Планы и числа

— Привет, — произнесли его губы, возложив свою мягкость в интонацию. Акк улыбнулся в ответ, сгребая в охапку подаренные Айем цветы. Светло-розовые пионы, уже скрывшиеся на ночь. — Они такие красивые стояли за стеклом, я сразу подумал о тебе. У Акка в голове мысли — правда о нём думают. Не заставляют ждать, не качают эмоциями, как колыбельку, не изматывают, чтобы греть интерес. Это было по-тинейджерски, а они давно не были подростками, и всё решалось просто: если их желания сходятся — он приедет. А если он приедет — ему будут рады. Айян был немного уставшим. Он часто хмурился и выглядел не по годам строгим и вымотанным, но, смотря на Акка, расслабляясь, он становился юным, по-особенному прекрасным, и рытвины возраста сглаживались, будто и не десятка-двух лет. Акку Ай нравился любым — грубо-серьёзным или хитро улыбающимся, — и Айя лишь видеть уже было радостно. Здесь, рядом. Акк — подрезает стебли у пионов, разбирая букет в прозрачную стеклянную вазу, чтобы стоял дольше. Айян — открывает вино подтупленным от времени штопором. К алкоголю прилагался шоколад и нарезанные дольками сезонные фрукты, и это радовало Акка. Его поведение после бокала-другого не было дурным, но и не примером, и Айю не следовало видеть его таким сразу — лучше понемногу, как в тихий омут. Не то чтобы Акка это волновало, но та крупица самоуважения, что в нём оставалась, не одобряла слетать с катушек и пытаться сожрать мужчину, предварительно залезши в его штаны. Пусть даже если это был Айян с той особенной красотой, заставляющей голову Акка кружиться. Пусть даже если это Айян, ни разу не бывший инициатором прекращения контакта этих тел. Акку не хотелось его спугнуть. Был вежливым, что не понятно? Но эта вежливость сходила на нет, чем больше времени они оставались наедине, глядя друг на друга блестящими голодными глазами. Сознание немного туманилось — вино было сладким настолько, что ни о чём не думалось. Только сейчас, мимолётность момента, Айян — спокойствие, расслабленность, его улыбка, прячущаяся за стеклом бокала. Он что-то говорит, но Акк слышит лишь интонацию, нежную, мурчащую, опустившийся тембр голос, переливающиеся гласные. Акк видит пару расстёгнутых пуговиц, ямочку ключиц, подрагивающую от глотаний. Он чувствует стучащее в кончиках пальцев сердце. Акк приподнимается на коленях и делает несколько шагов ближе к Айю. Он чувствует себя немного неустойчивым, покачивающимся, ещё сильнее штормит, когда целует Айяна, почти впечатываясь от нетерпения, обнимая за шею. Разговаривать с ним — замечательно, но сейчас Акк больше хочет его самого. Так, чтобы заложило голову и не было больше ничего, кроме горячего, плещущегося чувства, похоти. Так, как Айян может с ним поделиться, подарить себя и своё тело. Своё время и поблёскивание влажных губ после поцелуев. Ай удовлетворённо стонет, сажая Акка на свои колени. Он не притворяется вежливым, не изощряется в осторожности. Он берёт, касаясь, забирая всё, что можно — и Акк позволяет. Он чувствует руки на своём теле, прикрытом одеждой или там, где она собралась под ладонями, содралась с кожи. Это нежно, но обжигает, хочется ещё немного и ещё, и от того Акк вновь и вновь припадает к чужим губам с особенной жадностью. Много и недостаточно одновременно. Акк ведёт ладонью по его груди, животу, спускаясь ниже. Он беспокойный, движется, не в силах преткнуться куда-то в объятиях сильных рук. Гладит края живота Айяна, ниже, ниже. Твёрдый. Акк дуреет от ласки, касаясь даже не самого себя и даже сквозь одежду, но чувствуя всё. Чувствуя и тихий сдавленный выдох, удушенный где-то в глотке Айя. — Моя спальня на втором этаже, — Акку почему-то хочется смеяться, хотя сам нервный — тронь, и раздражение по телу прокатится. Ай прикусывает губу, почти говоря — бестия, — улыбается и резко поднимается. Акк в его объятиях покачивается, едва на падая, и спускается ногами на пол. Он не понимает, кого пытается обмануть-изве́сть этой нехитрой игрой: идти неторопливо, будто каждая ступенька в подсчёт. Но, кажется, ставка выигрывает — в спальне Айян прижимает его к себе грубо и нетерпеливо, так же и целуя, измождённо. Ай отрывается лишь для того, чтобы снять с Акка футболку, и обрывает взаимную попытку его раздеть. Ладоням Акка позволилось расстегнуть лишь пару пуговиц рубашки Айяна. Акк тяжело сглатывает, откинутый на кровати, видя, как почти одетый Ай — без рубашки — раздевает его самого, будто распаковывая обёртку. Как желаемое, ожидаемое — у Акка приятно свело внутренности. И с таким же трепетом Айян касается, пальцами водя по коже. — Не будешь против, если я сверху? — Акку сложно отказать Айю, уже оказавшемуся между его разведённых бёдер в опасной близости. Ему и не хотелось особенно за что-либо бороться — только брать, потребительски и в огромных количествах. — Не буду. Делегирую полномочия за совместное удовольствие на тебя. Айян тихо смеётся, вновь находя губы Акка. Движется ниже, отрываясь настолько незначительно, будто мажуще. Акку до одури и на грани пытки одновременно — щекотно. Он стонет, дёргается, но просит продолжать, взбудораженный донельзя. Ай обводит языком пупок, лижет ниже, ведя кругами, прежде чем — к стыдливому облегчению Акка — сомкнуть губы вокруг головки. Он не торопился. Лишь вылизав всё, чему посчитал нужным уделить внимание, Айян увлёкся привычными движениями рта и ладоней. Поцелуи по головке — лёгкие, будто целомудренные, — и плотно обхватывает член, медленно опускаясь. Акк не знает, когда Ай решит ступить дальше и решит ли вообще — таким он казался увлечённым. Пока ещё в неодурманенном сознании Акк нашаривает в тумбочке смазку и презервативы — которыми уже давно не пользовался. Кидает рядом с ними двумя и вновь забывается в тягучем тёплом чувстве — рта и рук. Кончики пальцев Айяна спускаются ниже, влажные от смазки, давят, но не проникают внутрь, а он, втягивая щёки, опускается ниже, полностью. Акк дрожит, гнётся, мягкий, как пластилин, сжимает бёдра — чувствуя, что ему нужно ещё совсем немного. Айян даёт это немного, выстанывая от тисков бёдер и беспокойных пальцев Акка, заплутавших в его волосах. Акк тяжело дышит. Открывая глаза, он натыкается взглядом на Айяна — тот смотрел, как смотрят, пытаясь запомнить до мелочей. Одна его рука, отводя, придерживала согнутую в колене ногу Акка, а другая, медленно надавливая, по пальцу — по фаланге даже, не торопясь, — погружалась внутрь. Ещё чувствительный после оргазма Акк невольно сжимался, тут же расслабляясь от осторожного мягкого шёпота и слепых поцелуев в лодыжку. На Айе была слюна и следы спермы, и Айя, похоже, это несильно смущало. Меж своих пальцев он водил языком — касаясь особенно чувствительно и уязвимо что внутри, что снаружи. Он упирался в простату почти до боли и, кажется, больше развлекался, чем подготавливал. — Я сейчас кончу, — предупредил Акк: чтобы прекращал играться. — Давай, хорошенький. — Я хочу, чтобы ты был во мне. — Акк! — почти скуляще. Ай торопливо раздевается и так же торопится с презервативом. Он направляет себя, придерживая ногу Акка так же согнутой, целуя её урывками, где коленка. Это было... плотно. Тяжело и жарко, и Акк, стараясь расслабиться, дышал глубоко, дрожаще, прикрывал глаза, чтобы ощущения не грузили слишком сильно. — Блядство... Акк, я забираю тебя себе. Мой хороший. Акк не может контролировать реакцию своего тела — хлынувшую горячим дрожь. Он ничего не говорит, сосредоточенный на движениях, вначале медленных, отлаженных, немногим позже — хаотично глубоких и быстрых. Его дурманит, мажет, он хочет целоваться, он стонет в чужие губы и чувствует вцепившиеся ладони Айя в его собственные. Кончив во второй раз, Акк едва ли не срывается на рыдания. Его мокрые глаза блистали даже в полутьме. Ему было хорошо, и он чувствовал себя настолько любимым, что не могло не удручать одновременно. Айян был нежным, покрывая обожанием каждый сантиметр его тела, и он не притворялся — был собой. Замечательным, трепетным, внимательным и не лишённым харизматичной игривости. Акк задрожал от мысли — что всё было иначе бы, будь Ай его мужем все эти годы. Они могли бы праздновать десятилетие вместе, выпив вина и потрахавшись самым омерзительно нежным образом, свойственным женатым. — Акк, что-то не так? — обеспокоенно спрашивает Ай, выглядя — виноватым? — Нет, ты просто такой хороший, всякие глупости лезут в голову. Едва улыбаясь, Айян оставляет поцелуи на лбу Акка, утыкаясь во влажные всклокоченные волосы. Акк обнимает, прижимаясь к его боку. Они не ложатся спать: ещё не настолько поздно. На включённом телевизоре идёт какой-то фильм, в суть которого с середины вникнуть очень сложно. Акк и не пытается; с полуприкрытыми глазами он кладёт голову на плечо Айя. Ай отвечает мягкими поглаживаниями по макушке. Акку едва ли не хочется мурчать — любит такое, особенно, когда нежно и волосы не тянут. — Акк? — М? — Ты счастлив? — Айян спрашивает это как-то неожиданно, заставляя Акка почувствовать себя сбитым с толку. — Не знаю, Ай. Сейчас моя жизнь настолько хорошая, какой никогда не была, но я не думаю, что это оно, счастье. Почему спрашиваешь? — Тоже не знаю. Мне кажется, ты на своих плечах держишь то, что не должен нести в одиночку. Тебя хочется делать счастливым, ты же знаешь? Колючим хочешь казаться, но колючки мягкие. Акк ничего не отвечает, только пожимает плечами. Что значит «хотеть делать его счастливым»? А что значит «сделать его счастливым»? Сделать хоть что-то, чтобы ему не было так плохо и пусто хоть на немного? Акк просыпается в одиночестве. Но чувство тревоги не становится острее, такое же притуплённое, как бывает в объятиях Айя. Он всё ещё не уехал — Акк слышит тихие шаги на первом этаже. Акк принимает душ, чистит зубы, видит в зеркале собственное отражение и ощущает на себе каждое последствие вчерашнего секса — от гормонального подъёма настроения до неприятной скованности мышц. Айяна он находит в гостиной. В его руках нелюдимая и привередливая к ласке Ну. Она не шипит, не кусает, но общества чурается, не инициируя даже подобие ласки. А Ай держал его спокойно, чесал между ушек, и Ну, дремля, тихонько мяукала. Свободной рукой Айян держал в руках блистер с антидепрессантами — недавно законченный Акком курс, — задумчиво разглядывая то его, то фотографии в деревянных рамках. Акку стало нехорошо. — Доброе утро, — довольно улыбнулся Ай. От его влажных волос пахло акковским шампунем. — Знакомые таблетки. Акк тяжело вздохнул. Его сплетённые пальцы делали друг другу больно. — Ай, чтобы ты не думал, что я что-то недоговариваю... У меня клиническая депрессия уже больше семнадцати лет. Она приходит, уходит, и я порой веду себя не лучшим образом, не хочу вылезать из кровати или разговаривать. — Тсс, Акк... звучит так, будто ты оправдываешься, — ладонь Айяна вновь проехалась по всей площади кошки. Та замурчала громче. — Всю мою юность я провёл у психотерапевта, ночью от кошмаров просыпался, я знаю, что это такое и хуже относиться к тебе явно не стану. Неприятное чувство медленно рассасывалось. Акк, вымученно улыбнувшись, приблизился, обнял. Ай обнял в ответ, насколько это было возможно с котёнком на руках. Ну изменившееся положение вещей не понравилось — фыркнув чему-то своему, она спрыгнула на пол. — Ты мне тоже очевидно нравишься, — Акк почувствовал в себе силы сказать это, чему был несказанно рад. Айян довольно улыбнулся, клюнув Акка торопливым поцелуем. Акк ответил другим, куда более сладким. — Мы поговорим об этом позже, хорошо? Несмотря на искусанные комарами ноги, Тим приехал домой довольным. Воздух высокогорья сделал его щёки розовее, а солнце — опалило волосы и оставило следы на нежной коже. Причиной искреннего счастья, впрочем, был совсем не поход — девчонка. Тим удостоился поцелуя в щёку после вечернего костра, о чём не мог перестать говорить, пока ждал ужина. Акк по нему очень скучал. С какими бы трудностями ему не пришлось встретиться, Акк ни за что не изменил бы своего решения стать для него отцом, отцом самого замечательного на свете мальчика. Тим отказался от чая, убежав в свою комнату. Акк остался на кухне в одиночестве с уже опустошенной кружкой кофе. Задумался, даже не заметив, что Тим вернулся. — Пап, учитель Айян здесь был? — Был, — честно ответил Акк. Тим выглядел так, будто пытался подловить папу на лжи, и ответ, кажется, его вполне удовлетворил. Хитринка в глазах погасла. — На диване лежит его кофта, он забыл. Может, приходил, чтобы пожаловаться на меня? — Не-а. Он хвалит тебя и говорит, что ты стараешься. Учитель приезжал ко мне пару дней назад, я позвал его в гости. Мне было немного грустно без своего любимого сынули. Акк может поклясться, что впервые видит, что сын, улыбаясь, закатывает глаза — совсем так, как делает он. — Я могу в школе отдать, так уж и быть! ______________________________________ Новогодние празднества медленно сходили на нет, перетекая в будничный сухой жар — ветров и солнца. Грохочущее, стрекочущее чувство, испытываемое Айяном можно было счесть за подарок. Оно было искренним, огромным и заставляющим волноваться, а нутру подрагивать, как струна. Ай не может не думать о нём, потрясающе ранимом, с мягкими губами, когда возвращается домой. Тяжело сглатывает, чувствуя на языке сладость шоколада и горечь — потому что Акку нужно уйти, и уйти прямо в эту минуту. А Айян, как бы ни хотел, не может его присвоить себе. А хочет — чтобы целовать, пока не станет дурно от собственной жадности. Ему подарили всего поцелуй-другой, Акк выбрал это сам, обняв, в поисках поддержки и теплоты, и это лишь усугубило жажду, жившую до этого со сжатыми тисками челюстей. Но это было не самым важным. Важнее — то счастье, испытываемое Айем, дикое, самобытное и острое. Кроссовки натёрли ноги. Босые ступни Айяна шлёпают в гостиную, к шкафу, где лежит аптечка, но останавливаются на полпути; по-другому здесь, не так, как в душе Айя: здесь слишком много всего старого, та часть тяжёлых воспоминаний, которым у по-новому счастливого человека стоит лежать на дальней полке где-то в пыльном месте. Он видит фотографии, убрать которые не было ни сил, ни желания, её вещи, он видит то кольцо, после которого от отношений ничего не осталось. Он видит билеты в кино — кино, на котором они не побывали. Айян берёт в руки пустую коробку. Это ощущается никак, безразлично пусто — он снимает все фотографии, не разглядывая, он убирает все вещи и даже то, что Найн забыла в спешке. Она не вернётся за ними, бывшую владелицу не имело смысла беспокоить. Айян не держит обид, он лишь хочет избавиться от всего, что к нему больше не имеет отношения. — Ты чего такой довольный? — у мамы в руке была чашка чая. Сколько бы она не зарабатывала, привычка пить дурной ароматизированный чай из пакетиков осталась при ней ещё с нелучших времён. Иногда она ночевала в квартире сына — чаще всего, когда ссорилась с братом, обвиняя того в несносном упрямом характере. Ай считал, что у него был похожий. — Тот хорошенький мальчик наконец понял, что ты по нему слюни пускаешь? — Опять дразнишься, мам? — она только усмехнулась. Айян убрал коробку на самую нижнюю полку шкафа. — Ладно, мы сегодня целовались, и он настолько потрясающий... Не знаю, я просто хочу его забрать себе. Мама и вправду дразнилась, но по-доброму. Кусочек этого счастья, та маленькая эйфория сменилась тёмной полоской, как рубец на чистой коже. У Айя всё было неплохо, но он был бесповоротно и беспокойно влюблён, чтобы пропустить мимо ушей, что что-то не складывается у Акка. Как в его голосе стояли слёзы после ссоры с сыном и каким разбитым он казался. Ощущение становилось невыносимее — когда помочь не можешь. Урок у третьего класса, на котором он недосчитывается только Тима. И это странно. Айян видел его во время перемены. Он просит учителя Дэя подменить его, обещая взамен провести дополнительные занятия вместо коллеги, и идёт искать пропавшего ученика. Акку не звонит — жаловаться было ни к чему. Должно быть, у Тима была значимая причина прогулять его урок. Айян находит его на трибунах, хмуро подставляющего утреннему солнцу лицо и ладони. — Тим, только исправил все оценки и решил прогулять уроки? — произнёс Ай, садясь рядом, но не слишком. Между ними оставалось свободное сидение. Его реакция заставила Айя почувствовать себя идиотом. Не глядя на учителя, Тим поднялся со своего места и вознамерился уйти. — Оставайся там, где находишься, — чуть грубее произносит Айян. Тим слушается. Садится, поджимая ноги под сидение. Ай с улыбкой отмечает, что он такой же хороший мальчик, как и его папа. — Нонг', я тебя чем-то обидел? Или тебя опять тот ученик задирает? Я могу тебе чем-то помочь? — Вам нравится мой папа? Вспыльчиво, обидчиво. Но не более того. Разговор обещал быть очень неприятным — Айян сжал челюсти в порыве вредной привычки. — Очень. Почему спрашиваешь? Тебе что-то папа сказал? Тиму вопросы не по душе. Он их игнорирует. Айян решает отвечать на его собственные — чтобы не спугнуть. — Вы хотите... ну... жить вместе как семья? — Если твой папа захочет, то я буду только рад. Тим, пожалуйста, не обижайся и не злись на папу. Если хочешь, злись лучше на меня. Он тебя очень любит и переживает, всё ли с тобой в порядке, всё ли получается. — Мм. Я не злюсь, мы помирились. — Ну и славно. Тим, и ещё, — тот вновь предпринял попытку осторожно сбежать. — Может быть, сейчас кажется, что папа намного старше, но, на самом деле, он очень молод. И это не связано с любовью к тебе, что он может интересоваться кем-то ещё. Или он может кому-то нравится. Он мне очень нравится. Тим замолчал, задумавшись. От солнца его глаза слезились, и он предпочитал смотреть куда-то в пол. — Ладно, иди на урок. Его ведёт учитель Дэй, не думай ни о чём плохом, ладно? Кажется, всё медленно налаживалось, и даже оттаивало сердце Тима. Он и не был никогда злюкой, лишь реагировал на те события, что происходили между взрослыми; Айян его не винил. Сегодняшний урок английского был свободным. Творческим. Учитель Айян предложил классу нарисовать близкого человека — дети чаще всего выбирали маму — и написать ему небольшое послание на английском языке. Тим был увлечён работой. Как Ай и думал, он рисовал Акка — высоким, улыбающимся, — а на обратном стороне листа крупным размашистым почерком, стараясь всё вместить, что-то писал. Он, вроде бы, откладывал в сторону карандаши, заканчивая работу, но вновь что-то вспоминал и брался за карандаши вновь. Дорисовывая, дописывая. Учитель улыбнулся, поощряюще потрепав Тима по плечу. Но его улыбка тут же растаяла: у девочки с другого ряда листок так и остался пустым, и она растерянно смотрела то на него, то в окно. — Кай, задание вызывает у тебя затруднения? Она пожала плечами. — Учитель, какой смысл рисовать маму, если она посмотрит и выкинет? Ей не нравится, как я рисую, она говорит, что это грязные каракули. Айяну сложно было что-то на это ответить. Болезненные иголки впились в его сердце, заставив почувствовать что-то более опустошенное, чем пустоту. Это было так неправильно, бьющее унижением куда сильнее, чем физической болью. Айем пренебрегали лишь однажды — когда отец больше не захотел иметь что-либо общее с семьёй, с сыном, — но Айя ранило это настолько, что он дал обещание: таким же отцом он никогда не будет, если вообще будет отцом хоть кому-либо. Айян взял свободный стул и, повернув его к себе спинкой, сел рядом с Кай. — Ты можешь написать его для меня, знаешь? Я твоё письмо ни за что не выкину. Девочка подняла на него глаза. Ай улыбнулся, кивнув — всё так, — и Кай, воодушевившись, принялась за работу. Айян, правда, думал, что она нарисует маму или папу и подарит письмо ему, но Кай изобразила директора — в строгой рубашке у тёмно-зелёной доски с выведенными на ней меловыми буквами. У Кай был сильный английский, как у ребёнка-носителя — она росла в смешанной семье с отцом-ирландцем, — и она, наверное, была той, кому следовало бы изучать программу сложнее. После урока Кай подарила свою работу учителю Айяну; тот пообещал поставить её в своём кабинете и собирался сдержать это обещание. У Айя не было лишней стеклянной рамки для рисунка, и он, не сильно мешкая, вытащил какой-то сертификат о своей работе и положил за стекло письмо Кай. Она почти не допустила ошибок, разве что перепутала кое-где буквы местами, как свойственно детям; Кай писала об уроках английского, о школе, мельком о маме с папой. Тепло в строчках заставило учителя почувствовать себя чуть лучше, но боль разочарования едва ли утолилась. Айян вернулся домой без настроения. И к тому же, кажется, с поднявшейся температурой. Которая, к его несчастью, стала его спутницей на всю оставшуюся неделю. Раздражающий приступ тошноты ударил в голову головокружением. Изнутри всё сводило и ныло. Ай понял, что задремал прямо на кухне, держа в руках кружку с горячим чаем, когда в дверь постучали. Вздрогнув от неожиданности, он не без дрожи в ногах поднялся. Тем, кто пришёл, оказался Акк — с большим бумажным пакетом в руках и обгоревшим на солнце кончиком носа. — Акк? — Привет, — ответил он, осторожно тесня Айя, чтобы пройти внутрь. — Тим рассказал, что учитель Айян уже неделю не ведёт у них уроки. И ещё учитель не отвечает на мои сообщения. Ай тяжко выдохнул, потерев глаза. Он бы не мог себе позволить держать Акка в подвешенном состоянии, но, наверное, его состояние было достаточно уважительной причиной. — Прости, у меня голова раскалывается, вообще не до телефона. Ем и сплю. Акк и до этого не выглядел сердитым, но после слов Айя его взгляд стал куда теплее. Он обнял Айя, осторожно, как куклу, и прижался губами ко лбу. Задержавшись так. — Горячий. — Я знаю, — смешливо ответил Ай. — Я не об этом, — Акк фыркнул. — Не знаю, лечишься ли, я привёз лекарства. И тут ещё суп. Поужинай и ложись в кровать. — Хорошо, мам! Может быть, Айян был немного капризным, как бывает у единственных детей в семье. Местами самовольным и упрямым донельзя. Но ещё не подействовал парацетамол, и его тело было чуть теплее, чем нужно — и он мог позволить себе лежать на коленях, чувствуя мягкие поглаживания Акковых рук. Это было похоже чем-то на вымогательство — что он не уснёт в одиночестве, — и Акк, тяжело вздохнув, ответил согласием. — Оставайся со мной на ночь. На улице темно, — потянувшись, Ай перевернулся на спину. Вид открывался куда лучше — на Акка. — Лукавлю. Просто хочу, чтобы ты остался. Акк помотал головой: отказывался. — Не могу остаться, Тим дома один. Хотя, знаешь, наверное, хочет допоздна смотреть ужастики. Говорит мне вечером: «Пап, оставайся у учителя на целый день, если хочешь, я один справлюсь, большой уже», а на вопрос, как разогреть себе ужин, молчит. Акк нежно и осторожно смеётся — с такой любовью, что у Айя, трепеща, сжимается сердце. Он смотрит и не может насмотреться, Акк выглядит прекрасно, по-взрослому красиво, и всё его естество полно доброты — улыбка, руки, характер и блики глаз, — но доброты суровой, даже чёрствой местами. — Можно ли это счесть за разрешение от Тима забрать вас обоих себе, мм? Не хочу ни с кем делиться. — Ай, у тебя жар и ты немного не в себе, — только отвечает Акк — улыбаясь, — заставляя Айяна вымученно выстонать. Его ладони нашли ладони Акка, переплелись, поднесли к губам, чтобы поцеловать всё, что получится. Касания были небрежными, смазанными — ласки удостаивались не только кисти Акка, но и собственные. — Акк, я несу ответственность за то, что говорю. Я хочу, чтобы ты был моим. Был рядом, со мной. Если доверишься мне — я костьми лягу, чтобы не подвести тебя. Всё сделаю, чтобы о завтрашнем дне не беспокоился ни ты, ни твой ребёнок.