─────────
Тут-то и помогли вызубренные в Ордо Фавониус приемы выживания. Карта показывала, что где-то рядом должна находиться Дюна Магмы. Она походила на веер из сотни слоев, складывавшихся внутрь себя. По центру горела лазурной энергией перемычка, стремясь ввысь. Но Конохе было решительно не до созерцания рукотворной красоты. Зайдя внутрь, он наскоро соорудил походный лагерь и койку на постаменте, а на входе — анемо-барьер. Дайшо так и не пришел в себя, а потому оставалось лишь ждать. Беспокойство ерзало внутри нехорошим червяком. Страх вновь быть застигнутым песчаной бурей так никуда и не делся. Он походил вокруг и начал промывать раны на ладонях Дайшо, надеясь скоротать время. Краем глаза Коноха заметил, что одежда Дайшо тоже изменилась на более практичную, напоминающую одежду пустынников. Но когда именно он успел переодеться? Как же умело он маскировался, используя один лишь плащ. Жалко, что люди не умеют приходить в себя сразу после отключки. Столько нового можно было бы узнать, просто допросив скрытного проводника. А сколько он мог проспать? Надолго ли им хватит припасов, заготовленных, опять же, Дайшо? При всех своих заслугах Дайшо оставался загадкой о семи столпах. Каждый прохожий норовил сравнить его с кем-то максимально далеким от безупречного образа целителя. Пустынники в Караван-Рибате почитали, а наемники в Аару провожали недобрым взглядом. Даже Бокуто цеплялся к его повадкам! А что же произошло с ним совсем недавно?! Голова гудела от роя непрошенных мыслей. Страшная догадка пронеслась хохотом Джинна. Коноха склонился над Дайшо, пальцами прикоснувшись к предплечью и надавив. Чужая рука послушно отклонилась в сторону, открывая очищенные от песка и крови ладони. Ты же хочешшь узнать, что там, под бинтами. Увериться в своих сомнениях, — протянул Джинн. Коноха зажмурился, сопротивляясь искушению. Пальцы сами собой опустились ниже, туда, где переплетались концы бинтов. Но… обрадуется ли такому вмешательству сам Дайшо? Коноха так устал. Под глазами залегли мешки, руки не слушались. Он хотел было напиться водой, но вспомнил, что запасы подходили к концу. Тело клонило в сон, но что, если Дайшо никогда больше не очнется? Если оставит его одного в опасной пустыне? Сознание наворачивало круги в безнадеге сложившейся ситуации. Круги превращались в спирали, все глубже и глубже уводящие в вязкую пучину подсознания. В трясину из страха, усталости, повторяющихся мыслей. Только чужое мерное дыхание оставалось на периферии, не давая утонуть.─────────
Когда Дайшо пришел в себя, за дверью белело прояснившееся небо. Ни облачка, ни бурь. Он бросил косой взгляд на руки, однако бинты остались на месте. Только ссадины еще немного пощипывало, однако, кажется, о его ладонях успели позаботиться. Это радовало, ведь обычно Коноха не демонстрировал умение обрабатывать раны. К слову о птичках, сидящих напротив и удерживающих в руках копье, как нечто сакральное. Коноха выглядел уставшим и помятым, но глаза его так и не сомкнулись. Он буравил постамент взглядом — переглянувшись, Дайшо расплылся в ехидной улыбке: — Неужели надеешься охмурить меня? Коноха отрицательно покачал головой. Голос его был хрипловатым: — Нет. Только надеялся, что ты очнешься. Дайшо присел на постаменте и оперся локтями о колени, согнувшись пополам. Камень под ним оказался жестким и неудобным, отчего ныла вся спина. — Что ж, вот он я. Тебе не мешало бы поспать, знаешь ли. Коноха опустил голову, раздумывая целую минуту. — Куда это нас забросило? — беззаботно продолжил Дайшо, как будто это не он чуть не отбросил коньки. — Не помню, чтобы по пути к Хемену были другие храмы. Ему молча протянули карту. Подцепив пергамент пальцами, Дайшо заметил, как дрожит чужая рука. Расплывчатый силуэт на границе с картой застыл, ожидая вердикта. Оказалось, их отнесло к другой пирамиде, отстоящей от Дюны Ухищрения на сотни миль к Западу. Вот уж повезло так повезло. — Мне… Стоит начать беспокоиться? — Дайшо как бы невзначай бросил взгляд поверх. Губы Конохи непроизвольно дрогнули, сам он нахмурился, будто сомневаясь. — Мы чудом пережили песчаную бурю. А до того встретили много людей, все как один утверждающих, что с тобой что-то не так. Дайшо… Что это вообще было? — Еще бы ты верил каждому встречному, — встрял Дайшо, но Коноха тут же его перебил. — Послушай! Ты сам говорил, что обычному человеку не под силу пережить стихию. Кроме того, ты знаешь столько фактов о Пустыне и ее явлениях, сколько ни один академик не расскажет. Не то что какой-то там целитель из Цинцэ. Ты обладаешь такой прозорливостью, которой не могут похвастать даже командиры Ордо Фавониус… Боги. Я правда хочу тебе верить. — Ну так верь. Без всяких Но и Если. — Тогда скажи, кто ты?! На самом деле? В повисшей тишине было слышно, как скрипит в углу скарабей. Даже осыпающийся со стен песок шуршал как-то слишком громко. — Я — Дайшо Сугуру, двадцати семи лет от роду, — упрямо начал Дайшо, — выучился на Амурте и живу в Цинцэ, помогая лечить людей. Знаю так много, потому что — потому что просто знаю, понятно тебе? Знания можно почерпнуть откуда угодно, академики сами виноваты, что ограничивают себя в поиске. Коноха прерывисто-долго выдохнул, закипая. Дайшо даже не пытался ответить на вопросы честно. Они чуть было не лишились жизни, и одна лишь голая вера не поможет двигаться дальше. Но спорить с дураками — все равно, что пытаться прокатиться на заднице с вершины Драконьего Хребта. Рано или поздно переломаешь себе спину. — Хорошо! Замечательно! Пускай твоя спасительная ложь утешает тебя, пока может. — С этими словами Коноха подорвался на ноги, походил по узкой сводчатой комнатке дюны и сел на лежак, накрываясь. — Потому что однажды ты обязательно расскажешь мне, кто ты такой на самом деле. — Ну прекрасно, — всплеснул руками Дайшо, откладывая карту в сторону, — да будь я хоть восьмым Архонтом, это бы ничего не изменило. Я все еще проводник и пытаюсь привести к големам! «Спасибо» бы хоть сказал, что спас тебя. — Спасибо, господин целитель, или кто ты там есть, что позволил мне пожить подольше! — Коноха задиристо показал язык и отвернулся, злясь еще и на себя за откровенное ребячество. Он какое-то время пыхтел, негодуя на все и всех сразу. Перед лицом захихикал призрак Джинна: И впрямь не тянет на Архонта. Божество бы не оправдывалось перед жалким человечишшкой, а? «Ой, да помолчи ты!» — мысленно вскипел Коноха, закатывая глаза. Джин протянул вперед руку, дотрагиваясь до век. Те мигом отяжелели, делая сумрак маленькой залы сплошным черным пятном. Спи, Сакалиба. Во снах всяко больше правды.☽◯☾
— Подождите! Да постойте, говорю же вам. Вам туда нельзя! К нему обернулся силач, тащивший за собой громыхающий мешок. — А ты кем будешь, шкет? Еще молоко на губах не обсохло, а уже заправляешь другими рабами? — Я доверенное лицо семейства Дайтири, Аль-Суфьян. Руковожу постройкой, но вас это вообще не должно касаться. — Мужчина опустил мешок и скрестил руки на груди, ехидно скалясь. — Мне поручено проверять метки рабочих. Дайте, пожалуйста, вашу руку, я взгляну на метку. Коноха, наблюдавший за новым представлением, мысленно защелкал пальцами. Суфьяни, Дайтири Аль-Суфьян… Не могли же эти имена быть простым совпадением, а? — Еще чего. Чтобы мы подчинялись ребенку? Пусть не присылают в следующий раз карапузов. — Сожалею, но либо я, либо ваши отметки считает пасть крокодила. Достаточно оставить ремарку вот в этом журнале, — Суфьяни показательно помахал грамотой, отмеченной милостью царя, — и вас выгонят из города, как негодного рабочего. Люди на стройке зашептались, кто-то даже хохотнул. Мужчина уязвленно вздохнул и неохотно протянул руку. Суфьяни почувствовал еще одну маленькую победу, охотно осматривая рабочего и делая пометки в грамоте. Позже полный список был вручен управляющему стройкой. Тот посмотрел и довольно кивнул стоявшему на коленях Суфьяни. Тот склонил голову еще сильнее. — Знаешь, что за сооружение здесь строится, сынок? Парень вздрогнул и позволил себе осторожный взгляд. Краем глаза он заметил, как управляющий подходит ближе к смотровой площадке. Под ними раскинулось пока что пустое поле, ограниченное высокими строительными балками и множеством вырытых ходов. — Нет, господин, — негромко проговорил он. Управляющий довольно заухмылялся, услышав обращение. — Это будущая арена. Государь наш, Кисра-Парвезраван, милостиво позволил достойнейшим среди рабов-феллахин раз в семь дней сражаться на этой Арене. Представляешь, попробовать может каждый! Суфьяни широко раскрыл глаза. Он еще не знал, как задать следующий вопрос, когда его опередили. — Конечно, это не касается какой-то части, — управляющий почесал козью бородку и стал загибать пальцы, — нежных дев, личных господских слуг… Список, который он перечислил, был небольшим, и все же непонятная горечь уколола Суфьяни под ребра. Он сделал шаг назад, прячась в тени. При каждом неосторожном шаге браслеты на ногах пронзительно звенели, а длинные волосы больно били по поясу. Казалось бы, такая мелочь, но все эти внешние признаки легко выдавали в нем личного раба, которому путь на арену был заказан.─────────
В день открывающего турнира Суфьяни смотрел издалека, как кричат с трибун зрители, как одобрительно гудит толпа. Даже ученые, далекие от физического труда, пришли поглазеть на сцепившихся бойцов. Сам царь Кисра-Парвезраван посетил его, приведя советников. Народ рукоплескал. В очаровательном танце изгибались придворные танцовщицы. Могучие воины одной рукой поднимали булыжники, кроша их. Со звоном сталкивались клинки, точно пели. Они пели песнь смерти, песнь храбрости и мужества, в которой только сильнейший мог остаться стоять пред очами царя. Суфьяни жадно поглощал каждую деталь, и руки у него чесались от желания попробовать тоже. Одного он боялся: что Госпожа узнает и отлучит его от работы, заточит дома и низведет обратно до простого раба. Он слишком дорожил едва обретенной свободой. Каждый день нечто незримое толкало его вперед, мешало просто остаться на уютной и надежной должности. Со временем Арена выросла до невероятных размеров, а ее великолепие поражало даже самых предвзятых толстосумов Гюрабада. Суфьяни адски хотел попасть туда, погреться в лучах славы, под взглядами тысячи поэтов и эмиров, что приходили лицезреть сражения. Для рабов это было сродни шоу талантов, где отбирали лучших из лучших. Их воспевали в песнях странствующие барды, их признавал сам царь. В конце-концов, это был шанс для бездомных найти достойную работу. Каждую ночь Суфьяни продолжал тренироваться с капитаном стражи, лишь бы отточить движения с клинками. К счастью, теперь господа видели его реже, а остальных не смущало окрепшее тело подростка. Он уже не мог считаться изящным дополнением к домашнему декору, а потому стыдливо прятал правду в просторных балахонах. Даже Латифа смущенно заметила, как он раздался в плечах. Каждый день он старался впитать, как губка, еще больше знаний из трактатов и помогал госпоже с поручениями. Так он узнал, что все девяносто девять великих королевств подвластны царю Дешрету, одному из трех богов, чьи храмы и статуи понатыканы повсюду в городе. Будучи ребенком в Общине, он не слыхал ничего подобного, а детвора любила сочинять о богах небылицы. Потому мало кто из раннего окружения относился к богам с должным почетом. С остервенением Суфьяни помогал госпоже Мавиле всеми возможными способами, чтобы оправдать доброе имя Дайтири и заслужить себе хотя бы толику доверия. Наконец он смог закрепиться, как доверенное лицо на арене, наблюдающее за битвами. Так он стал на шаг ближе к мечте. Спустя полгода он осмелел настолько, чтобы опоить дурманом одного из участников. Дело было нехитрое, ведь за рабами вне арены приглядывал только один стражник на входе. А Суфьяни, понимаете ли, очень надо было на сцену. Очень. До подрагивания пальцев, вцепившихся в не самые крепкие клинки. Он хотел доказать всему миру, что может быть не только домашней мебелью. Он подготовился заранее: нельзя было, чтобы его узнали по внешности или по особым приметам. Кое-как он смог снять изящные цепочки с ног, спрятать волосы под капюшон, натянуть черную маску до носа и капюшон, и переодеться в неприметную и легкую одежку, забытую кем-то из рабов. Шаровары и безрукавка были гораздо удобнее тог и не стесняли движения. Глядя на себя в зеркало, он видел скорее хорошо сложенного наемника, нежели домашнего слугу. Однако в своих глазах и кролик может мечтать о силе тигра-ришаболонда. Не дождавшись объявления, он выскочил на арену, встретившись лицом к лицу с соперником. Огромный бугай держал в руках секиру. Голова другого противника валялась у его ног. — О! — воскликнул глашатай, его голос пронесся над всей ареной, словно усиленный джиннами. — Кажется, у нас есть следующий претендент… Только вот это не тот, кого мы с вами ожидали увидеть. Кто же этот таинственный молодой человек? Суфьяни помялся, не решаясь оглянуться себе за спину. Надеялся, что так и останется неузнанным. Бой начался. Суфьяни раз за разом уворачивался и наносил режущие удары, но шкуру противника было слишком тяжело разрезать неказистыми мечами. Оставалось только размахивать ими как можно шире либо вовсе не попадаться под удары топора. Один раз ему чуть не прилетело по голове — благо, он успел вовремя присесть. Коноха, сам не зная, почему, болел за него, хотя и не мог напрямую повлиять на ход сражения. У него тоже зачесались руки. В какой-то момент у Суфьяни выбили один из мечей. Он отпрыгнул назад, когда на него понеслись со скоростью рассерженного вьючного яка. На автомате он отпрыгнул в сторону и наклонил оставшийся меч так, чтобы задеть сухожилие бугая. Сработало! Тот со стоном повалился наземь, взметнув клубы песка. Толпа аплодировала, присвистывала и улюлюкала. Табло над ним загорелось, знаменуя победу. Теперь барды обратились в сторону безымянного, чествуя его пылкими речами. Сегодня был его день. Его час. Едва прислушиваясь, он поторопился прочь со сцены. Нельзя было лишний раз подставлять себя, раскрывать лицо. Когда он спешно миновал пролет, скрываясь в тоннеле, то заметил пристально наблюдающий за ним взгляд. Мужчина стоял в полутьме, скрестив руки на груди. Но тогда Суфьяни не придал незнакомцу особого значения. Он вернулся к тайнику, где оставил вещи. Стоило только притронуться к вещам, как кто-то вскрикнул позади. Голосок был совсем тоненький, детский. Он доносился с одной из боковых улиц, примыкающих к арене. Там обычно стояли лавки торгашей, что чествовали покупателей либо масляной улыбкой, либо хаяньем. Удивившись, Суфьяни выглянул из-за угла. Он заметил ребенка, заморенного голодом. Тот вцепился в обгрызенное яблоко, как маленькая крыса. Он не хотел отдавать свой трофей, пусть даже его уличили в краже. Но что страшнее — ребенка могли поймать и отдать страже. Вот уж где ждала быстрая расправа! Так не годилось. Конечно, спасти каждого не в его силах, однако мог ли он остаться в стороне? Сейчас, когда никто не узнает? Суфьяни рыбкой вынырнул на свет, схватил с прилавка целое яблоко, налитое, точно большой орех, и как следует треснул им торгаша. Конечно, тот в обморок не упал, но от неожиданности пальцы ослабли и мальчик вылетел на дорогу. Подхватив его, Суфьяни быстро отбежал и ловко запрыгнул на крышу одноэтажного дома. Застаревшая черепица заходила под ногами ходуном, но все же он удержал равновесие и поставил ребенка рядом. Ловко подкидывая яблоко в руке, он насмешливо следил за тем, как очнувшийся торгаш вскочил и подбежал к дому, не в силах забраться. — А ну слезай! — кипел он. — Я сдам тебя страже. Стража! Слышишь, они сию же секунду прибегут сюда. Ну погоди у меня, засранец, а не то… — Не то что? — рассмеялся Суфьяни, приглушенный маской. — Скормишь меня скорпионам? Ножки слишком коротки, чтобы забраться! Ему казалось это детской игрой, забавой. Он ведь поступал правильно, помог малышу избежать наказания. Вряд ли за ним будут бегать по всему Гюрабаду. Суфьяни наклонился и отдал яблоко, а малыш посмотрел на него так удивленно, будто видел фрукт впервые. Свободной рукой он взял его под руку, намереваясь прогуляться по крыше. — Вот ведь скотина неблагодарная, обворовывает честных торговцев! Да чтоб тебя все запомнили, как худшего гюрабадского воришку! Суфьяни осенило. Вот как он должен был назваться на арене — Гюрабадским Вором! Пусть этот город запомнит его, как благодетеля, творящего справедливость под маской лицедея.