Особая философия

      Дазай целует его, и это похоже на победу. Чуя расстёгивает кофту до конца и скидывает её с плеч, привлекая его внимание ещё больше.  — Оу, — говорит Дазай. — Ты серьёзно?  — Вполне, — отвечает рыжий, улыбаясь, потому что из-под штанишек выглядывают чёрные ленточки, идеально обтягивающие живот.        Едва слышный смешок от Дазая, и он протягивает руки вперёд, чтобы прикоснуться к коже: — Тогда иди ко мне.        Дважды приглашать Чую не надо, поэтому он быстро оказывается у него на коленях и абсолютно не стесняется его лапать и снова целовать, пока руки Дазая скользят по спине вниз, продолжая нащупывать ленточки и под штанами. Он сжимает его ягодицы и придвигает к себе ещё ближе, заставляя издать первый тихий стон удовольствия. И Чуя решает завалить их обоих на диван, чтобы стянуть с него футболку через голову.  — Надеюсь, в этот раз ты тоже взял с собой ежедневник, — снова посмеивается Дазай, глядя на него сверху.  — Конечно, — ухмыляется Чуя, протягивая руку к рюкзачку на полу и неаккуратно вытягивая на стол содержимое.  — Размером ошибся, — говорит Дазай, кидая взгляд на пачку презервативов и вставая с дивана. — Сочувствую, что ещё сказать.  — Ха?! — хмурится рыжий, приподнимаясь на локтях и провожая его взглядом.  «Сочувствует?! Чему это он там сочувствует?! Да у большей части парней средний размер, если не меньше! Мудила» — думает про себя Чуя, вспоминая в голове тех немногих бывших, с кем у него что-то было, пока тот не возвращается с другой пачкой презервативов видимо из спальни.  — Хм, на чём мы остановились? — ухмыляется Дазай. — А, ты собирался рассказать мне, когда придёшь на пары.  — А я думал, мы согласовали дополнительные занятия.  — Тогда расскажи мне, как ты понимаешь категорический императив Иммануила Канта, — говорит он, стягивая с рыжего штаны и разглядывая ленты от середины живота до середины бёдер поверх чёрных трусиков. — Это… подвязки такие?  — Да, — кивает Чуя. — Нравятся, — улыбается Дазай, оттягивая одну из лент и отпуская, чтобы она вернулась к коже с мягким щелчком. Он задирает топик вверх и прикусывает сосочек, снова вынуждая рыжего простонать. — Я жду ответ.  — Ну… Мгх… — начинает Чуя, пытаясь вернуть кровь в мозг, — Я… болел…  — Жаль, — отвечает он, спускаясь поцелуями ниже и снова подцепляя пальцами ленточки. — Тогда остановимся, м?  — Ка… категорический… да, императив, — начинает Чуя. — Категорический императив Иммануила Канта… Говоря о личности, Иммануила Канта… — Это мужчина, — смеётся Дазай, стягивая подвязки вместе с бельём и зацеловывая низ дрожащего животика.  — Ну да, ты не дослушал, — смеётся Чуя. — Иммануила Канта… Как мужчину… интересовал категорический импера… Ах-х! — стонет он вместо окончания фразы, потому что Дазай обхватил рукой его член у основания и прикоснулся горячим языком головки.  — Продолжай.  — Мгх… — Чуя закрывает лицо руками, потому что первый раз в жизни ему стыдно посмотреть, что происходит внизу. Он снова пытается собрать мысли в кучу и выдаёт, — Говоря об… Иммануиле Канте… о ярком… АХ! — снова стонет он, потому что, чёрт, эти касания настолько приятные, что кожа буквально горит, когда Дазай погружает его член себе в рот. — Как о ярком представителе… Иммануил Кант, как яркий представитель… И как мужчина… Написал…  — М? — поднимается вверх Дазай и засасывает головку в рот, играясь с ней языком.  — Бля-я-ять… Написал… категорический императив… — выдавливает из себя Чуя. — Я сейчас ко…       Дазай кивает и тут же останавливается, чтобы взять смазку и выдавить себе немного на пальцы, которые тут же скользят вниз, и… — … — недовольно фыркает он, когда первый входит слишком легко. — Значит, решил лишить меня самого интересного?  — Просто вставь! Быстрее! — ворчит Чуя, всё ещё закрывая лицо руками.  Дазай наклоняется к его лицу и отодвигает руки, чтобы заглянуть в глаза: — Ты не ответил на вопрос, маленький обманщик.  — Я отвечу… просто… — смущается ещё больше рыжий. — Пожалуйста?  — Ну раз «пожалуйста», — отвечает Дазай и отпускает его руки.  — Рассмотрим императив, — продолжает Чуя, воспользовавшись небольшой паузой, пока Дазай распаковывает презерватив. — Категоричность императива, как писал Иммануил Кант, это не просто императив, а категоричный императив. Что в первую очередь интересовало Иммануила Канта? И императив, и его категоричность.  — То есть ты считаешь, что императив категоричности не является категоричной императивностью? — спрашивает Дазай, а Чуя зависает и выдыхает. — Ну… и да… и нет, — отвечает он, закусывая губу. — Это же Иммануил Кант!  — Допустим. «Мир как воля и представление» Артура Шопенгауэра?   — Дазай, блять! Просто трахни меня! — вопит Чуя. — Я буду ходить на все твои пары! И на лекции! И на семинары! И домашки все буду делать! Пожалуйста, хватит!  — Так бы сразу, — смеётся Дазай и укладывается между его ног сверху, накрывая его губы своими. Чуя обхватывает его руками за шею, когда член наконец-то оказывается внутри и начинает медленно двигаться вперёд. — Нормально?  — Мгм, — кивает Чуя, начиная понимать, почему тот сказал немного ранее, что он сочувствует, ведь ощущается всё совсем по-другому, но рыжий в жизни не признается, что ещё не видел ни разу большой член. Он укладывает ноги на спину Дазаю и снова его целует, пока тот входит глубже.        Уже на половине длины рыжий начинает стонать и сжиматься внутри, пытаясь получить ещё больше. Темп постепенно ускоряется, и сдерживаться становится всё сложнее, хоть и хочется получить максимум удовольствия. Дазай прижимает его к себе сильнее, крепко обнимая одной рукой за поясницу, а второй — за шею. Он отстраняется на секунду ради глотка воздуха, а затем опускает голову к шее, а Чуя рассыпается на тысячу искр от горячих поцелуев кожи.  — МММ! — ногти впиваются в лопатки, а Дазай, кажется, улыбается, а его толчки становятся мощнее. Он прикусывает кожу на шее, заглушая свои собственные стоны.        Руки и ноги начинают неметь, поэтому рыжему приходится согласиться с ролью сексуального бревна. Он отпускает Дазая и растекается на диване, позволяя ему сменить позу и закинуть свои ноги к себе на плечи.  «Пиздец, надеюсь, это не будет сниться мне потом» — думает Чуя, мимолётно взглянув на то, насколько горячо выглядит голый преподаватель, заправляющий прядь волос за ухо.  И как же, сука, идеально напрягаются мышцы пресса, когда когда он снова начинает его трахать.        Чуя снова закрывает лицо руками и даже немного проклинает себя за эту по истине гениальную идею.  — Надоел уже, — фыркает Дазай, опять откидывая его руки с лица. — Неужели я такой страшный? — Не… АХ! — он явно издевается, толкаясь внутрь после вопроса. Чуя решает, что лучшим вариантом будет просто закрыть глаза, но и такой возможности ему не дают, продолжая двигаться внутри так резво и глубоко, что он прокусывает губу до крови, а руками вынужден держаться уже за диван.        И, кажется, только сейчас Дазай вспомнил о прелестях растяжки, потому что решил наклониться вниз, почти складывая рыжего пополам. — СТОЙ! — вопит он, после волны дрожи по телу, но Дазай затыкает ему рот поцелуем, облизывая пострадавшую губу, и не останавливаясь ни на секунду.        И это уже слишком.       Чуя кончает, впиваясь пальцами в обивку дивана и выгибая спину так сильно, что оргазм смешивается с мимолётной болью в пояснице. Мысли смешиваются в непонятную кашу, похожую на словарь матов, пока кожа трепещет от каждого нового прикосновения.        Он лежит и пытается отдышаться, натягивая топик на грудь. Сейчас он доволен в первый раз за последнее время, потому что, блять! он наконец-то получил то, что хотел. И в его голове пролетает пара мыслей о том, что нужно побыстрее свалить домой, но почему-то вся одежда летит к чертям и… — Дазай?!  — М? — ухмыляется в ответ он, переворачивая Чую на животик и приподнимая его бёдра вверх.  — Нгх… но я же только что кончил… — Открою тебе маленький секрет, Чуя, — говорит Дазай и снова резко входит, опускаясь телом на него сверху, а его голос продолжает уже над ухом, — Кончить можно больше одного раза.  — Ха? — приподнимает голову он и тут же падает обратно с новым толчком сзади с громким стоном.  — Чуя… полегче… — стонет уже Дазай от того, как сильно его сжимает внутри.  — Эта… поза… Ах-х… Ха-а… — шумно выдыхает Чуя.  — Хм, — отвечает Дазай, приподнимает его вверх за плечи почти в вертикальное положение и входит ещё глубже.  — БЛЯТЬ?! — вопит он от волны удовольствия и растекается в его руках новой серией уже более громких стонов.  — Лучше, — наслаждается процессом и прекрасными звуками Дазай. Он крепко обхватывает Чую руками за тело, укладывая голову сзади на плечо и продолжая входить на всю длину внутрь. — Ммм… как же… ах… — Быстрее! Прошу!  — Чуя, — так блядски горячо шепчет он, опуская одну руку на его член, обхватывая его и начиная скользить вниз, а затем вверх в такт своим движениям сзади. — Расслабься и просто кончай.        Его тело прогибается, а голова запрокидывает назад. И в ней нет ничего, кроме нечленораздельных слов и отборных матов, пока Дазай продолжает нещадно трахать его. Голос сорван до хрипа, а синие глаза уже щиплет от количества слёз.        Брызги спермы снова разлетаются повсюду. Внутри взрываются сверхновые. Снизу вверх бежит волна дрожи, и Чуя, кажется, молится, чтобы Дазай тоже кончил, потому что никаких сил уже не осталось. Он держится только благодаря его рукам и едва различает стоны сзади прежде, чем оказаться лёжа уже к него на груди.  — Живой? — спрашивает Дазай, убирая рыжие кудри с его мокрого лба. — Мгм, — мычит Чуя, прикрывая глаза. — Дивану… пиздец…  — Зато кровать чистая, — отвечает он. — Ты же останешься?  — Ммм… — Не засыпай, в душ нужно сходить ещё, — говорит Дазай и начинает вставать с дивана, заодно поднимая с него Чую. — Доброе утро, страна! Как слышно?  — Доброе, — смеётся он и встаёт на ноги, но без особого желания. Принять душ кажется невыполнимой задачей, но рыжий отдалённо согласен с тем, что спать будет не очень приятно.  — Иди первый тогда, а я пока расстелю кровать. Там две двери, найдёшь.  «Интересно, в моей жизни когда-нибудь пойдёт по плану хоть одна ситуация?» — думает Чуя, проходясь по коридору. Квартира у Дазая просторная и минималистичная, но в то же время достаточно уютная, чтобы захотеть здесь задержаться.        Он быстро принимает душ и идёт в спальню, которую нашёл ранее, когда перепутал двери.  — Пить хочешь? — спрашивает Дазай и молча отдаёт стакан воды. Чуя выпивает его залпом и заваливается на кровать прямо с мокрыми волосами, закрывая глаза. И вроде бы слышит тихий смешок, сменяющийся звуком удаляющихся шагов. — Доброй ночи, Чуя.        Следующим утром рыжий натягивает на себя только свои спортивные штаны и, потягиваясь, выходит из комнаты на поиски хозяина квартиры. Правда кое-что вынуждает его сначала замереть на месте, а затем прошмыгнуть обратно за дверь.  — О, жених твой? — спрашивает мужчина, а по выражению лица Дазая ясно читается недовольство. — Или как вы друг друга называете?  — По имени. Ничего необычного в однополых отношениях нет. И пора бы уже принять это. — Никак не могу свыкнуться с мыслью, что наследника компании даже в прессе не засветить, — хмыкает он. — А в остальном… делай всё, что хочешь, Дазай. Я никогда этому не препятствовал, если твоей жизни ничего не угрожало.  — Одасаку прекрасно справляется с твоим бизнесом, а у меня и других дел хватает.  — Безусловно, он может остаться на руководящей должности, но компания перейдёт тебе после моей смерти. Я сомневаюсь, что ты заинтересован делать что-то серьёзное, чтобы впечатлить парнишку, но всё же?  — Не нужно его сюда приплетать.  — Я первый раз вижу, чтобы кто-то выходил из твоей спальни утром, так что… — ухмыляется он. — Может, стоит перестать приезжать без предупреждения, м? Тебе не кажется, что это противоречит фразе «делай всё, что хочешь»? Не нужно копаться в моей реализации, отношениях или чувствах. Тебя это не касается, — отвечает Дазай и встаёт из-за стола. — Если ты допил чай, то тебе пора.  — И не познакомишь нас? Это невежливо, мы ведь уже увиделись.  — Чтобы ты влез и в его жизнь? Нет, спасибо, — отвечает он и уходит до спальни, где всё это время прячется Чуя. А точнее… подслушивает, потому что про Дазая он знает ровным счётом ничего. И как только слышит шаги, бежит к кровати и принимает на ней максимально непринуждённую позу с телефоном в руках. — Доброе утро. Извини, у меня спонтанные гости. Завтракать будешь?  — Мгм, — кивает Чуя. — Не парься, бывает.  — У меня нет настроения готовить, так что можешь что-нибудь выбрать, пожалуйста? Закажем.  «Что-то философ совсем приуныл» — думает рыжий и снова кивает. Теперь стало вдвойне интересно, что за человек одним присутствием выводит Дазая из равновесия, поэтому он решает накинуть на себя кофту и выйти из комнаты следом.         За столом сидит достаточно симпатичный, взрослый мужчина. Чем-то отдалённо напоминающий внешностью Фёдора, только тёмные волосы длиннее, а глаза отливают вишнёвым цветом. Костюм на нём идеально отглаженный и явно дорогой. Неужели… — О, всё-таки познакомимся? — ухмыляется он, а Дазай оборачивается и, кажется, хочет прибить рыжего за его выходку. — Накахара Чуя, — протягивает руку он. — Мори Огай, — пожимает руку мужчина в ответ. — Рад встрече. — Всё? Теперь можешь идти? — спрашивает Дазай.  — Конечно, — ухмыляется он. — Мама ждёт тебя в гости на выходных, поэтому постарайся найти время.  — Обязательно.        Мори бросает последний взгляд на рыжего, а затем встаёт и уходит в сторону прихожей. Дазай идёт следом, чтобы проводить. Или чтобы ускорить процесс покидания своей квартиры. Кто знает?        После хлопка входной двери он возвращается и хочет отругать Чую, но тот выглядит слишком мило спросонья, поэтому конфликт исчерпан. — Наши отношения слишком быстро стали серьёзными, тебе не кажется? — тут же натягивает улыбочку Дазай.  — Признаю, не ожидал, что после секса познакомлюсь с твоим отцом. Это действительно… странно. У вас сложные отношения, да?  — Нет, почему? — пожимает плечами он. — Просто иногда с ним бывает сложно разговаривать, потому что с моего детства у него были на меня определённые планы. Мама более адекватная, хоть её тоже лучше не злить лишний раз.  — А мне почему-то казалось, что когда становишься взрослым, родители начинают воспринимать тебя по-другому…  — Самое время отказаться от этих глупых ожиданий, — смеётся Дазай. — Родители всегда остаются родителями. И не важно, тебе пять лет, восемнадцать или почти тридцать.