Evig

«Евро заебал баб тягать» — проговорил про себя Олин, слыша то ли крики, то ли стоны из зала. Была гулянка и все решили дружно переебаться. «Ублюдки…» А с другой стороны, что не так? Моральные принципы? Просто отвращение? Зависть? Ревность? Что это за бред? Почему так мерзко, тошно, неприятно? Почему от осознания, что Евронимус кого-то трахает и улыбается притом, жутко расстраивает? «Да потому что, блядь. Какая разница?» Его это, к счастью, не ебало. Самое худшее ожидало впереди. Через какое-то время этот додик придёт поболтать о том, как же круто размахивать членом и вершить правосудие, пропуская кого-то в рай, а кого-то наказывать за прегрешения. «Мда… Стоит ли напиться? Возможно, меня напрочь вынесет, он просто не сможет достучаться и тогда отвалит?» Это был хороший план, но алкоголя на руках было не так много. В комнате водились вечно какие-то бутылки, но могли ли они гарантировать «спокойную» ночь? Увы. Идея ввести намешанный алкоголь внутривенно пришла в голову вокалиста слишком поздно. В тот момент, когда он мог только проблеваться, но не уснуть и, тем более, умереть. «Идиот». И эта мысль была очень даже справедливой. Пришлось принять бой… Евронимус постучался и, по итогу без спросу, зашёл. — Вот я всё равно понять не могу, чем тебе отношения не угодили? Дэд посмотрел на Эйстейна затуманенным взглядом и нахмурился. Он не понимал, что говорить и совсем не заметил, какая эмоция отразилась на лице. — Слушай вот, ты мне говорил про какие-то образы, про всякое там разное, — Евронимус смекнул, что Олин сейчас «хороший», и не стал упускать возможности поболтать и, быть может, даже узнать что-нибудь новое об этом странном человеке. — Да. Был у меня когда-то покой. Покой в любви, — отчеканил Дэд. Он уже говорил эту фразу и не раз. Он верил, что чувства должны приносить покой. Всё, ради чего ты стараешься, должно принести покой и умиротворение. Быть спокойным — быть счастливым. Отпустить всю жизнь… Не зависеть и при этом принадлежать. Кому-то одному. Это ли не счастье? Найти что-то одно и остановиться. Бросить поиски, страдания, бессмысленные старания. Просто перестать суетиться, потому что это уже не нужно. Это цель всего. Цель любого действия — его завершение. И любовь — завершение «жизни». — Расскажи о ней, — Ошет немного улыбнулся и протянул Дэду начатую кем-то бутылку вина. — Зачем… Это уже бессмысленно, потому что я всё… — Олин взял бутылку, посмотрел на запястья и отвёл от них взор. — Потерял. Евронимус решил давить. Он видел, что вот-вот и собеседник будет сломан. — Почему потерял? Что такого ты сделал? — конечно, он понимал, что любить мертвеца тяжело, да и был рад, что лучше Олина в любовных делах. Но тайна жизни и такого самоличного умерщвления парня дразнила его. Хотелось знать, хотелось обладать секретом. — Да я просто ушёл, — выпалил Дэд. — Знаешь что? Знаешь, блядь, что?! Хочешь дерьма — получай! Я расскажу тебе всё, захлебнись нахуй во всей этой информации, подавись чувствовом, что и тут выебнулся. Ты же этого хочешь? А знаете, знаете, знаете?! Я знаю то, чего не знаете вы, хахаха. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха, ублюдки! — Дэд мерзко дразнил Евронимуса. Тому стало неприятно и тревожно, но отступать было рано. — Знаешь, как больно, Евро, быть всегда хуже. Даже не на втором месте! Что бы ты ни делал, что бы ни произошло — ты жалкое, тупое, беспомощное животное. Ты никогда! Никогда, блядь, не сможешь стать кем-то… Кем-то таким: «Ой, знаешь, ты мой лучший друг», «Ой, ой, ты лучший парень в моей жизни», «Ах, ты такой замечательный поэт», «У-у-у, какие рисунки, ты самый крутой художник, которого я знаю», — Олин повернулся к зеркалу лицом, к Эйстейну боком. — Никогда! Блядь! Блядь, блядь, блядь, — Дэд кричал на отражение, чуть не плача. — Самое, сука, обидное, что это был долгосрочный проект. Я вкладывался в неё, я пытался, я менялся. Я добивался. Я делал всё, чтобы она была мной довольна. Я делал всё!.. Чтобы заслужить свой покой. Но что? Но ничего. Я остался один. И ей плевать. Мне иногда кажется, что лучше бы она не бросила меня, а просто исчезла. Не знаю, блядь, собрала вещи и пропала из моей жизни. Тогда она осталась бы хорошим воспоминанием, тогда я думал бы, что лишишься самого лучшего своей жизни. А теперь я понимаю, что нихуя лучшего у меня не было. Все уроды. Все пустые. Все бесполезные. И я в первую очередь! Я в первую, мать твою, очередь. И я ненавижу это. — А что она… — Я её разочаровал. Чем? Не знаю. Просто она ушла. Морально. Физически она оставалась со мной, но это была смерть. Это была пустота. Мне плевать на самом деле на то, что я остался в одиночестве. Меня убило то, что я сам проебался. Я ничтожество. Я думал, что если буду стараться — буду лучшим. Буду тем, кто заслуживает желаемого, а не получает всё просто так. И я пытался. Но всё просрал. Что имею? Стойкое ощущение, что я ничтожество, что я идиот, что я не стою вообще ничего, как бы ни старался. Всё. Всё, что осталось от неё — чувство собственной никчëмности… — Дэд посмотрел на Евронимуса, ожидая чего-нибудь. Ошет не знал, как нужно отреагировать, чтобы Олин не убил его в порыве ярости, или чтобы не довести его самого до сиюминутного самоубийства. — Ну… Ты ведь теперь отец норвежского блэка, один из самых крутых парней, известная личность, многие хотели бы быть с тобой, но ты слишком замкнут, чтобы обращать внимание на фанатов. Не думаешь, что… Можешь хоть сейчас позвонить ей. Чтобы она, если и не вернулась, то хотя бы поняла, кого потеряла. Это звучит весело. Дэд долго молчал, но потом, сев рядом с гитаристом, сказал: — Пару лет назад, когда я только начал набирать эту тупую популярность, я позвонил ей. Но она не ответила. Тогда я стал её разыскивать, чтобы, блядь, просто сказать, что хорошо без неё живу. Я потратил много времени, разыскал её семью, вернее только брата, он тут в городе живёт… — И?! — с нетерпением выкрикнул Эйстейн, когда Дэд замолк. — Спустя пару месяцев после нашего последнего разговора она умерла от… По-моему сердечного приступа, или какой-то такой хрени. Вот уже два года живу с осознанием, что ей похуй на мой успех, и на меня в принципе. Евронимус не знал, что отвечать. Хотелось посмеяться, это ж надо быть таким лохом. Но при всей злобе на факт существования Дэда, он не мог. Лучшее, что Ошет смог предпринять — молча уйти. И Олин был ему за это благодарен. Оставшись наедине со своими мыслями и воспоминаниями, он понял, что единственное, чего он хотел — это воссоединение. Всё, что ему было нужно — догнать «её», сказать, как она ему безразлична, как она его ранила, чтобы потом остаться рядом с ней на тысячи лет. Дэд покончил с собой восьмого апреля. Всё, что от него осталось — это «Life Eternal», и его воспоминания о неудаче, оставленные Евронимусу.