Вернуть бы нашу первую встречу – я бы туда не пришёл.
Разрушение привычных шаблонов всегда несёт за собой ужасные последствия. В моём случае ужасные они только для меня и моего скудного мира.
Никогда бы не подумал, что мне понравится парень... Никогда бы, блять, не подумал, что я — бывший хулиган, постоянный поставщик проблем для родителей, гомофоб и просто ебанутый на голову Рома Пятифанов — когда-нибудь могу воспылать какими-то чувствами к парню.
Да ещё к какому. Я ж его и знать толком не знаю, разве такое вообще возможно?
Осознание собственных чувств не хочет отпечатываться в сознании, только маячит где-то далеко в бессознательном. Это же бессознательное толкает меня на очень странные мысли и поступки, описать или порассуждать о которых я не в силах.
Помню нашу первую встречу как сейчас. Быстро вваливаюсь в вагон поезда, потому что перепутал платформы впопыхах. Думал, уже придётся новый билет покупать, а нет… Успел. Только вот об этом пожалел потом сто раз. И ещё сто один раз не пожалел.
Тяжело было не обратить на него внимание – белая копна волос так или иначе выделялась среди серости пассажиров. Только вот выглядел он устало, точно брошенный кем-то котёнок, который вроде и хочет напроситься к тебе домой, а вроде и самообладание ещё присутствует. Смотришь на него и невольно челюсть крепче сжимаешь. А я ещё и выглядел тогда так нелепо – на голове эта шапка розовая, чтоб её… Но ему понравилась, вроде. Он даже улыбнулся несколько раз. И один раз засмеялся, точно помню. Почему-то мне так хотелось его смешить… Блять, это лечится вообще? Нет, я, конечно, уже не такой ярый гомофоб, как лет десять назад, но всё же осознавать такие наклонности в себе ещё более убийственно. Чувствую к себе лишь отвращение. Отвращение за то, что противоречу самому себе, своим привычным установкам и надеждам родителей. Наверное, они знатно ахуеют, когда узнают в кого их сынок в культурной столице подался?
А к нему чувствую приятное влечение. И желание обнять. Почему я хочу его обнять? Крепко стиснуть в собственных руках, сжать, закрыть собой, спрятать. Никому не отдавать. Это ненормально, невозможно испытывать такие чувства к кому-либо малознакомому. Особенно к парню. Во мне клокочет страх вперемешку с влечением. Я даже сдуру за ним увязался, от радости, потому что мы оба в Питер ехали. Навязался ему провести экскурсию по Неве… Ромео, блять, недоделанный. Ну, то-есть, не то чтобы он был против… Вот если бы Антон сказал, что я ебаный мудак и пидор вместо того, чтобы охотно соглашаться на мои предложения погулять, всё было бы гораздо легче, клянусь. Не помню, чтобы мне так голову срывало из-за той же первой любви – Полины Морозовой. Да я, блин, даже не помню, какого цвета её глаза… Вот у Антона – зелёные. С красивым отблеском. Пока смотришь в них, кажется, будто в лесных трущобах мотыляешь. А я б и не против был бы прогуляться в таком лесу, если бы он хотя бы отдалённо напоминал Антоновы глаза.
Во время нашей прогулки по Неве, разглядывая его точёный, будто бы аристократичный профиль, я понял, что просто общаться с ним, без возможности любить – испытание, каких не сыскать. Так и хотелось податься вперёд, сантиметров на двадцать, да легко мазнуть губами по его скуле; дотронуться до его фарфоровой кожи, которая в ночи будто ещё светлее становилась, соперничая с самой луной, и, определённо точно, выигрывая; слушать его рассказы из жизни, которые другим могут показаться скучными, но мне почему-то было важно знать о нём больше, чем знает о нём кто-либо на этом свете… Я вообще не знаю, что на меня нашло. Мне никогда не доводилось испытывать подобных чувств, когда и хочется, и колется. Я даже успел с ним пофлиртовать, пока мы гуляли по набережной… Ебанутый, ей богу. Но… Он, кажется, был не против и флиртовал в ответ?
Эта рефлексия не делает легче, из-за неё чувствую себя ещё бóльшим идиотом, чем обычно, но в интернете я нашёл информацию, что так легче прожить свои чувства, так что… Кстати, о чувствах. Меня перед ним внутренне так трясло, мама не горюй. Хотелось казаться умнее, взрослее и сильнее, чем я есть; чтобы он обратил на меня внимание и понял, какой я интересный человек, но он, кажется, и так всё понял. По-своему, правда. Антон вообще сам по себе очень умный человек, по нему сразу видно. И это не только из-за того, что он носит очки.
Когда мы шли к дому его друга, у которого он остался жить, наши мизинцы пересеклись. Я, честно говоря, подумал, что он заметил, как я дёрнулся, потому что не ожидал, что его руки будут настолько холодными. Даже такое мимолётное касание позволило мне провести очередные параллели между Тошей и луной. Давным-давно я где-то вычитал, что, когда солнечный свет не попадает на луну, там очень холодно. Но Антону, наверное, всегда было холодно. А мне всегда было жарко, может, я мог бы…
Согреть.
После той встречи я был очень окрылён, как сейчас помню. Шёл домой чуть ли не вприпрыжку, потому что эмоции били через край. Как пёсик какой-то. На радостях я даже всерьёз задумался о том, что хотел бы в ближайшее время мотнуть в Москву. К нему. Я вообще много о чём задумался, например о том, почему мне всё ещё не похуй на то, что обо мне подумают родители? Они ещё в детстве отбили во мне желание с ними делиться своей жизнью, так что… Или, например, почему я так боюсь полюбить именно парня. Типа, а вдруг он моя судьба… Не, я, конечно, в судьбу никогда особо не верил, но Антон — это какое-то ёбанное исключение из всех моих установок. Я, честно, пытался не думать о нём в таком ключе; пытался контролировать свои мысли, но они, как назло, в этот раз были мне неподвластны.
На следующий день я принял решение купить билеты в Москву.
Почти всё утро пришлось уговаривать начальника, чтобы тот нашёл мне рабочее место в столице. Он, конечно, сначала поломался, но потом всё-таки согласился помочь, сославшись на то, что у них там нехватка работников. И на том спасибо. Но перед этим мне надо закончить свою работу тут, в Питере; отремонтировать те машины, которые уже ждали своей очереди на СТО. Дела шли хорошо, а эта внезапная окрылённость Антоном будто сил придавала, и мне это очень нравилось. Ну, точнее и сейчас нравится, просто… Ладно, проехали.
Пока мы гуляли по океанариуму, я всё думал, как мне сообщить ему о том, что через пару недель в Москву поеду… Ещё и он тем же вечером уезжать должен был, а мне так отчаянно не хотелось с ним прощаться. И отпускать его тоже не хотелось. Потому что он будто давно знакомым мне человеком является… Таким близким, но в то же время таким далёким. Всё, что я мог – лишь украдкой любоваться им и осторожно расспрашивать об интересующих меня вещах. Трус. Жалкий трус. Обманываю всех вокруг, а себе лгу в первую очередь.
А вот Антон, кажется, врать совсем не умеет. Или не хочет. Потому что я не знаю, откуда в нём столько храбрости… Он ведь оказался во многом смелее меня. Даже… Даже, блять, поцеловал меня. Меня, блять. Рому Пятифанова поцеловал парень. Сука, даже звучит смешно. В моём посёлке нас бы уже давно опустили за такое. Как хорошо, что мы были не в моём посёлке. И как плохо то, что я не смог. Не смог хотя бы как-то отреагировать. Всё, на что меня хватило – это позорно уйти от Тоши, захлёбываясь кислородом по пути. Наверное, он всё не так понял. Точнее, нет, он точно всё понял не так. Я же сам, сука, не дал ему возможности ничего понять. Не знаю откуда во мне столько страха. А вот в Антоне его нет. Он смелый. А я – нет.
***
С нашей последней встречи прошло около недели. Сейчас, спустя несколько дней лихорадочных попыток прийти в себя, я почти ничего не соображаю. Плохо сплю, плохо ем и плохо работаю. Всё, чего хочется сейчас – спрятаться в его объятиях; почувствовать прохладную ладонь на своей щеке. Держусь только из-за мысли о том, что он не удалил меня из друзей ВКонтакте. Ебанулся? Да. Окончательно и бесповоротно.
Я даже Бяше о нём рассказал. Тот, конечно, назвал меня припизднутым, но успокоил тем, что наша дружба длится слишком долго для того, чтобы из-за моих этих замашек переставать общаться. И вообще, это он посоветовал мне выписать свои переживания сюда. А потом сжечь, чтобы отпустить весь негатив. Идея, конечно, сомнительная, но я ему за это всё равно благодарен, честно говоря. Когда ты знаешь, что как минимум один человек тебя понимает и принимает, жить становится чуточку легче.
Кухня в моей однушке пропиталась запахом сигарет, потому что я стал очень много курить. Курить и думать, анализировать. Наверное, я даже в школе столько не думал, сколько думаю сейчас. Хочу написать ему. А еще лучше – позвонить. Услышать его мягкий, спокойный голос… Только вот, что мне ему сказать? Я ж сам всё и испортил… Эти собственноручно организованные мозгоёбства ни к чему путёвому не приводят – я только всё больше вспоминаю его запах, смех и милую улыбку. Да, милую. Да, мне похуй, я уже почти принял то, что влюбился…, влюбился в парня. В Антона. В него же грех не влюбиться, блять.
***
Мы не общались уже почти две недели и у меня, кажется, начинается ломка по разговорам с ним. Если до этого я мог жить воспоминаниями о тех трёх днях, то сейчас я прошерстил каждое раз по сто, без шуток. Мне рвёт голову из-за осознания того, что мы столько времени не говорили. Но ещё больше рвёт крышу от того, что я прикипел к нему. И эта мысль уже даже не страшит так сильно, как невозможность просто побыть рядом. Однако, уже завтра, мы с ним, возможно, увидимся. Сегодня вечером у меня поезд. Наконец-то. Иногда я сам поражаюсь своей выдержке, честно говоря. Только вот завтра всё будет по-другому. Сейчас я уже не боюсь. Точнее, боюсь, но окончательно потерять возможность просто быть рядом с ним – боюсь больше.
***
Мы поцеловались, блять.
По-настоящему.
Не хочу расписывать тут детали, но по прибытию в Москву я первым делом решил поехать к нему. Поговорить, все дела. Честно говоря, я почти не строил никаких надежд на эту встречу, а зря… Объяснил Антону всё, как смог, а он лишь молча меня обнял, сука… Я думал, прям там расплачусь, разве могут люди быть такими понимающими? Нет, Антон – это определённо точно вечное исключение из всех моих имеющихся установок. Но, знаете, я даже рад этому. Я рад, что Антон Петров – исключение, а не обыденность.
Моё исключение.
