***
В один из последних дней августа, под вечер, в село заехала вороная легковушка, которая явно дальше шоссе не отезжала, такая она чистая и целая была. Из-за руля вышел очень опрятно одетый шофёр, в фуражке блестящей козырьком, в ладно сидящей гимнастёрке с новенькими сержантскими погонами и вороными хромовыми сапогами. Казалось, что даже слышен этот особый хруст армейской кожи. Парень был молод и идеально выбрит. Федоренко, раскладывающий у сарая колотые дрова, завидев такую роскошь, вздохнул. Его рубаха и штаны, промасленные и пропахшие бензином, потрепаные зелёные погоны и пилотка, стоптанные кирзачи выглядели на фоне этого великолепия совсем уж неказисто. Щёголь старался держать грудь колесом от гордости своим статусом шофёра какой-то шишки явно не ниже полковника. Шофёр спешно открыл заднюю дверь и с пассажирского места вышел мужчина в кителе при серебристых генеральских погонах, мелькнули и генеральские лампасы. А на голове была на удивление полевая фуражка, вместо яркой повседневной. Генерал подошёл к забору двора Нины Фёдоровны. — Здорово, Иваныч! — облокотившись на доски низенького забора заулыбался генерал стоявшему близ дровницы Федоренко, — Иван со Светой у себя? — Так точно, Николай Трофимович! — улыбнулся в ответ Григорий Иванович, узнав гостя. Мирский приподнял фуражку, что-то сказал своему шофёру, а после отправился в дом со взятым из машины мешком. Оказалось, Николай не только проведать родню приехал. Оставив Свету разбираться с гостинцами, мужчины пошли прогуливаться по дальнему концу огорода, где лишних ушей и глаз нет, и Света не услышит их разговора. Когда Мирский и Рокотов сошли со ступеней крыльца, Николай предложил то, что Иван совсем не рассчитывал сейчас услышать, а именно — повышение по службе. Оказалось, Мирскому очень нужен в прокуратуре фронта толковый и проверенный человек умеющий сказать правду как она есть, не боясь ни должностей, ни званий. Приказом, без учёта мнения Рокотова, Николай не хотел переводить его, какой толк от человека, который не хочет с тобой работать. — Я понимаю, ты привык быть по ближе к «земле», без всех этих разборок верхушек жить. Но у меня и оклад выше, и паёк лучше, от передовой далеко… О Свете подумай, её через два месяца окончательно демобилизуют. — Мирский настойчиво убеждал друга в выгодности нового места для службы. Иван прекрасно понимал, что Свете не место на фронте, её нужно устроить в тылу. И лучше всего это можно сделать с помощью связей её брата. Оклад, паёк и собственное удобство Ивана мало интересовали. — А её как ты к себе переведёшь? — поинтересовался Рокотов, после размышлений, почему то подумалось, что именно на это намекал Мирский говоря о том, чтобы Иван подумал о жене. — Поедет с тобой, официально, как твоя супруга. Почему жена подполковника юстиции не может поехать с ним к новому месту службы?.. — Подожди-подожди, — попытался остановить Мирского Иван, — в смысле «подполковника»? — А я разве не сказал, что Егоров подал документы на присвоение тебе очередного звания? — Нет, не говорил. — Ну теперь знаешь. Как раз месяца через полтора, два будет ответ. Я подписал, чтобы присвоили, думаю и выше меня так же решат. И как раз к этому времени я буду ходатайствовать о переводе тебя ко мне. Вот и будет, что ты получаешь подполковника, Света уходит в декрет, вы оба переезжаете — ты как мой сотрудник, она — просто как твоя жена. — Ну не знаю… Мне подумать нужно. — спешить с ответом в таких делах майор не хотел, нужно в самом деле обдумать. — Да я не тороплю. Я у вас тут с визитом три дня, так что успем ещё обговорить всё. Рокотов и Мирский от вопросов личных постепенно перешли к вопросам служебным продолжая свою вечернюю прогулку.***
Пока мужчины занимались делами мужскими, Света хозяйничала по дому. Брат снова привёз мешок с едой: крупы, сладости в виде конфет, печенья и пряников, половину палки колбасы, четыре банки консерв свиных и говяжьих, свежий белый хлеб. Всё это гастрономическое изобилие нужно было разложить, чтобы не попортилось. Лучшим местом для этого Светлана выбрала прохладный подпол. Накинув взятую в сенях немецкую шинель, от которой рачительная Нина Федоровна не решилась избавиться после того, как бежавший фельдфебель бросил её на дороге, Света собралась в подвал. Елагина, приподняв рукава и подол мышино-зелёной шинели, по приставной лестнице осторожно спустилась вниз. Когда открыла крышку люка уже тогда пахнуло прохладой, а уж когда очутилась в подвале, то совсем пробрал холодок. Сложив в мешок всё, что нужно сохранить в прохладе, девушка принялась в потьмах выбирать на широких полках место под склад провизии. Елагина передвигая банки, неспешно рассматривала их освещая всё предусмотрительно взятым фонариком. Вот замаринованные помидоры в большой банке, пыли на банке практически нет, а это значит свежие. Вот баночки с огурцами в маринаде. А вот квашеная капуста в кадке. Были здесь даже мочёные яблоки. Удивительно, как одна Нина Фёдоровна смогла запастись этим тогда, когда враг во всю хозяйничал в селе. Девушка сняла с полки одну баночку с огурчиками, рассмотрела со всех сторон. «Ох хорошие какие! Огурчик к огурчику! А какие вкусные наверное!» — аппетит становился всё острее глядя на солёные пупырчатые бока маринованного овоща. И в момент когда Света сунула банку в мешок, громко хлопнула крышка люка в подпол. И без того сумрачное помещение мгновенно погрузилось в непроглядную тьму, а шум удара ненашутку напугал девушку. Сердце бешено застучало. На ощупь, стараясь не запутаться в подоле здоровенной шинели, девушка добралась до лестницы и попыталась приподнять крышку, но та не поддавалась. — И что это за шутки такие? — Елагиной было не до смеха. Быть запертой в холодном подполе это не смешно, а очень даже страшно. Ещё три попытки отпереть люк, но всё безуспешно. Закрыли наглухо. Оставалось, кажется, только ждать, когда эти несмешные шутки закончатся. Ох и отхватит тот, кто придумал её! Сев на жердь лестницы, Света укуталась в шинель и стала думать, что она сделает с шутником когда всё же выберется отсюда.***
Сверкает лезвие топора, взмах за взмахом раскалывались под его ударами чурбаки. Федоренко мастером в колке дров не был, даже казалось что Иван Григорьевич куда ловчее это делал — один удар и разлетелись поленья и пара щепок. Видать, рука уже одряхлела у старшины. Но видеть, как бедняжка Нина Фёдоровна, которая и так ни свет ни заря к журавлю за водой ковыляет, сама пытается дрова колоть, совесть Федоренко не позволяла. Поэтому неумело, но искренне, он каждый вечер брался за топор и заново наполнял дровницу поленьями. — Солдатик, мож тебе после трудов таких холодненькой рюмочку накатить? — показалась из дома баба Нина, которая закончила какие-то свои хлопоты. — Хе, а ежели сейчас скажут за руль мне? — предложение было слишком заманчивым. — Да ты глядел, какая машина к начальству твоему прикатила? Уж поверь, не позовут. «И то верно. Николай Трофимович с таким транспортом, что обзавидоваться» — пощипав ус сам прикинул старшина покосившись на видневшуюся машину Мирского. И в глаза бросился тот щегольского вида юнец с погонами сержанта, в голове при его виде одно пронеслось: «Хе, павлин разодетый!». И в голове старшины созрела идея. — Ладно, хозяйка, неси свою холодненькую. И прикуску прихвати. Огурчик малосольный есть? — А то как же! Сама ж насолила. — Неси! Нина Фёдоровна потопала в сторону той половины дома, где жили Рокотов с Елагиной. А старшина, обтерев испарину, поправил ремень и стоял поглядывая на сержанта шофёра. Ох, лишь бы не ушёл! Пусть полюбуется на по настоящему хорошую жизнь!***
Женщина зашла в дом со стороны своих постояльцев, там был ход в подпол. Неожиданно тихо в скромных комнатах. Но это не удивило. Её постояльцы часто бывали в отъезде, просто уходили побродить по окрестностям, возвращаясь лишь к ночи. Нина Федоровна прошла в комнату, где был спуск в кладовую. «Ох ты, открыто» — удивилась старушка, ей помнилось, что она точно запирала подпод. Она заглянула в глубину подвала. Там в полумраке замаячило что-то тёмное, со знакомыми очертаниям, в руке виднелся мешок чем-то набитый… Это серое сукно с сине-зелёным отливом… Три зимы она видела эти мышиные шинели! «Матерь божия! Немец!» — спохватилась Нина Фёдоровна, страх прильнул к рукам и она скорее захлопнула крышку люка. Не забыла и про засов. Для надёжности подкатила и поставила сверху кадушку с водой. Теперь точно ворог не выберется! Ход наверх только один! — Их надо позвать! — старушка, выскочившая на крыльцо, огляделась и поспешила к возвращаюшимся Рокотову и Мирскому. Офицеры сразу почуяли что-то неладное как только завидели всплёскивающую руками и бегушую навстречу им коротким страушачьим шагом бабу Нину в своём неизменном беленьком платочке. — Ро́дные мои! — подбежала старушка, — Беда! — Что произошло? — первым успел спросить Рокотов. — Немец в хату залез. В подполе шарит! Спасайте, ро́дные! — Один? — теперь спрашивал Николай. — Чёрт его знает сколько их! Я одного беса видела. А там сколько их… Я скорее наутёк, вас звать! Мож у него ружьё там! Я вас, вас скорее звать! Мирский и Иван одновременно выхватили пистолеты. Подойдя к дому соблюдая осторожность, майор и генерал заглянули в окна дома. Спокойно внутри. И тут Иван заприметил прохлаждающегося во дворе старшину. — Григорий Иванович, — громким шёпотом позвал майор, — Григорий Иванович! Федоренко обернулся и увидел как прильнул к бревенчатым стенам Иван Григорьевич с пистолетом в руке. Сердце недобро ёкнуло. — Автомат бери и за мной! — тем же шёпотом приказал Рокотов. Старшина не мешкаясь забежал в сарайку, где на гвозде оставил висеть своё оружие. Он быстро присоединился к Рокотову. — Чего стряслось? — успел поинтересоваться старшина. — Кажется немец к нам забрался блудный. — в последний раз огляделся майор и кивнул Николаю чтобы отворил дверь в дом. Мирский держа наготове пистолет шагнул первым следом Иван, замыкал Федоренко. Баба Нина тоже было хотела зайти и поглазеть на то, как из подпола вынут немца недобитого, но была оставлена рукой старшины. — Мы сами управимся! Тревожно сминая уголок платочка старушка поглядывала на мужчин. Иван и Николай подошли к дверце в подпол. Её придавливала на половину наполненая водой кадка, засов был на месте. Вот тут и закрыли немца… Иван огляделся по сторонам. Странно было, что Светы нигде не видать. Он больше всего сейчас за неё переживал. Вдруг что враг с ней сотворил… Даже думать об этом не хотелось. Рокотов отодвинул кадку с крышки. — Коль, по команде отпирай, я выбиваю засов. Федоренко, на чеку. — раздал указания Рокотов несмотря на то, что генералом был не он. Но Мирский не думал даже спорить на эту тему, его самого волновало лишь две вещи — где сестра и что с ней, потом уже шла эта проблема с немцем. Послушно отодвинув кадку обратно в угол, взяв проём подпола на мушку, он приготовился, взявшись за кольцо дверцы. Федоренко поднял выше автомат. В самом деле, кто ж знает, что там за фриц сидит. Рокотов, достал фонарик, взял удобнее пистолет и выбил ногой запор засова, кивнул и Мирский в одно движение открыл мрачный и тревожный подпол. Из-за их спин показался белый платочек любопытствующей бабы Нины. — Ну наконец-то! Вы совсем очумели запирать в этой холодине? — раздался из-под земли знакомый женский голос, очень недовольный и обиженный. — Вы знаете, что так и заболеть недолго?! Елагина насупившись смотрела на мужчин. Неизвестно сколько просидеть в этом леднике, потом, когда тебя соизволили выпустить наружу, вместо приятных лиц — дула пистолетов и автомата. Очень гостепреимно с их стороны. Рокотов и Мирский увидев тут Свету, в немецкой шинели, с банкой огурчиков в одной руке и мешком в другой, переглянулись. — Бог ты мой! — послышался тихий голос бабы Нины и она осенила себя крестным знамением увидев, кого она приняла со слепу в потьмах за немца. Мужчины убрали оружие, с облегчением вздохнув. — Ох, Светка! — Николай подал руку сестре чтобы та выбралась из своего заточения. — Ох и напугала ты нас всех! Бедовая ты моя! — Можно подумать я не испугалась, когда мне дверь закрыли! — съязвила в ответ Света. Слышавшая всё Нина Федоровна молча стояла рядом и наблюдала за всеми. Ой, как неудобно-то вышло! Оказавшись при свете пусть заходящего, но всё же солнца, девушка сощурилась. — Ну и чего тебя туда понесло? — Мирскому не давало всё это теперь покоя, Рокотов лишь добродушно смотрел на жену; любовь к приключениям в подвалах это у них давнее (собственно с подвала всё и началось в их отношениях). — Так я это… Еду убрала, а потом мне ещё огурчиков захотелось. У бабы Нины они так вкусно выглядят, вот и решила ещё одну маленькую взять. — Елагина продолжала рукой в огромной рукаве прижимать к себе ту самую баночку. Глядя на её бровки домиком и губки почти что бантиком мужчины не выдержали и засмеялись. А она ведь военный юрист, капитан юстиции! В душе же — сущий ребенок, которого невероятно обожали и любили брат с мужем.***
Остаток вечера все провели за одним дружным столом. Коля не упустил возможность пару раз всё же подколоть сестру про погреб с её огурчиками и шинелью с немецкого плеча, чем вызывал праведное сестринское возмущение и даже шутливые, но ощутимые удары в собственное плечо. Ответом был смех и шутки. Да, ещё долго брат будет подшучивать на эту тему. Ночевать Николай решил у них, место для него было, в такую темноту уже не хотелось выезжать и искать другое место для ночёвки. Пока офицерская семья разговаривала на свои семейные темы, Григорий Иванович вышел подышать сумеречным воздухом. Баба Нина, так и не согласившись сесть вместе со всеми, сидела на лавочке у стенки дома. Рядышком сидел и тот самый сержант шофёр. — Не стой, служивый, седай к нам. Чего зря сапоги топтать. — приметила старшину Нина Фёдоровна. — Да всё равно ведь казённые! — ответил Федоренко, но устроился по другую сторону от бабушки. Сержант сидел с поникшим видом. — Что, сержант, умаялся? — бодро спросил старшина, Федоренко заметно оживился увидев такой настрой шофёра высокого начальства. — Так точно. — совсем уж тоскливо ответил парень. — Хе, брат, терпи, это только начало. Шофёр он же должен выдержку иметь! Сказали сиди и ты сидишь. Вот знаешь сколько я уже шоферю? — закручивая папироску затягивал в разговор Федоренко. — Сколько? — Ты под стол пешком топал на четвереньках, а я уже весь Киев как свои пять пальцев знал! — многозначительно показал пятерню старшина. — О как! Сержант поглядел на это, вздохнул и снова глядел куда-то в даль пригорюнившись. — Солдатики, а может вам холодненькой дать, а? Вы ж умаялись совсем. — Не-не, мне ехать сейчас. Товарищ генерал выйдет и я за руль. — сержант мгновенно пошёл в отказ. — Твой генерал раньше восьми утра от них не выйдет, это я тебе зуб даю. — голосом пророка и знатока всего заговорил Григорий Иванович, а потом тише добавил, — Я этих трёх знаю столько лет, ууу! Ты небось только школу кончил, как я с товарищем майором и товарищем генералом ездил. Нина Федоровна слушала весь разговор сидя между шоферами и поняв, что командует тут старшина, ушла за обещанным и закуской. Сержант явно был не в восторге от этой идеи, но в ещё большем не в восторге он был от перспективы пробыть тут всю ночь. Ладно уж, подумаешь — рюмочка. Николай Трофимович простит. А этот страшина явно заскучать не даст.***
На перелески и поля опустилась ночь. Село спало под беззвучное мерцание августовских звёзд. Ветерок лениво колыхал начинавшие желтеть кроны в лесах. Листики трепались на веточках и самые слабые из них вскоре неспешно опадали на землю. В доме, поделённом на две половины спали. Кроме двух людей, сидевших на крыльце под пение сверчков. Спрятавшись от ветерка под накинутой на плечи немецкой шинели, Иван и Света наслаждались тишиной, свежим сочным воздухом уходящего лета и тем, что смогли уединиться после суеты дня. — Завтра уже осень. — произнесла Света, прислонившись щекой к руке мужа. Она смотрела куда-то в даль, за самый горизонт, где скрылось последнее солнце этого лета. — Да… Осень. Скоро яблоки пойдут, груши. — приглушённо говорил Иван, посматривая на жену, — Будет три года, как мы с тобой познакомились. — Мы с тобой вообще-то в конце июля познакомились! — Света подняла взгляд на Рокотова, как такое можно перепутать! — Да, точно. — Иван и сам удивился, как забыл об этом. Рокотов улыбнулся вспомнив те дни. Как началось всё с неприязни, со взаимных претензий друг к другу. А в итоге превратилось в не просто служебный роман. Все их подколки, мимолётные улыбки, вовремя подставленное плечо превратили их в самых родных друг для друга людей. И вскоре воплощение их любви, выдержавшей испытание долгой разлукой и потерями, будет улыбаться и задорно смеяться у них на руках. Иван представляя себе это всегда начинал скромно улыбаться, а сердце приятно согревало. Посмотрев на жену, Иван продолжил невольно начатый ею вечер воспоминаний. — А знаешь, что я хорошо помню? — Что? — девушку искренне заинтересовал такой голос мужа. — Как я тебя в первый раз поцеловал. А это было как раз в сентябре… Ты потерялась в подземелях, а я нашёл тебя… Помню, тогда от холода там так дрожала вся. — Это я не от холода, а от волнения. — Света выпрямилась и обвила руками шею Ивана, — Я так испугалась, когда ты меня коснулся… — Меня испугалась? — спустя три года было очень интересно узнавать, что испытывал каждый в тот момент их взаимного признания. — Ну… И тебя, чуть-чуть. Ты так неожиданно ко мне подошёл. Но больше себя… Просто, твоя забота, вообще отношение ко мне — так ко мне никто никогда не относился. Даже Коля, хоть и брат… А потом вся та ситуация, когда я думала, что стала ненужным углом… Меня тогда так тебя толкнуть хотелось, когда ты подошёл! Выгнать тебя… — А оказалось, что чуть было своё счастье не оттолкнула. — ладонь Ивана плавно скользнула ниже к животу, он опустил к ней свои выразительные глаза и добавил. — Бегал за тобой всю неделю не понимая ничего, голову ломал, чего ж я не так делал, чем тебя обидел… — Бегал потому что тоже, как и я — любил? — голоса их давно стали очень тихим, окружающая обстановка невероятно сближала и создавала атмосферу полного уединения, отрешённости от всего, что происходило вокруг, были только они вдвоём. — Да. И я готов каждую минуту повторять тебе, что я тебя люблю! И буду любить! Смотря в глаза Светы, медленно проведя по её щеке кончиками пальцев, Иван увидел все эмоции девушки. Она сияла. Её глаза смотрели на него совсем так же, как в тот самый день признания. И губ Светы коснулся его поцелуй. Медленный, чувственный, но такой искренний. Ваня всегда так её целовал, но сегодня было особенно нежно. Так же нежно и любя девушка отвечала ему. — Я запомню это лето, как самое счастливое наше лето! — улыбаясь, обнимая лицо Вани прошептала Света когда время снова набрало бег после поцелуя. — Поверь, следующее будет ещё счастливее! Я тебе обещаю! В этом году было первое наше счастливое лето! — и произнеся это, Рокотов вновь притянул к себе жену чтобы поцеловать. Когда они разомкнули губы, Света почувствовала, как ладонь мужа провела по округлым очертаниям животика. Елагина положила поверх его руки свою. По спине снова прошлись мурашки радости. А как Ваня смотрел на неё в этот момент! Да, следующее лето приближающегося 1945 года обещает стать тоже счастливым. Самым счастливым летом. Ведь в воздухе витало главное и долгожданное — победа! А это значит — долгожданная мирная жизнь, где будет подлинное счастье, заслуженное в эти страшные военные годы.---
P.S.31 августа 1945 г.
— Спасибо тебе!
— За что?
— За нашу дочь!