Наличие снега в жизни Скарамуччи лишь мешало. Зачем нужен снег? Он, ложась на землю белыми простынями, лишь уносил за собой все те воспоминания, которые не омрачились в голове парня. Снег, мороз и зима… Мороз крепко пробирается под кожу, замораживая Скарамуччу изнутри. Зима — то время, когда в бесконечных вьюгах делать нечего. В вуз не пойдёшь, потому что несщадный холод заставит конечности онеметь. Дома оставаться нельзя — мать соизволила приехать домой, что означает то, что Скарамучче нужно быть аккуратным в действиях. Одна ошибка стоит того, чтобы оказаться рядом с пытливым психологом.
В зимнее время Скарамучча угасал на глазах: то ли дело в том, что вскоре ему пришло сообщение от друзей, чему он был не рад, так как всё время уверял себя в том, что ему больше никто не нужен. То ли дело в том, что в зимнее время у него ещё сильнее заскреблось чувство вины в душе.
Ненависть
Ненависть
Ненависть
Агрессия
Агрессия
Сочувствие
Кровь
Жалость
На краю сознания колышется мысль о том, что всё здесь неправильно. То, что он делает, обречено на провал. Когда он к такому пришёл?
Скарамучча не спешит открываться матери. Она не поймёт. Она не страдает. Ей хорошо наедине с собой, а ему – нет.
Скарамучча стал вести дневник от скуки. Говорят, что выговариваться на листе бумаги помогает. Но парень считал это таким же бесполезным занятием, как, к примеру, плевать в потолок.
« По крайней мере, стоит попытаться »
Он открывает серый древник, тщательно протерев кофтой от пыли.
« Дневник… Я бросил его за полку. В ярости… Хм. Он довольно красивый. Простой и красивый… Открываю первую страницу, но не знаю, что написать. Здороваться с дневником? Я не такой и заядлый страдалец… Написать о чувствах к этой сте… матери? Неплохая идея… »
Вместо первых слов на листе желтоватой бумаги появляется очертания незатейливого рисунка. Очертания дома, легкий туман, снег и… Лужа.
Лужу хочется раскрасить чем-нибудь… Как олицетворение хоть какой-нибудь краски в жизни.
Сомнения в голове, смутные идеи.
Краска… Краска…
Краска
красная
Скарамучча слегка улыбается и бросает взгляд на свой излюбленный нож на столе. Как хорошо, когда мать даже не заметила пропажу, хотя изредка и посматривала на своего сына подозрительно. Наивно думает,
мнимо веря в его чистую ложь, будто Скарамучча потерял его. Глупо с её стороны. Но ей разницы никакой. Ножом больше, ножом меньше.
Взгляд нарочито медленно опускается на забинтованную руку, которую под многочисленной марлей украшают длинные и изящние, мелкие и глубокие порезы, превращающиеся в заметные шрамы. Творить у себя на руке… Да, у себя на
руке — это нечто прекрасное. Его пробивает дрожь возбуждения, как только взгляд цепляется за его творения. Скарамучча не художник и никогда себя в таком ключе не смел представлять. Но просто взять нож и начать рисовать то, чего хочет душа… Вот это истинное расслабление. Рука сама рисовала то, чего парень взаправду хотел. Рисунки… А сначала это были простейшие порезы. Косые, ровные, кривые, быстро сделанные, длинные и глубокие. Со временем, рисуя для разнообразия спирали, Скарамучча перестал волноваться о том, что может что-то себе навредить или занести инфекцию. Никому до этого нет дела.
Скарамучча встал с кровати в предвкушении того, что снова почувствует спасение и радость. Он бережно взял в руки нож. Нож был тем, кто всегда его спасает, кто такой родной. Тот, кому он рад и тот, кого можно назвать закадычным другом.
Широко улыбнувшись, он без колебаний сделал надрез в том месте, где пару часов назад образовался шрам.
« А по шрамам даже лучше! » — восхитился парень.
Кровь, будто ленясь, неторопливо растеклась по запястью, образуя знакомую ленту. И стоит признать, что в замедленном виде это более волнительно.
Кровь на ноже и любимый холод от стали. Теперь это всё, что нужно Скарамучче. Холод не такой, как на улице. Он не бесцеремонно пробирается в тело, а наоборот, равномерно распределяется по нему…
« Ты привыкаешь! » — раздаётся голос в голове.
Скарамучча довольствуется тем, что открыл для себя что-то новое. После стольких лет страданий ему удача улыбнулась!
Он с радостью брал нож, слишком радостно, чтобы можно было это списать на что-то… Просто странное…
Но теперь его душа снова чувствует умиротворение, снова оживает и снова очищается от грязи, которую после себя оставили его
друзья. Это ли не хорошо?
Нож окрашивается в красный. В его собственный красный. Скарамучча с интересом пытается быстро, пока кровь не застынет, раскрасить лужу. Он с усилием давит на рукоять, после чего следы начинают проявлять себя.
Со стороны выглядит странным то, что он макает в кровь лезвие, а потом с особым вниманием красит лужу. Проводит больше линий, делает следы…
Всё, чтобы потешить своё эго.
Карандаш не привлекательный, если он не имеет цвета, но Скарамучча возьмёт его и заштрихует дом, затемнит снег и нарисует звёзды.
Чуть приподняв картину на уровень лица, парень оценит её с разных сторон.
« Что-то определенно в этом есть » — и что-то правда в этом есть…
Может быть, его душа наоборот кричит о том, что Скарамучче нужна помощь?
Скарамучча и сам понимает, что если бы в детстве он не страдал от дефицита внимания, то сейчас бы низачто не сидел, не резал себя и уж точно бы не подумал использовать свою кровь во имя искусства. Но это всё происходит здесь и сейчас.
***
У Скарамуччи были подозрения на то, что его матери всё же не всё равно на него. Сейчас она буквально не отводит взгляд от его бинтов. В один из дней она хотела что-то сказать, решалась, думала, но так и не произнесла что-либо. Это значило одно — Скарамучча сильно заигрался. Уж если мать всполошилась, то навыков скрытности у него нет. Он же для неё был пустым местом, а та сейчас подолгу смотрит на его руки, видимо, всё ещё веря в байки про царапины. Они оба знают, что это
наглая ложь.
На её беззвучные вопросы Скарамучча отвечал безэмоциональностью. Как она и учила.
« Я её недооценил. Если сын ходит с тремя слоями марли, то здесь на царапины не переведешь. Ладно, мой прокол. »
А пока мать не предприняла какие-нибудь действия, у Скарамуччи, помимо этого, есть время подумать о будущем. Подумать о будущем… Найти работу. Чтобы избегать мать и её прожигающий взгляд, Скарамучча хочет съехать. Это не страшно, да и он парень самостоятельный, должен справиться. Иначе для чего он учился готовить уже с четырёх лет?
Работы бывают разные: от айтишника и повара до мясника.
На лице отразилось легкое отвращение от представленной картины того, как Скарамучча заляпан свиной кровью.
Кровь, конечно, привлекала Скарамуччу, но при условии, что это его кровь. У него нет желания разделывать свиней и доставать их внутренности.
Скарамучча отложил телефон. О будущем можно подумать как-нибудь потом, а тут к нему в комнату ворвалась мать с довольно необычным видом. Она молча осмотрелась, задерживая изучающий взгляд на Скарамучче. Райден прошептала под нос неразборчивые слова, а потом скрылась за дверью.
Впервые она проявила к нему интерес — вот это достижение!
« Она убьёт тебя… » — жалостный всхлип в голове.
Если он умрёт, то будет не обидно. В конечном счете Скарамучча ничего значимого в жизни и не сделал, на что намекают все: и Тарталья с Синьорой в отражении, и Райден.
Мир избавиться от бесполезного человека.
***
Скарамучча работает в полсилы. Затишье перед бурей — очень плохо. А то, почему его больше не тянет к ножу — это втройне странно.
Он подходит к раковине, включает воду и… Вскрикивает. Это больно. Вода начинает неистово жечь кожу, что Скарамучча вынужден был посмотреть на то, горячая ли это вода.
« Почему боль вернулась? » — разочаровался он.
Боль. Боль. Боль. За какие провинности она с ним? Почему не отстаёт даже тогда, когда, казалось бы, уже должно было прийти нирвана?
Такой немой вопрос повис над ним, изредка задаваясь вновь и вновь… До того момента, пока Скарамучча яростно не полоснёт себе по руке, создавая тем самым больше проблем. Секундная радость ныне приносит прежние страдания.
Это так невыносимо…
Так невыносимо, когда мать контролирует его 24 часа в сутки…
С чего такая забота? Неужели спустя долгие года у неё проснулся материнский инстинкт? А то время, когда она его игнорировала, осталось в тумане? Все его мольбы о помощи забыты?
Теперь, когда она столько лет ждала у моря погоды, остроумие на лестнице больше не нужно.
Скарамучче теперь хорошо, а она, внезапно, хочет всё разрушить.
« Это заставляет меня ненавидидеть её сильнее, чем год назад… » — пренебрежение и яд в голосе слышится так отчётливо. Это гложет его настолько, что в его голове поселяются новые и новые ужасные мысли…
Прекратить
Прекратить
Прекратить
Прекратить
Он не хочет думать о смерти, но эти мысли перебивают те, к которым он уже привык. Те, которые были ему сродни сказке на ночь.
Страх поселяется в голове, образует дуэт с навязчивыми мыслями, заставляя Скарамуччу нервно сжимать простыни в руках. Он изворачивается в страшной агонии, но всё ещё подавляет желание закричать.
Так ужасно
Снова это чувство. Чувство ничтожности, чувство ненависти к тому, что мать буквально стоит за дверью и караулит его. Почему?
Взгляд метнулся в сторону шкафа, где сейчас лежит нож…
« Теперь… Можно… Это повторить… Слишком
невыносимо… »
