. Но все было совсем по-другому. Мыслей не было. Были глупые фантазии — не о глобальном, не о мире, даже не о том, как Кингсли сидится в кресле министра, и не о том, как его — Кингсли — критикуют и хвалят. Драко думал о глупостях — например, то и дело в голове проскальзывала мысль о том, что было бы, не предложи ему Поттер прикурить от палочки. Он бы наклонился к нему больше и прикурил от его сигареты? Выдуманный персонаж в голове определенно бы так сделал, да-а-а, у него было достаточно смелости. Он бы заставил Поттера подумать о том, что Драко с ним флиртует. Или о том, что Драко ничего не боится и ничего не стесняется. Первая мысль — о флирте — ощущалась немного щекочущей. Хм. И вторая тоже, если себе не врать, тоже была отчасти и о флирте — другом, выстроенным целиком вокруг собственной персоны. Драко поправил футболку под одеялом, чтобы не закатывалась слишком сильно, завернулся поудобнее в свой одеяльный кокон и перевернулся на другой бок, так, чтобы в расположенных под самым потолком было видно кривой полумесяц и не слишком яркие звезды. Если бы спальни Слизерина были еще глубже под землей, он бы точно сошел с ума еще лет в двенадцать. Ну… Гарри Поттер. Герой. Гарри Поттер подарил ему початую пачку «Мальборо» и, получив статус всенародного героя, так и не научился расчесывать свои патлы. А еще — еще первая подростковая влюбленность, которая уже совсем прошла и растворилась во всех событиях, но представлялась такой… Ну, даже не упущенной возможностью, что за глупость, в тринадцать лет Драко был идиотом, который, кажется, слишком сильно копировал манеры всех взрослых в его окружении. Да и какие там шансы? Подержаться за ручку по дороге в Хогсмид? Подписать друг другу по валентинке? Разбежаться сразу, как начнутся каникулы, потому что «задание выполнено, галочка стоит»? Глупости глупостями, но Драко все-таки никак не мог отцепиться от этой мыслишки — пусть она и ничего не значила, так, была очередным поводом забить голову перед сном. Или, может, с ней можно что-то сделать. Сон никак не шел, и пришлось побороть желание сесть и занять себя чем-нибудь — только больше себя собьет, и придется уже убивать время до утра, лишь бы не проспать на завтрак и занятия. Драко волевым решением заставляет себя перевернуться еще раз, поправляет одежду, кажется, уже в пятый раз — всякая поза ощущается, как некомфортная. Да как люди вообще спят? Драко усаживается на кровати. Ноги из-под одеяла не высовывает — все еще надеется, что он уже в какой-то мере, ну… Готовится ко сну? Он и готовится, да, сотый час, но готовится. Что в какой-то мере засыпание уже началось и слишком уж тормошить себя скорее не следует? Сбоку — зеркало, в нем — только неясные очертания, вот контур подбородка, вот — торчащая дыбом из-за вечернего душа прядка. Драко напрягает глаза, пытаясь рассмотреть зеркального себя — очертания плывут в темноте. Ладно, допустим, ему снова тринадцать. Что если именно он внезапно оказался спасенным на озерном этапе турнира? О, это было бы… Ну, это вряд ли бы допустили, но если пофантазировать, то из Драко получился неплохой такой пленник, и сообщи ему кто заранее, то он непременно обыграл бы это в своем костюме на рождественском балу… Упросил бы маму, или даже отца приложить руку к срочному заказу… Скорее отца — мама все-таки запомнилась ему постоянно находящейся в разъездах, куда больше вкладывающейся в публичную репутацию их рода, заключающей разнообразные сделки. Где-то на дне спрятанного в шкаф чемодана должны быть колдографии из разных стран — но больше все-таки французских. Уже засыпая, Драко прокручивает в голове их сюжеты — и многие откладывает в «дальний угол» сознания, не позволяет себе вспоминать их содержания, особенно поздние, ведь в момент их отправки слишком много всего уже начало происходить здесь, между Лондоном и Шотландией, и улыбающаяся матушка оказывалась плотно связано с постепенно наступающей, забирающей все больше частей жизни войной. А потом война пришла к ним домой. *** Наутро фантазии остаются фантазиями — они приходят иногда, когда слишком долго идешь по коридорам, когда пытаешься ни с кем не говорить за столом, когда просто пялишься в стену на повторном уроке, который ты вообще-то усвоил уже курсе на пятом. Глупые свидания в Хогсмиде, где Драко представляет себя вот таким вот как сейчас — почти-что-взрослым, понимающим, как укладывать волосы, осознающим, что не всегда лучшие мантии — те, что похожи на отцовские. Что если брюки стали коротки, то лучше их сразу выбросить, а не когда домой поедешь, даже если прямо сейчас никто не устроит тебе выволочку на тему «нельзя позволять остальным думать, что у тебя нет вкуса и возможности позволить себе лучшее». Как сейчас — но еще лучше, чтобы хватало выдержки играть ледяного принца, чтобы играть с чужими чувствами, но не влюбляться. А еще есть фантазии о совместных отработках, об Астрономической башне, о совятне, которую Драко из настоящего избегал пуще прочих чрезвычайно нагруженных воспоминаниями пространств в школе, которая, как иногда казалось, существовала исключительно для того, чтобы напоминать Драко о прошлом — прошлом, в котором он на стороне проигравших. Во всех фантазиях нет настоящего — только умение пользоваться своими сильными сторонами, превращать недостатки в «изюминки», умелая игра, которая вертится вокруг самого Драко в первую очередь. Романтической фантазии нужен второй персонаж — и на его месте оказывается только Поттер, каждый абстрактный «персонаж два» неизменно превращается в него, дурацкого и непричесанного, только не так плохо одетого — такого, чтобы главному герою было не слишком стыдно, но и такого, чтобы ни в коем случае не мог его затмить. Но, так или иначе, это все фантазии, правда?