О грибах и нечистой силе

Миха никак не мог отлипнуть от Андреевой шеи – всё следы от пальцев выцеловывал, как будто это чем-то помочь могло. Отметины стремительно багровели, опоясывая шею будто какое-то жуткое ожерелье, но Миха не сдавался. И по туловищу руками шарил тоже очень настойчиво – забирался руками под свитер и бока наглаживал. Одеяло давно уже было сброшено и сиротливой кляксой темнело на полу. Андрей смутно помнил, как оказался на спине со спущенными штанами и стоящим торчком членом. Пришёл в себя только тогда, когда Миха вдруг выкинул одну штуку – ни с того ни с сего взял и засунул пальцы ему в рот. Шершавые подушечки коснулись дёсен, нёба и языка, пощекотали внутреннюю сторону щеки. Выражение лица у Михи при этом было чрезвычайно сосредоточенным, как будто он какое-то очень важное дело делал. Осталось только вызнать какое. – Ты сейчас что делал? – спросил Андрей, когда он, наконец, убрал руку. – Изучал. Хорошего человека знать надобно и в лицо и изнутри. – Фу, Миха, гадость какая. И это врага надо в лицо знать. – Как скажешь. Но изнутри тоже бы надобно, – и быстро скользнул влажными пальцами Андрею между ягодиц. Тот дёрнулся и зашипел, когда один из них почти сразу же проник в него полностью. – Чего? – Да больно же, дурак.  – А ты расслабься. Чего сжался-то?  – Легко тебе говорить, а мне как будто раскалённую кочергу в зад засунули.  – А что, часто тебе раскалённые кочерги в зад суют-то? – спросил Миха вдруг как-то слишком серьёзно. – Нет, но я теперь наперёд знаю, чего ждать.  А потом Андрей совсем потерялся в ощущениях, потому что Миха одновременно и дрочил ему и совал в него по-всякому свои крупные пальцы. – Нравится тебе, когда я вот так? – горячо шептал он, почти сразу же сгибая их под нужным углом. – Нравится. – А я? Я тебе нравлюсь? – И ты, Миха, нравишься. Ещё так сделай. К тому времени, когда в Андрее спокойно двигались сразу три пальца, он уже полностью расслабился и только крупно вздрагивал всем телом, когда Миха задевал какую-то слишком приятную точку внутри. Андрей попробовал толкнуться Михе в ладонь, но безуспешно – тот то ли намёка не понял, то ли сделал вид. Кончить хотелось невероятно, сил продолжать эту пытку больше не было; он решил, что хотя бы так, – и задвигался сам навстречу пальцам, насаживаясь каждый раз на них до конца и до колючих звёзд перед глазами. Собственный голос показался слишком громким, и пришлось закусить запястье, чтобы не стонать в полную силу. – А ты и изнутри очень даже ничего, – вдруг одобрительно произнёс Миха. – Жаркий. Он ускорился и трахал Андрея пальцами уже совсем в каком-то бешеном темпе, быстро и настойчиво. Тот в последний раз содрогнулся, вскрикнул и кончил, сжавшись всем собой до предела. А потом вскрикнул ещё раз, когда увидел в окне уже знакомое синюшно-бледное лицо – то самое, которое его теперь до конца жизни в страшных снах будет преследовать. Андрей мгновенно подскочил, вывернулся всем телом и скинул Миху с себя на пол. Тот свалился с жутким грохотом и, судя по сдавленному шипению, что-то себе ушиб. – Ты чего вскочил? Что случилось? – сразу же встрепенулся Миха, и его зрачки на секунду ярко вспыхнули зелёным и тут же погасли. Андрей моргнул и неверяще уставился на него; шестерёнки медленно повернулись в голове и встали на место. – А ты ещё кто такой? Зачем за нос меня водил? – спросил он, обвинительно ткнув в Миху пальцем. – Ты это о чём? – Притворяться-то прекрати. Миха внимательно вгляделся в него и вдруг скривился. – Догадался, что ли? А как? – кажется, он так и не понял, что его выдало. Андрей кинул тоскливый взгляд в сторону выхода. Ситуация вырисовывалась то ли смешная, то ли глупая, а ещё патовая: дверь на замке и стульях, снаружи и в окне – мертвец, на полу – Миха, чудо неопознанное, оба на него смотрят хищно, а он ещё и без штанов. Окружили, черти. – Что, неужто боишься меня теперь? – поинтересовалось чудо. – Вовсе нет. Этот момент мертвец выбрал, чтобы напомнить о себе, и необычайно громко заскрёбся в окно, вынуждая Андрея повернуть голову. – Да иди ты уже отсюда, цыц! – неожиданно прикрикнул на него Миха и замахал руками. – Надоел пуще пареной репы! Одни проблемы от тебя! Мертвец как-то сразу весь скукожился, затих, посмотрел укоризненно сквозь стекло своим мутным взглядом и сгинул. Андрей воспользовался заминкой и быстро натянул штаны. – Сообщник твой, что ли? – спросил он, застёгивая пуговицу. – Да какой из него сообщник. Федька ж неразумный совсем, что с него взять. – Федька, говоришь? Так вы с ним знакомы? – Ну так, шапочно. – А, знаю. Шапочно познакомились, шапочно сговорились, шапочно жертву приглядели... – Ничего ты не знаешь, Андрей, – покачал головой Миха, – только думаешь, что знаешь. И вообще, Федька не виноват, это я всё! Наткнувшись на непонимающий взгляд Андрея и неоспоримый аргумент в виде скептически приподнятой брови, он тяжело вздохнул и принялся сумбурно объяснять: – Федька ведь как, сам по себе не ходит и никого не трогает. Но вот если сапоги его кто сопрёт – так всё, сразу в чудище какое-то превращается и преследует, пока не настигнет. Дух у него мятущийся, покой обрести не может никак. А всё потому, что смертью страшной помер... Вы ведь, люди, как думаете, уж если покойник встал, то непременно сила злая его подняла. Оно, может, и верно, да только откуда ж вам знать, что за сила, почему, и что тому покойнику до вас сделали? Из ничего ничего-то не бывает, всему причина есть. Вот и с Федькой так… Андрей слушал не перебивая, и Миха продолжил: – Федька ж крестьянином когда-то был и, по тем временам, зажиточным. Крыша над головой, корова, выходные портки имелись – уже богач большой, да и по праздникам мог себе лишнюю стопочку-другую позволить. Не то что на него кто-то зуб имел, но за это его многие, кто победнее был, и не любили. Не все, конечно, но люди дурные и завистливые везде есть. И вот как-то вышла Федьке ещё одна удача – выиграл на ярмарке сапоги. Хорошие сапоги, ладные, да ты видел. И вот возвращался он через лес, а здесь его завистники его и подкараулили. Увидели, как ему новые сапоги на ярмарке, да ещё и совсем без денег, достались, так их тут и скрутило: сговорились подкараулить – убить да ограбить. Пырнули его в живот ножиком, он кровью и истёк. Сапоги один забрал, обещался потом где-нибудь на стороне продать и выручку поделить. А над Федькиным телом поглумились: рот от уха до уха разрезали – улыбайся, мол, сапоги же выиграл, везунчик, так чего грустный такой, радуйся, гуляй! И на том же месте, где убили, там и прикопали. Только той же ночью Федька из могилы встал и к обидчику за сапогами явился. А ты Федьку в действии видел – от него ни одному смертному не уйти. А утром он уже снова в могиле лежал, а сапоги сверху стояли. Вот и весь сказ. – Ладно, допустим, про Федьку я понял. А я-то тут причём? Я его сапогов не брал. – Ну а я-то брал! А Федьке ж всё равно кто – он туда, где сапоги идёт. Дух его к ним привязан. Удивительная вещица эти сапоги. Андрей кое-что про такие вещи, конечно, слышал, но крайне мало – помнил только, что лучше бы с ними не связываться, иначе хлопот потом не оберёшься. Древняя это была магия, на смертном проклятии завязанная, а тех, кто в Голубково про это хоть что-то мог знать, уж и в живых давно не было. – Погоди, так ты же сапоги вернул! – Не вернул, – буркнул Миха. Потянулся ногой к стоящей рядом корзине и изо всех сил её пнул. Та опрокинулась, и грибы рассыпались по полу; под ними оказались сапоги. – Так вот почему ты с этой корзиной так обнимался-то всё время! А я-то думал, грибы так любишь… – Да не, грибы – ерунда. Гитару вот жалко, надо её потом в лесу отыскать.  Андрей скрестил руки на груди и вновь начал обретать пошатнувшуюся было уверенность в себе: – А теперь поведай-ка мне, шутник, ты зачем этот цирк с сапогами устроил? – А ты ещё не понял, да? – прищурился Миха. – Да чтобы тебя в лесу удержать. С лешаком-то не вышло ничего. – С каким ещё лешаком? – А с тем самым, которого ты сразу отгадал. И одёжу вывернул. – Так с лешаком – это тоже твоя работа? – Ну а то! – Михины зрачки снова засветились, в этот раз от гордости. – Знал бы ты, сколько труда стоило его уговорить! Но потом ты раздеваться начал, и он струхнул, – чуть ли не в глаза мне плюнул. Что ж ты, говорит, сразу не сказал, что он из ворожеев этих подлючих, я бы и связываться не стал. Ну и ушёл, меня бросил, пришлось самому выкручиваться. Тут я про Федьку-то и вспомнил с его сапогами… Ситуация прояснялась, но кое-что Андрею показалось особенно любопытным: – А что, так прям и сказал лешак? Ну, про ворожеев-то? – Так и сказал. – А чё так? Миха вдруг посмотрел на него как на дурака. – А потому, Андрей, что про вас, голубковских, среди наших слава определённая ходит... – Какая ещё слава? – Ну а ты как думал? Нас-то и не каждый видеть может, а уж ещё и методы всякие-разные против нас сочинять – это уже ни в какие ворота... Вот так повстречаешь на узком мосту одного из ваших, а он тебе сразу солью промеж глаз без лишних разговоров! Вот и не связывается никто. Андрей некоторое время молчал, переваривая сказанное. – Ну а сам-то ты, Миха, кто? – наконец задал он мучавший его вопрос. – Тоже лешак или упырь какой? А, может, водяной вообще? Что за чёрт лохматый? – Ты так не обзывайся. Почему это сразу чёрт, да ещё и лохматый? – обиделся Миха. – Черти – они ж зелёные и в болотах живут. И никакие они не лохматые – лысые все, как коленка. Упырей тут не водится, а будь я лешаком, стал бы другого лешака о помощи просить?.. – Логично. – Водяной у нас тут один – батя, кстати, мой. А я – русалка. – Кто-о? – Андрей от удивления даже рот раскрыл. – Какая ещё русалка? Врёшь поди. Русалки – это ж женщины такие грудастые и с хвостами рыбьими... Миха вдруг очень громко заржал. – Ну ты, Андрей, и сказанул, – сказал он, отсмеявшись, – аж живот разболелся. Где ж ты таких русалок-то видел? – Не видел я, это в книжках так нарисовано. Миха снова засветился глазами. – Каких книжках? – полюбопытствовал он. – С картинками. – Книжки – это хорошо. Книжки – это я люблю. А есть у тебя? – Ну дома точно где-то есть. – Хорошие? – Да всякие. – И что, ты прямо в любой момент новую можешь достать? – Ну не прямо в любой, но могу. – Повезло-о. Миха тяжело вздохнул и пожаловался: – А у нас тут с книжками совсем плохо, раньше-то, на речке, много кто оставлял, а в лес разве что дурак какой с ними попрётся… «Так же, как и с гитарой», – запоздало отметил про себя Андрей. И тут же прикрикнул строго: – Ты мне зубы-то не заговаривай книжками своими. Скажи лучше, зачем ко мне полез, раз говоришь, что нечисть ворожеев стороной обходит. Или скажешь сейчас, что не такой как все? – Почему это не такой? – А зачем тогда со мной связался? Чего надо-то от меня? – Да я это... – вдруг резко замялся Миха – Ну, в общем… познакомиться хотел. У него было такое непередаваемое лицо, что не будь он нечистью, то непременно бы покраснел. – Подружиться, что ли? Задав этот вопрос, Андрей смутился. То, что у них с Михой недавно тут произошло, дружескими посиделками назвать было сложно. Хотя, может, где-то и есть такие друзья, которые пальцы друг другу в жопы пихают, вот только он таких пока не встречал. – Да не совсем. – А что тогда? – Нравишься ты мне. – В каком смысле? – В самом что ни на есть романтическом. – Да ты что, Миха, в каком ещё романтическом? – занервничал Андрей. – Я ж не девица. Может, ты перепутал меня с кем? – И что, что не девица? Знаю, не дурак. Да и с кем я мог тебя перепутать? – Да мало ли с кем. Я вот тебя не знаю, сегодня первый раз в жизни увидел. – Ну ты, может, и первый, а я-то тебя давно приметил. – Это когда же? – Ну смотри: пруд в лесу знаешь? – Ну знаю. – Картинки туда свои малевать ходил? – Ну ходил. – Ну так там я и живу. Понял? – Ааа. – Правда я тогда ещё не знал, что ты из этих, ворожеев-то голубковских. Понял, когда ты сквозь воду прямо в глаза мне посмотрел. Другой какой не увидел бы. Тут-то Андрей и вспомнил: и в самом деле, почудилось ему однажды в глади пруда чьё-то лицо. Лицо то он, правда, не рассмотрел – оно сразу же скрылось в толще воды, как мимолетное видение, – и быстро об этом происшествии забыл. – Оно, может, и к лучшему, что посмотрел, – продолжал Миха. – Я ведь тогда совсем глупый был: как раз думал о том, чтобы в пруд тебя к себе утащить. А ты как зыркнешь – ну я и струхнул. Что я, совсем дурак, с вашим братом связываться? Потом уже сообразил, что ты тогда совсем плохой станешь: рыхлый, раздутый, глаза будешь пучить и ни слова сказать не сможешь. А зачем ты мне такой? – То есть это ты сейчас так просто признаёшься в том, что утопить меня хотел? – Сейчас-то уже не хочу. – А что это меняет? – пожал плечами Андрей. – Сначала ты меня утопить хотел, а потом сообщник твой меня чуть не придушил. – Нет, – вдруг отчаянно замотал головой Миха. – Я тебя Федьке нипочём бы не отдал! Не тронул бы он тебя, я бы не подпустил! – Так тронул же уже. – Это случайно вышло, отвлёкся я.  Андрей устало потёр переносицу – и что ему теперь делать с этим признанием? Миха воспользовался ситуацией, подполз и тихонько погладил его по коленке. – Федька-то твой всё ещё снаружи околачивается? – А куда он денется? – Не можем же мы вечно тут сидеть… – Да ты не бойся, – подорвался Миха. – Я его сейчас уведу. Сапоги на место верну – он и успокоится. Меня-то не тронет, я свой. И он тут же засуетился: быстро раскидал стулья, сунул сапоги под мышку, вышел из домика, хлопнув дверью, и скрылся в ночи. Как будто и не было его тут недавно. Андрей поёрзал на кровати; в душе, шипя, приподнимали свои головы две гадюки – досада и злость. Он ведь во всё происходящее поверил: в то, что они с Михой случайно встретились, в то, что Миха заблудился и из леса выйти не мог, в то, что Миха особенный, в то, что они могли бы непременно подружиться после. Короче говоря, в облаках летал. А это ложью оказалось: Миха, как и положено порядочной нечисти, всё это время за нос его водил и совсем этого не стыдился, наоборот, рассказывал, будто бы даже с гордостью, как его обманул. Сидел недавно перед ним на полу, смотрел снизу вверх этими своими глазищами, наивными и лукавыми одновременно, и даже не покраснел ни разу – нечисть и есть. Впрочем, было здесь и другое – Андрей вдруг ясно вспомнил, от чего голубковские в общении с русалками предостерегали, и сразу происходящее ему в другом свете представилось, – чары русальи. То-то его так Михой пришибло с самого начала, как будто пелена на глаза упала, и ни песня его странная не насторожила, ни наряд нелепый. Но хуже всего было то, что он не только чарам этим поддался, восторг постоянный и глупый испытывал, но и соблазнить себя дал. Ещё и сам инициативу проявил (от этого, пожалуй, паршивей всего было). А Миха при всём при этом даже не стандартной русалкой оказался – девой наверняка миниатюрной, прекрасной и пылкой – что было бы, наверное, и не так обидно, а очень даже немаленьким русалом, тощим и нескладным. И ничего ведь Андрея не смутило в моменте, а он даже не по мужикам. И что теперь? Стоит ли у Михи про чары спросить, чтобы знать наверняка? Или опять соврёт? Да и зачем про это знать? Чтобы убедиться, что это он не сам к Михе потянулся, а очарован был? Тьфу, ну и мысли. Ясное дело, что не сам. Да и какая теперь уже разница, если Миха оказался нечистью, а, значит, опасным был, непредсказуемым и ко лжи склонным. Два раза его чуть не угробил и в первый раз даже намеренно, в чём сам же и признался. К рассвету Андрей всё обдумал. Миха ввалился в домик с первыми солнечными лучами, необыкновенно бодрый и счастливый, с гитарой за спиной. – Смотри-ка, нашёл родимую! – гордо объявил он. Андрей разомкнул глаза и сонно на него посмотрел: – Сапоги-то вернул? – Обижаешь, Андрюха, конечно вернул. Правда извиняться ещё долго пришлось, но всё равно дуется, по-моему, Федька. – Я бы на его месте тоже дулся. – Да ладно, переживёт. Зато выйти теперь тебе можно. Миха ткнул пальцем в сторону выхода – туда, откуда всё ещё неуверенно лился свет восходящего солнца. Андрей с досадой вспомнил, что ночью дверь так и не закрыл, так и просидел до утра незамкнутым, – настолько в свои мысли погрузился. С его стороны это было весьма опрометчиво – кто знает, может, сговорившись, эти двое снова бы решили к нему сунуться. Обругав мысленно себя за беспечность, Андрей встал, размял затёкшие ноги и осторожно выглянул, осматривая окрестности на предмет возможных опасностей – неприкаянных мертвецов, а то и ещё какого сюрприза. – Да нет тут никого, – раздался за ухом радостный Михин голос. – Федька давно в могиле лежит, второй смертный сон видит. Андрей вышел из домика и ещё раз внимательно посмотрел по сторонам, цепляясь взглядом за каждый куст. А потом вдруг резко выдохнул и пошёл быстрым шагом в сторону Голубково.  Утро было солнечным и теплым, кругом вовсю щебетали птицы; опавшие листья приятно шуршали под подошвами, и роса оседала на носках ботинок. Под ноги вдруг кинулся заяц, но сразу же заметался и задал стрекача в неизвестном направлении, от человека подальше. Андрей заметил, что Миха тащится за ним только тогда, когда в просветах между деревьями голубковские дома показались – ещё метров пятнадцать-двадцать и выйдешь из леса. – Андрей! – вдруг позвал его Миха. – Да погоди ты, Андрей! Андрей остановился, сам не зная зачем – решил ведь уже с нечистью больше дел никаких не иметь – и тут же обругал себя за это. На смену восторгу, эйфории и злости – чувствам, которые он до этого испытывал, пришли разочарование и апатия; хотелось просто добраться до дома и уснуть, уткнувшись лицом в подушку. И, конечно, забыть всё, как страшный сон. – Ну чего тебе ещё? – Я бы с тобой пошёл, но дальше не могу, – переминаясь с ноги на ногу, ответил Миха. – Нельзя мне здесь границу пересекать, там уже ваши, людские владения. – И что? – Ты ко мне когда снова придёшь? Условиться нужно, где встретиться. На пруду не получится – там глаз слишком много. Да и Водяной не одобрит, что я с таким как ты связался. – С каким это таким? Ты чего уже себе там напридумывал, Миха? Совсем, что ли, с катушек съехал? Миха будто опешил немного от его слов. – Чего это? – нахмурился он. – Совсем ты с ума сошёл, говорю, если думаешь, что я к тебе в лес трахаться буду бегать. – Почему это сразу трахаться? Время проводить вместе, – удивился Миха, но тут же торопливо закивал. – Но и трахаться тоже можно, если хочешь. И книжки приноси. Андрей покачал головой – то ли Миха плохо его понял, то ли в принципе был из тех, кому нелегко объяснить почему нет. – Шёл бы ты домой, Миха, не по пути нам с тобой. Род, вид, пол – всё в тебе не то. – В смысле – не то? То есть ночью, когда любились с тобой, было то, а теперь уже и не то? – Ночью у нас с тобой всё случайно вышло, на кураже… – Ещё скажи, что не понравилось тебе! Чего тогда на моих пальцах прыгал и кричал как кикимора последняя?! Андрей невольно заалел ушами. – Ну и язык у тебя, конечно, Миха, как помело... – Что, скажешь, неправду я говорю? Сам же знаешь, что правду! А ты сам себе признаться в этом боишься… – Не в чем мне себе признаваться! Я никого не обманывал, сапогов чужих не крал и топить никого не собирался! – Так вот ты о чём. Ну было и было. Неужто злопамятный такой? Миха обеспокоенно вгляделся ему в глаза и продолжил: – Вот что, Андрей, хватит этих разборок, давай уже с тобой вместе быть. Сам же сказал, что я тебе нравлюсь. Или забыл уже? – А ты что же, всему веришь, что во время секса говорят? – хмыкнул Андрей. – Так ты наврал, что ли? – А что, не понравилось? Бывает. – Не понимаю я, Андрей, что с тобой вдруг стало. Вроде нормально шло всё у нас, отношения выяснили, а теперь ты как будто что-то в голову себе вбил и ежом на меня топорщишься. Как лешачиха в... – Ну? Ну скажи давай. – Лучше не буду я. Не в себе ты как будто. – А я с самого начала не в себе был, только сразу этого не понял. – О чём это ты? – А о том, Миха, что ты мне рассказать забыл. О чарах своих русальих. – А что о них рассказывать-то? Ну есть они и есть, что уж тут сделаешь? – То есть, что чары на мне использовал, не отрицаешь? – А вот и не было такого! – Как это нет? А песней меня кто приманил? – Песней-то да, но специально не чаровал – не умею я этого. – Да врёшь ты всё! – Вовсе и не вру, нам это умение ни к чему, – оскорбился Миха. – У нас, русалок, это просто суть такая, стихийная – чарующие мы создания. А вы, людишки, слабые все и похотливые больно, вот и ведётесь постоянно! Вот и ты – сам же первый ко мне полез, а теперь я у тебя и виноват! Они уставились друг на друга, злые и разочарованные. Андрей гневно сверлил Миху взглядом, Миха же играл желваками и скрипел зубами. – Так что, ждать мне тебя? Андрей быстро выдохнул, отвернулся, сделал шаг, другой, и вышел из леса. – Не ходи больше на мой пруд, слышишь? – выкрикнул Миха ему вслед, будто выплюнул. – Утоплю!