Глупый. Дерзкий. Мой.

      Цзян Чэн не знал, что именно ищет, но когда увидел, как в полумраке неестественно поблескивает зелёным старинная печать в виде тигриной головы, то понял, что нашёл. Может быть, именно здесь он допустил ошибку. Слишком ярко вдруг вспыхнула в груди начавшая угасать надежда. Ему стоило проверить, стоило быть осторожнее, но вместо этого он почти завороженно протянул руку к печати и вдруг согнулся пополам от пронзившей его насквозь ледяной силы.       Артефакт, кажется, обладал собственным сознанием — и, если ему действительно было столько лет, сколько поговаривали, это было не удивительно, — и теперь его тяжёлая, удушливая ци расползалась под кожей Цзян Чэна, постепенно спускаясь к золотому ядру.       Он пытался сопротивляться, пытался вырваться из этого захвата и отползти назад, но его лишь притянуло ближе и подняло в воздух. Хрипло и рвано выдыхая, Цзян Чэн тщетно пытался расцепить хватку невидимой силы, сдавившей шею. Он чувствовал, как его собственная ци сплавляется с чужой, как ледяные иглы пронзают сердце, отчего темнеет перед глазами, как в ладонях вспыхивает, опаляя кожу холодом, чёрный огонь… а затем чей-то громкий голос заставил всё замереть, и в следующее мгновение Цзян Чэн упал на пол прямо к чужим ногам, задыхаясь от кашля и боли, всё ещё наполнявшей тело.       Боль медленно отступала, но чужая ци никуда не делась. Цзян Чэн чувствовал, что она оплела его золотое ядро, проросла в меридианы, отчего каждое движение давалось с трудом, но он всё-таки заставил себя приподняться и сесть, а затем с трудом поднял взгляд.       Молодой мужчина стоял перед артефактом, прикрыв глаза, и передавал ему своё ци. Его длинные тёмные волосы рассыпались по плечам и спине, доставая до поясницы и разительно выделяясь на фоне наброшенной на плечи светлой накидки в пол. Но всё, на что мог смотреть Цзян Чэн — это тонкая полоска белой ткани, пересекавшая его лоб идеально ровной линией. Лента легендарного клана Гусу Лань, канувшего в небытие более тысячи лет назад.       Конечно, Цзян Чэн с детства слышал рассказы о двух Нефритах, достигших бессмертия. И, как многие другие культиваторы, когда-то он мечтал с ними встретиться. Но всё это было давно — так давно, что сейчас казалось, будто не случалось вовсе. И, тем не менее, мужчина, который уже успел открыть глаза и теперь повернулся к нему, судя по всему, был… действительно был…       — Ты хоть понимаешь, что натворил? — спросил мужчина, но от того, как неуютно внутри ворочалось чужеродное ци, у Цзян Чэна опять перехватило горло.       — Нет, — вполне искренне прохрипел Цзян Чэн, у которого и на это короткое слово едва хватило сил.       Незнакомец — если это действительно был бессмертный, ему конец — шагнул ещё ближе, не отводя цепкого взгляда, а затем резким, едва уловимым движением, начертил в воздухе знак, и Цзян Чэна потащило назад и ударило о стену, вышибая из лёгких последний воздух. Он снова закашлялся и почувствовал на губах кровь, а когда пришёл в себя, его руки были крепко стянуты лентами, а тело полнилось такой тяжестью, что шевельнуться он не смог бы даже в попытке избежать смерти. Краем глаза он всё ещё мог наблюдать за мужчиной, который успел зажечь в помещении свет и теперь стоял, склонившись над столом, спиной к Цзян Чэну. От боли и удушливой силы артефакта, блокировавшей естественное течение ци, перед глазами постепенно начало темнеть, и, как ни пытался он уцепиться за ускользающую реальность, всё равно потерял сознание.       В себя Цзян Чэн пришёл с резким шумным вздохом, инстинктивно дёрнувшись, чтобы сесть, но на самом деле лишь выгнувшись на полу.       — Итак, — сказал мужчина, теперь возвышавшийся над ним, и с трудом оглядевшись по сторонам Цзян Чэн понял, что они теперь в другой комнате, гораздо меньше предыдущей. Никаких артефактов здесь не было, только коробки и стол в углу. — Как тебя зовут и как ты здесь оказался?       — Меня зовут, — Цзян Чэн прочистил пересохшее горло, хотя теперь говорить было не в пример легче. Он помедлил, решив не лгать, но и не называть свою фамилию, на случай если оскорбившийся бессмертный решит отплатить всему клану сразу — бывали, как он слышал, и такие прецеденты. — Меня зовут Ваньинь. Мой брат был ранен и…       — Я не спрашивал о твоём брате, Цзян Ваньинь, — оборвал его мужчина, ни капли не меняясь в лице. — Как ты здесь оказался?       Цзян Чэн очень надеялся, что вероятный бессмертный не умел читать мысли. Хотя, скорее всего, он увидел на его поясе цзяновский колокольчик или же что-то ещё из вполне очевидной атрибутики.       — … и поэтому я оказался здесь, — без вызова, но твёрдо закончил он. — Если же… почтенного бессмертного? — рискнул предположить он, хотя не был уверен, кто из двоих Нефритов это мог быть, — интересует, как я попал в это место: при помощи цингуна и талисманов.       Мужчина качнул головой и издал тихий звук, бывший чем-то средним между смешком и недовольным вздохом.       — Значит, ты сознательно расправился с яо, обошёл защитный барьер, проигнорировал предупреждающие знаки, взломал замок на двери. Я всё правильно понял? — Мужчина сделал несколько шагов и теперь стоял прямо у Цзян Чэна над головой, из-за чего было особенно неудобно смотреть ему в лицо. — Это было бы похвально, если бы не было так глупо. Что ты искал?       — Этот Цзян Ваньинь просит прощения у почтенного бессмертного и готов ответить за свой проступок, — Цзян Чэн отвёл взгляд в сторону за невозможностью склониться в земном поклоне.       — И ответишь, не сомневайся, — кивнул мужчина. — Ну так что?       — Я слышал, что здесь в Гусу есть артефакт, способный восстановить золотое ядро. Я не знал, что это, и не знал, насколько эти слухи правдивы, — он нервно смочил губы, добавив: — Я действовал только от своего имени, мой клан не знает об этом.       — О том, что ты порочишь честь клана, нужно было думать раньше, — мужчина отошёл в сторону, и сила, которая придавливала Цзян Чэна к полу, немного ослабла. — Сядь. — Дождавшись, когда Цзян Чэн, неловко опираясь на связанные руки, устроится на коленях, он снова продолжил: — Ты знаешь, с каким артефактом связал себя?       — Нет, — Цзян Чэн непонимающе нахмурился. — «Связал себя»? Я не пытался…       — Именно к этому и приводит невежество. Разве ты не чувствуешь? — мужчина говорил, не повышая голоса и не меняясь в лице, и от этого всё больше становилось не по себе. — Ты коснулся Тигриной печати, впустил в себя её ци.       — И что это… значит? — осторожно спросил Цзян Чэн. Он не удивился бы, если бы бессмертный решил убить его за проступок, но тот всё ещё разговаривал с ним. Может быть, артефакт был настолько опасен, что убивать и не придётся?..       — Это значит, что ты остаёшься здесь, — столь же ровно сказал мужчина, ничего не объясняя.       «Блядь». Дело было плохо. Если до этого Цзян Чэн ещё держал под контролем страх за Вэй Ина, за клан, за… многое другое, то сейчас тревога ощутимым холодом стянула грудь.       — Бессмертный, — Цзян Чэн склонился, уперевшись связанными руками и лбом в пол. — У меня нет права просить, но…       — Верно, — мужчина не стал слушать, подошёл ближе и рывком поднял его на ноги, удерживая за предплечье прямо перед собой. — Такого права у тебя нет, — сказал он, глядя ему в лицо, и, впервые оказавшись так близко, Цзян Чэн только сейчас увидел, какого невероятного золотого цвета у него глаза. — Ты останешься столько, сколько потребуется.       — Бессмертный в праве делать со мной, что захочешь, я прошу не для себя, — торопливо продолжил Цзян Чэн, стараясь выложить свою просьбу раньше, чем мужчина снова перебьёт его. — Мой брат умрёт без золотого ядра, прош… — он запнулся, когда почувствовал, как его губы сами собой сомкнулись, не давая больше произнести ни звука.       — Ты останешься и будешь прислуживать мне, пока я не отпущу тебя. Если отпущу. — Мужчина перехватил его за подбородок, вынуждая запрокинуть голову, а затем начертил прямо у Цзян Чэна на коже несколько знаков, и тот почувствовал, как они оплетают его шею, превращаясь в плотный ошейник. — И даже не пытайся сбежать. Это будет очень мучительная смерть.       Цзян Чэн широко распахнул глаза, невольно замерев и не смея пошевелиться, когда мужчина всё-таки отпустил его и сделал шаг в сторону двери, жестом указывая следовать за собой.       Было тяжело разглядеть что-либо в тёмных коридорах — незнакомая ци всё ещё подавляла его собственную, и Цзян Чэн чувствовал себя разбитым и ослабленным, вымотанным всеми событиями последних дней. Он с облегчением опустился на низкую кровать, на которую ему указал мужчина, лишь бросив пару взглядов вокруг, но помещение было слишком большим и тёмным, чтобы что-то разобрать. Под чужим внимательным взглядом Цзян Чэн неловко улёгся, а затем холодные пальцы коснулись его виска, и в следующее мгновение он отключился.       Он не знал, сколько времени проспал так, но из сна его выдернуло неуютное чувство холода. Поёжившись, Цзян Чэн сел на постели, отмечая, что, по крайней мере, его руки больше не были связаны, а затем осторожно поднялся на ноги. Наверное, ему стоило остаться в кровати и дождаться появления бессмертного, но Цзян Чэн не мог упустить возможность оглядеться и торопливо шагнул вглубь комнаты.       Кажется, помещение было чем-то вроде склада, по крайней мере, Цзян Чэн нашёл тут и коробки с ещё нераспакованной техникой, и свежую бумагу для талисманов, и несколько контейнеров с провизией. Не ожидал он, разве что, наткнуться на старые фотографии. Черно-белые, без рамок, те лежали стопкой, и, немного посомневавшись, Цзян Чэн взял их в руки.       На многих из них был изображён мужчина, которого Цзян Чэну так не повезло разозлить. По наитию Цзян Чэн перевернул одну из таких фотокарточек. К счастью, та была подписана, к тому же таким каллиграфическим почерком, что прочитать её не составляло труда. «Лань Сичэнь, 1968», было аккуратно выведено от руки, и Цзян Чэн невольно нахмурился. Лань. Значит, он и правда не ошибся в своём предположении.       На фотографии Сичэнь выглядел таким же, как и сейчас, как будто с тех пор не прошло и дня. Такой же спокойный, почти отстранённый, и столь же нечеловечески красивый. Разве что его строгие черты казались мягче. Цзян Чэн поморщился, поймав себя на этих мыслях, и поспешил посмотреть, какие ещё изображения были в стопке. На каких-то из них встречался мужчина, как две капли воды похожий на Сичэня, если бы не его причёска: в отличие от брата он предпочитал забирать волосы наверх, а ещё неизменно смотрел в кадр с таким скорбным выражением лица, будто накануне похоронил кого-то из близких. Цзян Чэн хотел было найти и его имя, когда услышал тихий звук у себя за спиной и поспешно обернулся.       Под пристальным взглядом Лань Сичэня он осторожно отложил фотографии обратно на стойку, а затем склонился в поклоне.       — Бессмертный, — осторожно поприветствовал он. В конце концов, Лань Сичэнь не велел ему обращаться иначе.       — Если не сможешь держать руки при себе, будешь ходить в оковах, — сказал тот, а затем отвернулся. — Пошли.       — Спать будешь пока здесь, — сказал он, уже выходя из комнаты, и Цзян Чэну пришлось торопливо двинуться следом, чтобы не отстать. — Выходить без меня запрещаю. В остальном будешь выполнять мои поручения и делать всё, что я сочту нужным. Даже помогать мне переодеваться, если потребую. Это ясно?       — Да, — коротко ответил Цзян Чэн, которого мало волновало то, что ему мог поручить Лань Сичэнь, и гораздо сильнее волновало другое. — Позволит ли Бессмертный по истечении моего наказания помочь моему брату силой артефакта? Я готов отбыть этот срок дважды. Если нужно, трижды. Каким бы он ни был.       — Трижды? — переспросил Сичэнь, не оборачиваясь и не останавливаясь. — Ты уверен, что столько проживёшь?       Цзян Чэн ещё вчера был готов заплатить за свою просьбу жизнью и теперь лишь тяжело сглотнул.       — Я готов дать столько, сколько у меня есть, — просто сказал он.       От этих слов Лань Сичэнь всё-таки замедлил шаг и остановился, а затем обернулся.       — Ты готов до самой смерти оставаться слугой, Цзян Ваньинь? — спросил он, теперь чуть склонив голову на бок. — Отказаться от любого будущего, которое у тебя может быть? Уверен, что знание о счастливой жизни брата смягчит горечь бессмысленного существования, когда ты сам будешь на смертном одре?       — Нет, — так же просто и честно ответил Цзян Чэн. — Но я готов на это.       Лань Сичэнь лишь качнул головой и на мгновение на его лице появилась тень вовсе не весёлой улыбки.       — Ты думаешь, что готов. Это не так, — ничего больше не говоря, он отвернулся и продолжил путь, и Цзян Чэну ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.       После того, как он несколько дней провёл без сна и неопределённое количество времени находился в этом странном доме без окон, тяжело было сказать, какое сейчас время суток. Лань Сичэнь привёл его обратно в тот самый зал, в котором всё началось, и посадил в углу разбирать какие-то документы, в которых Цзян Чэн не мог связать даже двух слов: он плохо ориентировался в древнекитайском, к тому же их содержание, как можно было угадать по некоторым словам, явно было слишком сложным для его понимания. Сам мужчина при этом находился рядом с артефактом, иногда делая пометки в книге на столе, а затем подозвал Цзян Чэна к себе и обстоятельно проверил его ци, после чего отослал обратно.       Цзян Чэн уже начал клевать носом над бумагами, когда Лань Сичэнь его окликнул:       — Пойдём.       Теперь они пришли туда, где, судя по всему, жил и спал сам Лань Сичэнь.       — Помоги мне раздеться, — сказал тот, останавливаясь посреди комнаты. — Кроме налобной ленты. Её касаться запрещено.       Цзян Чэн с изрядной доли досады и злости почувствовал, что невольно краснеет. Ну, в самом деле, мало он, что ли, голых задниц видел в раздевалке? Да и сам никогда не страдал стыдливостью. Хотя, конечно, ему никогда не приходилось раздевать кого-то, не планируя продолжить вечер в горизонтальной плоскости.       Он ничего не сказал, только сделал шаг ближе, потянув с ладных плеч мужчины накидку. У него вертелся на языке комментарий о том, что за столько лет бессмертный мог и сам научиться переодеваться, но ему хватило чувства самосохранения не сказать это вслух.       Аккуратно убрав накидку, Цзян Чэн взялся за пуговицы рубашки. Делать это, оказавшись лицом к лицу с Лань Сичэнем, было ещё более неловко, особенно когда, расправившись с рубашкой, Цзян Чэн взялся за ремень брюк, но мужчину, кажется, нисколько не трогало его волнение и собственная нагота.       — Пока я принимаю душ, расстели постель, — только и сказал тот, прежде чем скрыться за дверью ванной.       Цзян Чэн медленно выдохнул, вдруг почувствовав, что в какой-то момент задержал дыхание.       — Пиздец, — едва слышно выдохнул себе под нос он. Так близко к обнажённому и привлекательному мужчине он обычно оказывался в совершенно другом контексте, и по привычке тело реагировало соответствующе, но теперь хотелось встряхнуть себя за плечи. Тоже мне, нашёл время.       Стараясь отвлечься, он быстро расстелил постель, а затем, пользуясь возможностью, огляделся в поисках хоть чего-то интересного, но не успел осмотреться, потому что шум воды стих, а следом в дверях появился Лань Сичэнь в другой, такой же длинной накидке, к облегчению Цзян Чэна, запахнутой. Видна была только поблёскивающая от капелек влаги светлая кожа груди, хотя даже этого хватило, чтобы в горле пересохло. Да что с ним не так? Его дома ждет чуть живой брат!       — Бессмертный, — обратился к мужчине Цзян Чэн, усилием воли возвращая себя в реальность. — Вы ничего не сказали в ответ на мою просьбу. Могу я узнать ваше решение?       Лань Сичэнь взглянул на него с явным недовольством впервые за весь этот нескончаемый день. И всё равно Цзян Чэн не ожидал, что тот одним неуловимым движением окажется совсем близко и перехватит его за шею почти до боли.       — Ты много себе позволяешь, Цзян Ваньинь. Тому, кто чудом избежал смерти, стоит быть гораздо скромнее.       Не отпуская его взгляда, Сичэнь сжал пальцы сильнее, и, к ужасу Цзян Чэна, вместо паники тело откликнулось желанием и истомой. Цзян Чэн изо всех сил дёрнулся в хватке, больше пытаясь скрыть это, нежели от страха, но, конечно, не смог вырваться.       — За сегодня тебе уже стоило уяснить, что иногда умнее всего молчать, — продолжал Лань Сичэнь, теперь вынуждая его пятиться. — И ничего не трогать до тех пор, пока ты не получишь на это разрешение.       — Я…виноват, — с трудом проговорил Цзян Чэн, чувствуя, как кадык упирается в чужую ладонь. — Скажите, прошу…       Сичэнь удержал его сильнее, продолжая наступать, пока Цзян Чэн не уткнулся спиной в стену, болезненно ударяясь лопатками.       — Я уже сказал: умнее всего было бы молчать. — Сичэнь теперь перехватил его за волосы и потянул вниз, на колени, не отпуская взгляда. — Ты остался мне служить. Ты хоть знаешь, что значит это слово, или тебя сначала придётся воспитывать?       Цзян Чэн упрямо дёрнулся в хватке и тихо зашипел, стараясь привести себя в чувство и думать о чём угодно, кроме почти распахнувшейся накидки, но всё равно невольно задерживая взгляд на уровне паха. Блядь.       То, что его взгляд там и остался, Цзян Чэн понял, когда пальцы на его шее разжались, тут же перехватывая за подбородок и вынуждая посмотреть Лань Сичэню в лицо.       — Никакого стыда, — сказал тот и качнул головой. — Это такому «служению» теперь учат молодых культиваторов в клане Цзян?       Цзян Чэн зажмурился, не в силах смотреть в лицо бессмертному и дальше.       — Нет, — беспомощно выдохнул он. — Это не… не то…       — Ещё и врёшь.       — Я… — начал Цзян Чэн снова, но так и не нашёлся, что сказать, не солгав опять.       Было ужасно унизительно не просто выставить себя невежей и вором перед почтенным бессмертным, но ещё и похотливым кобелём.       — Посмотри на меня, — сказал Лань Сичэнь после молчания, которое длилось так долго, что Цзян Чэн успел трижды сгореть от стыда.       С трудом подняв взгляд, он ждал новых резких слов, но вместо этого Лань Сичэнь продолжал молча смотреть на него, задумавшись о чём-то своём.       — Я передумал, — вдруг продолжил он, и Цзян Чэн распахнул когда-то успевшие снова прикрыться глаза. — Я хотел оставить тебя стоять на коленях, чтобы ты подумал о своём новом положении, но… того же эффекта можно добиться иначе.       Отпустив его волосы, Лань Сичэнь мягким, почти ленивым движением сбросил накидку со своих плеч, а затем отступил и кивнул в сторону ванной.       — Только сначала приведи себя в порядок.       Цзян Чэн словно в тумане поднялся на ноги и отправился в ванную. Тёплая вода немного привела его в чувство, и он с тихим ругательством уткнулся лбом в стену, чувствуя, как стыд и завладевшее им неуместное желание всё сильнее переплетаются с тревогой.       …И что ему теперь, блядь, делать?       В самом лучшем случае у него получится убедить бессмертного, что на него нашло помутнение, и он предпочтёт провести ночь коленопреклонным. Только вот Цзян Чэн вовсе не был уверен, что может хоть в чём-то убедить этого мужчину. И, пожалуй, самое стыдное, что на самом деле какая-то часть него и не хотела того разубеждать. Мощное ци бессмертного и безупречное, как будто бы никогда не знавшее шрамов тело будили в Цзян Чэне совершенно безумное желание прикоснуться и позволить себе гораздо больше, чем допускали приличия, и оставалось только надеяться, что это вызвано артефактом, помутнением от удара о стену — да чем угодно, потому что в здравом уме он никак не мог выставить себя таким озабоченным извращенцем только из-за того, что в последний месяц у него не было секса.       Выйдя из душа и высушив волосы полотенцем, Цзян Чэн бросил взгляд на свою грязную одежду и, помедлив, рискнул накинуть на плечи одну из лежащих в стопке накидок. Та оказалась велика ему в плечах, и Цзян Чэн запахнулся, пытаясь придать себе хотя бы отдалённо благопристойный вид, а затем с замершим в горле сердцем вышел из ванной.       Лань Сичэнь расслабленно расположился на кровати, и Цзян Чэн, едва увидев его, усилием сдержал собственный взгляд, который так и норовил скользнуть от ярко выраженных ключиц по широкой груди вниз.       — Бессмертный, — начал он, прочищая горло и склоняя голову, а затем опустился на колени. — Этот Цзян Ваньинь просит прощения за проявленное неуважение и готов принять наказание.       Он надеялся, что Лань Сичэнь вернётся к своему решению просто оставить его на ночь на коленях, и одновременно надеялся на обратное. Теперь он не мог видеть мужчину, но услышал тихий смешок, донёсшийся со стороны постели, а затем комнату наполнил шорох ткани. Лань Сичэнь приблизился почти бесшумно, и Цзян Чэн обвёл взглядом изящные щиколотки, бездумно комкая мягкую ткань накидки в пальцах.       Ничего не говоря, Лань Сичэнь поймал пальцами ошейник, о котором Цзян Чэн успел забыть, так естественно тот обхватывал его шею, и потянул за собой, к постели. Чтобы не упасть, Цзян Чэну пришлось торопливо двинуться следом, прямо так, на коленях, и от этого снова вспыхнули скулы.       Лань Сичэнь не пустил его, даже когда сел, лишь притянул Цзян Чэна ближе, заставляя расположиться между разведённых в стороны ног.       — По крайней мере, вас учат признавать свои ошибки, уже неплохо, — сказал мужчина, снова перехватывая его за волосы и вынуждая оторвать взгляд от пола, куда Цзян Чэн отчаянно смотрел, изо всех сил стараясь не пялиться на крепкие бёдра и дорожку тёмных волос, ведущую вниз к лежащему там…       Цзян Чэн судорожно сглотнул, понимая, что его ожидает, и поднял взгляд к лицу мужчины, сгорая от неловкости и смущения.       — Я мог бы стоять всю ночь на коленях, как и хотел бессмертный, — он смутился сильнее, понимая, как это звучит в его нынешнем положении, и торопливо добавил: — Т..там, где-нибудь в углу.       — Ты уже стоишь здесь, — отозвался Лань Сичэнь, и его губы дрогнули в подобии улыбки. — К тому же, всей ночи не потребуется. Можешь приступать.       Мужчина всё ещё крепко удерживал его за волосы, и Цзян Чэн, помедлив, коснулся пальцами низа живота, даже так чувствуя силу и притяжение золотого ядра, а затем скользнул пальцами вдоль дорожки волос и аккуратно обхватил только начавший твердеть член. Было почти невыносимо при этом смотреть в лицо бессмертному, но Цзян Чэн заставил себя не отводить взгляд, чтобы лучше понимать, что может тому не понравится.       Пока Лань Сичэнь не выказывал недовольства, лишь продолжал наблюдать за ним по-прежнему невозмутимый и почти отстранённый. Цзян Чэн начал ласкать его рукой, сжимая и поглаживая, а через какое-то время коснулся и приласкал второй яички, отчего член в его руке начал наливаться заметно быстрее. Хватка в волосах постепенно стала свободнее, и в конце концов Лань Сичэнь просто опустил ладонь ему на плечо, касаясь обнажённой ключицы. Даже от такого прикосновения по телу Цзян Чэна пробежали мурашки.       Ещё раз огладив по всей длине уже полностью вставший член, Цзян Чэн склонился ближе, чувствуя, как краска заливает шею и уши. Он не был девственником, и даже минет делал не впервые, хотя едва ли мог считать себя виртуозом, но сейчас это происходило в настолько необычных обстоятельствах, что всё смущение, и желание, и неловкость напополам с унижением ощущались гораздо острее.       Цзян Чэн неровно выдохнул, стараясь взять себя в руки, а затем медленно обхватил головку губами, одновременно касаясь и оглаживая её языком. Лань Сичэнь не издал ни звука, лишь скользнул рукой ему на загривок, удерживая на месте, хотя Цзян Чэн и не пытался отстраниться. Он начал посасывать головку, постепенно вбирая член глубже и направляя его рукой, и сам не заметил, когда успел прикрыть глаза, но так было легче сосредоточиться на самом действии и не думать, где он находится и почему.       Когда ему удалось принять член до конца, Лань Сичэнь тихо выдохнул, слегка подаваясь бёдрами навстречу и сжимая загривок пальцами. И эти явные свидетельства чужого удовольствия посылали ответную дрожь по всему телу Цзян Чэна, так что он вздохнул, надеясь, что мужчина не услышит в его дыхании призвуки стона.       Сичэнь услышал. Или, по крайней мере, только этим Цзян Чэн мог объяснить то, что мужчина снова скользнул пальцами ему в волосы, тут же избавляясь от резинки, туго стягивавшей их в хвост, а затем сам потянул его голову назад, а затем снова к себе, и снова назад в таком тягуче-дразнящем темпе, что Цзян Чэн плотнее обхватил ствол губами, просто чтобы продлить чужое — или своё собственное — удовольствие.       Он чувствовал, как клубится в паху чужое ци, чувствовал, как время от времени подрагивает у него во рту член, полный мощной янской энергии такой силы, что Цзян Чэна потряхивало только лишь от нахождения рядом, так близко. Он уже свободнее мог принимать его на полную длину, пусть и давился иногда, когда мужчина толкался головкой в горло. Каждый раз от этого слёзы скатывались из-под зажмуренных век по щекам, мешаясь у подбородка со слюной, и Цзян Чэн лишь старался не застонать откровенно, сгорая от смущения и желания, копившегося болезненной тяжестью в паху.       — Используй свою ци, — вдруг хрипло сказал Лань Сичэнь, перехватывая свободной рукой его за запястье. — Откройся мне.       Это было требованием, приказом, отчего ошейник на мгновение сдавил его шею так, что перехватило дыхание. А затем подавляюще сильная ци бессмертного хлынула по его меридианам, безошибочно спускаясь к золотому ядру, обвивая его — и это удивительным образом облегчило хватку удушливой силы печати, которую Цзян Чэн чувствовал всё это время. Теперь, так и не выпустив горячий член изо рта, он открыто застонал от облегчения и острых ощущений, потому что его собственное ци живо откликнулось на чужое присутствие.       Он смутно понимал, что Лань Сичэнь продолжал направлять его голову, снова и снова притягивая его к своему паху, но мог лишь беспомощно стонать, цепляясь за чужие бёдра, потому что иначе его рука бы уже потянулась к своему стояку, а Цзян Чэна ещё контролировал себя достаточно, чтобы не делать хотя бы этого.       Он не знал, как именно бессмертный хотел, чтобы он использовал ци, но не противился, впуская её и позволяя переплетаться со своей, и от этого неожиданно стало так горячо и сладко, что ему даже не нужно было касаться себя, чтобы тонуть в удовольствии. И когда бёдра Сичэня вздрогнули, а сам он толкнулся нетерпеливее раз, затем другой, Цзян Чэн податливо прижался языком к головке, и тут же почувствовал, как выплеснулась чистая и мощная ян, которая пусть и горчила, но несла в себе столько силы, что Цзян Чэн продолжал принимать её, пока не был вынужден гулко сглотнуть. Только тогда горячий морок начал отступать вместе с ци бессмертного, оставляя его, Цзянь Чэна, дрожащего и возбуждённого, на коленях в чужой спальне.       Лань Сичэнь медленно отстранил его от собственного паха, продолжая удерживать за волосы, как ему, видимо, нравилось делать, и теперь, когда Цзян Чэн почти растерянно посмотрел ему в лицо, глаза мужчины сияли силой и отголосками удовольствия.       — Такое служение меня устроит, — гораздо более низким, чем обычно, голосом сказал он, а затем стёр пальцами дорожку слёз со щеки Цзянь Чэна. — Возвращайся к себе, это приказ, — добавил бессмертный, и это прозвучало мягче, чем всё, что Цзян Чэн слышал от него прежде. — Я приду утром.       Пару мгновений Цзян Чэн просто смотрел на него, тяжело дыша и подрагивая, и лишь потом нашёл в себе силы, покачнувшись, подняться на ноги. Ему даже не пришло в голову поклониться бессмертному, прежде чем на негнущихся от долгого сидения ногах выйти в коридор. Как он дошёл до выделенной ему комнаты, Цзян Чэн помнил смутно: в голове шумело и плыло от духовной энергии Лань Сичэня и собственного неутолённого желания. Он сомневался, что, взбудораженный произошедшим, сможет сейчас уснуть, но стоило ему до стыдного быстро довести себя до оргазма, как неподъёмная усталость почти сразу же утянула его в небытие.