Четвёртый закон притяжения

Мой мозг двадцать пять на восемь Думает о тебе Не маме, не папе, не брату Нет места в голове. ARKUSHA — Френдзона

      «Школа — лучшее место на Земле, ничего нет лучше неё», — непременно скажут заядлые отличники с улыбками (кто-то с искренними, а кто-то как из-под палки, натянув так, что кожа губ вот-вот порвётся), гордо демонстрируя каждому идеальную посещаемость учебного заведения без единого пропуска даже по уважительной и одни пятёрки по предметам в аккуратно заполненном дневнике без помарок и следов чернильных пятен на белоснежных, как только произведённых, страницах.       «Не слушайте никого из них, потому что вам нагло пиздят, — скажут двоечники и склонятся ближе к уху, чтобы, не дай господь, ни один из повёрнутых «маньяков» — тех самых классических отличников, составляющих отдельное звено от всех, сливающих всю информацию учителям и классному руководителю, не считая адекватных и понимающих в этом плане ребят, — не услышал обсценную лексику, за которую тоже можно получить от взрослых и простоять на ковре завуча половину уроков, выслушать нравоучения и быть отпущенным домой с подпорченным настроением. — От нагрузки с элективами и большей половины предметов, которые вряд ли пригодятся в будущем, всех клонет в сон, ну или застрелить тянет того, кто придумал выпускные экзамены в одиннадцатом классе. Голова же совсем другим занята, там ветер и никаких знаний, о чём говорит мой дневник с замечаниями на полях и оценками, которые, давайте признаем, не являются показателем знаний. Только попробуйте это вбить в головы тех, кто топит за обратное в этой помойке и перекрывает кислород выбравшим быть счастливыми ученикам без этой вашей геометрии и физики».       Средние же по успеваемости и посещаемости пожмут плечами, мол, какая кому разница, что они думают, если всё уже закончится через несколько месяцев. Они пролетят быстрее, чем успеешь это понять, погрузившись в суету последних учебных месяцев, состоящих из подготовки к Единому госэкзамену. Всё, что могло, для самого себя, сделано, готово, необходимое для будущей взрослой жизни во внимание принято, а лишняя маята не стоит того, чтобы цепляться к ней так сильно, чтобы кровь из носа, но сделано было обязательно, иначе родителей в школу и на доску позора фамилию будущего выпускника.       Третий вариант — золотые люди, на самом деле. Их не волнует ни противостояния двоечников и отличников, ни двоечников с двоечниками, в очередной раз забившими кому-то из параллели стрелку с громким: «Если ты меня уважаешь, значит приползёшь как миленький», ни колгота вокруг самого важного экзамена, которым впечатлительные учителя привыкли пугать не менее впечатлительных учеников, кому не всё равно на итоговое количество баллов по обязательным для сдачи предметам.       Кому-то проще пройти минимальный балльный порог и попасть в категорию поступивших на коммерцию высшего или среднего учебного заведения, чем трепать себе нервы, поглощая энергетики как не в себя и по ночам, которые можно потратить на здоровый сон, зубрить то, что не выучено за годы обучения.       Однако, глупо отдавать всего себя учёбе только ради чьего-то одобрения и похвалы учителей, родителей, забивая на здоровье, чтобы прыгнуть выше головы и доказать всем и каждому, какой ты на самом деле умный.       Глупо потом смотреть на красный аттестат, обычную картонку, с которой не везде берут даже после дальнейшей учёбы, переводить взгляд в зеркало и с самого себя ужасаться, видя под глазами с лопнувшими капиллярами от недосыпа тёмные круги размером с рисовые поля Китая, хвататься за ноющую от мигрени голову, откуда половина так тщательно вносимых знаний выветрилась сразу после экзамена, словно и не было её там никого.       Ничего из этого не стоит упоминания, если на собственное счастье не положен огромный болт, а знания, действительно, должны поглощаться по мере их поступления, а не весь курс за ночь, как это удаётся непостижимым образом одному из выпускников одиннадцатого «Б», про кого почти заснувший на физике Авантюрин может рассказать всё, упомянув про тяжёлую руку с подкаченными мышцами, под которую лучше лишний раз не соваться, чтобы не получить по лицу «Преступлением и наказанием» любимого Достоевского.       Плавали, знаем, каково быть избитым местным отличником и впридачу одноклассником книгой сначала за попытку ради прикола отвлечь от повторения пройденного материала во время обеденного перерыва, а потом уже за дело — за шлепок ладонью по заднице. Чертовски упругой и сочной, какую грех не мять ладонями, покрывая поцелуями загоревшую кожу, где оставленные следы пальцев будут казаться самой правильной на свете вещью.       Если Веритас Рацио, один из гениальных учеников одиннадцатого «Б», позволит Авантюрину, не отличающемуся особыми талантами, кроме игры на гитаре на каждом школьном концерте и глубокой тяге к классической литературе, становясь призёром и победителем олимпиад, — любые поползновения в свою дохрена важную сторону, и при этом не пошлёт его в пешее эротическое турне.       И как бы не просился за помощью в физике и геометрии (итоговые контрольные не спишешь в отличие от обычных) под смешки лучших друзей, знающих причину подобных выкрутасов в сторону непрошибаемого парня, Авантюрин понимает для самого себя: не сдастся. Пусть хоть получит сотню ударов сразу всеми томами «Войны и мира» и заработает сотрясение мозга, но сделает всё для того, чтобы наладить контакты с Рацио, кто не воспринимает блондина как равного себе и испытывает, кажется, неприязнь, раньше взаимную, сейчас сменившуюся на диаметрально противоположную.       Вряд ли ему понравится тот, кто любит спать на задней парте в классе алгебры и геометрии или физики, считая себя круглым гуманитарием, чьи мозги не созданы для точных наук, курить за школой во время перемен или после уроков, игнорируя будущие проблемы с лёгкими и жалобы от палящих учителей родителям, кому нет до сына-раздолбая никакого дела — пообещают поговорить о плохом поведении, а сами забудут через несколько минут, что их куда-то вызывали и ради кого пришлось мчаться с работы, она-то гораздо важнее ребёнка.       — Родителей не выбирают, но я бы на твоём месте послала их после выпуска, чтобы не трепать нервы лишний раз, — Топаз прямолинейна и в своих убеждениях, как паровоз, прёт напролом и не прочь обматерить их так, что прошлые поколения перевернутся в гробу.       Отношения Авантюрина с родителями вызывают тихий ужас у человека, незнакомого с нелюбящими родителями, ведь с неё самой до сих пор сдувают пылинки и относятся как к принцессе, достойной самого лучшего: друзей, молодого человека, высшего учебного заведения. Однако с мнением дочери хотя бы считаются и прислушиваются, не напирая с попытками отговорить поступать на экономиста, когда надеялись видеть Топаз учителем младших классов; дружить с раздолбаями со времён яслей, один из которых в итоге стал её парнем, и Авантюрин дико рад, что подруга в средней школе не влюбилась в него, предпочитающего «неправильную» любовь к парням, желательно на несколько месяцев или даже лет старше, на девушек смотревшего как на друзей и готового в случае чего помочь им за просто так, не требуя взамен по-тихому отсосать в подсобке среди ведёр и тряпок.       В подростковом периоде парни не прочь обсудить женскую грудь (чем больше, тем лучше), лицо и фигуру в целом, предпочитая глянцевых красоток без мозгов — оболочка необходимая имеется, всем пунктам в голове соответствующая, а содержимое внутреннего мира, душа, не вызывает интереса. Авантюрину до этого никакого дела, ибо кажется до сих пор мерзким: воспринимать человека, тем более девушку, кто гораздо слабее тебя, как кусок мяса, отчего до сих пор разгребает последствия в виде стрелок за школой от тех, кому в своё время дорогу перешёл своими высказываниями. А те и рады в углу зажать и перекрыть кислород, для этого даже повод не нужен — одиннадцатиклассник точно не станет докладывать директору. И дело не в страхе не доучиться из-за «внезапных» переломов конечностей, прослыв «стукачом», а в железных принципах, один из которых твердит улыбаться этому жестокому миру, умеющему иметь без смазки во все щели, и ни при каких обстоятельствах не говорить никому о своих слабостях и проблемах. До них всё равно нет никому дела, всем плевать, что случилось или может случиться, ведь зациклены люди чаще всего на самих себе, а Топаз и Келуса нагружать, влезая в счастливый мирок из флюидов и хруста сахара на зубах из-за приторности проявлений любви друг к другу, — это последняя вещь, какую Авантюрин сделает, даже если к виску приложат дуло пистолета.       Но кое-что не учтено в идеальной масочной системе. Никаких мыслей о том, что чувства к собственному однокласснику, с которым ничего не светит, станут самой главной слабостью, рушащей внутренние барьеры, заставят дымить сильнее, задыхаться во флёре никотина, не обращая внимания ни на пронзающих бензопилой взглядов тех самых идиотов с параллели, выжидающих удобного момента, ни на дотлевшую до конца сигарету, отчего приходится тянуть горький фильтр, ни на то, что через несколько секунд придётся забыть и о курении, и об упавшей на землю зажигалке от неожиданности, с которой тело прижимают к кирпичной кладке импровизированной курилки, а горло сдавливают грубые мозолистые пальцы.       Кислород в очередной раз перекрыт, вся выдержка летит псу под хвост, а перед глазами вот-вот застелится пелена с яркими точками под веками. Так всегда. Одиннадцатый «В», считающийся коррекционным классом, куда отправляют учеников за неправомерное поведение, никогда не отличается благоразумием и не упустит возможность помахать кулаками лишний раз. Причём без разницы, кто перед ними, какой силовой категории и статуса, под раздачу попадают автоматически все, кто так или иначе перейдёт дорогу.       А у Авантюрина особый талант попадать в неприятности и переходить дорогу не тем людям. Келус бы пошутил как-нибудь на эту тему, но друзей рядом нет сейчас, ибо литература не вызывает восторга, а за Топаз какое-то желание своему парню осталось, вот поэтому одному приходится разгребать последствия и стараться всеми силами сделать так, чтобы не задушили: вцепиться в руку и со всей имеющейся силы сопротивляться, ощущая срывающиеся из чуть приоткрытого рта хрипы и саднящее передавленное горло.       — Ну что, педик, вот мы и снова встретились, — от презрительной насмешки спирает дыхание, а поступающая постепенно паника вот-вот размажет по асфальту, заставит смотреть на далёкие точки простреленных звёзд и задыхаться от чёртовой неправильности происходящего. — Что ж ты без своей свиты сегодня? Бросили тебя, ненормального такого, да, ведь ты заслуживаешь только этого.       — Какого чёрта вы творите в этот раз? — хриплый голос лучше не делает, смелость не возвращает, наоборот — злит и сжимает хватку на шее сильнее. — Мы могли бы разойтись на хорошей ноте перед выпускным…       — Ты ещё более наивный и сладкий мальчик, чем мы думали. Сколько стоят твои услуги?       — Вам столько не заработать.       Громкий смех оглушает всего на несколько секунд, этого хватает для того, чтобы застыть каменным изваянием, но при этом продолжать упираться в широкое запястье.       Ублюдки. Какие же ублюдки, так ещё и гомофобы, считающие себя выше тех, кому хочется любить, кого желает душа и требует отбивающее в ритме тахикардии чечётку сердце. Неизвестно, откуда слухи пошли, в их стране за такое можно отхватить запросто, потому лучше не распространяться о том, кого на самом деле желаешь впустить во внутренний мирок и жить счастливо, а не закрыть себя в клетке с нелюбимым человеком, потому что так для общества «правильно».       Правильнее всего любить тех, кто заслуживает твоей любви, несмотря на пол, гендер и возраст (в пределах разумного, естественно), кто готов любить также в ответ и дарить ласку, которой всегда не хватает. Не поддаваться мнению большинства и не слушать считающих иначе окружающих, не видящих порой в своём глазу бревно, зато способных разглядеть соринку в чужих омутах и устроить скандал на ровном месте, мол, я правильнее и лучше, а ты всё не так делаешь.       Гнать из своей жизни таких людей надо, но что поделаешь, когда нарываешься всегда только на таких, кто не даёт проходу и делает так, чтобы синяки оставались не только на закрытой одеждой коже, но и глубоко в сердце, шитым белыми нитками.       Потому что задевает сильнее, чем должно, как бы не утверждал обратное в первую очередь самому себе, стараясь вбить в голову не обращать внимания на проблемы, не воспринимать обидные слова и издёвки всерьёз. Но даже так не получается убедить себя оставаться сильным, когда очередной удар кулаком сотрясает воздух и обрушивается прямо под дых, окончательно заставляя согнуться, что большая ошибка: в нос кулак — что-то новенькое и из разряда вон для тех, кто привык не оставлять следов и всегда бить туда, где не увидит никто, кроме самой жертвы.       Сегодня, видимо, какой-то особый день и отсутствие хорошего настроения у зачинщиков драки.       Не иначе, ведь дышать трудно как никогда, из разбитого носа сочится кровь прямиком на некогда белую рубашку, не заправленную в джинсы, тоже не отличающиеся хорошим состоянием, отчего Авантюрина пробирает на нервный смех, сжимающий внутренности ядовитой горечью.       Да, больной на голову, до мозга костей принципиальный и от этого страдающий. Да, педик, и ничего с этим никто не сделает, даже забившие на сына родители, отдающие себя работе, а не семейному очагу. Да, неуч и бездарь, хоть что говорите и проклинайте всеми возможными способами, лучше никому от этого не станет, Авантюрин за ночь не превратится в отличника и идеального сына-натурала, поджидающего у ворот не одноклассника, провожаемого прямо до дома, ибо по соседству живут, а какую-нибудь девчонку.       Как же мерзко от подобных мыслей. Невыносимо в двойном эквиваленте ощущать себя раздавленным бетонной плитой и тяжёлыми ботинками, под которыми начинает гореть сильнее, а кожа в местах соприкосновения с подошвой — лопаться под тяжестью.       Но в какой-то момент, когда перед глазами буквально проносится вся жизнь, полная и яркими, и болезненными уж слишком событиями, когда думаешь, что всё бесполезно и можно похоронить себя заживо под гнётом неконтролируемого ужаса, вызванного болевым шоком и паникой, приходит неожиданное спасение.       Кажется, это действительно глюки от слишком сильного удара, несётся в голове, убрав от которой с трудом руки во избежание серьёзных повреждений, Авантюрину чудится то, что обычно приходит только на пьяную голову, лишь изредка — на трезвую.       Так не бывает. Не в реальности точно.       Но у галлюцинации слишком знакомые серьёзные нотки в глубоком голосе, подделать которые трудно даже в случае постоянного коннекта с человеком. Слишком тяжёлые удары, которые слышно хорошо и видно, как они обрушиваются в ответ на неожидавшего одиннадцатиклассника, принося тому ответную боль и какое-то странное, необъяснимое Авантюрином чувство внутреннего удовлетворения происходящим.       Пусть и плохо желать покорчиться в муках, чтобы поняли, что всё это время приходилось терпеть: таскать лёд из морозилки, пока родители не видят и не задают лишние вопросы, и прятать синяки под безразмерными толстовками с длинными рукавами.       А сейчас это — возмездие или подарок Свыше за спасение страны в прошлой жизни как минимум, ведь у Веритаса Рацио тяжёлый взгляд ярких синих с фиолетовыми прожилками вокруг зрачка, от которого натурально трясутся поджилки и душа уходит в пятки, угрожающий, кажущийся хриплым, голос, которым только и делать, что морозить волны и топить корабли в бушующем шторме океана злости, где Авантюрин так глупо уходит на дно вместе со рвущимися наружу чувствами, одно из которых четко написано на лице.       Неверие.       Чтобы этот одноклассник, смотрящий свысока на большинство людей, снизошёл до простых смертных и бросился в драку? Быть такого не может. Точно красный снег пойдёт или на их провинциальный городок посыпется град из лягушек.       Но галлюцинация не уходит, оставляя с нерадужными мыслями один на один.       Ёбаная галлюцинация отряхивает руки, строя самое брезгливое выражение лица на свете, не обращая внимание на держащегося за бока и лицо громилы, который точно просто так не оставит этот позор на свою голову, делает несколько шагов вперёд и опускается на корточки в полуметре, давая Авантюрину увидеть разбитые костяшки пальцев, один из которых ложится на чужую щёку и обжигает прохладой горящую огнём кожу, говоря там самым, что происходящее не сон, очнись, в себя приди, дурак, и хватит изображать умирающего лебедя перед парнем своей мечты.       Но единственное, на что хватает сил и выдержки, просто пялиться на Рацио. Идеального, в форменной одежде с иголочки, невозмутимого, будто каждый день участвует в драках, что совсем с образом мальчика-отличника, видавшего всех, у кого айкью ниже двухсот, в гробу, не вяжется с увиденным сейчас.       Однако всё равно кроет не по-детски, в водоворот омутов самого синего льда засасывая, лишая кислорода прикосновениями, не несущими даже никакого романтического подтекста — просто проверка на сломанные конечности и вывих подбородка, но для Авантюрина всё это равносильно выстрелу в голову или выпрыгнувшему по-мультяшному сердцу из грудной клетки: также невозможно и попахивает некачественными сигаретами, сменить которые давно предлагала курящая Топаз, но всё времени нет.       С этого дня оно точно появится.       — Переломов нет, — выносит вердикт одноклассник, осматривая ещё раз с ног до головы, но при этом не убирая пальцев с подбородка, заставляя смотреть прямо на себя во все глаза и даже не морщиться от силы, с какой происходит давление. — Галлюцинаций тоже не наблюдается и сотрясения мозга, но тут нужно заключение специалиста. Многочисленные гематомы и сломанный нос, судя по углу смещения и остаткам жёлтых следов в некоторых местах, для тебя не такое редкое явление.       Точно сон.       — Иногда бывает, — нет смысла отрицать очевидное. Обманывать этого парня всё равно, что ходить по тонкой грани между огнём и льдом и не знать, в какой момент тебя погрузит в буйство стихий. — Но ничего страшного, как на собаке заживёт, забей, — пытается улыбнуться Авантюрин, тут же шипя от боли всё ещё разбитыми губами, понимая, что этим самым крышка гроба захлопнулась собственными же руками.       — Ты ещё больший глупец, чем я думал, — качает головой отличник, видимо, недоумевая, как можно относиться к себе так легкомысленно, но это не повод бросить его и дожидаться, когда кто-нибудь соизволит здесь пройтись и наткнуться на избитого Авантюрина, не способного встать и идти самостоятельно.       И потому приходится безо всяких слов перекинуть одну руку через своё плечо, поддерживая за тонкую талию, тут же ощутив прижавшееся в ответ тело, старающееся поспевать за широким шагом, и кровоточащий нос на стыке плеча и шеи, из-за них точно останутся пугающие разводы с привкусом соли и железа.       Жуткая картина, на самом деле, хоть прямо сейчас иди и снимай кино про вампиров с Веритасом в главной роли, но прямо сейчас стоит отбросить шутки в сторону.       Ведь какие бы отношения не связывали их, как бы сильно не вызывали желание оторвать наглому Авантюрину не менее наглые руки, оказывающиеся раньше частенько то на плечах вместе с томным (только по мнению самого блондина) шёпотом на ухо, то на причинном месте, куда обычно посылают в более мягкой форме, Рацио понимает для себя одну вещь.       Одноклассник, на самом деле, не такой простой, как бы там не называл за глаза и вслух «павлином, не способным запомнить элементарные вещи, знакомые даже ребёнку, впервые для себя открывшего таблицу умножения».       У Авантюрина скелетов в шкафу куда больше, чем на первый взгляд кажется, а Рацио любит раскалывать таких людей как орехи, полезные для мозгов, между прочим.       И всё же…       Что-то в небесной синеве чужих глаз, из-за гетерохромии в которых можно разглядеть розовые колечки у зрачка, не даёт окончательно возненавидеть Авантюрина и занести в черный список людей, с которыми не стоит связываться, чтобы не нарваться на проблемы.       А с этим парнем — уверенность стопроцентная — без этого не обойтись.