Любовь - волшебная страна, ведь только в ней бывает счастье...

В полях, под снегом и дождем, Мой милый друг, мой бедный друг, Тебя укрыл бы я плащом От зимних вьюг, От зимних вьюг. А если мука суждена Тебе судьбой, тебе судьбой, Готов я скорбь твою до дна Делить с тобой, Делить с тобой. Пускай сойду я в мрачный дол, Где ночь кругом, где тьма кругом, — Во тьме я солнце бы нашел С тобой вдвоем, С тобой вдвоем. И если б дали мне в удел Весь шар земной, весь шар земной, С каким бы счастьем я владел Тобой одной, тобой одной. (Роберт Бёрнс, перевод С.Маршака, муз. Т.Хренникова, исп.А.Градского) Когда они прибыли домой, Джорджиана сразу полетела наверх, к себе в спальню, оставив мужа внизу. Он бросился за ней, но наткнулся на глухо запертую дверь. Она услышала стук. — Открой, Джорджиана, нам надо поговорить. — Нет. — Не молчи, выскажи всё, что ты думаешь, и то, что он наговорил тебе. — О, совсем немного — всего лишь то, что Фиц нанял тебя для моей охраны, и наша связь, как и замужество, тоже входят в твой прейскурант. И знаешь, теперь в моих глазах он не выглядит таким уж мерзавцем. Во всяком случае, не большим, чем ты… — Открой сейчас же, Джорджиана. — Скажи, то, что он сказал, это правда? — Не совсем. — Значит, правда! — Нет, это ложь. Открой. — Я не верю тебе. — Я люблю тебя, Джорджиана! — Ты лжешь, меня нельзя любить, я некрасива. — Ты прекрасна! — Нет, ты лжец, ты был со мной только ради моих денег! — Нет! Нет! Нет! Она горько рыдала, сидя на полу своей комнаты, а он сидел на полу с другой стороны двери, скорчившись, как от мучительной боли. — Скажи, Питер — её голос звучал сдавленно от сдерживаемых рыданий — ведь это правда — Фицуильям нанял тебя, чтобы ты всюду следил за мной? — Сейчас я припоминаю тот вечер, не мог же ты оказаться случайно на том балконе? Это было бы слишком странное совпадение, ведь так? Питер несколько секунд молчал, потом ответил: — Мистер Дарси действительно попросил меня присмотреть за тобой, когда мы случайно столкнулись с ним в Сити. Он с самого начала не доверял Вильерсу. Но я не брал с него денег. Это была дружеская услуга. — Неважно, ты делал это из чувства долга, какая разница? Вы с ним обо всём договорились заранее, не правда ли? И о женитьбе тоже? Брат видел, что я не интересую никого, кроме охотников за приданым, а ты хотя бы ему обязан, он хорошо тебя знает, и поэтому выбрал тебя, как меньшее из зол. О, теперь я понимаю, почему тем утром он так спокойно пил чай, улыбаясь при этом, в то время, как я умирала от боли и стыда. — Нет, дорогая, зачем ты говоришь так?! Ты — прекраснейшая из женщин… Мы с ним никогда не договаривались заранее на счёт твоего замужества, я и мечтать не мог о тебе до того вечера, всё вышло случайно. — Ты сразу назвал меня своей невестой перед той толпой. Таких случайностей не бывает. — Это просто с языка сорвалось, я не смог сообразить быстро, как ещё объяснить им, что мы стоим рядом, как помочь тебе. Твоё платье… Прости меня, дорогая, но я уже тогда влюбился в тебя. Смотрел на тебя издалека, не мог подойти, заговорить… И мечтать не мог о тебе, но думал о тебе каждую минуту. — Я не верю тебе, не верю. Фицуильям просто заранее продал меня тебе, как продал бы партию пшеницы порядочному, с его точки зрения, покупателю, тому, кто его не обманет, как он думает. — Джорджиана, любимая, я сказал тебе правду. Всё, как есть. Поверь мне, дорогая. Прости меня, выйди ко мне! — Нет, я не могу. — Джорджиана сдавленно рыдала, пыталась подавить рыдания, но не могла. Одна ложь кругом, все вокруг неё только и делают, что лгут ей, и даже брат — а она так верила ему! И всему виной эти проклятые деньги. Лучше б она была нищей старой девой, но жила бы спокойно, не зная обмана, тогда ей никто не рвал бы сердце на части. — Я уеду, Питер. Поеду к тёте Алисии. Она примет меня. Не хочу никого из вас видеть. Фицуильям обманывал меня, ты… Я не нужна вам, вы все думаете лишь о деньгах, делах, прибыли, карьере. Ты отдал ему свой долг, спас Дарси от скандала, сам тоже получил то, что хотел. Мне теперь ничего не грозит — я не смогу больше опозорить его. Прощай. — Джорджиана, прошу… не покидай меня, любимая! Я твой муж, мы должны быть вместе! Она горько, почти с истерикой засмеялась в ответ. — Нет, Питер, уходи, пожалуйста! Уйди. Он просидел под её дверью больше трёх часов, но она перестала отвечать ему. Он не знал, что ему делать дальше, страшная усталость и черная безнадежность овладели им. Питер не заметил, как заснул, привалившись к стене. Наверное, она проскользнула мимо него, когда он провалился в глубокий сон. Уже светало. Он взглянул на часы — больше шести утра. Дверь в её комнату оказалась открыта, но её там не было. И никаких следов сборов в дорогу — разбросанных вещей. Он не успел еще познакомиться с ее гардеробом, не мог определить, что именно она взяла из одежды. Питер обошёл дом, но не нашёл её. Никто из слуг не мог сказать ему ничего вразумительного. Все они тупо проспали, как и он — несчастный болван! Неужели, она ночью осмелилась одна выйти из дома, просто остановила на дороге кэб и уехала? Не воспользовалась его экипажем, чтобы ни слуги, ни он не смогли остановить её. Он расспросил слуг, узнал от них адреса её знакомых, адрес тёти Алисии в Лондоне. Первым делом он бросился по этому адресу, но никто не подошёл к двери на его звонок. Он колотил в эту чертову дверь, пока из соседнего дома, стоявшего вплотную, не вышла заспанная служанка. — Сударь, зачем вы так громко стучите? Никого же нет. Они уехали. — Когда? — Утром, рано. Я как раз к молочнику пошла, еще верно и шести утра не было. Еще спросила у Кэти, куда это они собрались в такую рань? — И куда? — Они просили никому не говорить. — Я муж племянницы мисс Эдвардс, мистер Питер Лоуренс, мне нужно увидеть свою жену, она должна быть у тёти. — Вот вам наверно и просили ничего не рассказывать. Служанка подозрительно посмотрела на него исподлобья. Он достал из кармана кошелек, извлек оттуда золотую монету. Показал ей. Она оглянулась по сторонам, и смущённо отвела взгляд в сторону. Нет. Тогда он достал ещё две гинеи. Она некоторое время смотрела на деньги с выражением муки на лице, наконец произнесла: — Хорошо, мистер, я скажу вам, что знаю. Он протянул ей монеты. Она спрятала их в нагрудный кармашек фартука, предварительно бережно завернув в платочек. — В общем, они уехали в Бат, к знакомым. Так сказала Кэти — она горничная у мисс Эдвардс. На сколько, она не знает. Обычно мисс Эдвардс на целый месяц туда ездит, на воды — лечится. — Вы не знаете адреса знакомых? Она посмотрела удивлённо. Молча покачала головой. — Спасибо. Питер вернулся в дом мистера Дарси, собрал свои вещи. Никто из слуг тоже не знал адреса знакомых Джорджианы в Бате. Ему нужно бы ехать за адресами к мистеру и миссис Дарси, но как невыносимо стыдно делать это сейчас. Он решил немедленно отправиться в Бат, возможно ему самому удастся найти их, это не Лондон, раз в тридцать меньше. Он должен вернуть Джорджиану, объяснить ей всё, заставить её поверить ему… Но как это сделать, если всё выглядело так некрасиво? Как он мог оправдаться перед ней, если всё говорило, что он точно такой же охотник за приданым, как и остальные? Обстоятельства их знакомства, скорая свадьба, договор с мистером Дарси. Всё было против него. Он знал, что эта сказка не может продолжаться вечно, только не с ним. Это было слишком прекрасно, чтобы оказаться правдой. Он с самого начала не мог поверить своему счастью, понимал, что не достоин его. Ведь он полюбил её еще тогда — шесть лет назад, когда впервые увидел её ангельское лицо в доме у отца, когда услышал её игру. Она играла, и на её лице — юной девушки, еще девочки, в её огромных, чистых, как лесной ручей глазах, отражалось море эмоций. Она словно жила той музыкой, которую исполняла. Для него в этой девочке, в памяти о ней, воплотилось всё самое чудесное, сокровенное — воспоминания об уютной мирной жизни, теплом родном доме, об отце, для которого они тогда устроили праздник — последний его день рожденья, перед уходом. Нет, он в ту пору и помыслить не мог о ней, как о своей возможной невесте, и даже как о будущей прекрасной женщине. В те времена ему и в голову не могло прийти такое. Она была для него скорее бесплотным ангелом, освещавшим путь. Он бережно сохранил ее нежный образ в памяти, вместе с дорогими воспоминаниями юности, детства — где-то среди сказок о Санта Клаусе, воспоминаний о рождественских каникулах, проведенных дома, с любимыми родными. Она была дочкой старого мистера Дарси, сестрой нового хозяина Пемберли — это значило, что между ними лежит непреодолимая пропасть. Ведь они были бедняками — старый священник и его четверо детей. Им с детства пришлось узнать, что такое тяжелый труд, безденежье, страх завтрашнего дня. У них не было никаких перспектив. Даже на приличное образование не хватало денег. Отец многому научил их сам, но поступить в университет им не светило. Они с братом закончили только хорошую школу для мальчиков, которую им оплатил мистер Дарси. Девочки учились дома, у отца, обшивали всю семью, работали в огороде и по хозяйству. А они с Хью должны были думать, как им заработать на жизнь. Младший мистер Дарси отдал Хьюберту место в приходе после смерти отца, а ему предложил патент младшего офицера. Он даже дал неплохое приданое его сёстрам. Одна из них — Сара вышла замуж, другая — Анна осталась жить в семье старшего брата. Получилось так, что все они оказались кругом обязаны мистеру Фицуильяму Дарси, и хотя он ни разу не напомнил им об этом, оба брата ощущали себя его должниками. Он пошёл в армию, во флот. И сразу попал в самое пекло — они воевали тогда с французами по всему свету, вели бои за африканские, индийские и вест-индийские колонии. Несколько раз он оказывался на грани жизни и смерти, только изначально крепкий организм спасал его. Позже, через несколько лет, отлично зарекомендовав себя в регулярной армии, став капитаном, он перешел под начало Британской Ост-индийской компании, и стал сражаться уже за её интересы. Во время службы там, ему и удалось приобрести некоторое состояние, сначала скромное, но ему повезло, по совету мудрого командира, удачно вложить эти деньги в акции прибыльных предприятий. В результате через пару лет его состояние выросло в несколько раз. Теперь он мог выйти в отставку, больше не рисковать жизнью, спокойно поселиться где-нибудь в глуши, став респектабельным владельцем поместья — раньте, сдающим свою землю в аренду. Он знал, как ему повезло. Большая часть из тех, с кем он начинал воевать, погибли. Им обещали большие деньги, почести и славу, а получили они лишь чугунный крест на могилу. Они воевали во славу Англии, за её интересы. Конечно же, их называли героями, награждали почестями. Но он понимал уже тогда, что это значит — тысячи и тысячи несчастных бедняков терпели лишения, болезни, умирали мучительной смертью от осколков, пуль и эпидемий, ради таких вот мерзких хлыщей, как Вильерс — наследный виконт Линдси. Кучка изнеженных, развращённых негодяев купалась в золоте, придавалась всевозможным порокам — разврату, пьянству, блуду, держа в повиновении и в страхе всю страну, а по сути — весь мир. Питер стал в армии реалистом, он понимал, что зло — неизбежность, и другого способа жизни у общества просто нет. Миллионы людей — хороших и плохих, умных и дураков, сами собой собирались в более или менее разумную систему — пирамиду, так или иначе помогая друг другу выжить. Одни убирали урожай, другие пекли пироги, третьи торговали, четвертые делали ткани или одежду, пятые — отнимали все эти блага у остальных, потом делили на всех, большую часть оставляя себе. Такова жизнь. Он не считал, что его ремесло — война — такое уж нужное дело, но туда его забросила судьба. И он вполне освоил это ремесо — приобрел быстроту реакции, силу, ловкость, сноровку, знания морского дела, научился командовать людьми. Нет, он не питал никаких иллюзий, видел ясно, с самого начала, что война — страшное, отвратительное действо, узаконенное убийство невинных людей, противное Богу и совести. Он, как наверное и другие его товарищи по несчастью, ощущал себя почти бесплотным духом, которому не дано нормального человеческого счастья, он недостоин его. За время службы он привык так думать о себе. То, что нормально для обычного фермера — жениться на милой девушке, любить её, воспитывать своих детей, не думать о том, что может быть завтра ты погибнешь, на следующий день тебя уже не станет на свете — все эти — такие обычные для большинства людей вещи, ему они недоступны. Они слишком хороши для него. А его дело — ждать смерти и быть готовым к ней — каждый час, каждый день. Любовь для него — недостижимая мечта, а потому — под запретом. Всё, что он может получить вместо любви — услуги случайной куртизанки — эрзац, фальшивку, не доставляющую никакой радости, а лишь немного успокаивающую зов плоти. Он, как никто другой, ценил это счастье — любить женщину, иметь семью — жену и детей, видеть их каждый день, наслаждаться их любовью и дарить им свою. Они тогда случайно встретились с мистером Дарси осенью в деловой части Лондона — Питер как раз зашёл к нотариусу, ведущему земельные дела в Дербишире. Когда мистер Дарси после обмена приветствиями, узнав, что Питер планировал оставаться в Лондоне всю зиму, попросил его об услуге — присмотреть немного за своей сестрой Джорджианой, то первым его побуждением было отказаться. Видимо, что-то такое нехорошее отразилось на его лице, потому что мистер Дарси сразу погрустнел и извинился за свою навязчивость. Питеру стало стыдно. В конце концов, их семья, тем или иным способом, но получила именно из рук мистера Дарси почти все доходы, что имела сегодня. Причем, абсолютно безвозмездно! И Питер знал, что тоже был кое-чем обязан ему — хоть и заплатил несколькими литрами крови за его благодеяние. — Подождите, мистер Дарси, я согласен. Так он стал её негласным охранником и почти два месяца проработал на этой, не слишком почетной должности. Мистер Дарси с самого начала объяснил ему причины своей неприязни к Томасу Вильерсу, и в первые же дни Питер убедился в справедливости опасений патрона. Дарси давал ему расписание вечеров, на которые приглашали Джорджиану, и почти всегда Питер приходил туда следом за ней или заранее. Мистер Дарси представил его там всем своим знакомым и родственникам, за исключением, разумеется, своей сестры. Так Питер, благодаря активному содействию патрона, стал буквально своим человеком на светских вечеринках и вошел в круг состоятельных господ, успел приобрести там некоторые полезные знакомства. Большую часть времени он отирался у карточных столов, заранее заняв удобную позицию, чтобы держать под контролем перемещения Джоржианы. Сам Питер играл по маленькой, только в игры вроде виста — там, где мало что зависело от везенья, и мухлевать было намного трудней — пятый туз в колоде сразу вычислялся. А он всегда был трезв, обладал довольно острым умом, хорошей памятью, никогда не шел на риск, поэтому, между делом, за первый же месяц «службы» ему удалось заработать, вистуя, около двух тысяч фунтов. Для большинства высокопоставленных игроков потеря сотни другой фунтов была незначащей мелочью. Они следующим утром просыпались, уже позабыв о ней. Он не раз задумывался о том, с какой легкостью огромные для обычного человека деньги переходят из одного кармана в другой. Фермеру, кузнецу, или даже лавочнику, деревенскому священнику, капитану корабля пришлось бы не один год работать, чтобы получить сумму, которую он, не напрягаясь, выиграл за несколько недель. Позже, довольно долго наблюдая, как одни проигрывают целые состояния другим, он пришел к выводу, что пожалуй, карточные игры восстанавливают некоторую справедливость: люди, слишком легко получившие богатство, также легко его и теряют здесь, за карточным столом. Деньги рано или поздно уходят к тому, кто сумеет ими лучше распорядиться. Чаще он не играл, а лишь делал вид, что с интересом следит за ходом игры, на самом же деле, из дальнего угла зала внимательно наблюдая за своей подопечной. Джорджиана превратилась в восхитительную девушку. Она выросла, её грудь и бедра заметно округлились, приобрели плавные, соблазнительные очертания. Хотя она оставалась удивительно хрупкой и стройной, чем выделялась среди своих одногодок. В те времена в моде были пухленькие формы, полные груди, выпирающие из корсета. Джорджиану отличал от других и её взгляд — он остался таким же чистым, как хрустальный родник, каким он был у неё в детстве. Чистым и беззащитным. Питер не видел подобного выражения лица ни у кого здесь — ни у юных девушек — богатых наследниц, ни у молодых людей — охотников за наследницами, ни тем более, у опытных дам и джентльменов. С этого лица следовало бы писать иконы, думал он, глядя на неё издалека, только в таком качестве её неземную красоту смогла бы оценить местная публика. А здесь, среди хитрых, хищных физиономий, она казалась беззащитной ланью среди волков. В первую же минуту, как он встретил мисс Дарси здесь, у него появилось странное чувство — ноющая боль и трепет в груди, который он не мог унять, пока видел её. Дело, за которое Питер взялся поначалу с неохотой, постепенно всерьёз увлекло его. Произошло это по очень простой причине — он возненавидел её ухажера — этого подлеца Вильерса. Ошиваясь среди игроков, шулеров и прочего великосветского сброда, он быстро узнал про Вильерса много интересного. Например то, что Том не только проматывает, покупая женщин и вино, но и регулярно проигрывает в карты всё своё немаленькое содержание, а сейчас крупно задолжал хозяину одного игорного дома — бывшему шулеру, а ныне респектабельному капиталисту, владельцу нескольких прибыльных предприятий. Узнал он и про любовные победы этого ублюдка. Том совратил уже несколько невинных девиц. Мистер Дарси оказывается, был уже в курсе похождений наследника виконта, к тому моменту, как Питер доложил ему обо всём, что узнал. Непонятно было, почему Дарси сразу не рассказал обо всём сестре. Он лишь попросил Питера удвоить внимание к нему. Но Питер всё равно опоздал. Он должен был подойти туда минуты на две пораньше, задержал один навязчивый знакомый. Почти бегом он примчался к балкону, заглянул за дверь и увидел, что этот мерзавец собирается сделать. Господи, да ещё минута, и стало бы поздно. Ему хотелось убить паразита на месте, но нужно было до последнего делать вид, что он тут просто случайный свидетель. Руку он Вильерсу всё же вывихнул. Потом он сказал им первое, что пришло на ум — а что еще ему могло прийти в голову, когда он часами смотрел на её неземное, ангельское лицо, скажите на милость? Он всего лишь озвучил этой полупьяной великосветской компании свои мечты, которые лелеял где-то в глубине сердца, и в которых не смел признаться даже самому себе. Он и мечтать не смел о ней, но всё же, назло здравому смыслу — мечтал. Она — Джорджиана стала его заветной, несбыточной мечтой в последние недели. Когда они поздно вечером обсуждали детали произошедшего, он всё-таки спросил у мистера Дарси, почему тот не рассказал Джорджиане всю правду о Вильерсе раньше. А тот в ответ грустно пожал плечами и ответил, что страшно жалеет об этом, но до сегодняшнего дня был уверен, что Вильерс сам откажется от планов женитьбы на ней, как только узнает, что по условию завещания их родителей, приданое — к этому моменту около сорока тысяч фунтов, не могло стать собственностью её мужа, а оставалось на счете Джорджианы в полной сохранности, могли использоваться только проценты с него. Все деньги она имела право завещать своим детям. Кроме того, до достижения ею двадцати пяти лет, даже процентами мог распоряжаться лишь мистер Фицуильям Дарси, назначенный по завещанию её опекуном до этого возраста. Мистер Дарси думал, что сейчас девочке не хватает внимания симпатичных молодых людей, надеялся, что может быть за следующие полгода она наиграется в любовь, немного научится жизни, поймет наконец, что из себя представляют такие, как Вильерс, успокоится, поумнеет, получит заодно полезную прививку на будущее. Он рассчитывал также на то, что Вильерс не доведет дело до скандала, ведь до поры до времени это было совсем не в его интересах — если бы ситуация развивалась, как предполагал мистер Дарси. Но что-то пошло не так. Джорджиана неожиданно отказала Тому, и тот от отчаянья пошел ва-банк, с главных козырей — решил обесчестить её. Видимо, девочка откуда-то узнала, что из себя представляет этот негодяй, но недооценила его опасность. Питер смущался, даже покраснел под слоем загара, когда рассказывал ему о своей внезапной выдумке: выдать Джорджиану за свою невесту. Он чувствовал на себе его пристальный взгляд. Мистер Дарси некоторое время молчал, Питер окончательно смутился, ожидая самого худшего, потом Дарси снова внимательно посмотрел ему в глаза, и наконец произнес: — А не такая плохая идея, если подумать. Питер не знал, что сказать в ответ. Мистер Дарси подумал ещё немного и спросил: — Значит, вы согласны? Вас устраивают условия завещания? — В каком смысле? — Вы согласны жениться на Джорджиане, мистер Лоуренс, чтобы спасти её от скандала? Питер знал, что краска почти не видна сквозь тёмный слой загара, навсегда оставшегося на его лице после нескольких лет хождения по южным морям, в этот момент он мучительно покраснел, его сердце забилось в груди, как молот на наковальне. Ему на блюдечке преподносили сейчас то, о чём ещё пару часов назад он и мечтать не смел. — Да. — ответил он охрипшим от волнения голосом. Когда мистер Дарси предложил ему обсудить условия брачного договора, Питер сразу предложил внести пункт о том, чтобы лишь Джорджиана лично имела право распоряжаться процентами от своего капитала. Мистер Дарси удовлетворённо хмыкнул и согласился. Питер стремился очистить свою совесть — хотя бы в глазах мистера Дарси он не хотел выглядеть охотником за её приданым. Он видел Джорджиану всего несколько раз перед венчанием, и боялся даже заговаривать с ней. А она наверняка не хотела с ним говорить. Он читал холодное презрение в её глазах, и оно было для него страшнее всего на свете. Его совесть была нечиста, он чувствовал себя виноватым перед ней, ведь он сам, вольно или невольно, спровоцировал этот брак. Тем более, как бы правдоподобно не выглядели его объяснения со стороны, но сам-то он прекрасно знал, что страстно, до боли желал такого исхода. И вот он стоит в церкви, его бедное сердце бьётся, как дикая птица в клетке. Он видит невесту, идущую к нему под руку с мистером Дарси. Тот чуть заметно улыбается, а она серьёзна, даже мрачна, идёт, опустив глаза. Он поймал её взгляд только во время обмена кольцами, ему вдруг показалось, что в глазах у неё мелькнул испуг. Неужели она боится его? Нет, он не допустит, чтобы хоть волос с её головы упал, он должен сделать всё, чтобы отныне каждый день она смеялась, и ни одна слезинка больше не упала с её ресниц. В карете Питера даже рассмешил её замогильный тон, обречённость приговорённого к смертной казни в выражении лица, чёрный юмор висельника, стоящего перед эшафотом. Она всерьёз готовилась к самому худшему, отдавая себя в лапы ему — бессовестному охотнику за приданым — очередному, в очереди таких же мерзавцев, коим несть числа на её пути… Господи, как же он хотел сейчас расцеловать её, защекотать, заставить смеяться, но боялся вспугнуть ненароком каким-нибудь неосторожным движением или словом. Она считает, что он женился на ней ради её денег. Прекрасно, пусть почувствует себя в безопасности рядом с ним. Ему же не нужно ничего, кроме её приданого, он уже получил его, как она думает, значит теперь она свободна и может делать всё, что захочет — он не должен ей препятствовать, куда бы она не пожелала поехать, чем бы не пожелала заняться. Слава Богу, денег на любые её причуды у него хватит — кроме дохода от поместья, у него был примерно такой же по размеру капитал, вложенный в ценные бумаги, и приносящий сейчас даже больший доход. А потом ему пришлось столкнуться с неожиданным испытанием своей силы воли: Джорджиана заснула полураздетая в своей спальне. Он увидел её спящей на кровати, лицом вниз, с наполовину расшнурованным корсетом. Когда он подошёл ближе, то понял, в чём заключалась проблема: крепко затянутый узел сзади, который ей не удалось развязать. Он развязал узел, снял с неё корсет, потом через ноги стянул юбки. Она осталась в одной тонкой нательной сорочке, под которой угадывались соблазнительные изгибы стройного тела. Бог мой, она его жена, и принадлежит ему по всем законам, как же он хотел сейчас прикоснуться к ней, лечь рядом, обнять, сделать её своей в их первую брачную ночь! Он отвернулся, чтобы отвлечься от запретных мыслей, заметил в ногах кровати чемодан, подошел к нему, нашел там широкую ночную сорочку из толстой фланели. Кое-как натянул на неё. Джорджиана не проснулась во время этих манипуляций. Спала сном младенца. А вот ему сегодня точно будет не до сна — он с ума сходил, думая о ней. Хорошо, что открыв дверь в ванную, она увидела лишь его спину, иначе верно бы испугалась, обнаружив, что с ним творилось в тот момент. Теперь ему надо привыкать жить так — в состоянии непрерывного возбуждения, и надо найти способ снимать напряжение плоти, иначе он сойдёт с ума, находясь постоянно с ней рядом, и не имея возможности к ней прикоснуться. Сейчас, когда они с ней остались фактически одни в доме, и она была так близко, в нём проснулся какой-то дикий животный инстинкт, который не слушал голос разума, а просто говорил: Моё! Хочу! Этот инстинкт знал точно, что его желание осуществимо, он не слушал оправдания разума, почему нельзя. Раз я хочу, а объект желания так близко, то значит — можно и нужно! Утром привезли наконец рояль, и вечером, после обеда он пригласил её в гостиную. Джорджиана сразу села за инструмент, начала играть, не заглядывая в ноты, импровизируя, по памяти, какую-то чистую, очень знакомую, потрясающей красоты мелодию. Он так и застыл у двери. Сейчас, глядя на неё, и одновременно имея возможность слышать эти неземные звуки, будто льющиеся с неба, он испытывал чистое блаженство. У неё на лице появилось то же чудесное выражение, какое он видел тогда — шесть лет назад. Если бы она была чуть более искушенной, то верно заметила бы, как он возбуждён, что она сейчас делает с ним своей музыкой. Но она, поглощённая игрой, ничего не замечала вокруг, и он, пользуясь этой отрешенностью, мог безнаказанно любоваться её прелестным лицом. Минуты неземного блаженства пробегали слишком быстро. Он целовал ей руки на прощанье. Это был безопасный способ дотронуться до неё и не испугать при этом. Но теперь он начал бояться самого себя, своего дикого двойника, готового в любой момент наброситься на неё и сотворить с ней такие вещи, о которых благовоспитанным девушкам даже знать не полагалось. Тот случай, когда он застал её в ванной в полупрозрачной сорочке, стал последней каплей. Его животное начало взбунтовалось в нём. Он готов был наброситься на неё прямо там, сорвать с неё эту тряпочку, припасть губами к темным вишенкам сосков, которые, он заметил, виднелись через тонкий батист. И когда она сама поцеловала его, он не выдержал. Это было выше его сил терпеть дальше. Он готов был на коленях молить её снизойти до него, ответить на его страсть. Он почувствовал её отклик, когда целовал — она тоже хотела его, пусть и не понимала пока, чего именно хочет. Сейчас он не верил своей удаче, или может быть он должен был решиться поцеловать её раньше, и тогда не пришлось бы ему мучаться столько времени от дикого неудовлетворенного желания. И вот она стоит перед ним в его спальне, послушно позволяет раздевать себя, ласкать, целовать своё прекрасное нежное тело в таких местах, о которых он раньше и помыслить не мог. Он боится спугнуть её своим напором, сдерживает изо всех сил возбуждение, бьющее через край, готовое взорвать его изнутри. Он тает, плавится, теряет рассудок. Если он не войдёт в неё прямо сейчас, то точно потеряет его. Её чистые, беззащитные, такие родные глаза, сейчас они смотрят на него по другому — не холодно, а нежно, они затуманились от желания, она открылась ему, доверилась, и он хочет её, так хочет, что не в силах больше сдержаться. И вот наконец она лежит перед ним, истомленная, разбуженная его ласками, готовая принять его — влажная и мягкая. Он входит в этот райский сад, и тут же слышит её болезненный стон. Он должен выйти, и он делает это страшным усилием воли. Она лежит рядом, и это страшная пытка: целовать её прелестные груди, ощущать в своих руках её шелковую кожу, но не иметь возможности войти в райский сад. Этот же дикий инстинкт говорит: хочу! , и он подчиняется ему, отдает бразды управления своим телом. Он словно в тумане: входит в неё, и тут почти сразу волна теплых, сладких судорог накрывает его, он мощно излился в неё, теперь и умереть не страшно, а его дикий животный двойник сразу успокаивается — он выполнил предназначение — влил в неё своё семя. Утро, он открывает глаза и видит её рядом. Сон или явь, он так и не понимает до конца, пока не дотронулся. Как она прекрасна сегодня, как светится её бархатная белая кожа, как сияют глаза, теперь он видит в них отражение своего счастья. Они любят друг друга и она тоже наслаждается им, он ощущает её восторг и сам возносится на небеса от этого сказочного ощущения. Если бы только всё оказалось правдой — явью, а не волшебным сном! Он никак не мог поверить своему невероятному счастью, и оказался прав. Все рухнуло в один миг, как карточный домик. Она не слушала его, не слышала его признаний в любви, не верила ему, но сразу поверила гнусным росказням Вильерса. Она ушла от него, он остался один, потерявший смысл жизни, потерявший свою хрустальную мечту. Питер выехал в Бат тем же утром, надеясь догнать их по дороге, но ему не повезло: как он не гнал, настигнуть их экипаж не смог. Он даже засомневался, точно ли они туда отправились. Останавливался в каждой придорожной гостинице и спрашивал про них, но никто ничего не слышал. На следующий день он был уже там, и сразу поехал по местным отелям, но не нашел их следов. Ему оставалось только остановиться в одном из них на несколько дней, осматривать город, наблюдать и ждать, когда ситуация прояснится. По крайней мере, Джорджиана должна быть не одна, а с тетушкой — это немного успокаивало его. Но ведь она ушла из дома ночью, одна, почти без денег, с одним небольшим саквояжем! Как он мог проспать, идиот! Муж, потерявший свою жену, — что может быть глупей. Молодая жена сбежала от мужа — тирана, подлеца и негодяя! Девочка — юная, кроткая, чистая. Ведь она и мухи не обидит, но почему же его она мучала и пытала сейчас раскаленным железом? Неужели он настолько страшный грешник, что недостоин рая, который она могла бы ему дать? Он сейчас ощущал себя этим несчастным — изведавшим небесного блаженства и в один миг потерявшим его, — тем, кого выгнали из райских кущ и погрузили в пучину ада. Они так и не появились в Бате. По крайней мере, ни в крытой галерее, ни у источников, ни в городском парке он их не видел. Питер начал подозревать, что служанка пустила его по ложному следу. Возможно, они с тетей отправились куда-то ещё, а Бат — выдумка для отвлечения внимания. Он должен её найти. Наверное придётся сообщить обо всём мистеру Дарси, как бы не было стыдно ему это сделать.