•••
– Сонхун-а, ну серьёзно, что мне делать?! – чересчур громко хнычет Джеюн, роняя голову на стол и прикрывая глаза. Всё, что произошло вчера и продолжается сегодня... Слишком сильно надавили на Шима. Он искренне чувствует себя виноватым за то, что не знает, что сделать, и за то, что не успел вовремя остановить Хисына перед тем, как тот сбежал. А вдруг с ним что-то произошло? Вдруг отец вновь стал относиться к нему так же, как и раньше, и избил за позднее возвращение или ещё что-то в этом роде? Подобные мысли буквально не давали покоя ни на минуту и позволили уснуть с трудом. И чтобы облегчить мучения, Джеюн решил позвать Хуна. Потому что Сонхун разбирается в этом намного больше, чем он сам, и помочь никогда бы не отказал, так что... Отличный вариант, не правда ли? Они сели в каком-то ресторанчике, который предложил Сонхун, чтобы пообедать, но Джейку в глотку ничего, кроме первого увиденного в меню лимонада, не лезло. Поэтому он заказал только его, а вот Пак без стеснения купил себе порцию токпокки и уплетал её сейчас за обе щеки, пока прямо перед его носом сокрушался друг. – Я правильно понимаю, что Хисын тебе признался и сбежал, даже не дождавшись ответа? И больше не отвечает на звонки и сообщения? Вообще? – уточняет Хун, делая щедрый глоток колы из стакана рядом с собой и поднимая брови чуть вверх в ожидании ответа. И, когда Шим кивает, подтверждая всё сказанное и до сих пор не поднимая головы со стола, Сонхун только прыскает смехом на секунду, со звоном откладывая палочки в сторону и заменяя их на телефон, быстро оказавшийся в руках. От смешка Джейк внезапно поднимается и, хмурясь, прожигает недовольным взглядом парня, который продолжает улыбаться до сих пор, набирая что-то в своем мобильном. – Это очень в духе Хисына, если честно, – признается он, поясняя, из-за чего посмеялся, будто бы пытается оправдаться перед Джейком. – Как думаешь, он только тебя игнорирует? – Без понятия. Но я правда боюсь, что с ним что-нибудь случится. – Ну, сейчас попробуем узнать, – с этими словами Хун жмёт на экран телефона, прижимает его к уху, словно в ожидании чуда, и пялится куда-то сквозь Джейка. Эта сценка ожидаемо заканчивается тем, что приятный женский голос начинает говорить роботизированную фразу в ухо парню, и он быстро отнимает мобильник от уха, нажимая на завершение вызова. – Как видишь, не только тебя он игнорит. "Аппарат абонента выключен", бла-бла-бла, – передразнивает женщину из трубки Пак, тут же откладывая телефон и хватая палочки, чтобы закончить есть. – Кажись, реально выключил телефон. Тоже вполне ожидаемо, что уж там. Так что это он не тебя блокнул, если ты вдруг подумал... – Да ничего я не думал об этом, – возмущается он, снова хныча. – Я боюсь, что что-то могло случиться из-за того, что я так тупанул и дал ему сбежать. Мне нужно как-то связаться с ним, чтобы хоть что-нибудь узнать о его состоянии, понимаешь? А вдруг его отец что-то сделал с ним? Вдруг он как-то пострадал? И я даже не могу ничем помочь. – Сейчас ты ничего не сделаешь, – пожимает плечами Пак, занимая рот едой и обдумывая продолжение ответа. – И вообще, вот свяжешься ты с ним, да? Допустим. И что ты скажешь? Ты готов ответить ему? – На что? – тупо хлопает глазами Шим, будто зависнув на секунду и ожидая прогрузки системы, а Сонхун на это только закатывает глаза. – Он, так-то, признался тебе в чувствах. Как это "на что"? Я думал, в этом основная проблема. Ты хоть сам понимаешь, что чувствуешь к нему? – Ну, прямо сейчас... Очень беспокоюсь, если честно, – мнётся Джеюн, всё твердя об одном, и Хун снова вздыхает, в этот раз даже качая головой. – Ты балда. Я тебя в романтическом плане спрашиваю. Хисын же смог как-то прийти к тому, что ты ему нравишься, и даже умудрился сказать тебе, это стоит огромных усилий, особенно в его тяжелом случае. Знал бы ты, как он по этому поводу переживал, – тяжко вздыхает Пак, почти закатывая глаза и откидываясь на спинку диванчика, на котором сидел. – Так ты знал?! – чересчур эмоционально выкрикивает Джеюн, тут же садясь ровно и прожигая взглядом друга, который уже успел полностью опустошить свою тарелку. – И ни слова мне не сказал? Ты совсем с ума сошел, Пак Сонхун? – Знал. У нас как-то удачно вышел разговор по душам, когда он оставался у меня, вот он и проговорился, – пожимает Пак плечами совсем непринужденно, будто бы это был самый очевидный факт на планете. У Джейка на такое челюсть отвисает. – Ну, конечно, я не сказал тебе. Как ты себе это представляешь вообще? Мне кажется, было бы как минимум некрасиво и неприлично разбалтывать чужие секреты, которые мне доверили, да и выглядело бы это максимально абсурдно. Типа: "кстати, мне тут Хисын по секрету сказал, что ты ему нравишься, только никому не говори". Так себе это представляешь? – фыркает от собственного утрирования Хун, а Джеюн в ответ только роняет голову на стол с грохотом. – Не гиперболизируй. Ты мог хотя бы намекнуть мне... Чтобы я не вел себя, как тупой баран. И тогда Хисын бы не сбежал сразу, я бы успел ему ответить... Сонхун долгое время молчит, позволяя Шиму всё обдумать. Сам отодвигает тарелку в сторону и снова отпивает колу из стакана, наблюдая за тем, как неподвижно голова его друга лежит на столе, где до этого сидели тысячи людей. Не совсем гигиенично, наверное... Главное, чтобы этот стол хотя бы протерли до их прихода, иначе совсем всё потеряно. В конце концов, когда время, которое планировал дать Хун на раздумья, истекло, он всё же озвучил насущный вопрос, не дающий покоя с самого начала рассказа. – Так он тебе нравится, Джеюн? А у того сердце почему-то будто падает. Как же плохо ощущается этот вопрос. Потому что запоздало. Он уже давно должен был это обдумать, но всё пошло через одно известное многим место, и даже сейчас Шим с трудом может дать ответ. Ибо это взаправду сложно. Он никогда даже не думал о таком, и тут нужно внезапно всё разрешить... Если честно, Джеюн никогда не смотрел на Хисына, как на возлюбленного, как это привыкли обычно воспринимать. Никаких глаз-сердечек и томных влюблённых вздохов просто... Интерес? Такой сильный, что хочется отдать всего себя, только бы узнать о нём чуть больше. А когда всё-таки добиваешься своего и узнаёшь, хочется перевернуть весь мир, чтобы помочь. Чтобы сделать хоть что-то, только бы ему стало легче. И даже когда осознание того, что исправить всё просто невозможно, достаточно ясное, опустить руки просто не выходит. Ведь невозможно всё бросить, когда сердце заходится стуком от радости после встречи с ним, а улыбка сама рисуется на лице, даже если день был совсем фиговый. Да, сердечек в глазах не было. Только бесчисленные сверкающие звезды, как в ту самую ночь на балконе в поездке. Тогда глаза блестели от удачно упавшего света небесных тел, но после того самого момента они стали светиться почти всегда, если рядом Хисын. Да и обнять его, даже если знал, что помочь не выйдет, хотелось абсолютно всегда. – Наверное?.. – неуверенно и тихо произносит он, даже не поднимая со стола головы. Сонхуну приходится сильно постараться, чтобы вслушаться и понять, что ему только что сказали. – Ты переживаешь из-за того, что он тоже парень? Если это так, то, думаю, совсем зря. Сам же знаешь, я тоже не только по девушкам, и живу прекрасно, люблю Сону и радуюсь жизни, – старается он успокоить, но выходит только рассмешить. Джеюн хмыкает на секунду, после чего тут же снова стихает, обдумывая ответ. – Я не боюсь того, что он парень. Нет, как бы это правильно сказать... Я боюсь брать ответственность за то, что мы оба парни, а у него такого ни разу не было, и это огромный стресс для него. А если ему просто кажется? Если я не оправдаю ожидания? Если он разочаруется?.. У меня столько сомнений, Сонхун. – Ну и зря, – тяжело и устало вздыхает он, понимая, что теперь шуточки следовало бы оставить при себе. – Джеюн, ты ему уже нравишься. И если ты понимаешь, что он тебе тоже, и просто-напросто боишься это принимать и соглашаться на отношения, то знай, что ты сделаешь ему ужасно больно отказом. И себе тоже. Так никому не будет лучше. Просто встречайтесь и будьте счастливы, отбрось всю эту херню с боязнью элементарного открытия чувств. – Возможно... Возможно ты действительно прав, – кивает Шим, приподнимая голову и смотря на друга, мягко улыбнувшись. – Вот только он уже бегает от меня и игнорирует, будто я ему отказал, а он хочет свести общение на "нет". – Просто он тоже боится, и это нормально. Сам же говоришь, для него это впервые. Поговорите завтра. Он ведь в любом случае не пропустит школу, всё-таки Хисын староста и слишком ответственный для такого. Да и отец его... – зависает Пак, обдумывая продолжение фразы, – вряд ли позволит. – Да... Надо бы. Надеюсь, я смогу выловить его, – задумчиво соглашается Джеюн, ловя чужой радостный взгляд своим. – Спасибо. Спасибо, что помогаешь открыть глаза в таких ситуациях. Сразу это тяжело принять, но... Я думаю, ты говоришь вполне правильные вещи, я обдумаю их тщательно. – Пф, конечно, – неопределенно фыркает Пак, сам не зная, на что именно и с чем он соглашается. – Я твой друг, в конце-концов, это моя обязанность. Помогу, чем смогу. И завтра тоже, если понадобится. – Боже, говоришь не как друг, а как какой-то дядюшка, – с улыбкой приподнимает брови Шим, протягивая руку к лимонаду, чтобы наконец опустошить стакан полностью. – Аджосси, позовите лучше Рики, давайте сходим в караоке или типа того. Хочу развеяться. – Эй, какой я тебе аджосси?!•••
Сону♡︎♡︎
Сонхун [1:21] Ты спишь? [1:21]М [1:23] Уже нет [1:23] А что такое [1:23]
Поговори со мной, пожалуйста [1:23]Что такое? Что-то случилось? Тебе нехорошо? [1:23]
Всё нормально, просто хочу поговорить с тобой [1:23]Внезапно в полвторого ночи [1:23] Может мне лучше приехать? [1:24]
Зачем ты поедешь ко мне в такое время [1:24] Тем более твои родители будут против [1:24]Ты не хочешь? Мне лучше просто позвонить тебе? [1:24]
Не то чтобы не хочу, просто боюсь тебя нагружать, у тебя и без того травмы [1:24]Скинь мне адрес [1:24]
Сонхун, я же говорю [1:24]Адрес лучше мне скажи [1:25]
Ты невыносимый [1:25] Но, несмотря на возмущения, следующим сообщением Сону отправляет свою геолокацию. Хун тяжело выдыхает, садясь на кровати и постанывая от пронзающей боли в голове и груди. Караоке с Джейком и Рики отдавалось пульсацией в висках и неприятной болью в икрах и горле. Ну, и беспокойным сном, ибо одно только сообщение смогло разбудить за секунду. Так ещё и после той драки начались отвратительно сильные мигрени, которые он диагностировал себе сам, и единственное, что помогало – то сильное обезболивающее, которое выписали, и даже оно, кажется, скоро вызовет привыкание от частого употребления. И всё же, первым делом Пак тянется к таблеткам и стакану воды, чтобы заглушить ноющую боль и спокойно собраться. Он уже наловчился жить и спокойно двигаться с бандажом, хоть тот и мешал. Но поделать с этим ничего нельзя: не снимешь же, только хуже сделаешь. Тем более это ненадолго... Хотелось верить, конечно. Сонхун одевается быстро, хоть и неуклюже, без разбора хватая с полки первое, что попадется в темноте: черные джинсы и футболку того же цвета, и накидывая сверху любимую косуху, чтобы спастись от ночной прохлады. Спустя пару минут раздумий хватает телефон и ключи и торопливо спускается по лестнице вниз, хмурясь. Сону прав, родители будут против. Но кто им скажет? Правильно, точно не Сонхун. Потому что он уже выходит из дома и шагает к мотоциклу, стоящему рядом с родительской машиной во дворе. Давно он на него не садился, да и с поврежденной рукой делать это небезопасно, но другого выхода нет. Вызывать такси слишком долго и дорого (хоть это и не настолько уж большая проблема), а так он хотя бы самостоятельно доедет до нужного дома без лишней мороки, ибо район, где тот находится, знакомый. Пак надевает шлем по привычке, чуть хмурясь от ещё не прошедшей головной боли, и поднимает голову, пытаясь разглядеть, не проснулся ли кто от шума, который он устроил. Беспокойную фигуру мамы в окне родительской спальни так и не увидел, поэтому спокойно выдохнул и решил, что пора ехать. Только бы рёв мотора никого не разбудил. Плевать, что больно. Плевать, что не совсем уж безопасно с тремя функционирующими пальцами на руке. Потому что если Сону написал, значит, нуждается в нём. И Хун просто не может оставить всё как есть и не приехать. Хоть и боится, что это совсем не нужно. Просто он слишком сильно переживает. Сердце так заходится в груди, словно выпрыгнет через секунду, и от этого не спокойнее ни капли. На поворотах его едва ли не заносит, но Пак всё же старается не превышать скорость, чтобы штрафов не влепили. А то родители могут узнать об этом внезапном ночном визите к "другу" и забрать ключи от мотоцикла. Хотя, наверное, стоило сделать это уже давно. И вообще, к другу ли едет Хун? Разве это всё ещё дружба? Район всё же оказался не таким уж и знакомым. Дорога едва ли не затянулась на сорок пять минут, как в одной из строчек песни, заевшей где-то в подсознании сейчас. К счастью, он успел почти в полтора раза быстрее, поэтому сейчас уже глушил мотор мотоцикла у многоэтажки и прятал ключи в карман, чтобы подняться по лестнице наверх. Тут же снова зашёл в диалог с Сону и постарался вычитать номер квартиры и этаж, ибо по дороге из головы вылетело всё от нервов. Благо, он ещё и доехал без происшествий, серьёзно. И поднялся более или менее удачно, можно сказать, потому что рёбра не сдавливало от боли. Хотя, скорее, это заслуга выпитых таблеток, чем счастливой случайности. Но Пак в это верить отказывался, надеясь, что лучше ему не от обезболивающих, а от того, что он идёт на поправку. Наивно. Наконец Сонхун стучит по нужной двери и совсем стихает в ожидании. Узенький коридочик, где он стоит, освещает только одна лампочка, среагировавшая на движение, и та едва ли не тухнет. Обстановка мрачная. За бетонным бортиком старой многоэтажки темнеет весеннее ночное небо, на котором даже звёзд не видно. Снаружи доносится только редкий шум машин, а из квартир – ничего, ни единого шороха. Никакого ответа на стук нет слишком долго, и парень уже начинает беспокоиться, что ошибся дверью, и крутить головой по сторонам, чуть отойдя. Но уже через пару секунд замок пищит, и из темноты квартиры выглядывает беспокойный Сону, тут же сдвигающий брови к переносице. – Ты правда приехал... – шепчет он, осматривая чужое лицо, наполовину скрытое растрёпанными после шлема блондинистыми волосами. В свете тусклой лампы снаружи сонхуновы серёжки блестели так ярко, что хотелось бы потрогать и проверить, реальные ли они. Волосы пушились белым одуванчиком, растрёпанным на холодном ночном ветру, заставляя мирно приподнять уголки губ. Без преувеличения, чужие глаза казались чёрными бусинами, сверкающими то ли от слёз, то ли от света, странно падающего со стороны, освещая только малую часть лица. Причём оно выражало одновременно всё и ничего: и радость за то, что дверь вообще открыли, и печаль за то, что вообще появилась необходимость приезжать. – Мчался к тебе, как мог. В пределах разумного, – хмыкает он, кивая внутрь мрачного коридора позади Кима. – Не пустишь? – Конечно, входи, – тут же заикается он, отходя назад и пропуская Хуна. Хлопает на автомате по выключателю, ослепляя их обоих ярким светом. Теперь чужие эмоции стали чуть более ясны. Сонхун отчётливо читал в любимых ореховых глазах страх и беспокойство. Настолько странное чувство, что даже представить сложно, отчего этот испуг мог появиться в искреннем ранее взгляде. Пак даже не думает осматриваться по сторонам, просто садится на корточки и развязывает шнурки на кедах, чтобы удобнее было снять. Как только выходит, тут же поднимает голову, чтобы не терять из виду лицо Кима. – Ты выглядишь таким уставшим, – бормочет Сону, стыдливо поджимая губы и делая маленький шажок назад, чтобы Хуну было удобнее встать и не столкнуться с ним. – Прости, мне не стоило дёргать тебя посреди ночи. Тебе и без меня тяжело... – О чём ты? Я сам приехал, ты ведь не просил, – вздыхает тот, протерев рукой глаза, чтобы удостовериться, что проснулся до конца. – Со мной всё хорошо. А с тобой? Что случилось? Ты же не просто так написал мне. – По тебе не видно, что всё хорошо, – бурчит парнишка, явно намекая на пластыри на чужом лице, скрывающие ссадины, и перевязанную левую руку. Ким мнётся на месте, тоже прикрыв лицо рукой и тяжело вздохнув. Больно даже представить, как он будет объяснять причину, по которой он написал. Взрослый парень, а боится таких пустяков. – Если честно, мне даже говорить не удобно, почему я тебя побеспокоил. – Да брось. Мне не важно, насколько странной покажется причина для кого-нибудь другого. Я приехал бы, даже если это какая-нибудь мелочь типа разбитой кружки и порезанного пальца. Приехал бы, потому что это ты, – Хун вздыхает, глядя, как Сону поджимает пальцы ног, словно от холода, и опирается плечом о белую стену коридора. – Но я вижу, что это не пустяк. Ты смотришь на меня, словно напуганный лисёнок. – М... – неопределенно мычит Ким, так и не говоря ни слова. Ему стыдно, что Хун приехал по первой его прихоти. И это видно буквально по всему: по закрытой позе, в которой сейчас стоит Сону, по стыдливо опущенным глазам, по поджатым губам. Парнишка сжимает правую руку левой ладонью чуть выше локтя, будто это поможет скрыть мелкие подрагивания. Белая широченная футболка и тёмные пижамные штаны не спасают от холода, который Сонхун запустил в квартиру вместе с собой. А от этого мороза хочется сжаться и спрятаться еще сильнее, чем раньше. – Так ничего и не скажешь? Нет, мы, конечно, можем помолчать вместе, я совсем не против, – даже как-то расстроенно говорит Пак, делая маленький шажок к парнишке навстречу. – Но разве ты не хотел поговорить со мной? – Мне... Это... Кошмар приснился, – с трудом выдавливает из себя он, будто грудную клетку внезапно сдавило страхом. – Ты был первым, о ком я подумал, когда проснулся, – парнишка снова устало накрывает лицо рукой и прерывисто выдыхает. – Прости, мне не надо было писать тебе по такой мелочи. – Ты можешь писать мне по любой мелочи, Сону. Тем более, из-за кошмаров может быть ужасно тошно, я понимаю, и если тебе плохо – это совсем не мелочь. Эй, ну ты чего, – моментально теряется он, когда Ким вдруг тянет к лицу вторую руку, и становится ясно, что он расплачется с минуты на минуту, если не уже. Хун торопливо подходит ближе и пытается сделать хоть что-нибудь: посмотреть ему в лицо, потрепать по волосам, только бы не оплошать и не коснуться холодной белой кожи без спросу. – Ну... Ты... Поплачь, правда, может, станет чуть легче... Прости, я не знаю, что мне лучше сделать, чтобы тебе стало лучше. Сону не произносит ни слова. Только на секунду поднимает глаза, почти полностью скрытые темными неуложенными волосами, позволяя Хуну растерянно взглянуть в них, и тут же без раздумий утыкается ему в плечо, судорожно вздыхая. Обвивает чужую грудь кольцом из рук, прижимаясь щекой к холодному вороту кожаной куртки. Пак только успевает поднять руки вверх от внезапности. – А... – как-то глухо и сдавленно выдаёт Сонхун, прикрывая глаза от того, что бледные и тонкие руки давят на и без того крепкий бандаж. Больновато, но можно и потерпеть, ведь для Сону это важно. Ведь для Сону важен он рядом настолько, что Ким сам тянется в объятия. Это правда ощущается как признание. – Вот как... Я рядом, теперь всё хорошо. Я буду рядом, когда ты попросишь, так что не держи всё в себе. Парнишка только стискивает Хуна ещё крепче, шмыгая носом. Пак только задерживает дыхание и прикрывает глаза, чтобы не дай бог не двинуться как-то не так. Нерешительно опускает левую руку Киму на спину, а правой зарывается в тёмные волосы, едва влажные и пахнущие шампунем после вечернего душа. То, что парнишка даже не дрогнул от этого, правда дорогого стоит. Пак искренне польщён, что ему доверяют уже до такой степени. – Сону? Эй, ну всё, ты чего... Если будешь плакать так сильно, то глаза заболят. Слышишь? – тихо говорит Хун ему на ухо, но тот только шмыгает носом и снова молчит, видимо, стесняясь своего поведения до жути. – Тем более ты босиком на холодном полу стоишь, заболеешь же. Пойдём в комнату, м? – Пак чувствует, как Сону отрицательно машет головой, ещё не готовый говорить вслух и отлипать от этих объятий. И тогда в голову приходит идея, реализация которой, наверное, покажется Киму ужасно глупой и смущающей, но иначе никак. – Хорошо, тогда поступим по-другому. Он осторожно выкручивается из кимовых рук и перекладывает их к себе на плечи, а Сону, как по задумке, только обхватывает ими парня сильнее, даже не отстраняясь, чтобы не показывать ему своё заплаканное лицо. Хун только улыбается и чуть присаживается, чтобы было удобнее одной рукой приобнять Сону за талию, а второй подхватить за бёдра, тут же выпрямив ноги и оторвав легкое тельце от пола. Ким моментально пищит под ухо, но ногами Сонхуна всё же обхватывает, чтобы не упасть. Тот хмыкает и начинает шагать в темноту комнаты, где единственным источником света был не выключенный экран телефона, лежащего на диване. Он осторожно крутит головой, ища выключатель, но Сону внезапно вздрагивает. – Подожди, рука! – тревожно раздаётся под ухом, и Хун тут же опускает парнишку на пол, сразу начиная беспокойно осматривать его ладошки и руки ужасно напуганным взглядом. Таким, словно он преступление только что совершил. – Что "рука"? Я неудачно поднял? Прищемил где-то? Надавил сильно? – тараторит Пак, всё ещё осматривая чужую белую кожу на предплечьях и крутя их из стороны в сторону, пока Сону со всё ещё не обсохшими слезами на щеках и заложенным носом смотрит на него, как на ребёнка. – Твоя рука, придурок! – вздыхает Ким, тыча пальцем в чужой лоб прямо рядом с пластырем, заставив Хуна зажмурить один глаз и чуть отстраниться. – У тебя же растяжение, зачем ты меня поднимаешь, дурак? Хуже ж сделаешь, – он стыдливо вспоминает о своем внешнем виде и моментально старается стереть тыльной стороной ладони влагу с лица, однако уже поздно. Всё уже рассмотрели детально, пока он говорил. – Боже, ты об этом? – облегчённо вздыхает Сонхун, приподнимая левую руку и даже усмехаясь. – У меня же просто пальцы повреждены, а не вся рука, ничего с ней не будет от такого. – А ребро? Не больно? – словно заботливую мамочку включил, ей-богу. Сону тянет ладошку к левой стороне груди и запускает её под куртку, касаясь бандажа через футболку так осторожно, словно Хун какая-то драгоценная фарфоровая кукла, которую можно разбить. – Не больно, не переживай, – привирает он для чужого спокойствия и наконец находит выключатель взглядом, тут же тыкая по нему и включая свет в комнате. Сону от этого морщится, словно маленький, только проснувшийся котенок, вызывая этим умилённую улыбку. – Давай лучше присядем, хорошо? Хочешь, подниму тебя ещё раз? – Успокойся, дурак, – фыркает он и разворачивается к дивану, где комочком свёрнут пушистый плед, рядом с которым светится телефон. Хун сразу замечает, что на нём открыт диалог с ним самим. От радости за такую мелкую деталь щёки готовы треснуть, если честно. – Да ладно, ещё скажи, что тебе не понравилось, – самодовольно хихикает Пак, топая прямо за Сону по пятам. Тот только шмыгает носом и двигает плед с дивана в сторону, чтобы освободить себе место и сесть. Только сейчас Хун осмеливается осмотреться по сторонам. Когда они вошли в комнату, сразу оказались и в зале, и в кухне. Комнатка небольшая, но очень даже приятная, уютно обставленная цветами и другим декором: торшером, журнальным столиком, тумбой с телевизором у стены, напротив которой стоял диван. Слева от входа небольшой закуток с двумя дверьми, наверное, одна из них вела в ванную, а вторая в спальню, как несложно догадаться. Но это всё не так важно, когда Ким наконец снова начинает тихо и смущённо говорить, радуя сонхуново самолюбие. – Понравилось, – бубнит он, поджимая под себя ноги и рассматривая тонкие пальцы рук. Хун только присаживается перед ним на корточки, чтобы взглянуть в чужое лицо снизу вверх, и улыбается снова, уже начиная стыдиться своего самодовольства. Но вдруг вспоминается, как Сону рыдал ему в плечо пару минут назад, и земля снова уходит из-под ног, заставляя беспокойно протянуть руку, чтобы окончательно смахнуть с чужого лица остатки слезинок. – Тебе чуть получше? – беспокойно говорит Хун, вздыхая и чуть склоняя голову в бок, чтобы рассмотреть чужое выражение лица тщательнее. – Ты так из-за кошмара? Неужели правда такой жуткий? Знаешь, говорят, что если рассказывать плохие сны, то они точно не сбудутся. Если хочешь... – Получше. Спасибо, – всё ещё стыдливо уводя глаза бурчит он, зная, что за каждым его движением и вздохом следит пара шоколадных глаз. – И из-за кошмара, и из-за тебя. Тоже мне, кто такие вещи говорит, когда человек плачет... – Какие? Что я буду рядом? Прости, если что-то не то ляпнул, я правда не знал, что лучше сказать... – неловко бормочет Хун, кладя голову на диван и садясь на холодный пол, если честно, даже не думая об этом и не жалея. – Вот именно, что всё то. Меня просто задело. Сильно, – он шмыгает носом снова, и в эту же секунду сталкивается с чужими внимательными глазами. Такими притягательными отчего-то, что даже уводить взгляд не хочется. – А насчёт кошмара... Раздевалка снилась. Снова. Только теперь там была ещё одна важная деталь, которую я совсем не ждал и жутко боялся, как оказалось. – Что может быть ещё хуже, чем просто сам факт того?.. – произносит он, даже не договаривая и тут же смолкая. – То, что ты всё это видел. Ты тоже был там, но ничего не делал, просто стоял и смотрел, как вкопанный, – Сону снова чувствует, как к горлу снова начинает подкатывать ком, а глаза начинают блестеть. – Но даже это не всё. После меня они перешли на тебя, били тебя так, словно хотят убить. Я не ожидал, что всё будет так, я даже представить себе такое не мог, а тут... – он всё же не сдерживается и снова шмыгает носом, опять чувствуя, что не может больше терпеть. Парнишка быстро прячет свое лицо в сгибе локтя, боясь, что за такие дурные сны и мысли встретится с осуждающим взглядом темных глаз. Но Хун думал иначе. – Ну ты чего?.. Эй, это просто сон, всё хорошо. Главное, что с тобой всё в порядке, – почти шепчет он, поднимаясь с пола, чтобы дотянуться до чужой руки и попробовать убрать её в сторону. На заплаканное лицо взглянуть хотелось безумно, до дрожи в пальцах, хотелось стереть каждую крохотную капельку, скатившуюся из глаз, но Сону только вредно закрывался сильнее, совсем отворачиваясь и поджимая к себе колени, чтобы уткнуться и в них тоже. – Я понимаю, что это очень больно и страшно вспоминать. У меня тоже есть такие моменты, о которых я бы всем сердцем хотел забыть и не вспоминать, и когда твой мозг выкидывает эти воспоминания с такой периодичностью, конечно, понятно становится, отчего тебе так плохо сейчас. Но важно понимать и то, что это правда всего лишь воспоминания, хоть и страшные. Сону, ну серьёзно, почему ты так прячешься... Сонхун вновь старается взглянуть в чужое лицо, легко касаясь предплечья и стараясь увести его чуть вниз. Но всё тщетно, Ким слишком упорно сжимается с пущей силой и не позволяет этого сделать. Пак только тяжело выдыхает, вставая наконец на ноги и решая снять с себя кожаную куртку, чтобы откинуть на спинку дивана. Всё же он в ней по улице ехал, не очень красиво будет лезть обниматься в этой же вещи. Хун только шипит слегка, когда стаскивает левый рукав, ибо повязку неудачно задевает и уже предвкушает, как снова будет её перетягивать завтра утром. Он подсаживается к Сону поближе, осторожно протягивая руку к темным волосам снова и мягко касаясь их подушечками пальцев, чтобы успокоить. Жаль, что он может сделать это только правой рукой. Будь его воля, он бы взлохматил темную макушку обеими, и даже не пожалел бы ни разу. – Мне стыдно, что такое вообще происходит в моих мыслях. Мне правда очень стыдно, что я не могу это забыть. И то, что даже во сне ты пострадал из-за меня, правда... Прости за всё это: за то, что тебе больно из-за меня, за то, что ты не выспишься сегодня, потому что приехал ко мне, за то, что переживаешь и любишь меня, прости, – снова шмыгает носом Ким, невнятно бормоча эти слова, чуть оторвавшись от колен. И Хун пользуется удачным моментом, осторожно касаясь чужих рук и чуть сильнее давя на них, чтобы открыть своему взгляду кимово лицо. И на этот раз Сону обессиленно поддаётся, только голову не поднимает, стараясь скрыться под упавшей на глаза тёмной челкой. Но Пак и это исправляет, правой рукой приподнимая острый подбородок и стирая остатки боли с влажных щёк. Он проходится большим пальцем у глаз, собирая каждую капельку, словно бусину, и мягко и успокаивающе улыбается. – Тебе не за что извиняться, дурачок. Разве я возмущаюсь? Ты не можешь контролировать своё сознание, когда дело касается кошмарных снов, ты не виноват. И то, что я сюда приехал, тоже не твоя вина, я сам захотел этого. И то, что я люблю тебя... Уж точно не в твоей власти. Я буду любить тебя, даже если ты меня – нет, и... – он смолкает на секунду, подбирая верные слова и глядя на то, какими удивлёнными глазами на него смотрят. – И даже если ты решишь мной воспользоваться, я не буду против, только бы быть с тобой при этом, хоть самую малость. – Не говори такие ужасные вещи с таким добрым лицом, это невыносимо, – бурчит Сону, чуть хмурясь и недовольно вздыхая. Его глаза такие блестящие и неожиданно тёмные сейчас, что даже жутко становится, а по телу бегут мурашки. – Я бы никогда не стал тобой пользоваться, это было бы жестко, тем более, я знаю, что нравлюсь тебе... Сонхун, казалось, перестаёт от такого дышать. Эти слова звучат настолько искренне, что каждый лишний вздох может помешать, и этот флёр легко развеется от них. Но кое-что слишком сильно раздирает душу, заставляя произнести то, что вертится на языке. – А я тебе? Нравлюсь? Ким смолкает от внезапности вопроса, глядя, как Хун роняет голову на спинку дивана, будто от усталости, и с лёгкой улыбкой медленно моргает, как кот, доверившийся человеку. По нему видно, что он готов к абсолютно любому ответу. Даже к тому, что Сону накричит на него и вышвырнет из дома. Но тот совсем не собирается так поступать, ни в коем случае. Потому что правда что-то чувствует. Как минимум то, что принято называть дружеской симпатией и доверием, как максимум... Наверное, что-то вроде не дружеской симпатии что-то есть. Знакомое чувство, которое он не испытывал уже очень давно, разливающееся сейчас в груди. – Я тебе доверяю. Первому и пока единственному, – говорит Ким, видя, как улыбка на чужом лице едва держится, чтобы не расползтись до ушей. – Можешь воспринимать это, как признание. Прости, я не умею говорить так красиво, как ты. – Не нужно говорить красиво, просто скажи: "ты мне нравишься", только и всего, – довольно улыбается Пак, не сдержавшись, а его глаза сейчас сверкают, наверное, ярче самой яркой звезды на небе. – Ты мне нравишься, Сонхун, – почти по слогам, так медленно, как мог, произнёс Сону, уже наблюдая, как Хун смущённо прикрывает рот и весь светится, готовый прямо сейчас подрыгать ногами, словно маленький довольный ребенок. И он правда так делает, ещё не осознав до конца, что происходит. Отворачивается, болтает ногами, как маленький, издавая глупый писк и окончательно пряча лицо в ладонях. Сону от такого хихикает вслух, довольный эффектом, который произвели его слова. Однако Пак отходит очень быстро и возвращается к своему обычному состоянию, снова разворачиваясь к Киму и задавая не менее смущающий, но ужасно волнующий его вопрос. – Тогда... Мы типа... Ну, типа, у нас всё взаимно, да? Просто уточняю. – Получается, да. – Тогда, ну... Это... Мы теперь можем начать встречаться, да? Ты не будешь против? Или тебе нужно время, чтобы подумать? – Я... Не знаю, если честно. Мне всё ещё страшно открываться перед другими, – вздыхает он, чуть хмурясь и поджимая губы. – Сам понимаешь, к чему моя неосторожность привела в прошлом году... Исход не нравится нам обоим. – Да я всем ебальники набью, кто хоть раз попробует что-то про тебя сказать, – тут же подскакивает на месте он, активно жестикулируя и хмуря брови. – Пусть только подойдут, я им: бам, бам, – озвучивает Хун свои взмахи руками, будто играясь. – Тогда тебя точно отчислят, успокойся, умоляю, – хмыкает Сону, перехватывая перебинтованную руку и осторожно притягивая её к себе. Будто глаза в ней прячет, начинает ощупывать пальцами тугую ребристую поверхность эластичных бинтов и мягко улыбаться. – Давай пока не будем торопиться, хорошо? Не будем афишировать и кричать об этом, ладно? – Конечно, я понимаю. Будет, как тебе удобнее, – кивает Хун, успокаиваясь и снова кладя голову на спинку дивана, чтобы удобнее было разглядывать чужое уставшее и заплаканное, но счастливое лицо. – А касаться тебя в кругу наших можно? – Можно, – улыбается Ким, чуть царапая ноготком бинт на чужих пальцах и задумчиво вздыхая. – Только нечасто, хорошо? А то Ники засмеёт, а Чонвон обидится. Они оба уже поняли, что к чему. – Угу, – Пак растягивает губы в улыбке только сильнее, и разворачивается к телевизору, внимательно проходясь изучающим взглядом по пустой квартире. Внезапно назревает вопрос, который не мог не возникнуть в такой тихой обстановке. – Слушай... Ты живёшь один? Ну, это, мы своей болтовнёй никому не помешаем? И я своим приездом не нарушу кому-нибудь там режим? – Ну, никому, кроме себя. У меня режима и так уже давно нет, – хмыкает Ким, вместе с парнем окидывая внимательным взглядом свою тихую гостиную-кухню. – Я правда живу один. В этом году съехал от мамы. После такого опыта в прошлой школе, конечно, она ужасно сильно не хотела меня отпускать, но я уговорил. Не хотелось, чтобы она видела синяки или ещё что похуже, если вдруг история повторилась бы. Поэтому на свои накопленные сбережения нашел эту квартирку, да и мама помогает финансово, хоть и скрепя сердце, потому что очень боялась отпускать изначально. Когда Сону заканчивает рассказ и уже ожидает получить какой-нибудь радостный или шутливый ответ от Хуна, смолкая, то быстро разочаровывается. Потому что тот молчит, поджав губы, и задумчиво опускает глаза вниз. Если честно, в голове полнейший беспорядок. Начиная внезапными мыслями о сегодняшнем разговоре с Джеюном и заканчивая тревогой за состояние Сону. Боль в груди, если уж на то пошло, тоже даёт о себе знать слишком не вовремя. Да что же со всем этим делать?.. – Ты правда думал, что всё может повториться даже в новой школе? Сону, ну ты чего, это же, – он вдруг хмыкает, будто на нервах, и старается тут же заглушить этот смешок продолжением фразы и поднятыми на Кима глазами, – это же почти невозможно, таких отморозков, как эти... Да таких ещё поискать надо, почему ты так боялся? Да и разве не сложнее жить одному и постоянно переживать все эти кошмары в одиночестве? – Ну... Я всегда знал, что геев мало приветствуют в нашем обществе, да и это подтвердилось, так что... Да? Я правда думал, что такое отношение ко мне продолжится, если я буду продолжать вести себя так, как в начале прошлого года, и буду неосторожным, – совершенно спокойно пожимает плечами он, вскидывая брови и безразлично глядя в чужие потерянные глаза. Даже жаль, что такая реакция Сону вызывает у Хуна столько шока. – А жить одному не так уж и плохо. Я никого не беспокою, и это самое главное. Ну, кроме тебя, прости. Сегодня не выдержал. – Сону, да это... Это же правда бред, ты же понимаешь, что тебе навязали этот страх? Страх, что ты какой-то не такой и отличаешься, что тебя могут ненавидеть просто за факт того, что ты любишь, и не важно кого. Серьёзно, просто... Боже, и почему с этим всем так сложно, – тяжело выдыхает Хун и отворачивается, чтобы накрыть уставшее лицо ладонями. Не хочется, чтобы его, такого измотанного, видел Сону сейчас. Но всё и без того очевидно. Однако решение приходит очень быстро. – Ты не против, если я выйду на пару минут? От накатившей сонливости и усталости желание выкурить как минимум половину пачки сигарет, лежащих в кармане косухи, казалось до жути сильным. Но вонять в чужой квартире было бы совсем неприлично, да и Сону этот запах, очевидно, совсем не нравится, как и любому некурящему человеку. Но с желанием ничего не поделаешь, как ни крути. Поэтому Пак и просит хотя бы пару минут на то, чтобы очистить разум и немного отравить себя этим слабым ядом для успокоения души. – Зачем? – совсем уж глупо хлопает глазами Сону, прожигая в парне дыру взглядом. – Что-то случилось? Тебе нехорошо? Нет, я, конечно, не держу, но... – Всё хорошо, просто хочется... – он зависает, поднимаясь с дивана с характерным шорохом и обдумывая, стоит ли ему врать, однако всё же сдаётся. – Бля, да покурить хочу дико. А то такие разговоры ужасно травят мне мозги, просто невыносимо уже. Сону замирает ровно на секунду, следя за парнем потерянным взглядом. И когда Сонхун воспринимает такую реакцию за молчаливое согласие и уже начинает шагать ко входной двери, отчего-то абсолютно забыв про сами сигареты в кармане косухи, Ким вдруг вскакивает с места и хватает его за руку, заставляя остановиться и развернуться от неожиданности, хлопая напуганными глазами. – Стой, подожди! – чересчур громко говорит Сону попутно, и, когда понимает, что это выглядело странновато со стороны, неловко пытается объясниться. – Это... Сейчас, секунду, не уходи пока. Парнишка растерянно мечется к кухонному уголку и тянется к навесному шкафу, открывая его дверцу. С первой (и единственной ему легкодоступной в силу роста) полки вытаскивает вазочку, полную "чупа-чупсов", и хватает почти их все, крепко стискивая в руках и возвращаясь к Сонхуну. Ким протягивает свои ладошки ему, как бы предлагая взять одну из конфет, и снова смущённо пытается всё пояснить. – Вот. Это... Ну, ты тогда, в поездке, сказал, что сладости лучше сигарет, и я так потом подумал, и... Ну, ты прав, поэтому я купил немного таких, как ты покупал себе тогда. Возьми, лучше не трави себя той гадостью. И меня тоже. Я не выношу запах сигарет, если честно, – неловко выпаливает он, глубоко вздыхая, как бы набираясь сил для следующих слов. – Хёнсик вечно курил, поэтому мне тошно даже от легкого запаха сигарет, цепляющегося к одежде, – про то, что об его запястья этот урод тушил бычки, Сону говорить не стал. Стало неловко, да и тошнота от воспоминаний об этом запахе накатила. Он знает, что не все сигареты пахнут так тошнотно, как дешёвое дерьмо Хёнсика, и знает, что сонхуновы пахнут иначе, но ничего поделать не может. – Оу... Ты правда купил их из-за меня? Или для меня? – насмешливо улыбнулся Хун, глядя, как в неестественном освещении чужие щёки приобретают тепло-розоватый оттенок. – В любом случае, спасибо большое. Не могу тебе отказать, раз уж просишь, – и он в действительности берет первый попавшийся вкус, вытягивая конфету за палочку из горстки, и откладывает её на кухонную столешницу, что была совсем под рукой. Быстренько забирает оставшиеся леденцы из чужих ладошек и возвращает в вазочку с легкой улыбкой на лице, избавляя Сону от лишней беготни. – И я не буду курить при тебе, если уж на то пошло. Никогда. Он с улыбкой тянется к отложенному в сторонку "чупа-чупсу" и зубами срывает с него упаковку. Хун просто терпеть не мог такие фантики, и ещё больше не любил копошиться с ними и открывать руками, ломая ногти, так что уже давно приноровился делать это зубами: быстро и без лишней возни. Потому и сейчас он быстро избавился от лишнего целлофана и закинул конфету в рот, тут же привычно прикусывая палочку, подобно сигаретному фильтру. Яркая клубничная сладость тут же растекается приятным чувством и сводит скулы, заставляя чуть нахмуриться. – Ну, я тебя не заставляю, просто сказал. Тебе не обязательно так категорично... – тут же заминается он, неловко наблюдая за тем, как белая палочка перекатывается меж чужими пухлыми губами. Почему-то кажется, что именно сейчас они до жути мягкие сладкие. И к чему эти мысли? – Я не хочу делать ничего, что делал Хёнсик в твою сторону и не только. Не хочу быть на него похожим ни капли. Мне тошно от одной мысли, что ты считал меня тем, кто мог бы поступить как он. Если честно, у меня от подобного моментально ком в горле встаёт, – Хун тяжело вздыхает и опирается поясницей о столешницу, вытащив изо рта конфету, чтобы его слова звучали четко и убедительно. – Поэтому я брошу курить, если ты этого не выносишь. Но сам понимаешь, от привычек, которые уже переросли в зависимость, настолько быстро отказаться до жути сложно, так что пока я перестану это делать рядом с тобой. А потом брошу. Потому что, я правда готов сделать всё, чтобы тебе было комфортно. – Да ладно тебе, – смущённо хмыкает Ким, стараясь скрыть свою неловкость за маской надменности и безразличия к этим словам. Выходило плохо, ибо Сонхун уже заметил, как тот раскраснелся чуть сильнее. – Что, прям всё? Даже пирсинг снять? И перекраситься? Сону ехидно хмыкает, словно маленький, но до жути хитрый лис, и подходит чуть ближе, чтобы четко видеть, как меняются эмоции на чужом лице. И прямо сейчас они подхватили волну заигрывания, сменившись с серьёзно нахмуренных бровей на лёгкую усмешку и жалостливые глаза. – Тебе не нравится цвет моих волос и серёжки? Это даже обидно, знаешь ли. Я столько натерпелся, пока все вокруг не смирились с ними, – наигранно дует губы Хун, снова закусывая конфету и отводя взгляд в сторону. Делать вид, что он обижен, если честно, было самым приятным из его умений. Потому что Джеюн обычно всегда ведётся на это и начинает быстро и зачастую смешно извиняться, заставляя сонхунов обиженный образ тут же рассыпаться. – И чего же ты натерпелся, бедненький? – продолжает спектакль Сону, подвоха абсолютно не ожидая. И Сонхуну это вроде и нравится, а вроде и даже задевает где-то в глубине души. – Ну, если тебе правда настолько интересно, – вновь хмыкает он и начинает считать по пальцам. – Мама после первого моего прокола чуть в истерику не впала, а отец из-за этого разорался, как сумасшедший, и потаскал за свежий прокол по комнате немного. Когда я покрасился, мама тоже закатила скандал, а папа пытался смыть краску, но до него не допёрло, что я просто обесцветился, и смыть это не выйдет. Ну, в остальном на следующие проколы реакция уже была попроще, кроме случая, когда учителя пожаловались бате, и он сказал, что маме стоило сделать аборт, когда она вынашивала меня, – Пак с улыбкой загибает третий палец, закончив перечисления, и опускает ладошку, сталкиваясь своими радостно-безразличными глазами с чужими растерянными. – Но если ты правда хочешь, я могу перекраситься и снять украшения, раз уж на то пошло. – Не надо, – тут же максимально быстро выпаливает Ким, пока не стало поздно, и только следом начинает объясняться. – Извини. Я не думал, что они правда так категорично отнеслись к этому, – тактично делает паузу он, чуть прикусывая нижнюю губу и хлопая глазами. – И мне нравится. И цвет твоих волос, и пирсинг. Красиво, не снимай и не красься. – Боже, было бы за что извиняться, – тут же фыркает Пак, легко забывая про то, как это хоть и слабо, но кольнуло его в сердце, и про то, как Хун сам говорил слова, подобные тем, что сказал буквально несколько секунд назад, слишком легко тогда, в номере отеля. Однако сладкую карамель меж зубов он всё же стискивает с нервной силой. – Всё нормально, забей. И комплименты, чтобы утешить – та ещё идея... – недоверчиво выгибает бровь Хун, глядя на то, как Сону недовольно хмурится и подходит ближе. – Я серьёзно, – бурчит он, делая финальный шаг и вставая к парню совсем вплотную. – Я терпеть не могу комплименты "из жалости" и никогда их не делаю. Тем более человеку, которого я искренне считаю очень красивым, – тяжёлый взгляд ореховых глаз, казалось, готов был выжечь в чужих выемку. Лисьи глаза даже не дрогнули ни капли, хотя очень хотелось. – Мне правда нравится. Цвет твоих волос очень подходит под твой образ, да и просто симпатичный. Серёжки тоже красиво блестят на солнце. Да и вообще в любом свете. Они действительно красивые. Не меняй ничего, хорошо? Я правда не хотел сказать, что мне не нравится, – звучит чересчур искренне. Особенно когда рука Сону осторожно тянется к пепельной челке, максимально осторожно и бережно поправляя её так, чтобы она не лезла Хуну в глаза. И у того руки и ноги слабеют от подобного, а небольшой осколок оставшейся карамели громко хрустит меж зубами, потому что они сжались слишком сильно. Сердце колотится, словно бешеное, в такт бесконечным навязчивым мыслям, лезущим сейчас в голову. Кажется, Пак готов рухнуть прямо в эту секунду от переизбытка чувств. – Я... Не буду. Правда не буду, – тут же закашлялся он от того, что крошка от конфеты попала в горло слишком внезапно. Сону тут же боязливо смотрит на парня, до этого державшегося слишком стойко, но сейчас отвернувшегося, и готовится в любую секунду помочь, однако этого, к счастью, не требуется, и Хун справляется сам. И застенчивых глаз на Кима не возвращает, бормоча неловкое, – И это... Спасибо. Просто никто никогда мне на полном серьёзе не говорил, что ему нравится моя внешность, вот я и... Ну... Я подумал, что ты шутишь или из жалости это всё... Сонхун всё ещё крепко стискивает в зубах палочку от леденца, заменяя ей сейчас сигаретный фильтр. Не будь у Сону этой неприязни к сигаретам, он бы запросто выкурил полпачки, только чтобы успокоиться хоть немного. Потому что и стыдно, и до жути приятно в одно и то же время. Но чужая неприязнь к курению спасает его здоровье. Хоть и Пак всё ещё побаивается даже голову на парнишку повернуть, не то что в глаза ему посмотреть. Только стоит, опираясь руками на столешницу, и пялится на полную вазу "чупа-чупсов", напоминающих о том, что его слова об этих конфетах действительно не были пустым звуком. И это льстит. – Боже, ты реально придурок, – фыркает Сону с усмешкой и тянется бледной ладонью к чужому подбородку, чтобы развернуть лицо на себя. Темные глаза даже как-то испуганно сталкиваются с его, пару раз взмахивают ресницами и опускаются вниз, заставляя Кима только вздохнуть. – Они все просто идиоты, раз не говорили тебе этого. Ну, выходит, тогда мне суждено сделать это первому? С какой-то стороны это даже к лучшему, – парнишка сжимает пальцы на чужом подбородке чуть сильнее, заставляя смущённый взгляд в удивлении подняться на него. – Вау, ты правда умеешь смущаться? Сонхун, ну серьёзно, ты ведёшь себя, как ребёнок, даже смотреть боишься. М-да, сейчас я действительно с трудом бы поверил себе, если бы услышал, что именно тебя боялся изначально. – Э... Эй, я не ребенок! – возмущённо округляет глаза он и бурчит, насупившись. Сону только смеётся в ответ на это, опуская свою ладонь, но всё ещё не отводя взгляда от лица Сонхуна. Синевато-зеленоватые пятна на его скулах и плотные пластыри, закрывающие ссадины, едва ли смягчали обстановку, и Киму всё больше хотелось осторожно огладить их подушечками пальцев, чтобы снять фантомную боль, которая, наверное, не давала спать. – И вообще! Я же изначально не делал ничего такого, чтобы ты меня боялся. Так что я всегда таким был, а тебе просто показалось, что я какой-то страшный хулиган. Ой, всё, ну хватит уже об этом, давай закроем тему, – морщится Пак, устало осматривая комнату и натыкаясь глазами на настенные часы. Стрелка на них уже подходит к трём часам. На сон ему осталось приблизительно столько же с учётом обратной дороги, и нужно торопиться, если он хочет, чтобы родители не узнали об этой ночной поездке. – Тебя не потеряют дома? – заботливо уточняет Сону, проследив за чужим взглядом, и тот заметил это только сейчас. Неловко. Наверное, смотрелось так, будто он ищет повод, чтобы уйти. – Ты правда сильно помог мне, Хун. Спасибо. Но не стоит подставляться перед родителями из-за меня, особенно если они у тебя такие категорично строгие. А ещё нам завтра в школу, забыл? – Как ты назвал меня? – радостно хлопает глазами он, ловя вопрос в чужих глазах. – Как? – Хун. – А... Извини, мне не стоило? – его губа виновато поджимается, а мозг виновато кричит о том, что не стоило так сильно торопиться. И не важно, что он сказал это неосознанно. – Нет, мне нравится. Мило, – хихикает он, продолжая свою мысль, которую ещё даже не озвучил из-за внезапного нового прозвища. – Ну, если ты правда беспокоишься за бедного Хуна, – слишком сладко и довольно его губы произносят это, но Паку чересчур льстит, чтобы он мог прекратить. – То мне действительно пора идти. Надеюсь, в этот раз не буду плутать по городу так долго. Он хмыкает, довольный тем, что упором на новое сокращение своего имени заставил щёки Сону вновь приобрести цвет. С той же радостной ухмылкой взъерошивает чужую темную макушку здоровой рукой и, подхватывая свою косуху со спинки дивана, действительно шагает к выходу. Как бы сильно ему ни хотелось остаться, во благо себе он не мог. И не только себе: состояние Джейка, как выяснилось сегодня, тоже сильно зависит от того, будет он завтра в школе или нет. Поэтому рисковать всем, только чтобы переночевать с Сону... Звучит заманчиво, но он не может. Пока Хун натягивал на себя куртку и обувь, склонившись над шнурками, которые было до невозможности сложно завязать с тремя функционирующими пальцами на одной из рук, как оказалось, Ким поспешил за ним. Долго смотрел на чужие попытки справиться над кроссовками, не решаясь помочь, и всё же не успел ничего предложить, ибо Сонхун справился сам. Но взгляд так и не оторвал, даже когда Пак уже поднялся на ноги и встал к нему ближе, заглядывая в лицо. Красивый, даже когда побитый. Идеальное описание. – Тогда... Пока? – спрашивает Хун первый, ибо Сону завис недвижимый, словно что-то обдумывая. И он правда обдумывал. И решил. Всё же не справился со своим желанием и протянул пальцы к бледному в свете лампы лицу и мягко коснулся родинки на щеке, осторожно огладив её, и положив мягкую ладонь на пластырь рядом с ней. Жутко хотелось залечить все его раны одним касанием и вместе с тем не спугнуть. Но Сонхун никогда бы не испугался Сону. Ни при каких обстоятельствах. Вот и сейчас только прижался к ладошке сильнее, прикрыв глаза и улыбнувшись. – Мы увидимся совсем скоро, но я так не хочу, чтобы ты уходил, – вздыхает Ким, мягко проводя большим пальцем всё по той же родинке. – В любом случае, спасибо тебе за сегодня. Да за всё, что ты делал для меня – спасибо. Мне кажется, что я иногда требую от тебя слишком много и ты слишком жертвуешь собой ради меня, поэтому, пожалуйста, обращайся ко мне за помощью тоже. Не хочу чувствовать себя обязанным. – Хорошо. Раз так, то завтра будь готов помочь мне, ладно? Будем мирить Хисына с Джеюном, – тихонько хмыкает он, чуть щуря глаза и в последний раз прижимаясь щекой к теплой руке. Потом сам тянет к ней собственную ладошку, осторожно кладя поверх и легонько сжимая. Чуть отодвигает ее от своего лица, наблюдая за реакцией, и, когда видит, что Сону спокоен, оставляет невесомый след от собственных губ на внутренней стороне ладони. – А теперь мне правда пора. Если отец узнает, что я в таком виде свалил из дома ночью, так ещё и на мотоцикле – точно голову отвертит. – Угу... – растерянно мычит Ким, ещё не отошедший от того, что его ладонь только что поцеловали, и от этого не стало тошно. Пялится на руку так, словно она может исчезнуть или отвалиться прямо сейчас, пока Сонхун уже смотрится в зеркало и поправляет куртку, хмурясь от резких движений. – Стой, ты приехал на мотоцикле? С такой рукой? Ты совсем с ума сошел? Сонхун, да я вместо отца готов тебе шею свернуть, боже. Может, лучше вызвать такси до твоего дома? Это же небезопасно, ты хоть думал головой? – Всё, о чём я думал, когда ехал сюда – это ты, – самодовольно улыбается Хун, уже кладя руку на ручку двери и подходя к ней почти вплотную, пока Сону включил режим беспокойства. – И вообще, забудь про мотоцикл и такси, иди лучше спать. Тебе нужно выспаться хоть немного, ладно? Я проверю завтра, – шутливо грозит пальцем он, открывая дверь и уже делая решительный шаг, но всё же тормозит в последний момент и оборачивается. – И это... Хорошо подумай над тем, что чувствуешь. Ко мне, к моему отношению в твою сторону, ну, сам понимаешь... Потом позови меня на разговор, когда решишь. Или напиши в любое время. Или позвони. В общем, думаю, ты сам разберёшься, да? Теперь мне точно пора. Пока-пока, – машет напоследок Хун, теперь уже точно выскакивая за порог и улыбаясь. Сону даже не успел ничего обдумать и сказать в ответ. Только с трудом выдавил из себя потерянное "до завтра" и махнул ладонью, прежде чем Пак побежал вдоль остальных квартир к лестнице, обдуваемый ночным ветром. Он только и мог, что смотреть вслед парню, ничего не говоря больше, и наблюдать, как едва работающие датчики движения сначала заставляют свет запоздало включиться, а потом и потухнуть. Сложно было побороть себя и войти в квартиру, и потому Ким не сдержался и подошёл к краю коридора, левой стеной которого служила старая бетонная перегородка высотой по пояс, а правой – открытая дверь его квартиры, из которой валил свет. Взгляд внимательно следил сверху за пепельной макушкой и провожал ее до самого мотоцикла, который с трудом смог рассмотреть в темноте. И Хун заметил эту безобидную слежку только тогда, когда успел сесть на свой транспорт и почти уже надеть шлем. Он махнул Сону снова, и только ответив на это тем же, парнишка смог со спокойной душой войти в квартиру обратно и поплестись в комнату, чтобы без сил рухнуть на кровать, даже не выключив свет ни в одной из комнат. Он подумает о том, что сказал ему Хун, завтра утром, а сейчас он бы предпочёл воспользоваться возможностью уснуть без тревоги и кошмаров. В кои-то веки. Потому что приезд Хуна действительно помог безумно. А Сонхун всё же на какое-то время неподвижно застыл в темноте, так и не надев шлем, борясь с какой-то навязчивой мыслью в голове, даже силуэт на верхнем этаже исчез, а свет потух. Всё же он не смог побороть нервное и ужасно вредное желание. Потому и потянулся к пачке и зажигалке в одном из карманов и закурил, теперь уже никого не стесняясь. Едкий дым отравил легкие до жути быстро, заставив совсем скоро облегченно выдохнуть серое облако. Он сегодня сделал слишком много. В голове бесконечное количество мыслей, но лидирует одна: "я признался и не был отвергнут". Звучит, как бред, но всё происходящее нельзя было назвать галлюцинацией или сном. Сону правда почти ответил взаимностью. Осталось только дождаться, когда он поймет свои чувства и скажет это сам. Хун затянулся ещё раз и скинул пепел с сигареты, стукнув по ней пальцем. Внезапно пробило на смех. Казалось, он сошел с ума: смеётся сейчас, ночью, стоя буквально под домом своего возлюбленного, и не может поверить в то, что это не поток его бурного воображения. Надо же. Только кашель прервал эту идиллию, отчего Пак очнулся, выкинул так и не докуренную сигарету в сторону и надел шлем. Теперь его ждет очередная сорокапятиминутная поездка до дома.