:
У Чимина было предостаточно времени, чтобы воспроизвести в голове произошедший эпизод много раз. Он пришёл в себя спустя несколько часов после операции, не сразу сообразив, где находится. Однажды ему уже приходилось лежать в больнице и причиной тоже стал конфликт с Бёнхо. В тот раз к нему наведался незнакомый человек, женщина в строгом костюме. Она представилась прокурором, рассказала о том, что намеревается довести дело до суда, уговаривала не молчать и раз и навсегда разобраться с Муном, но после неё в палату пришёл Бёнхо, и ему оказалось достаточно просто упасть на колени и молить о прощении. «Я ненавижу себя за то, что сделал с тобой, малыш, — шептал, солёными от слёз губами прижимаясь к зажившим рубцам на чиминовой руке. — Такого больше не повторится, клянусь тебе жизнью. Никогда. Я научусь контролировать свой гнев и скорее отрублю себе руку, чем подниму её ещё раз». Чимин отказался возбуждать дело. Яркий больничный свет неприятно бьёт по глазным яблокам, на Пака как будто тяжеловесное одеяло накинуто — тело ощущается неподъёмным, не слушается совсем, словно чужое. Его перевели в одиночную палату после операции, где он проводит уже третьи или четвёртые сутки, прикованный к койке. Первым, кого он увидел, очнувшись, оказался Чонгук. Неизвестно, сколько времени тот там провёл, но было видно, насколько сильно он устал: заснул на неудобном жёстком стуле, скрестив руки на груди. Под глазами чернели синяки, на предплечье левой руки из-под рукава кофты виднелись красные борозды от ногтей. Когда Чон наклонился, чтобы помочь Чимину встать, Пак увидел поседевшие прядки на макушке. Чонгук всё время визита прятал взгляд и вёл себя нервно, трясущимися пальцами теребя край одежды. Всегда спокойный, стрессоустойчивый и хладнокровный, он не мог усидеть на месте и дёргался каждый раз, когда Чимин смотрел на него. — Что ты делаешь? — нахмурившись, не выдержал Пак. — Ты всерьёз винишь себя за произошедшее? — Я не был рядом с тобой, хотя обещал защитить. — Чушь. — Чонгук невольно съёжился от холода в глазах. — Ты не можешь приклеить меня к себе и держать в поле зрения каждую секунду. Я такой же человек, как и ты. — Я не это имел в виду. — Я понимаю, — Чимин тяжело вздохнул и смягчился, накрыв увитую татуировками руку. — Но прямо сейчас ты повторяешь мою ошибку. Начинаешь бояться, и этот страх, он тебя сожрёт целиком, если его вовремя не искоренить. — Я добьюсь для него тюремного срока, — сквозь стиснутые зубы процедил Чон. В нём две съедающие заживо эмоции царствовали: страх и ненависть. — Пусть сгниёт за решёткой. Чимин вовремя увидел решительность, граничащую с безумством. Пока июльское солнце янтарным мёдом разливалось по больничным стенам, а в здании медперсонал боролся со смертью, он пытался спасти Чонгука. — Пообещай, что не будешь делать глупостей. — Чимми… — Поклянись, Чонгук. Иначе, между нами всё кончено. — Я… — судорожный вздох и болезненный импульс увитого шипами сердца. — Клянусь.:
— Que l 'homme est peu réel, qu'aisément il s'efface, — Чонгук прикрывает глаза, когда в его волосы вплетается изящная ладонь, мягко массажируя кожу у корней. — Présent, si peu de chose, et rien quand il est loin. Кофейные глаза с любовью смотрят на склонившуюся перед ним вороную макушку. Волосы шёлком ощущаются для Чимина. Он нежно проводит по ним ладонью, помогая расслабиться уставшему лейтенанту. — Sa présence, ce n'est qu'un point, — взгляд стекленеет на мгновение. — Et son absence — tout l'espace. Летние лучи ласково целуют кожу напоследок. Вечерняя прохлада сменяет знойный день и проникает сквозь открытую форточку в палату. Несмотря на ноющую боль во всём теле, Чимин чувствует себя счастливым. Чонгук зевает, выпрямляясь, и кладёт подбородок на сложенные руки, с интересом, словно впервые, рассматривая Чимина. Розовый цвет немного потускнел, кожа стала бледнее, а руки почти до кончиков пальцев забинтованы стерильной повязкой. Пак, увидев себя в зеркале, поморщился, назвавшись мумией. «Представь только, как это всё потом снимать», — расстроился, в качестве поддержки получив осторожный поцелуй в плечо. — О чём оно? — шёпотом, боясь нарушить создавшуюся атмосферу, спрашивает Чон. Его так успокаивает французский Чимина. Есть в этом что-то сакральное, возвышенное. Как будто ангелы говорят устами своего земного брата. Пак устало моргает. Скоро закончатся часы посещения, но так не хочется расставаться с Чонгуком. Из больницы выпишут только через два дня. Время здесь словно замедляется. — О том, как легко можно исчезнуть. Чимин убедился в этом на собственном опыте. Порой он задавался вопросом, думает ли хоть кто-то о нём, вспоминает ли, заметил, что брат, сын исчез? Это так странно. Бёнхо искал его по всей стране, зная всего два года, в то время как кровная семья даже не попыталась позвонить. Они ведь не были в курсе, что Чимин встречался с Муном. Пока это не влияло на бизнес отца, было всё равно. А что теперь? А теперь Пак вспоминает прошедшее утро и не может заставить себя почувствовать хоть что-то в отношении родных. Только вселенскую усталость и тотальное разочарование. Чонгук тогда только пришёл сразу после незапланированной ночной смены, несмотря на то что Чимин просил отоспаться дома и навестить его в выходной. «Я же никуда не убегу, в конце концов! — возмущался, когда едва держащийся на ногах лейтенант доковылял до его койки. — Stupide». Он не помнит точно, как это произошло, — оцепенение сожрало огромный кусок воспоминаний. Помнит только, как в палату ворвался высокий мужчина в деловом костюме и как с первых слов вызвал отвращение. — Что за дерьмовые условия. Немедленно переведите его в VIP-палату, — процедил гость испуганной медсестре. Чонгук мгновенно напрягся, загораживая собой замершего Чимина. — Думаю, вы ошиблись палатой, господин, — вежливо произнёс Чон, совершенно не ожидая, что на его реплику брезгливо поморщатся, ответив высокомерным: — Это ещё кто? — явно обращаясь к Чимину. Очевидно, что Чонгука, как и любого другого нормального человека, этот тон взбесил мгновенно. — Слу… — Не надо, Гук-и, — слабая хватка за край футболки вынудила умерить пыл. Чон перевёл взгляд на своего парня. — Это… мой старший брат. Пак Хичоль. — Именно, — он словно и не чувствовал угрызений совести. Может, так оно и было. Как будто от этого легче. — И я не понимаю, почему тебя поместили в эту убогую дыру, Чимин-а. Дай мне пару часов, чтобы сделать всё в лучшем виде, хорошо? Ну то есть его больше беспокоило «убожество» комнаты, нежели состояние брата. Вместо того, чтобы хотя бы справиться о самочувствии, Хичоль предпочёл завуалированно похвастаться деньгами и статусом. Чонгук напряжённо следил за этим недоразумением, накрыв ладонью бедро Чимина. Тот ответил брату отстранённо: — Я подам на него в суд, Хичоль. И мне плевать на отцовский бизнес. Хочешь ему помочь? Иди и используй полученный диплом юрфака по назначению. — Да о чём ты вообще? — вышло неубедительно. Не купился бы даже посторонний, нечаянно заставший семейную стычку. Хичоль всплеснул руками и подошёл ближе, но остановился на расстоянии, пригвождённый тяжёлым взглядом лейтенанта. — Мы беспокоились о тебе всё это время. Переживали, ждали твоего возвращения. Мама места себе не находила. Хиджон вся испереживалась. А Сокмин вообще… — Ещё раз, Хичоль-ши, — Чимин не привык называть своего старшего брата хёном. Он всегда обращался к нему по имени либо в уважительной форме, когда они были на людях, — я подам на Муна Бёнхо в суд, и ты не сможешь поменять моё решение. Так что не трать на меня время. — Чимин! — мужчина шумно выдохнул от безысходности. Хорошо, плевать он хотел на этот нелепый перфоманс. Его голова пухла от проблем компании и ошибок отца, чей груз ложился по непонятным причинам на плечи сына. — У Бёнхо есть власть. Огромная власть, и его влияние распространяется и на государственные органы, ты понимаешь это? Даже если ты подашь на него в суд, он откупится от любого наказания. Зачем же тратить время и силы на то, что заведомо обречено на провал? Этим ты только разозлишь его, и тогда… Господи, Чимин, — Хичоль беспомощно зарылся пятернёй в идеально уложенные волосы, — без его поддержки мы ебаные банкроты. — Почему я должен исправлять ошибки отца? — холодно спросил Чимин, чувствуя, как хватка Чона на бедре слегка усилилась. Хичоль взорвался. — А почему я?! Отец по своей тупости занялся отмыванием денег и пустил компанию коту под хвост, едва вступив на пост президента, а теперь я должен расхлёбывать всё это дерьмо в одиночку? Ты тоже его сын! Этот бизнес — его мечта, и ты всерьёз готов просрать её из-за того, что тебя унизил Бён? Чонгук многое хотел высказать в лицо этому ублюдку, но не смел встревать в чужой разговор, чувствуя, что своей импульсивностью только испортит и без того шаткое положение. Вот только конструкции суждено было рухнуть в любом случае. — Мечтой отца был не бизнес, а деньги, Хичоль. — Нет никакой разницы. — Поверь, она есть. Он хотел богатств и власти, настолько, что мечта стала целью, а цель — одержимостью. Он совершил ошибку осознанно, ведомый собственной жадностью, и ты не обязан идти по его стопам. — Ты ни черта не понимаешь, Чимин, — старший брат шумно выдохнул сквозь зубы, пытаясь прийти в норму, вернуть себе амплуа спокойного человека. — Что ты вообще знаешь, а? Ты жил в пузыре всё это время. Был предоставлен сам себе, мог выбрать профессию, какую только захочешь, жить так, как тебе нравится. А мне пришлось вырасти копией отца, просто потому что я родился первым. То же и с Хиджон. Ты думаешь ей всралась эта косметическая компания? Их родителям повезло. Близнецы мальчик и девочка с самого рождения уже стали частью будущих планов отца и матери. Непонятно только, для чего они родили ещё двоих. Чимин действительно проскочил эти замашки влиятельных людей с гиперфиксацией на своём деле и манией величия от золотых гор. На него никогда не обращали внимания, и он рос сам по себе, как и Сокмин. Им двоим повезло избежать давки со стороны родителей, но по этой же причине они так и не узнали, что такое отцовская и материнская любовь. И если быть честным до конца, Хичоль и Хиджон тоже не знают, что это. Да, они купались в родительском внимании, потому что оба подавали надежду, но в какой-то момент обычная гордость за успехи детей превратилась в жёсткие ежовые рукавицы. Улыбки стали фальшивыми, а между словами «дети» и «товар» начертили знак равенства. И на черта такая семья? — Я не могу бросить компанию, — шептал мужчина. Он был одет в люксовый костюм, но всё равно не сумел скрыть за деньгами свою ничтожность. На деле Хичоль, как и все дети в семье Пак, был просто недолюбленным ребёнком, жаждущим ласки. Чимин пытался найти её в Бёнхо и ошибся. Хичоль гнался за одобрением отца, Хиджон — матери, а Сокмин — общества в целом. Потому учился до полуночи каждый день, сдавал экзамены на сто баллов и мечтал стать лучшим врачом страны. Чтобы понять, каково это, когда в тебе нуждаются. Все они малые дети со своими комплексами. Не бывает взрослых. Разум годами не измеришь. Чимин впервые видел старшего брата настолько отчаянным. В груди болело за него, но сидящий рядом Чонгук не позволил совершить очередную ошибку. И поэтому Пак сделал единственное, что мог: — Сначала разберись в себе. И тогда ты поймёшь, что некоторые решения обходятся слишком дорого. Хичоль ушёл ни с чем. Чимин ещё долгое время чувствовал пустоту в сердце. Как неприметен человек.:
Июльский зной не исчезает даже ночью, сталкиваясь в отчаянной борьбе с прохладой темноты. Дымная струйка изогнутой нитью высится в самое небо, словно секунды ускользающей с пеплом жизни. Чонгук стоит достаточно далеко, чтобы его не заметили. Прикуривает вторую сигарету в тщетных попытках унять дрожь, пока ничего не выражающим взглядом прослеживает за фигурой, скрывшейся в «7eleven». Ему никогда не нравился Сеул. Слишком людный город, слишком шумный, суетливый и показушный. Общество здесь куда жёстче, чем в Пусане, высокомернее и оттого безумнее. Но сейчас это оборачивается в пользу лейтенанта. Он медлит не потому, что боится навредить, а потому, что боится сорваться и уничтожить. Пообещай, что не будешь делать глупостей. Но разве это глупость? Глупость — это отпускать насильника-сталкера под залог до слушания и одобрять смягчение приговора из-за «состояния аффекта». Да что за бред вообще? Хватило одного взгляда, чтобы понять степень продажности судьи, но что может человек без связей в нашем обществе? В обществе, в котором жертву изнасилования обвиняют в том, что спровоцировала, в котором детоубийцу оправдывают невменяемостью, а жертв домашнего насилия затыкают в полицейских участках, не считая это чем-то важным. Даже если ты подашь на него в суд, он откупится от любого наказания. Если гражданский суд не способен обеспечить соразмерное нанесённому ущербу наказание, Чонгук сделает всё сам. За каждый оставленный синяк, за каждую мелкую трещину на сердце. Заставит почувствовать ту боль, что пришлось испытать Чимину. Он переводит взгляд на циферблат наручных часов и тушит сигарету, выбросив в рядом стоящую урну. Натягивает на лицо чёрную медицинскую маску и опускает козырёк кепки пониже. Говорят, что работающие в полиции люди имеют схожий темперамент с убийцами. Чонгук себя не относит к этой касте, но знание закона и понимание работы органов дают ему соблазнительное преимущество, которым сегодня лейтенант воспользуется. Он прячет руки в карманах тёмной куртки и делает шаг в сторону круглосуточного магазина, но останавливается, услышав мелодию звонка. Приходится отойти в сторону, чтобы не светить перед камерами. — Слушаю, — раздражённо. — Quelle voix grossière… J'aime ça. Напряжение мгновенно сменяется удивлением. Чон крепче хватается за телефон, на секунду отвлёкшись от своей цели. — Чимми? Откуда?.. — Заслужил телефон у медбрата за хорошее поведение, — нежно смеётся, наверняка сощуривая глаза. — Я тебя не отвлекаю? — Нет, — выдыхает Чон. Скучает. Они не виделись где-то сутки. Узнав о решении судьи от адвоката Мина, Чонгук сразу поехал сюда. — Как ты себя чувствуешь? Почему не спишь? — Те же вопросы могу задать и тебе. Чонгук запоздало вспоминает, что уже перевалило за полночь. — Сначала ответь на них. — Ох, хорошо, папочка, — кривляется, не переставая улыбаться. — Тело побаливает, но это со временем пройдёт. Руки в бинтах жутко потеют и чешутся, хочу разорвать повязки зубами и засунуть их Бёнхо в задницу. Лейтенант пока ещё над шуткой посмеяться не может. Видит мелькнувшего в витрине Муна с корзиной продуктов в руках. — К слову о нём. — Что-то случилось? — Чимин знает, что сегодня состоялось слушание о залоге Бёна, но сам присутствовать не смог. Его выпишут уже послезавтра. — Он выиграл. Молчание не повисает надолго. — Ну… Я не удивлён, — звучит на грани беспечности. Чимин и не притворяется. Он многое переосмыслил за время пребывания в госпитале. — Ты не боишься? — тихо спрашивает Чонгук. — Нет, — Пак морщится от дискомфорта, когда поднимается на койке, свободной рукой подкладывая под пояс подушку. На столике рядом прочитанный от корки до корки карманный томик. Голос лейтенанта меркнет на фоне автострады. — Знаешь, после всего произошедшего страха больше нет. — После того, что было неделю назад? — После того, как ты сказал, что не бросишь меня. Венистые пальцы сжимают корпус телефона до скрипа. Тёмные глаза неотрывно следят за мелькающим в окнах силуэтом Бёна. Чимин продолжает, даже не подозревая, где прямо сейчас находится Чонгук: — Мне безразлично, чем закончится слушание и какой приговор вынесет судья. Я даже знаю, что результат будет в его пользу, — немного погодя, добавляет. — Деньги творят чудеса. Но мне всё равно на это. Потому что теперь я не боюсь, и это только благодаря тебе. Ты научил меня надеяться на самого себя. Пора меняться и переставать вести себя как жертва. — Чимми, ты и есть жертва. — Не хочу ей быть, — Чимину нравится думать, что реальны лишь те вещи, в которые он верит сам. Не навязываемые обществом роли, которые насильно вручают в качестве маски, а те, на которые сердце откликается. — Мне надоело вечно трусить и ожидать подвоха в каждом шаге каждого встречного. Он больше не намерен тратить время впустую. Бёнхо причинил много боли, заставил забиться в угол и бояться дуновения ветра, уничтожил как личность и плотно засел в тревожных мыслях. Но Чимин не ненавидит и не злится, потому что без Муна он бы не переехал в совершенно незнакомый город и не обрёл человека, с которым хочется верить в счастье. Оно больше не кажется эфемерным, вечно ускользающим из рук при малейшей попытке схватить. Чтобы почувствовать его, не нужно больше доводить себя до точки водкой в барах. Достаточно посмотреть в драгоценный обсидиан самых прекрасных глаз во Вселенной и увидеть в них взаимность. Чимин усвоил урок, и вместе с высшим баллом за тест судьба дарит ему шанс на ту жизнь, о которой он и не смел мечтать. Пак говорит без страха, с трепетом от небывалой лёгкости и как никогда осознанно, выбивая остатки воздуха из чоновых лёгких: — Я люблю тебя. Чонгук замирает. Внутри болезненным комом скручивает органы, и ноги прирастают к земле. Прямо сейчас он на перепутье. — Эти слова я тоже очень давно боялся сказать, — Чимина не смущает, что ответ он не услышал. Ему необязательно говорить то же самое сразу, самое главное, что Пак это смог сделать. Ему стало легче. А лейтенанту нет. Потому что их отношения толком не успели начаться (что такое вообще три месяца?), а он уже проебался. — Я не защитил тебя, хотя обещал, — на грани слышимости. Его черёд исповедоваться. — Не успел. — Не нужно меня защищать, Гук-и, — будь Чимин рядом, непременно притянул к себе, положив голову на грудь. Он бы зарылся ладонью в волосы и прижался губами к щеке, словно бы в попытках забрать всю боль, все уничтожающие мысли себе. — Просто будь рядом со мной. И люби. — Люблю, — на сей раз без промедлений. На пухлых губах расцветает полуулыбка. Взгляд падает на белые стены и стерильно чистое пространство. В этой комнате слишком много места для одного человека. — Мне тебя не хватает. — Тебе плохо в палате? — сразу спохватывается, готовый сорваться с места, но перед глазами мелькает Бён. Он идёт к кассе и занимает небольшую очередь. — Вовсе нет. У меня дружелюбные соседи, — к Чимину зачастил пациент из соседней палаты, один раз даже угостил принесённым его мамой кимпабом, — а ещё очень добрый медперсонал. Но без тебя не то. — Я приду к тебе завтра утром. Бёнхо вытаскивает вещи из корзины на стойку. Сердце совершает кульбит, и вены на предплечьях приобретают чёткие очертания. — Не сможешь. У тебя же смена. — Боже… ты моё расписание лучше меня помнишь. Мун кладёт продукты в пакет. Продавец кликает по монитору, выводя итоговую сумму. Чонгук изо всех сил старается не выдавать нервозность. — Конечно. Забыл, что у меня суперская память? — но Чимин всё замечает. — Ты не в квартире, да? Вопрос словно ушатом ледяной воды окатывает. Лейтенант сжимает в кармане куртки складной нож. Оглаживает лезвие подушечкой большого пальца, привыкая к тонкости и остроте металла. Бёнхо достаёт кошелёк. — Как ты понял? — Слышу городской гомон на фоне. Он кивает кассиру и берёт пакет, направляясь через весь магазин к выходу. — Не спросишь, где я? — в ответ приглушённое мычание. — Ты сам скажешь, если посчитаешь нужным. Я полностью тебе доверяю. Я полностью тебе доверяю. Зачем же ты так, Чимин? Сам того не осознавая, потуже затягиваешь петлю на шее Чонгука. Он настолько погряз в чувствах, что твою боль как свою ощущает, вместо тебя задыхаясь от несправедливости. Кто он такой, чтобы вершить правосудие? Но в таком случае, кто такой Бёнхо, чтобы калечить твою жизнь? Сердце ускоренно качает кровь по замкнутой системе сосудов, повышает работу организма, выделяет тепло, испариной выступающее на лбу. Перед глазами никак не сотрётся алебастровый лик с закрытыми глазами и совершенное тело, опороченное кулаками безумца. Как у Бёна смогла подняться рука? Как ему удалось? Всё, что отчаянно желает Чонгук, видя сошедшего с воздушных облаков Чимина, так это обнять, спрятав ото всех, и в уединённой тишине наслаждаться сказочным голосом, мурлычущим на французском. Чонгук не понимает, никогда не поймёт и не простит, даже если это сделает сам Чимин. У него не настолько доброе сердце, а помыслы настолько порочны, что ни одна исповедь не поможет искупить и сотой доли добровольно взятого на себя греха. Ты видишь это? Он сходит с ума из-за тебя. Образумь его. — Почему ты позвонил именно сейчас? Чонгук прикрывает глаза, опрометчиво стискивая раскрытый ножик в кулаке. Боль резкой вспышкой бьёт по ладони и фалангам. Ткань с жадностью впитывает выступившие капли крови. — У меня было тревожное чувство, — медовый голос окутывает мягкой дымкой, притупляя эмоции. Действует как лидокаин для разума. — Боялся, что с тобой что-то не то, поэтому решил убедиться. Чувствует. На расстоянии в несколько сотен километров почувствовал. Как такое возможно? Чон со скрипом видит, как Бёнхо несильно толкает стеклянные двери и выходит на улицу. Как бредёт, не подозревая, к машине, как снимает с сигнализации и заводит двигатель, словно ничего не произошло. В какой-то момент лейтенант увидел вежливую улыбку, адресованную прохожему. Чонгук отпускает лезвие и вместе с ним почти ослепившую ярость. Этот шаг забирает с собой все силы, оставив после себя лишь подобие сильного человека. Но это не страшно, пока есть тот, кто заново поможет стать сильным. Чимин снова спас его. — Je t'aime, — он произносит единственную фразу, которую знает на французском, мгновенно становясь причиной широкой улыбки розоволосого. — Je t'aime, Jungkook. Бёнхо уезжает.:
Как бы не хотелось справедливости, жизнь не слушает. У неё свои планы и твои желания не всегда учитываются. Может быть, когда-то эта справедливость и существовала, но эпоха за эпохой её уничтожили прогрессирующие люди. Они создали жесткие инструменты, задавившие мораль. Глупо отрицать подобное. Чимин засыпает с Чонгуком намного лучше, чем когда жил один. Его больше не мучают кошмары, он не просыпается несколько раз за ночь и при этом не бежит проверять замки и окна. Чувствуя тепло под ладонью и размеренное биение сердца в груди, Пак успокаивается и начинает дышать. Жаль только, что сон так легко спугнуть. Часы показывают полночь, будильник готовится зазвенеть через шесть с половиной часов, а Пак отполз на самый край кровати, свернувшись калачиком, чтобы не мешать лейтенанту спать. Не учёл только, что Чонгук без него теперь не может заснуть. Быстро привык обнимать свой личный антистресс. Потому Чимин чувствует жар чужого тела лопатками, когда его подхватывают под животом и тянут на середину постели, целуя в шейные позвонки. Кожа на руках вся в свежих рубцах, боль от которых пока ещё не стихла, поэтому Чон старается быть осторожным, не провоцируя новые вспышки. Рёбра только зажили, а срастание костей — процесс болезненный априори. — О чём ты думаешь? — разрезая тишину ночи, спрашивает Чонгук. Чимин приглушённо мычит в ответ, накрыв рукой лежащую на его животе татуированную ладонь. — Ты ведь тоже не согласен со мной, да? Разговор с адвокатом Мином состоялся около недели назад, но мыслями Чимин всё ещё там. В том дне, когда отказался бороться. Они проиграли дело. Судья вынес приговор в пользу Бёнхо, никакого наказания не последовало, только формальный штраф и выговор, который не фигурирует ни на одной бумаге. Чимин был уверен в таком исходе, ничуть не удивившись, зато Чонгук был готов снять с предохранителя свой несчастный смит и в коем-то веке использовать по назначению без этих дурацких протоколов. — Мы подадим прошение о замене судьи, — горячо заявлял адвокат после вынесения вердикта. — Я почти нашёл доказательства его причастности к Муну. В таком случае появится шанс. — Юнги-ши, — на Чимина было направлено два напряжённых взгляда. Они говорили одно и тоже, но он не хотел их слушать, — мне кажется, это плохая идея. — Что? Но почему? — на секунду адвокату даже пришлось оторваться от телефона, в котором он уже набирал нужные контакты для дальнейшего внутреннего расследования. — Вы ведь знаете, что дядя Бёнхо работает окружным прокурором. Удивительно, что он вообще допустил дело до суда. Тяжело ли понимать свою беспомощность? В общем-то в тот момент Чимин бы не сказал, что обида жгла нутро и распаляла ненависть. Напротив. Равнодушие было единственным, что он испытывал, видя или упоминая Бёнхо. Не простил, не забыл. Просто принял и отпустил. — Мы подадим на них иск, — и в голосе стальная твёрдость. Чонгук, сидевший рядом с Чимином, взял его за руку, но ничего не сказал. Потому что это не его война. — Не нужно. — Я смогу собрать команду, мы найдём обличающие их доказательства и будем настаивать на суде с присяжными, — Юнги не отставал. — Пробьём по базе каждого, чтобы быть уверенными в их непричастности. Чимин-ши, вам ничего не нужно делать, я сделаю всё сам. Мне только необходима ваша подпись, понимаете? — Нет, адвокат Мин, — покачал головой Пак. — Мне достаточно запрета на приближение. Единственное адекватное решение, вынесенное судьёй. Юнги шумно выдохнул, присев напротив. Дал себе минуту, чтобы не сорваться, и спокойным, тихим тоном продолжил: — Неужели вы не хотите добиться соответствующего наказания для Муна? Вас не пугает тот факт, что он разгуливает на свободе и в любой момент может снова напасть? — Юнги, — предупреждающе произнёс Чонгук, крепче сжав ладонь Чимина. — Даже если не ради себя, то хотя бы ради других, Чимин-ши, — последний козырь в рукаве адвоката. И звучал он настолько отчаянно, что любой бы понял, это конец. — Сколько ещё человек попадётся Бёнхо? Со сколькими случится то же, что и с вами? Неужели вы это допустите, зная, что в ваших руках возможность изменить ситуацию? — Не важно, что я думаю, Чимми, — Чонгук сразу понимает, о чём речь, подушечкой указательного пальца выводя узоры на мягком животе. — Это твоё решение. — Но ты разочаровался. — Что? — нахмурившись. — Нет. Нет, с чего ты взял? — Потому что ты учил меня бороться, а я снова струсил. Он не уверен в своём решении сейчас, но тогда, находясь рядом с настроенным в любой момент сорваться с места и уничтожить Бёнхо Юнги, Пак принял единственную свободную сторону, уверовав в её абсолютную правильность. — Вы предлагаете мне далеко не возможность. Вы хотите собственноручно разворошить осиное гнездо и залезть туда по самую шею. Мы не в кино с заведомо прописанным хэппи эндом, Юнги-ши. Если полезем в корпорацию Мун, в их семью и дерьмо, чистыми выйти не сможем. Эти люди… Они готовы на всё, что угодно, чтобы защитить свою репутацию, а я не готов жертвовать счастьем, которое обрёл совсем недавно, ради справедливости мира, прекрасно понимая, что, пойдя к ним в одиночку, в лучшем случае вернусь ни с чем. На одной чаше весов призрачный шанс на справедливость, на второй — собственное счастье. Месть не то чувство, которому Чимин готов посвятить свою жизнь. — А что насчёт вашего отца? — адвокат резко поднялся со стула, не в состоянии сидеть на одном месте. — Его бизнеса? Вы сможете помочь ему. — Нет, — безоговорочно. — Я только всё испорчу. Если Мун узнает, что я подаю на него в суд, сразу же оборвёт связи с отцом, и тогда компания рухнет без единой финансовой поддержки. Я не согласился помочь ему, — вспоминая последний разговор с Хичолем. С тех пор брат не звонил и даже не пытался связаться. Понял, что бесполезно, — но и вставлять палки в колёса не намерен. — У меня уже есть достаточно оснований для подачи иска на окружного прокурора. Поймите, Чимин-ши, вы и ваше дело станут его лицом. Вы бросите вызов системе, своим примером покажете, насколько она прогнила. Я обещаю, мы добьёмся отставки прокурора и судьи, заставим правительство обратить внимание на народ. И это была бы восхитительная мотивационная речь, если бы не одно «но», пославшее всё к чёрту. Юнги в порыве захлестнувших эмоций даже не заметил, какую фатальную ошибку новичка совершил, зато натренированный слух Чонгука и Чимина зацепился за единственное слово из всего потока. Лейтенант поджал губы. Пак смотрел адвокату в глаза. — Обещаете? Если бы Чимин согласился, на первом же заседании оппозиция дискредитировала Мина как лично вовлечённого в процесс. Им бы не составило труда найти информацию об адвокате, бросившему вызов одной из фундаментальных компаний Южной Кореи, и на всеобщее обозрение выставить прошлое, в котором младшая сестра Мина, подвергавшаяся домашнему насилию со стороны мужа, покончила с собой, так и не добившись справедливого суда. Но почему тогда Чимин чувствует себя так паршиво, если принял верное решение? — Ты не струсил, Чимми, а подумал головой и принял взрослое решение, — Чонгук говорит негромко, губами соприкасаясь с плечом. — Ты был прав. Муны слишком влиятельны, а мы только потратили бы время на них, рискуя своими жизнями ради мнимой справедливости. — Ты бы поступил так же на моём месте? — Пак отчаянно хочет верить, что у него не было выбора. Потому что с каждым разом становится всё противнее от самого себя. — Смотря когда, — слышит на грани беспечности, теряя малейшие остатки сна. Чимин приподнимается и поворачивается лицом к лицу, в полумраке рассматривая очертания фигуры. — Что ты имеешь в виду? — Окажись я в такой ситуации до встречи с тобой, да, — Чон незаметно окольцовывает в своих объятиях, по привычке несильно сжимая бока. — Подал бы в суд, нарыл информацию, огласил прессе, чтобы привлечь внимание общественности. Сделал бы всё, чтобы испортить им жизнь. — Но? — с сомнением. — Но с тобой у меня есть слишком много всего, что можно потерять. И я не готов рисковать этим. — Чонгук… — беспомощно вздыхает. Боже, ну почему так сложно? Таких, как Чимин, миллионы, но тяжесть от принятого решения ощущается титановым грузом на плечах. Как будто Пак лично спускает монстра с поводка. Как будто он должен всем в этом мире. — В конце концов, я полицейский, Чимми, — продолжает Чон. — Во мне воспитывали синдром спасателя, мне вдалбливали утилитаризм годами в КНПУ. Моё мнение заведомо пристрастное. Я по умолчанию должен всем жертвовать ради блага окружающих. — Разве плохо, что я просто хочу жить счастливо? — на грани спрашивает Пак, носом утыкаясь в ложбинку ключиц. — Мин говорил, а что, если будут другие? И в этом буду виноват я? В том, что Бёнхо такой? — Нет, Чимми, — Чонгук обнимает, вдыхая цитрус с макушки. — Я склонен верить в карму, знаешь? И мне кажется, что жизнь расставит всё по своим местам. А мы будем жить так, как считаем нужным. С нас хватит, да? Возможно, Чимин будет винить себя за принятое решение ещё очень долгое время, не в силах избавиться от страха, что история повторится с кем-то ещё. Он будет следить за новостями корпорации Муна, читать заголовки новостей и проверять социальные сети Бёнхо. И, возможно, в один из дней спустя многие годы он, по привычке листая ленту, наткнётся на кричащий заголовок о том, что президент компании в срочном порядке госпитализирован из-за случившейся аварии или обнаруженной опухоли. А возможно, что такого чуда не произойдёт, и Бёнхо продолжит жить, пока не наткнётся на человека, которому нечего терять и который окажется готовым взять на себя непосильную для кого-то ношу. Возможно, этот человек доведёт дело Чимина до конца и уничтожит Муна. Поэтому пока ещё рано говорить, что война проиграна. Жизнь бывает непредсказуемой.:
Чимину требуется полтора месяца, чтобы восстановиться полностью. За это время успела произойти масса событий, но самым главным для Пака останется переезд в четыре-четыре-два. Он снова влюбился, снова слепо доверяет себя другому человеку, как будто память стёрла события двухлетней давности, — так может показаться со стороны. А для Чимина всё иначе. Не влюбился, а любит, и да, впервые, потому что раньше такого сильного чувства не испытывал ни к кому. Он доверяет настолько, что не ревнует к каждому встречному, не обижается по-детски, когда задерживаются допоздна, и не проверяет геолокацию раз в час. Он Чонгука любит по-настоящему осознанно, но в нём не тонет, забывая о себе. С правильным человеком ты в первую очередь начинаешь любить и уважать себя. Это не нарциссизм, а благодарность самому себе за то дерьмо, что в жизни пришлось пройти. Вот и всё. Синюшные гематомы, на которые первое время было страшновато смотреть, посветлели и почти сошли с кожи, рёберная клетка восстановилась, посветлела кожа рук и ушла лёгкая хромота после операции. Амарантовый оттенок обновился пару дней назад, став ещё мягче и воздушнее. Словно сахарная вата. Чимин оказался недостающим элементом в жизни Чонгука. Ровно как и наоборот. Стеклянная дверца скользит, выпуская целое облако пара из кабинки. Разгорячённые после душа ноги ступают на мягкий ворс ванного коврика, и Пак наскоро вытирается, замерзая. Календарь показывает середину сентября, и погода в этом году как никогда пунктуальна: пасмурные небеса, сплошь и рядом затянутые ртутью грозовых туч, ледяной ветер, касающийся самого сердца, и непрекращающиеся ливни. В такое время не то что подрабатывать догситтером не хочется, выходить не хочется. Чимин натягивает пижамные штаны и просторную белую футболку, сушит волосы за пару минут и обновлённый выходит в гостиную, наткнувшись на антрацитовую макушку. Чонгук расположился на диване с книгой в руках и прямо сейчас что-то бормочет под нос. Был бы телефон, Пак точно сделал бы пару кадров. У него уже отдельная папка в галерее для своего мужчины собралась. Бесшумно вытащить камеру и запечатлеть момент жизни так, как он происходит, естественно, без наигранности и знаков «пис» — талант с далёкого детства. Чимин накрывает широкие плечи и устраивает подбородок на пушистой макушке, по привычке втягивая сигаретную мяту. Запоздало замечает, что увитые чернильным узором руки держат пособие по французскому. Улыбка украшает зефирные губы. — Как успехи? — мурчит на ухо сосредоточенному. — Pas si bon, — как будто обиженно отвечает лейтенант, слыша тихий смех. — Может быть, помочь? — Чимин перелезает через спинку серого дивана и устраивается рядышком. Чонгук кладёт поверх его ног учебник и листает прочитанные страницы. — М, если только проверить на правильность произношения. — Без проблем. Расскажи, что выучил, — Пак на секунду прикрывает глаза, когда свободной рукой лейтенант забирается под штанину, поглаживая икру. — Bonjour, — раскатистое «эр» в исполнении Чонгука звучит как новая зависимость Чимина. Он сглатывает сухость во рту и млеет от ощущения шершавой ладони на своей коже. — Продолжай. — Comment vas-tu? — Je vais bien. По разговорнику изучал? — подкалывает, за что получает неболючий щепок. — Ценю практичность, — пожимает плечами Чонгук, откладывая томик на подлокотник. — Может, удивишь чем? — Vous êtes formidables. Игривая улыбка застывает на лице. Чимин смотрит в антрацитовые глаза и закусывает губу в напряжении. — Pardon? На что ему прилетает незамедлительное с совершенно не заметным акцентом: — Formidable. Чимин выпрямляется и садится ближе, почти залезая на колени. Чонгук внимательно следит за ним, довольный оказанным эффектом. Чувствует на своих губах подушечку указательного пальца, которая совсем несильно давит на нижнюю, размыкая. — Répétez, s'il vous plaît. — For-mi-dab-le. — М, вот в чём дело, — от открытой наигранности становится смешно. Чонгук не сдерживает улыбки, когда Чимин нарочито хмурится, словно пытается найти ошибку в километровом коде. — Во французском очень мягкий звук «р». Произносить нужно нежнее. Чон поднимает бровь и охает, мол, ах вот как? Накрывает в привычном жесте поясницу, оттягивая край своей футболки. Она Чимину на пару размеров больше, и от этого хочется гортанно заурчать на кошачий манер. — Продемонстрируешь? Пак водит пальчиком по губам, повторяет изгибы и особое внимание уделяет любимой родинке в самом центре. Очерчивает крупный нос, мягкие щёки и густые брови, как будто заново знакомясь посредством осязания. — Представь, что ты мурлычешь, — не переставая касаться шёлка кожи, — расслабь губы, язык. Попробуй ещё раз. S'il vous plaît. Чонгук прикрывает глаза, когда пухлые губы целуют родинку. — Vous êtes formidables. С недавних пор увитые кольцами пальцы трепетно касаются линии челюсти, скользят по мягкой коже, смыкаясь на загривке. Чимин улыбается в поцелуй, позволяя неторопливо сминать собственные губы. Чон выпрямляется, вынуждает запрокинуть голову, когда одним движением забирается под футболку, ладонями очерчивая тонкую талию. Внизу живота концентрируется долгожданное покалывание, пока в сердце расправляет крылья маленькая птичка, перьями щекоча грудную клетку. Желание тягучей патокой разливается по каждой клеточке тела, а в голове, наконец, тишина. Нет побочных мыслей, нет переживаний и перманентного страха, потому что бежать больше не нужно. Вместо того, чтобы запереться в квартире, в любой момент готовый сорваться с места, Чимин выгибается в пояснице, стóит только почувствовать поцелуи на шее. Чонгук нависает над ним, вдавливая в себя податливое тело, даёт почувствовать, как влияет на него: до мерцающих звёзд и сдавленных стонов лишь от одного предвкушения. Он спускается ниже, помогая избавиться от собственной футболки, и на мгновение останавливается. Чимин приподнимается на локтях, с проскальзывающей во взгляде тревогой наблюдая за дальнейшими действиями лейтенанта. Чон смотрит на ожог и шрамы. На эти уродливые отпечатки Бёнхо, которые никогда не сотрутся. Чимин чувствует, как к горлу подкатывает ком, и стыдливо отводит взгляд, делая для себя вывод. Шутка про «без светильников» сейчас таковой не кажется. — Гук-и, я… — Ты потрясающий, Чимми. Чонгук поднимает на него полный обожания взгляд, смотрит до одури влюблённо, словно и не видит отметин травмирующего прошлого. Он поглаживает покрывшиеся мурашками бока и цепляет свободной рукой подбородок, завлекая в очередной поцелуй. Чимин отвечает заторможенно, не до конца осознавая услышанное. Ему же не показалось? Не послышалось? Как… как такое вообще возможно? Неужели Чонгука совершенно не смущают эти шрамы? Чонгук видит в нём совершенство. Чувственно сминает кожу, выбивая посторонние мысли из головы, и поднимается с дивана, потянув к себе за руку. Чимин вынужденно встаёт, не успевая опомниться, когда его за секунду поднимают за бёдра, как ребёнка. — Чонгук! — он каждый раз как в первый пугается, слыша хриплый смех лейтенанта. Ему поднять Пака как конфетку съесть — сплошное удовольствие. — Рискну показаться влюблённым идиотом, но я готов носить тебя на руках ближайшую вечность, — произносит, направляясь в сторону спальни. У Чимина кожа покрывается мурашками от лёгкости тона в контрасте со смыслом сказанного. Глаза широко распахнуты, очерчивают каждую мелочь в лице напротив. Запоминают, убеждают мозг в том, что Чонгук настоящий. — Où étais-tu, durant toute ma vie? — не веря в собственную удачу, спрашивает. Сжимает пальчиками напряжённые плечи, не желая отпускать, когда его осторожно опускают на кровать. По спине слабой волной ползёт ток от холода простыней, а тепло тела, прижимающего к постели, жаром опаляет внутренности. — Je suis tellement amoureux de toi. — Чимми… — Чонгук очаровательно заламывает брови от собственного бессилия. Французский ласкает слух своим медовым звучанием. От переполняющих чувств хрипотца вплетается в признания, но лейтенант совсем не понимает произнесённого. Ты попросил причину. Французский. Пока что из-за плотного графика его хватает на полчаса в день, но этого так ничтожно мало, чтобы научиться переводить сладкие речи Пака. Тот свободно изъясняется на амурском языке вот уже несколько лет, постоянно использует его в работе, оттого сам не замечает, как в повседневной жизни разбавляет им родной, всё чаще вгоняя Чонгука в ступор. Как же хочется понимать, слышать, что за завесой языковой стены скрывает Чимин. А он на языке любви о своих чувствах говорит. Не потому, что боится. Уже нет. Просто его сердце знает только французский. Признания на нём звучат искреннее, чище, правдивее. Чимин говорил «я люблю тебя» в шутку друзьям и миллионы раз Бёнхо, даже когда перестал испытывать к нему что-либо кроме страха. Эта фраза для Пака кажется опороченной неверным человеком, грязной и недостойной Чонгука. Лишь однажды он произнёс её, вкладывая самый сакральный смысл, насколько только мог, но обычное «люблю» давно не способно описать то, что чувствует Чимин. Чонгук спас его от самого себя в первую очередь. Ворвался метеором в самое сердце и снёс все стены, ломая ложные принципы. Уберёг от страшного — не позволил усомниться в себе, замкнуться из страха перед будущим, напомнил, для чего нужна жизнь. Она дарована не для того, чтобы стыдиться себя и своих ошибок, а чтобы набираться опыта и искать себя неважно в чём: будь то человек, с которым тебе хорошо, или дело, которому хочется посвятить всё свое время. В среднем люди живут семьдесят лет, и это ничтожно мало в масштабах Вселенной, так зачем же сокращать и без того уморительно короткий промежуток времени? Боль — это квинтэссенция жизни. Она жестока, бескомпромиссна и всегда неожиданна. Но она необходима. Без неё не было бы смысла в счастье, которого все так отчаянно жаждут. Пришла очередь Чимина быть счастливым. — Toute ma vie, j'ai essayé de trouver l'amour lui-même. C'était mon rêve de ressentir l'amour, d'être aimé et d'aimer une personne avec qui le monde change. J'avais envie de me noyer dans ses yeux, de respirer le même air, d'entendre nos cœurs battre à côté. Пак шепчет словно в бреду, когда Чонгук оглаживает плавные очертания талии, оставляя на зефирной коже отпечатки своих губ. Слова срываются рваными выдохами, едва поспевая за рождающимися в голове мыслями, пока тело начинает дрожать от желанной ласки: — J-je le déteste pour tout ce qu'il m'a fait, mais, mon Dieu, je suis tellement reconnaissant pour la décision de déménager ici. Чонгук горячо выдыхает на ушко, пальцами стимулируя торчащие соски, кусает за холодную мочку, оттягивая кожу зубами, и слышит хрустальный стон. — Чонгук… — Чимин зажмуривается, когда по жилке широко мажет язык, невольно задерживает дыхание, чувствуя умелые пальцы на груди. — Я так долго ждал этого, Чимми, — шепчет, оторвавшись от изящной шеи, в самые губы. Цепляет подбородок свободной рукой, вынуждая смотреть в глаза, в которых созвездия мерцают тысячами алмазов. — Хочу показать тебе, как ощущается любовь. Настоящая любовь. — Покажи, — на выдохе, одними губами, потому что дыхание спирает от сочетания ласк и хриплого голоса в самую душу. — Я хочу, — прерывается, сглатывая вязкую слюну, — хочу так, как ты описывал. Помнишь? — Конечно, — незамедлительно отвечает Чонгук, подминая мягкое тело под себя. Чимин неизбежно соприкасается животом с топорщащейся ширинкой на штанах. Щёки наливаются румянцем, пока в глазах всё меньше осознанности — там чувства опасно оголяются, лишая разум драгоценного кислорода. Пак вновь рискует — растворяется в человеке, не обращая внимания на себя, словно мало было всех этих унижений, но почему в нём с корнями засела эта уверенность, что ошибки не повторятся? Почему от этой мысли так сладко тянет в паху и речь сбивается вместе с потоком мыслей? Неужели доверие без сомнений и есть то хрупкое счастье, строящееся на руинах миллионов неудачных попыток? — Я сделаю тебе приятно, Чимми, — шёпот целует в самое сердце, заживляя треснутые, сочащиеся багровой кровью стенки. Чонгук мнёт подушечки губ своими, языком размыкает, проскальзывая внутрь, незаметно избавляется от хлопковых штанов и белья, выбрасывая за пределы их сегодняшнего мира. Чимин руками блуждает по чернильным предплечьям, словно чувствуя фантомный рельеф каждого вбитого под кожу рисунка. Чон рассказывал о значениях каждой глубокими бессонными ночами, неизменно погружаясь в прошлое. Однажды он сказал: «Ты посчитаешь меня придурком, но мне не нравятся татуировки. Не в том смысле, что я жалею о них, просто я меняюсь с годами не только возрастом, но и мышлением. А они остаются всё такие же. Только тускнеют или заплывают спустя долгое время. Как будто тормозят меня, что ли. Напоминают о прошлом и тянут в него». У Чонгука очень низкий болевой порог. Стукнуться об угол стола или разодрать в мясо кожу для него едино и нестерпимо. Даже занимаясь боевыми искусствами, он, стиснув зубы, терпел каждый пропущенный удар, так и не сумев притупить с опытом боль. Набивать рукав было чертовски больно, но в тот период жизни эта боль была необходима. Она отрезвляла, напоминая, что ещё жив, заставляла просыпаться по утрам, словно бы обещая в конце пути что-то, ради чего стоит бороться. Чонгук не хочет верить, что это конец пути. Гораздо приятнее думать, что это завершение одного из грандиозных этапов, и кто-то тепло нашёптывает о том, что будущая глава окажется куда приятнее и интереснее предыдущей. Чимин до крови прокусывает ему губу, когда холодные пальцы мажут по колечку мышц. Он сразу слизывает выступившую кровь, извиняясь перед Чонгуком, на что тот улыбается, резко отстранившись. — Чонг… — голос взрывается звонким стоном, и Пак кошкой прогибается в пояснице. Чонгук растягивает губы в довольной улыбке, зубами поддевая мягкую кожу тазовой косточки. Она неминуемо розовеет, наливаясь сочным цветом, пока лейтенант ласково поглаживает гусиную кожу, спускаясь ниже. Чимин лежит перед ним распластанный, открытый и жаждущий ласки — потрясающе. На нём больше нет одежды, и даже душа кажется распахнутой нараспашку. «Только не сделай больно», — отчаянно шепчут остатки разума, пока сердце задыхается в собственном ритме, пуская электрические импульсы по всему телу. Пальцы сжимают кремовые простыни, розовые волосы растекаются на съехавшей подушке. Губы покалывает от поцелуев, и голос начинает дрожать. Чонгук целует в основание члена, даже здесь умудрившись подарить частичку нежности, прежде чем взять в рот. Чимин зажмуривается, под веками за космическими созвездиями наблюдает, пока Чон насаживается до упора, расслабляя горло. Сознание будоражит от узости стенок, от теплоты и мягкости. — Б-боже… — сипит на грани, ощущая подступающий оргазм. Мышцы сводит от желания, и рука сама вплетается в смоляные волосы, несильно направляя. Чон послушно склоняется, то выпуская, играясь с розовой головкой языком, то насаживаясь ртом полностью. Эффект не заставляет себя ждать — Чимин стискивает зубы до звона в ушах и обильно изливается. Грудная клетка рвано вздымается на выдохе, конечности дрожат в экстазе. Чонгук приподнимается, завлекая в горький поцелуй. Они делят вкус Чимина на двоих, прижимаются друг к другу так, что, кажется, сердца сливаются воедино. Чонгук отрывается всего на секунду, чтобы дотянуться до прикроватной тумбочки. Он знает, что Чимин совсем недавно купил необходимое, пусть и не сказал об этом. Пак, проследив за рукой, пунцовеет, уткнувшись лицом в перьевую подушку. — Хотел устроить сюрприз? — на это Чимин только качает головой, вновь притягивая к себе. Чонгук легко справляется с небольшим тюбиком, выдавливая на пальцы скользкую жидкость. Она прозрачными паутинками тянется меж ними, блестит в свете ночника и пахнет… клубникой. Губы растягиваются в улыбке. Никакой другой аромат не подошёл бы лучше. — Я хотел этого, — Пак наблюдает за тем, как лейтенант согревает гель, растирая на ладони, и тянется ближе, оставив поцелуй в уголке губ. — И вообще-то планировал на твой день рождения. Ему не составило труда узнать дату. Соён помогла, ворвавшись в их жизнь телефонным звонком так же неожиданно, как и всегда. Она напрямую стала спрашивать про планы сына на первое сентября, а Чимин, всё ещё находящийся на реабилитации после случившегося, к тому уже успел простудиться, так что ни о каком празднике и речи быть не могло. Как хорошо, что ему удалось выбить эту дурость из головы Чона одним метким: «Это твой день рождения. И мы его отпразднуем». Не совсем так, как предполагалось Паком, но праздник был хорош: даже Намджун смог приехать. Они отметили днём в ресторане с семьёй Чона, а вечером закончили в пусанском баре, где Ким на очередной подкол от лучшего друга признался в том, что душу зацепил человек, которого он видел всего раз в жизни. А ещё, возможно, этот раз был единственным. — Ты оставил меня без подарка, — шепчет Чонгук, подминая под себя. Чимин громко цокает, руками скользит по футболке, хватаясь за края. — То есть новый ноутбук за подарок ты не считаешь? — эта доисторическая махина, которой пользовался лейтенант, занимаясь отчётами дома, вызывала нервный тик у Пака. В конечном итоге он купил новый, качественный, а самое главное бесшумный ноутбук с плавным управлением и красивым корпусом. Выбрал модель, которой и сам пользуется. Чон послушно позволяет снять с себя одежду и сразу завлекает в несдержанный поцелуй, сминая губы. Свободной рукой скользит вниз, указательным пальцем коснувшись расселины. Чимин теряет весь шутливый настрой вместе с дыханием — по телу тысячами мелких мурашек проносится тёплая волна, когда он чувствует плавно проникающий внутрь палец. Чонгук ловит прерывистый вздох губами, целует опухшие от ласк подушечки, несильно оттягивая зубами. — Попробуй расслабиться, — шепчет на пунцовое ушко, добавляя второй. Чимин зажмуривается до белых вспышек под веками и сдавленно мычит, привыкая к новым ощущениям. Бёнхо никогда не был с ним нежен, не считал нужным так неторопливо растягивать, часто пренебрегая прелюдией. Чонгук ставит комфорт Чимина на первое место: совершенно не торопится, в очередной раз показывая, насколько сильно Пак ошибался в чувствах к Муну. То была не любовь, а лишь жалкое её подобие, отчаянное желание почувствовать ласку от неверного человека. Слепота сердца и насильно заткнутый разум. Чимин, кажется, даже не чувствует боли. Всё происходит настолько быстро, что он едва осознаёт, где находится. Чонгук опаляет горячим дыханием шею, выцеловывает каждый миллиметр, оставляя розовые отпечатки после себя, параллельно разрабатывая мягкие стенки уже тремя пальцами. Пак едва слышно скулит под ним, сжимая широкие плечи от нетерпения, сам пробует насадиться, более не испытывая дискомфорта. Его раздражает контакт с домашними штанами Чонгука, которые почему-то до сих пор на нём, поэтому Чимин недовольно мычит в попытках снять ненужную одежду. Лейтенант сразу понимает — на секунду отрывается от сладкой шеи и избавляется от последнего барьера между ними. Только кожа к коже. Душа к душе, и обе нараспашку. — Formidable, Чимми, — шепчет в самое сердце, прежде чем оставить там поцелуй. Чимин поддёрнутым поволокой взглядом обводит шрамы на совершенном теле лейтенанта. Читает каждый след физической слабости, полученный на работе вроде тонкой полоски от ножевого ранения три года назад или след от задевшей плечо пули. А потом он смотрит в глаза и, кажется, видит в них такие же отпечатки, только не на теле, а в душе. Она тоже израненная, с неровно затянутыми линиями и участками темнее обычного. Только им причина не пули и не ножи. Слова, брошенные во время ссор, которым значения придаёт только услышавший, непонимание, тоска, пустота и разочарование. Эмоции свои следы оставляют, и их увидеть куда сложнее, но сегодня Чонгук для Чимина открыт. — Des étoiles… Je vois des étoiles dans tes yeux, — судорожно шепчет, приподнимаясь на локтях. Чонгук отвечает на поцелуй, вынимая пальцы, он опускает руки на округлые бёдра, но Чимин мягко надавливает ему на грудь, губами спускаясь к косточкам ключицы. — Доверься мне, — произносит на ухо, и Чон слушается. Позволяет поменять их местами, лопатками коснувшись горячих простыней. Чимин садится на его колени и, оперевшись рукой на плечи, приподнимается, направляя в себя возбуждение. Он ни на секунду не отрывает взгляда от тёмных глаз напротив, закусывает губу и заламывает брови, когда принимает в себя твёрдый член наполовину. Чувствует, как бёдра сжимают увитые чернилами ладони, как они неспеша направляют, поддерживая. Конечности немеют от истомы, и мышцы тела одновременно напрягаются и расслабляются. Сознание плывёт от невозможного контраста ощущений, и стон срывается с губ, когда Чон, не сдержавшись, подмахивает бёдрами, вгоняет по самое основание, задев заветную точку. Чимин ослабевает в мгновение, и Чонгук незаметно меняет их местами, нависая сверху. Наклоняется и целует во взмокший висок, сплетая их руки. — Я люблю тебя, Чимми, — хрипит, постепенно переходя на ритмичные, глубокие фрикции. Чимин мечется по спутанным простыням, теряясь в сладких ощущениях, принимает своего мужчину, позволяя его имени срываться с губ при каждом толчке. — Ты бесподобен, слышишь? Никого прекраснее я не видел и не увижу, — Чонгук целует пунцовые губы, оставляет поцелуй под линией челюсти, на ключицах и шее, с неизменной чёткостью попадая по простате. — Я никогда не верил в Бога, но я верю в тебя. В то, что ты стал моим благословением спустя столько лет одиночества, что всё это было не зря. — Чонгук… — Пак жалобно стонет, когда достигает пика. Пачкает их животы горячей струёй семени, окончательно выбиваясь из сил. Тело дрожит от настигшего оргазма. Чон совершает ещё пару толчков и собирается выйти, но Чимин намеренно зажимает его внутри, поймав взгляд. — Хочу тебя в себе, — одними губами. Чонгук прижимается лбом ко лбу, зажмуривается от переполняющих эмоций. Боже, каким же он был идиотом, как же был прав Намджун, осуждая его за отношения без обязательств. Вот, что значит по-настоящему заниматься любовью. Это когда чувства настолько сильны, что становятся физически ощущаемы, возводя удовольствие в степень бесконечности. Чон держит в своих руках персональное счастье, которое, как оказалось, он искал всю свою жизнь. Назови причину. Причину просыпаться по утрам, ходить на работу, жить, функционировать и продолжать влачить своё существование, не вспоминая о смерти каждый день. Причину участившегося пульса, сбитого дыхания и ощущения, что ты вовсе не мёртвый, не лишний. Что ты на месте. Чонгук нашёл свою причину. Она теплится огоньком в усталых глазах Чимина, когда тот тянет к нему руки и прижимает к себе, окутывая теплом родных объятий. Она живёт в утреннем воздухе, когда электронные часы торжественно заявляют, что ещё одна ночь пройдена и впереди ждёт новый день. Она целует щёки морским ветром и обнимает солнечными лучами на городских дорогах. Она смеётся устами Чимина, плачет его слезами и дышит его лёгкими. Нельзя растворяться в человеке, иначе грозишься себя потерять. Можно. Если этот человек так же растворится в тебе.::
— Чон-сукин-сын-Чонгук, если ты ещё раз сбросишь меня, клянусь, я прилечу в Пусан первым же рейсом и ударю тебя за каждую минуту моего ожидания! — несколько людей оборачиваются на повышенный тон, и Намджуну приходится неловко откашляться, отправив голосовое сообщение. Он в своей уже привычной локации за последний год. Ким привык считать, что аэропорты — венец архитектуры, как визитная карточка, ворота в страну. Они всегда сочетают в себе современные технологии, создающие удобство передвижения, и традиционность, словно показывая, нет, мы не забыли про историю, она с нами, она в нас и в наших лучших творениях. Шарль де Голль выглядит как музей, если только пренебречь цифровыми табло с расписанием рейса и приятным женским голосом, объявляющим посадки каждые пять минут. Европейцы спешат в нужные гейты, таща за собой чемоданы и сумки, а Намджун стоит посреди непрекращающегося течения жизни, полный уверенности и одновременно не понимающий, что ему делать. Глупо, да? Он ведь знает только имя и страну. Они пересеклись взглядами почти год назад, и за это время Намджун написал три песни, которые впервые в жизни не захотел никому показывать. Он до сих пор хранит их, как самое драгоценное и важное, не желая посвящать посторонних в смысл, заложенный в лирике. Reverie. Намджун без багажа. У него в кармане только телефон и блокнот с ручными записями. А ещё твёрдое намерение потратить отпускные две недели на поиски поселившегося в сердце человека с особенной улыбкой и взглядом, который невозможно забыть. Nous nous reverrons si ce n'est pas une coïncidence. Намджун не готов отдавать своё счастье вероятности. Он привык достигать своих целей сам, не взирая на попутный ветер, препятствия и сложности. И это не только про музыку. Это про человека. Франция страна не маленькая. На поиски уходит слишком много времени. Ким ищет в каждом городе, особенное внимание уделяя Марселю. Теперь у него достаточно денег, чтобы позволить себе хороший номер в отеле и вечера, проведённые на художественных выставках. Ему почему-то кажется, что Тео встретится именно в таких местах, что он такой же — дышит искусством. А как иначе? Одного взгляда достаточно, чтобы понять. Такие, как Тео, не похожи на обычных людей. У них изначально миссия на этой планете возвышенная. Под стать душе и внешности. Полторы недели заканчиваются безуспешным результатом. Остаток своего мини приключения Намджун проводит на набережной Сены, уже готовясь к утреннему вылету, ибо послезавтра его ждут в студии для обсуждения нового альбома Хоупа. Соло артиста, уже номинированного на Грэмми. Ночной воздух мажет по лицу и задувает в свободную рубашку. В глазах нет разочарования, в них только решимость. Никто не обещал, что получится с первого раза, правильно? Намджуна такой мелочью не испугать. Он будет искать до тех пор, пока не найдёт. Понадобится — обойдёт весь мир. Ему не в первой стирать в кровь ступни в погоне за своей мечтой. Иначе не может. Тео прочно поселился в мыслях и сердце. Слишком громкие слова для двух с половиной месяцев? Нет. Кому-то достаточно одного взгляда. Ким отрывается от созерцания мерцающих огней Парижа, когда холод начинает стучать зубами и подкашивать ноги. Намджун отворачивается от мостика и… — Salut, beauté. Сначала лирик не узнает его. Всё дело в цвете волос — вместо запомнившегося пшеничного смоляной, подчёркивающий азиатский разрез глаз и словно выдающий своего обладателя. Намджун застывает, не в силах сказать ни слова. Ему кажется, да? Разве может быть судьба так благосклонна? Чтобы искать столько времени и в конечном итоге просто наткнуться на него? Случайно? Тео улыбается, сняв квадратные очки на цепочке, и подходит ближе. На нём чёрная толстовка и такие же брюки. А ещё красный рюкзак, отчего-то подсказывающий, что юноша не собирается задерживаться в этом месте. Намджун ничего не говорит. Лишь протягивает блокнот, открыв на нужном развороте. Позволяет Тео пройтись по написанному, заодно проверяя свои догадки. И как же приятно они подтверждаются, когда на Кима смотрят с полным пониманием. Лирика была на корейском. Название песни — мечтательность. — Вы поменяли цвет? — первое, что приходит в голову после признания в своих чувствах. Тео не спешит отдать блокнот, изящными пальцами поглаживая незаметный рельеф страниц. — Пробую разное, — бархатный голос говорит так нежно, несмотря на грубость звучания корейского. Так правильно, чёрт возьми. — Слишком скучно придерживаться одного стиля. Намджун сокращает расстояние между ними всего на один шаг, но сердце от этого не менее громко бьётся. — Это касается всех аспектов жизни? Осознание не заставляет себя ждать. Тео живёт путешествиями, он либо что-то ищет, либо от чего-то бежит. — До тех пор, пока не найду своё. Как хорошо, что Намджун готов помочь с этим. Он осторожно, все видом показывая, что не давит, протягивает ладонь. Тео раздумывает некоторое время, но всё же отвечает, позволив взять себя за руку. — Я могу предложить свою кандидатуру? — интересуется лирик, встретив тень сомнения в карамельных глазах. Сомнения в нём или в правильности решения? — Меня довольно сложно терпеть, — без намёка на шутку, отвечает. — Предупреждаю сразу. — Вы здесь к семье приехали? — резко переведя тему. Тео на секунду теряется. — Я ни к чему не привязан. Просто путешествую. — Правда? — Да. — Хорошо, — Намджун о чём-то усиленно рассуждает в течение долгой минуты, пока Сена тихо журчит под каменным мостом. Париж до безумия романтичен, как бы это не звучало, и он безусловно влияет на людей. Ким поглаживает ладонь Тео большим пальцем и произносит: — Как насчёт провести новый год в Пусане? — А что там? — Начало нашей истории, — незамедлительно, до неловкого смеха безрассудно и так по-французски романтично, что Тео не сдерживает своей квадратной улыбки. — Что думаете? — Звучит интересно, — отвечает, положив блокнот в карман толстовки. — Как вас зовут? — Ким Намджун. — Ким Намджун, — повторяет Тео, словно пробуя на вкус. Он не убирает своей руки, стоя в непозволительной близости для незнакомца, но почему-то никакой опасности не чувствует. Только понимает, насколько большое сердце у человека, готового на тотальное безрассудство из-за какой-то секунды. — Ким Тэхён. Европейское имя лучше запоминается, когда путешествуешь по миру, — предвосхищает вопрос. — Мне нравится, — кивает Намджун. Внутри цветы бутон за бутоном распускаются от бархатного голоса. Как будто он был рядом всегда. — Что именно? — Что у нас одинаковые фамилии. И в этот момент Намджун в первый раз слышит смех Тэхёна. А ещё понимает, что готов слушать его всю свою оставшуюся жизнь.