441

— Ты пьёшь кофе? — скошенный в сторону взгляд, сжатые в тонкую полоску губы и неловкость, пропитавшая каждый атом их маленькой Вселенной. Чимин теребит пальцами уголок красной упаковки, не решаясь повернуться в сторону сидящего за его столом гостя. — Да, — слышит, как сквозь толщу воды. Задерживает дыхание, понимая, что нет, не снится, не привиделось. Чонгук действительно здесь. Он в отличие от Чимина смотрит в упор, сканирует жёстким взглядом, как будто пытается разобрать кривой почерк прошлого по изгибам тела, мелким привычкам и бледным полоскам шрамов, которые отлично видны на руках и предплечьях, потому что Пак наконец-то снял с себя тяжёлую ветровку. По позвоночнику вверх поднимается липкий страх, в ушах собственная мольба эхом отражается. Помоги мне. Идиот. Хочется повернуть время вспять. Ему не стыдно, вовсе нет. Ему страшно за то, что доверился незнакомцу и впустил в свою жизнь. Чимин стоит перед ним в хлопковой футболке длиной до середины бедра и спортивных штанах, а по ощущениям совсем без одежды. Словно напоказ выставляет несовершенства кожи и пытается надавить на жалость. Тошно от самого себя. Чонгук же полицейский, он таких, как Чимин, сотни, если не тысячи, видел, ему нормально смотреть на жертву домашнего насилия, он привык, а Пак до сих пор не может. Сейчас его кожа приятного медового цвета, немного бледная правда, но намного лучше того, что было почти три месяца назад. Тогда на теле акварельными пятнами расцветали бутоны гематом, алели следы засосов и кровавых линий, едва покрывшихся корочкой. Руки не слушаются. Чимин шипит под нос, когда ему не удаётся открыть пакет с зип-локом, пытается подцепить короткими ногтями полиэтиленовый край, но всё время промахивается. Слышит, как стрелки механических часов начинают громче тикать, каждым сдвигом ударяя по ушам. Дыхание учащается, и в глазах плывёт. Он чувствует, как его неминуемо охватывает паника из-за ебучего пакета с растворимым кофе, и из-за этого осознания начинает паниковать ещё сильнее. Зрачки бегают по серому камню столешницы, и обзор постепенно уменьшается — в глазах темнеет. — Б-блять… — шепчет одними губами, когда с ресниц срывается первая слеза. Поразительно, как страх влияет на человека. Чимин шумно сглатывает и трясущимися руками продолжает пытаться открыть пакетик. Вновь не выходит. Он концентрируется только на красно-золотой этикетке, вчитывается в прыгающие буквы и с немым ужасом понимает, что не может прочесть. Текст плывёт, и мозг отказывается его обрабатывать. Ещё немного и Пак просто провалится в очередную тёмную яму своей долбаной психики. Вторая и третья слёзы стремительно скользят по щекам, оставляя после себя горячие следы. Чимин всхлипывает, резко оседает на пол… …и запоздало чувствует на своих плечах тёплые ладони, от которых тело прошибает током за секунду. — …мин. Чимин, слышишь меня? — Чонгук мягко водит рукой по плечу и садится рядом, отлепляя намертво вцепившегося в острый край столешницы Пака. — Всё хорошо, Чимин, — повторяет из раза в раз, пытаясь призвать к рассудку. — Тебе ничего не угрожает. Ты в безопасности, Чимин, слышишь? Ты просто перенервничал, такое случается, — он не перестаёт говорить, потому что знает, как это важно в такие моменты. Ловит стеклянный взгляд карамели и тянет уголок губ, продолжая поглаживать по спине. — Я тоже временами нервничаю. Бешусь, психую. Все люди так делают, и это нормально. Не бойся. Я здесь, — Чимин зажмуривается — слёзы новым потоком срываются с мокрых ресниц. Грудь резко вздымается от частых вдохов. — Всё в порядке. Просто дыши. Сейчас тебе станет легче. Обещаю. Чимин кивает через силу и опирается плечом на грудь Чонгука. Кончики пальцев пробивает тремор, и сердце бьётся так быстро, что становится больно, но в глазах, кажется, больше не темнеет. Становится на толику легче. Возвращается речь. — Уп-паковка, — сипит не своим голосом, услышав тихий смешок Чонгука. — Меня тоже раздражает зип-лок, — соглашается Чон, мысленно выдыхая. Чимин успокаивается. — Поэтому я обычно покупаю кофе в банках. Пак выдавливает из себя подобие улыбки и согласно кивает, сжимая кулаки, чтобы не видеть трясущихся пальцев. Словно сигнал собственной слабости. — Прости, — произносит спустя долгие минуты молчания. Чонгук вопросительно мычит, не переставая гладить по спине. Кажется, Чимина этот жест немного расслабляет. Он уже смотрит осознанно, только вот глаза покраснели от слёз. — Ты не обязан мне помогать, — бубнит, опустив взгляд в пол. С его стороны было слишком нагло просить о помощи. Слишком опрометчиво. — Позволь это мне решать, — Чон наклоняет голову и стукается виском о столешницу, чтобы посмотреть в глаза. Не может без зрительного контакта. У него столько вопросов крутится на кончике языка, но ни один из них он не решается озвучить. Чимин хрустит пальцами и морщится от громкого звука. Кажется, постепенно приходит в себя. — Я съеду, — произносит медленно, но безоговорочно. Чонгук сводит брови на переносице. Сохраняет молчание. — Через три месяца приедет Намджун-ши, — почему-то эта фраза звучит не как пояснение, а как оправдание, в которое оба не верят. Чонгук видит в карамельных глазах слова, которые так и остались неуслышанными, пытается их прочесть, понять смысл, но почерк слишком неразборчивый. Поэтому сохраняет молчание и терпеливо ждёт продолжения, не отрывая взгляда. Чимин продолжать мысль не собирается — хмурится от несильной ноющей боли в мышцах, часто моргает, сбрасывая мутную пелену с глаз. Его самого очень раздражает состояние, в котором он находится, но за секунду измениться не получится ни у кого, и эта вынужденная постепенность так же медленно его убивает. Чон продолжает ненавязчиво гладить по предплечью, замечая рассеянное состояние Чимина после задушенной почти в корне панической атаки, и, когда понимает, что тот слишком надолго уходит в себя, предпринимает попытку вывести на диалог: — Часто у тебя случаются срывы? — голос с хрипотцой приятно касается ушек, обращая на себя внимание. Карамельные глаза дёргано скользят по светлому паркету квартиры и поднимаются вверх по спортивным домашним штанам и карминной кофте, останавливаясь в районе шеи, потому что выше смотреть становится страшно. Чимин гулко сглатывает и по привычке прижимает к груди колени, тем самым нечаянно сбросив с себя руку соседа. Более закрытой позы, наверное, не существует в принципе. — Не очень, — потом молчит несколько минут и размышляет, стоит ли развить мысль, и что-то подсказывает, что да, стоит. — Здесь только два раза. Под «здесь» Чонгук сразу понимает проживание в квартире, оттого закономерно появляется череда новых вопросов, коих и без того скопилось бесконечное множество. А ещё неприятно бьёт понимание, что паника могла быть вызвана как раз из-за присутствия Чона, раз оба случая произошли при нём. Тем не менее Чонгук никакой не психолог или кто-то с хотя бы отдалённо похожей на оную квалификацию. Он полисмен, и его методы достаточно радикальные, местами грубые, но неизменно действенные. Чимин кажется очень ранимым и тонкочувственым, его внешность сильно сбивает с толку, а поведение забивает последний гвоздь в крышку гроба чонового рассудка. Он впервые на своей памяти так теряется при виде человека, нуждающегося в помощи, потому что элементарно не может сообразить, каким именно образом нужно помогать. Возможно, стоит поступить так, как Чонгук хотел бы, чтобы поступили с ним, будь он на месте Чимина. Пожалуй, он попробует так. — Ты боишься, — начинает издалека и с очевидного, чтобы обработать почву для посадки новых семян. Чимин не перестаёт хмуриться, но и не возражает, прислушиваясь. — Маска, кепка, рюкзак, — Чонгук неторопливо перечисляет каждую подмеченную деталь, чтобы не казаться пустословным, и Чимина в какой-то степени это подкупает. Даёт понимание, что слова соседа это не просто дружеский трёп и неловкая попытка поддержать из разряда «Мне очень жаль» или «Я так сочувствую тебе», от чего больше веет чем-то вроде жалости и бессилием. — Каждый твой шаг говорит о твоей неуверенности в себе. Потому что в случае нападения ты готовишься бежать. Чонгук, возможно, даже не подозревает, насколько точны его слова. Они с горечью оседают где-то внутри и неприятным слоем ложатся по каменистому полу. Такому же холодному и безжизненному, как и взгляд Чимина сейчас. — Ты живёшь в постоянном страхе, и в конечном итоге этот же страх тебя и погубит. — Что ты предлагаешь? — глухо шепчет Пак. Может быть, сама судьба направила к нему под дверь неуёмного и хорошо складывающего слова в речи соседа и нужно последовать его совету? В конце концов, что ему терять… Чонгук отвечает, не задумываясь: — Бороться, — он ловит на себе непонимающий взгляд и спешит объяснить. — Давай разберёмся по порядку. Соберём логическую цепочку. Есть страх, который является причиной твоей тревожности, а она в свою очередь влияет на твоё поведение и привычки. Каждое твоё действие несёт в себе одно и то же: «Я знаю, что случится что-то плохое, и я должен быть готов сбежать, когда это случится». А теперь попробуй заменить переменную. Вместо «сбежать» скажи «драться» или «дать отпор». От этого поменяется и вся цепочка, в основе которой больше не страх, а желание защититься. Совершенно новая схема, лишённая тревожности и панических атак, потому что теперь в ней присутствует уверенность в самом себе. А когда ты уверен, — Чонгук тянет уголок губ, когда Чимин недоверчиво смотрит прямо в глаза, — тебе не страшно. Пак молчит. Всё это звучит прекрасно, просто волшебно, так, как хотелось бы, чтобы зазвучала собственная жизнь, но есть одно очень жирное «но», которое перечёркивает собой все сладкие речи. — Я не смогу, — оглушительно для самого себя. Чонгук выпрямляется и сводит брови на переносице. — Почему ты не веришь в себя? — Потому что я пытался. Чимин не из тех, кто бежит сразу. Просто побег оказался самым действенным способом. — Бегать у меня получается лучше, чем драться, — грустно усмехается. Ему уже всё до такой степени осточертело, что даже не стыдно признаваться в собственной слабости. Тело до сих пор помнит побои, которыми, казалось, из него пытались вытравить душу. — Я научу тебя, — Чонгук позволяет себе вольность: сокращает между ними расстояние и берет руку в свои, чтобы ему поверили. Сам не понимает, зачем ввязывается в чужую драму, но не может остановиться. Ему отчего-то кажется, что принимаемые в данный момент решения не будут после вспоминаться ошибочными. Чимин настороженно смотрит на него, но не убирает руки, чувствуя жар чужих ладоней на своей. — В школе я занимался разными видами спорта, но больше всего увлекался боевыми искусствами. Мне даже советовали заниматься этим профессионально, — хвастается, вызвав изумление у Пака. — В полицейской академии нам тоже не давали забывать о тренировках, да и сейчас я стараюсь поддерживать себя в форме из-за работы. Борьба — неотъемлемая часть моей жизни, и я с лёгкостью могу научить тебя базовым навыкам, которые позволят тебе уложить человека, превосходящего и по росту, и по массе. Поверь, зная даже самые элементарные приёмы, ты почувствуешь себя увереннее. — Зачем тебе это? — Что? — Ты слышал, — Чимин слабо улыбается этому порыву активности, но вновь сталкивает с реальностью, смачно ударив ей по всем красивым фантазиям. — Зачем тебе помогать мне? Ты чувствуешь себя обязанным из-за того, что работаешь в полиции? Чонгук вопреки ожиданиям не обижается. — Не знаю, — честно отвечает. — Если тебе станет легче, тогда ладно. Пусть будет из-за чувства долга. Чимин изгибает бровь. Взглядом цепляется за всё ещё держащие его руки. Чонгук от раздумий не замечает, как поглаживает большим пальцем ладонь, но ничего не говорит. Это даже приятно немного. — Ты… странный, — как есть произносит, когда сосед тянет уголок губ. — Что? — Не поверишь, но у меня о тебе сложилось такое же мнение. Очередь Чимина улыбаться. Пусть слабо и с опаской, но улыбнуться. Он полностью отходит от накрывшей паники и посвежевшим взглядом смотрит на них со стороны: сидят на полу на кухне, прижавшись к столешницам, как к спинке дивана, и спокойно беседуют в полумраке тёмной квартиры. Кажется, Пак пытался заварить кофе. А ещё Чимин находит залипательным то, как мягко Чонгук поглаживает его руку, успокаивая, хотя в этом уже давно нет необходимости. Сейчас всё такое странное, что с трудом верится в реальность происходящего. Как будто это какой-то сон, сгенерированный воспалённым на фоне хронического недосыпа и тревожности сознанием. Чимин столько хорошего услышал от Чонгука сегодняшним вечером, потому не хочет, чтобы это время заканчивалось. Сейчас сосед пытается взрастить внутри него надежду, а это, знаете ли, процесс долгий и трудоёмкий. И болезненный. Чонгук смотрит куда-то сквозь, продолжая несильно массировать тыльную сторону ладони: водит подушечкой большого пальца по тонким связкам и мягкой коже круговыми движениями, обводит венки и костяшки, неосознанно используя руку Чимина как антистресс. Пак закусывает свою губу, зубами надавливая на незажившие ранки. Кожа совсем обветрилась и истончилась из-за вечных покусываний. — Ты хочешь помочь мне? — выходит тише, чем предполагалось, но Чонгук всё равно слышит. — Три месяца, — напоминает Чимин, — и я исчезну из твоей жизни. Да, всего три месяца, и приедет Намджун из Штатов, квартира четыреста сорок один вернётся в руки своему хозяину, никто больше не будет играть по утрам на синтезаторе и выгуливать в парке собак. Жизнь сделает умопомрачительный круг и замкнётся на стартовой позиции, когда у Чонгука был под боком лучший друг тире старший брат, никаких новых соседей-эксцентриков, работа и съедающая тишина в выходные. Но до тех пор ещё целых три месяца. Девяносто с лишним дней, которые Чонгук проведёт не так, как обычно. Кажется, он впервые в жизни выбирает не плыть по течению, забив на ответственность, а добровольно берёт её, возлагая на свои плечи. Чонгук настолько близко, что касается своими коленями чиминовых кроссовок. Он осознанно сжимает хрупкую ладонь в своих руках и поднимает выше, чтобы обратить внимание соседа. — Я не просто хочу тебе помочь, — произносит без сомнений, вызывая волну мурашек у Пака, — я помогу тебе, Чимин.

:

Всю следующую неделю Чимин убеждается в правдивости каждого чонгукового слова. Подтвердив свои догадки по поводу того, что Пак работает из дома и ему необязательно соблюдать какой-то определённый режим дня, полисмен взял этот пункт на себя, подстроив расписание под собственное. Теперь каждое утро за исключением понедельника начинается не с будильника, а трели звонка по черепушке. Сначала Чимин испугался раннего вторжения в свою доселе спокойную рутину, но спустя несколько дней немного привык, неизменно просыпаясь с чувством лёгкого раздражения. Он не жаворонок от слова «совсем». Круглый экран умных часов показывает половину седьмого, нормальные люди сейчас спят в тёплых кроватях или завтракают, начиная утренние сборы на учёбу или работу. Улицы пустуют, особенно дорожки вдоль береговой линии набережной, там слышно только чаек на причалах и шум Восточного моря. Только изредка встречаются такие же ЗОЖники, пробегающие в лёгких спортивных костюмах несмотря на прохладу. На Чимине олимпийка поверх обычной футболки и спортивные штаны, а ещё он больше не носит маску, потому что в противном случае задохнулся бы ещё на первом километре. Их пробежка (внимание: разминочная) длится всего двадцать минут, но для Пака они кажутся особенно жестокой вечностью. Неподготовленные лёгкие колет от холодного воздуха, горло дерёт при каждом вдохе, и сердце бьётся так быстро, что сейчас выпрыгнет из груди и побежит само, избавившись от ноши в виде Чимина. Начиналось всё хорошо: Чонгук привёл его на спортивную площадку возле жилого комплекса и показал упражнения для разогрева мышц перед пробежкой. Это было похоже на обычный урок физкультуры в школе, пока они не начали бегать. Теперь Чимин наблюдает широкую спину соседа, обтянутую мешковатой толстовкой, и с завистью понимает, что тот даже не запыхался, пока сам Пак едва волочит ноги. Они ведь даже не ускорялись — просто лёгким бегом спустились к набережной и прошлись вдоль неё, а дыхание сбито так, как будто позади несколько миль марафона. Но Чимин, даже умирая, не скажет, что устал. Это будет верхом неблагодарности с его стороны, да и вообще ныть в любой ситуации — непозволительная для него роскошь. Он морщится от боли в предположительно простуженном горле и сам не замечает, как начинает замедляться, переходя на быстрый шаг. Чонгук, который всё это время держался спереди, бросает взгляд через плечо и подбегает к нему, шагая наравне. Он действительно не запыхался. — Хорошо бегаешь, — беззлобно подмечает, но сознание Чимина слышит скрытую в тоне усмешку. — И как ты это понял? — сглатывая вязкую слюну, спрашивает Пак. Ему бы присесть и воды. Чонгук отводит взгляд и пожимает плечами: — Я думал, что ты остановишься спустя минут пять, — в этот раз никаких смешков и подтруниваний. Вот так взять и побежать очень тяжело, так что Чон правда приятно удивлён. В конце концов двадцать минут без перерывов — это сильно. Чимин его удовлетворение не разделяет. Прикрывает один глаз, когда чувствует неприятное покалывание в боку, и полностью останавливается, отойдя в сторону, чтобы не стоять на проходе. Он опирается на прутья у набережной и громко дышит, рукавом куртки стирая с лица бисеринки пота. Чонгук встаёт рядом, наблюдая за состоянием своего ученика. — Я думал, что ты научишь меня драться, — как бы между прочим хрипит Пак. Чонгук отворачивается от него и, оперевшись локтями на балки, смотрит на Восточное море. Волны отдают жидким золотом из-за рассветного неба. Розовые всполохи облаков на апельсиновом фоне завораживают. Из-за линии горизонта почти полностью поднялся солнечный шар, который прямо сейчас слепит глаза своим ярким свечением. Чон, привыкший к физическим нагрузкам, любит бегать именно по утрам перед работой. Особенно, когда вокруг него расцветает природа. — Чтобы суметь дать отпор, тебе нужно не просто знать пару приёмчиков, — наконец отвечает, слыша, как Чимин постепенно восстанавливает сбитое дыхание. — Ты должен научиться доверять себе и своему телу. Для этого мы будем отрабатывать твою реакцию. Сначала разовьём выносливость, после научимся ударам, а потом наработаем скорость. Всему своё время. Пак слушает внимательно и съёживается от особо пронизывающего потока бриза. — Ты очень серьёзно настроен, — тихо произносит. Ему приятно ответственное поведение Чонгука, но одновременно оно вызывает чувство вины. Тяжело избавиться от этой мысли. — И тем не менее всё зависит от тебя, — Чонгук поворачивает голову и щурится от ярких лучей солнца. Ловит медовый взгляд и поджимает губы. — Если не сдашься и сможешь постоять за себя, это будет лучшей благодарностью. — Не сдамся, — мгновенно говорит Чимин, заметив слабую улыбку в ответ. Он прикрывает глаза и стукается лбом о сложенные на ограждении руки. — Только можно сначала воды? Пожалуйста. И слышит тихий смех сквозь учащённое биение сердца.

:

На выходных нагрузка увеличивается вдвое, а это значит, что Чимин проводит со своим новым тренером почти полдня вне зоны своего комфорта. Не в квартире, без маски и порой без кепки, потому что головной убор только мешает во время занятий. Арсенал у Чонгука большой, как и способов достижения намеченной цели. Он уже упомянул, что акцент в тренировках будет ставиться на выносливость и скорость, поэтому после утренней пробежки по пустынным воскресным улицам они останавливаются на спортивной площадке и приступают к основной части урока. Чимин никогда в своей жизни особо не занимался спортом. Были уроки физкультуры, в период средней школы были танцы, но после времени хватало только на учёбу и усиленную подготовку к экзаменам, потому что родители не могли оплатить обучение в универе, а высшее образование для Пака было необходимостью. Вместо того, чтобы отдыхать на выходных с друзьями в клубах или просто в городе, Чимину приходилось сидеть на дополнительных и курсах в попытках вызубрить огромное количество материала. И речи не было об увлечениях помимо учёбы. В конечном итоге усилия принесли заветное бюджетное место в хорошем ВУЗе, а выносливость и скорость реакции, о которых говорит Чонгук, есть не столько в физическом плане, сколько в моральном. Чимин смотрит на концы чёрной скакалки в руках с явным сомнением. Он ничего не говорит вслух, но, когда у тебя на лице есть субтитры, необходимость в словах исчезает. Чонгук отпивает воду из купленной в супермаркете бутылки и оставляет её на скамейке. — Что-то не так? — закономерно интересуется. Пак отрицательно качает головой и покрепче хватается за пластиковые ручки, меряя длину скакалки. Она немного большая для его роста, но, если подвернуть вокруг кистей, будет нормально. — Сколько прыгать? — Давай проверим твои возможности, — Чонгук достаёт телефон из кармана толстовки и открывает секундомер. — Готов? — Ага. — Начали. Цифры начинают стремительно сменять друг друга на глянцевом экране, а Чон на секунду зависает, когда понимает, насколько бесшумно прыгает Чимин. Тот держит ноги прямыми, не сгибая в коленях при прыжках, и мягко приземляется на носки, едва касаясь разноцветного на спортивной площадке пола. Тонкая скакалка описывает вокруг него сферы и плавно проходит по низу, не напарываясь на преграды в виде неуклюжих ног. Даже не цепляется за подошву массивных кроссовок, пока Чимин продолжает как ни в чём не бывало прыгать, плотно сомкнув губы. На танцах его научили правильно прыгать на скакалке — без лишнего шума и напряжения для ног, а тело спустя столько лет до сих пор помнит. Поразительно. Чонгука же поражает грация соседа, которую раньше он даже не видел, не понимая, как вообще это можно было не заметить. Тишину разбавляют пролетающие низко над землёй воробушки, глухие крики чаек с набережной и редкое звучание заведённых двигателей тех, кому с чего-то потребовалось вставать в такую рань воскресного дня. Город по большей части спит, пока вверху чонгукового телефона цифры показывают всего без четверти девять, а на спортивной площадке с недавних пор собирается пара соседей, взявшихся за своё физическое благополучие. Так считают проживающие в жилом комплексе «Каджок». Чимин останавливается ненамеренно, просто кроссовки действительно оказались не лучшим решением для скакалки — шнур разбалтывается с руки и так-и цепляется за массивную подошву, прекращая красивый заход. Пак с внутренним удовлетворением отмечает, что прыгать на скакалке ему нравится куда больше пробежек. Перед лицом появляется телефон с записанным временем. Семь минут, тридцать четыре секунды и две миллисекунды. — Очень хорошо, — комментирует Чонгук и протягивает бутылку с водой, которую Чимин принимает с коротким кивком. — Занимался раньше спортом? — Если танцы считаются, — немного сбивчиво отвечает. А вот это уже интересно. Чонгук невольно представляет Пака, исполняющего танец. Почему-то в воображении совершенно не вяжется что-то вроде хип-хопа, наоборот — нежное и чувственное, под стать образу, который постепенно выстраивается в сознании полисмена. Его познания в танцевальном искусстве такие же скудные, как и в музыкальном, но он пару раз слышал мелькавшее слово «контемп», и вот оно для Чимина звучит очень подходяще. — Что вы делали на тренировках? — спрашивает, заодно отгоняя от себя ненужные мысли. Чимин призадумывается, силясь вспомнить. Он школу-то закончил шесть лет назад, мало что в памяти кроме зубрёжки осталось, если честно. — В основном мы ставили именно танцы, — как само собой разумеющееся произносит, — на разминке прыгали на скакалках, ещё было ОФП, силовые на ноги, а после гимнастика и акробатика. — Гимнастика? — Чонгук удивлён, хотя вроде бы и это очевидно. — Значит, растяжка должна была остаться. — Почти десять лет прошло, я так не думаю, — неловко тянет Чимин, но Чон не сильно расстраивается: — Нет, ну, конечно, ты сейчас сходу на шпагат не сядешь, но я этого и не прошу. Растяжка поможет тебе при ударах ногой. Хай-кик, например, — Пак заинтересованно выпрямляется, а Чонгук спешит пояснить. — Получится очень мощный удар, если научиться правильно его делать. Многим он даётся тяжело как раз из-за нехватки растяжки, но у тебя есть это преимущество. Ты ведь сказал, что были силовые? — Да, на ноги. Приседания, пистолетики, прыжки. Ещё махи ногами с утяжелителями. — Супер, — заключает полисмен. — Значит, ты уже знаком с большинством упражнений. Тело точно их помнит, осталось вспомнить мозгу. — А этот… — запинается Пак, — хай-кик. Он прям очень мощный? — При правильном распределении силы отправит в нокаут с одного удара. Чимин напрягается, и Чонгук это замечает. Садится рядом на тёплый прорезиненный пол площадки и поворачивается корпусом, чтобы поймать опущенный взгляд. — А если я не смогу? — и пока Чон не начал оспаривать, продолжает. — Не смогу ударить? Даже зная в теории и закрепив навыки на практике, я ведь могу впасть в элементарный ступор перед… перед противником. Да? Невозможно ведь научить не бояться. Чонгук может сделать из него хоть бойца ММА, но никто не знает, сможет ли Чимин применить свои знания в моменте, когда вновь окажется в безысходной ситуации, где с лёгкостью может податься страху и сбежать. Эта грань совершенно не тонкая, она каменная и высокая. Такие стены только ломать нечеловеческим усилием и силой воли. Получится ли? Такое вправду бывает. Ты уверен на сто процентов в том, что сможешь себя защитить, а потом к тебе навстречу шатается пропахший насквозь перегаром алкоголик с недвусмысленным намерением, а ноги вместо того, чтобы бежать, застывают в ступоре, пока руки, которые должны сжаться в кулаки и ударить, цепенеют, потому что страх симулировать невозможно, он всегда настоящий и внезапный. — Почему ты в себе сомневаешься? — Чонгук спрашивает без желания что-либо доказывать. В его словах вообще отсутствует контекст. Он всегда спрашивает и говорит напрямую. Чимин в привычном жесте прижимает колени к груди, положив на них горячие ладони. — Я боюсь навредить другим людям. Особенно, если это знакомый мне человек. Ответ более чем ясный. Между ними сохраняется обоюдное молчание, потому что один размышляет об иррациональном, пока второй думает, нужны ли вообще тренировки. Чонгук первым нарушает тишину: — Я скажу тебе до ужаса банальную вещь, Чимин, — подтягивает к себе сумку с подготовленными вещами для тренировки. — Убей или будь убитым, — Чимин хмыкает, Чон кивает. — Да. Всё очень просто. Когда тебе угрожает опасность, у тебя есть всего два варианта: стать жертвой или напасть первым. Не думай о том, что правильно, а что нет. Не трать на это время. Если ты находишься в тупике, и единственный выход загораживает противник, бей без промедления вне зависимости от того, кто именно стоит у тебя на пути. В конце концов ты не убьёшь этого человека, — добавляет, пожав плечами. — Просто покалечишь и тем самым дашь понять, что можешь за себя постоять. Чимин медленно переваривает услышанное, чувствуя, как разгорячённое тренировкой тело покрывается мурашками из-за уличной прохлады. Чонгук говорит простые и очевидные вещи, но почему-то Пак о них постоянно забывает. Страх искажает реальность и туманит рассудок. Слишком много ненужных мыслей и нелогичных додумываний, они всё время пытаются вогнать его в состояние повышенной тревожности, а полицейский своим низким приятным голосом, словно лучик света, отгоняющий налитые свинцом грозовые тучи. Находясь с ним, Чимин чувствует себя в безопасности и мыслит здраво. Понимает, что половину проблем придумал себе сам. Он мелко кивает и, шумно выдохнув, поднимается на ноги, уже чувствуя приятную боль в мышцах. Соскучился по этому ощущению спустя столько лет пассивной жизнедеятельности. Эти тренировки на свежем воздухе не только помогают ему в физическом плане, но и ещё успокаивают душевно. Страх отступает и рассеивается. — Продолжим? — спрашивает, получив кивок в ответ. Чонгук медлит подниматься, наблюдая за тем, как Чимин отходит чуть подальше, наматывая скакалку на руку. Готовится ко второму заходу. Пора бы возобновить занятие после небольшого лирического отступления, но на языке крутится ещё пара слов, которые Чон озвучивает непонятно для чего: — И ещё, Чимин, — когда внимание полностью обращено на него, полисмен на секунду задумывается, стоит ли. И всё же решает закончить мысль, — я понимаю твои сомнения. Это нормально бояться. Просто знай, что… если что-то случится в эти три месяца, тебе не придётся убеждаться на практике, сможешь ты дать отпор или нет. Вау. Никогда ещё более мудрёно Чонгук не говорил. А ведь мог сказать простое «Я защищу тебя», но эта фраза звучит слишком громко. Тем не менее Чимин слышит её среди всех этих слов и неловко отводит взгляд, с ужасом чувствуя, как внутри что-то, что, как он предполагал, было давным-давно уничтожено, слабо отзывается на сказанное.

:

Они стремительно сближаются за последующие недели, которые пролетают со скоростью света за тренировками на свежем воздухе. Погода с каждым днём становится мягче и теплее: солнце поднимается раньше и подольше задерживается на ясном небосводе, а прибрежный ветер больше не пронизывает до костей, а лишь дарит необходимую прохладу во время пробежек. Выносливость Чимина растёт, и организм привыкает к физическим нагрузкам: по утрам становится легче просыпаться, после бега не колет лёгкие и не дерёт горло. На спортивной площадке их запомнили, кажется, все жильцы «Каджок», потому что соседи бесперебойно проводят там по несколько часов шесть дней в неделю. Чонгук тоже занимается, не забывая про себя. Пока Чимин прыгает на скакалке, он отжимается и подтягивается на турникете, отрабатывает удары и вспоминает техники, чтобы после научить своего подопечного. Каждый занят своим делом, и со стороны они похожи на ту самую парочку ЗОЖников с идеальной жизнью. После тренировок они обычно расходятся по квартирам, чтобы принять душ, привести себя в порядок и продолжить отдыхать (в случае Чонгука) или работать (у Чимина-фрилансера как такового расписания нет, как и выходных), но в этот раз Чон нарушает их привычный график: — Ты сегодня свободен? — максимально непринуждённо спрашивает, когда они поднимаются на лифте, уставшие после трёх часов занятий. Чимин сводит брови и вспоминает расписание на сегодня. Все заказы он закрыл ещё вчера, а запросов на догситтерство пока не было, иначе бы на часы пришло уведомление. — Да, — отвечает без задней мысли. Ему нравится проводить время с Чоном. — А что такое? — Здесь неподалёку есть кофейня, — автоматические двери разъезжаются в стороны, выпуская их на родную площадку, но соседи не спешат разойтись по домам. — Если ты не против, мы можем выпить кофе. Заминку в поведении Чимина полисмен замечает сразу, невольно проговаривая сказанные слова в голове, проверяя их на наличие подтекста, который мог быть услышан. Чонгук не зовёт его на свидание, как предлагал Сокджин, он просто хотел бы провести немного времени вместе, потому что… ну, собственно, у него впереди полностью свободный день, погода ясная с приятной температурой и размеренным солнечным светом. Обедать в кафе в одиночестве может и смотрится со стороны печально, но это никогда Чона не смущало, просто если есть возможность провести время в компании, почему нет? Ого, столько размышлений из-за одной брошенной фразы. Надо же. Чимин же думает совсем не в таком ключе. Предложение на самом деле очень заманчивое, вот только проблема в самом Паке. Он ни разу за последние месяцы не позволял себе выйти за пределы дома без надобности, да и в курсе нахождения исключительно важных для него пунктов, в частности автобусные остановки и полицейский участок. В основном его маршрут пролегает через парк рядом с жилым комплексом и в большие гипермаркеты, где он закупает продукты раз в полторы-две недели. Пойти выпить кофе как обычные люди, без маски, кепки и рюкзака за плечом теперь кажется странным. Но ведь он будет не один, правильно? Чонгук смотрит на него, терпеливо ожидая ответ. Возможно, он догадывается о тех страхах, что копошатся в грудной клетке Чимина, и тактично молчит. С полисменом не должно быть страшно, но Пак всё равно тревожится. Раздумывает непозволительно долго для приличного и, когда Чонгук ожидает услышать мягкий отказ, на удивление им обоим произносит: — Давай. Сердце бешено колотится от одного озвученного слова, и ладони начинают потеть. Чимин опускает взгляд в пол и поспешно добавляет, чтобы разбавить вновь затягивающуюся тишину: — Дашь мне десять минут на сборы? Хочу душ принять, — зачем-то добавляет, когда Чон наконец отмирает, коротко кивнув. — Можешь не торопиться. Если что, подожду тебя внизу.

:

Вход их корпуса украшен целой цветочной композицией на геометрических клумбах, которые совсем скоро заиграют сочными красками цветущей весны. Ещё для удобства прямо у стеклянных автоматических дверей выставлены резные скамейки для отдыха, одну из которых занимает Чонгук, когда спускается вниз после быстрого душа и смены одежды. Вместо толстовки он накинул хлопковую футболку, приятную к телу, и джинсовку из-за пока ещё прохладного ветра. Чимин не заставляет себя долго ждать — выходит в похожей одежде, всё-таки решив прихватить с собой кепку для успокоения. Посвежевший после быстрого ополаскивания, с розоватым румянцем от спешки на яблочках щёк и с немного растрёпанной причёской он похож на школьника, сорвавшегося в город на выходные. Была бы только улыбка на полных губах, думается Чонгуку. — У тебя есть вопросы, — начинает разговор Пак. Полицейский не спешит опровергнуть предположение, кивком головы показывая направление. Их цель находится буквально через дорогу и располагающе мигает тёплым светом выставленных на улицу фонариков в стиле гранж. — Можешь задавать любые. Это минимум, которым я могу отплатить за тренировки, — для Чимина эта тема острая и болезненная, но он переступит через себя и расскажет обо всём без сожалений, если Чонгук попросит, потому что ничем иным отблагодарить не может. — Не думаю, что бередить свежие раны хорошая идея, — с сомнением отвечает, когда они подходят к перекрёстку. На улицах появляется больше людей. Стрелки часов показывают всего лишь одиннадцать утра, и город медленно просыпается, начиная проживать солнечное весеннее воскресенье. — Я не хочу давить на тебя или смущать вопросами, — заранее произносит Чонгук, потому что понимает, что вести разговоры иначе не умеет. Если ему дать зелёный свет, он не упустит возможность и забудет про все рамки приличия, преисполненный желанием полностью удовлетворить своё любопытство. Эта черта отлично вписывается в образ полисмена, но в жизни добавляет хлопот. Правда, Чон уже нашёл выход из таких ситуаций — он просто ограничил общение с социумом, сократив круг до Намджуна и родителей. Чимин сегодня поражает сам себя, потому что остаётся непреклонен. — Со мной всё в порядке, — легко проговаривает, бездумно оглядывая проезжающие по шоссе машины и светофор, горящий красным. — Я бы не предлагал, если бы не был в себе уверен. Чонгука этот ответ устраивает. С окончанием фразы загорается зелёный, и он на автомате берёт Чимина за руку, придерживая рядом. Пак крупно вздрагивает от неожиданности и выдёргивает ладонь, остановившись посреди пешеходного перехода и тем самым обратив на себя внимание полицейского. Осознание бьёт по черепушке, и Чон виновато поджимает губы. — Извини, — произносит, подняв ладони. Бросает мельком взгляд на светофор и вспоминает, что они по-прежнему стоят посреди проезжей части, пусть и машин поблизости нет. — Давай сначала перейдём дорогу. Чимин бегает зрачками по светло-серому асфальту и кивает, быстрым шагом оказываясь на другой стороне улицы. Запястье жжёт от прикосновения, и сердцебиение учащается. В медовых глазах блестят отголоски страха, переливаясь жидким золотом от весеннего солнца. В горле пересыхает. Чонгук мысленно даёт себе пощёчину, не понимая, как можно было забыться и насильно прикоснуться к жертве домашнего насилия. — В детстве моя мама попала в аварию, когда переходила дорогу, — негромко говорит, сохраняя между ними дистанцию в два шага. Чимин неуверенно поднимает взгляд, вслушиваясь в приятный бархатистый тон. Держит своё запястье, словно пытается стереть следы. — Она была маленькой, поэтому не увидела машину из-за поворота, которая на небольшой скорости налетела на неё, но этого хватило, чтобы сломать ногу и пару рёбер, — эту историю Соён рассказывала сыну много раз, чтобы донести до него, насколько важно быть внимательным на дороге, даже когда везде есть светофоры и знаки. Никто ведь не застрахован от несчастных случаев. — С тех пор она привыкла держать за руку человека, когда переходит с ним дорогу. Ей так спокойнее. И её привычка передалась мне, — заканчивает, скользя взглядом по напряжённым плечам Пака. — Я не оправдываюсь. — Всё в порядке, — поспешно отвечает Чимин. Его реакция ненормальная, он сам понимает. Всего лишь взяли за руку, а у него паника пробивает кончики пальцев. — Честно, нормально, — повторяет, встречая встревоженный взгляд. — Пойдём внутрь, — переводит тему. Чонгук скованно кивает и открывает дверь кофейни, пропуская соседа. Интерьер встречает их сочетанием камня и дерева. Приятная музыка тихо играет из больших чёрных колонок, распространяясь по заведению; по всему помещению разбросаны столики разных размеров и форм в зависимости от размеров компании, решившей полакомиться сладким; мягкие на вид диваны, кресла и обычные деревянные стулья выставлены вокруг, некоторые столики приставлены к окнам, а вместо сидений французские подоконники со множеством пледов и декоративными подушками в углах. В кафе людей предостаточно для воскресного утра — половина столиков занята, и бариста за стойкой активно поглощены работой. В музыку приятным фоновым шумом вплетаются звуки работающих кофемашинок, и приглушённая готовка на кухне за маятниковыми дверьми. Они подходят к витринам, где в красивых композициях выставлены в ряд пирожные, круассаны, печенья и прочие сладости, от одного вида которых у Чимина сводит челюсти. Он давно не ел чего-то подобного, разве что перебивался магазинными батончиками, когда сильно хотелось сладкого. Но это ни в какое сравнение не идёт с этим гастрономическим искусством за тонким стеклом. Взгляд поднимается на меню с напитками и жадно читает каждую строчку. В животе глухо урчит. Эмоции от красивого кафе позволяют немного расслабиться и забыть о той стыдной ситуации, произошедшей буквально минуту назад. Чонгук подходит к кассе, заказывая для себя айс латте, и уступает место Чимину, который с загоревшимися глазами просит шоколадный круассан к макиато. Он лезет в кармашек маленькой кроссбоди сумки за кошельком, но не успевает — слышит звонкое пиликание и благодарность бариста. — Платит тот, кто приглашает, — в ответ на осуждающий взгляд произносит Чонгук, убирая карточку в карман куртки. Они проходят до самого дальнего места и садятся друг напротив друга. Вот теперь пришло время разговора. Чимин неосознанно выбрал место, с которого открывается обзор на всё помещение, и Чонгук это заметил. — Ты здесь часто бываешь? — спустя несколько минут молчания начинает Пак. — Не очень. Неловкость между ними становится почти осязаемой, действует как загуститель для воздуха и ложится свинцовым пластом на плечи. У них из общего полтора приступа Чимина и неделя тренировок на свежем воздухе, оттого тем для обсуждений остаётся немного. Красивая девушка-бариста в фирменном тёмно-бежевом фартуке приносит заказ на круглом подносе и с улыбкой оставляет два кофе с десертом, пожелав приятного аппетита. Чонгук отпивает из трубочки латте и не упускает возможность обвести соседа напротив сканирующим взглядом, отмечая для себя новые детали. Например то, что Чимин носит кофты исключительно с длинными рукавами и натягивает их почти до кончиков пальцев даже в помещении, где температура явно не предназначена для такой одежды. Сам Чон давно повесил джинсовку на спинку стула, оставшись в лёгкой футболке. Мелкие шрамы, которые он заметил в прошлый раз, не оставляют в покое. На тонком запястье наверняка есть похожие. Как же ему хочется ошибаться. — Почему ты решился сбежать? Вопрос повисает в воздухе, разбавляемый тихим звучанием американской песни и приглушёнными голосами остальных посетителей. На них никто не обращает внимания, но Чимину кажется, что все взгляды незнакомцев липнут к нему как пиявки. Прошлое сейчас кажется таким абсурдным, а собственные действия до слёз глупыми. Всё было очевидно с самого начала, а Пак словно играл роль великого слепца. — Мне стало невыносимо жить там, — тихо произносит. Одной фразой он подводит итог двухлетних отношений, в которые верил и на которые надеялся до последнего. Он любил и думал, что был любим в ответ, терпел трудности, понимая, что готов бороться и стараться ради того человека, наивно полагал, что их проблемы ничем не отличаются от чужих, что всё нормально. А потом последовали ужасные полгода, которые Чимин боится встретить в аду после смерти. — Как долго ты решался? — Чонгук задаёт непрямые вопросы, словно прощупывает почву, но на самом деле он просто спрашивает то, что его интересует. Ему неважно имя, причина и мотивы. Его волнует время, поведение и предположения о том, что произойдёт дальше. Иными словами то, что ещё можно предотвратить или исправить. — Два месяца. — Ты обращался в полицию? — достаточно очевидно и в какой-то степени предсказуемо, но Чимин с ответом медлит. Наверное, потому что ему стыдно. — Нет. — Планируешь? — мягко переключившись на будущее, спрашивает Чон. Чимин снова задумывается. Обхватывает двумя руками пузатую кружку с горячим макиато и греет замёрзшие пальцы. — В этом был бы смысл месяца три назад, но сейчас уже поздно, — с горечью подмечает. Его тело почти полностью восстановилось: гематомы сошли, синяки побледнели, раны покрылись корочкой, а шрамы посветлели. Доказательства просто затянулись со временем, которое Пак бездумно потратил на тревожность. — Вовсе нет. С помощью суда ты можешь добиться запрета на приближение, — Чонгук вспоминает дела, которые были так или иначе связаны с домашним насилием, трубочкой помешивая приятно звенящие квадратики льда в стакане. — Он не сможет причинить тебе вред. — Я… я не думаю, что это сработает, — Чимин сжимает до побеления пальцы на кружке и делает торопливый глоток свежего кофе, почти не чувствуя вкуса. — У меня ничего нет кроме своих слов. А если ставить против этого слова… его слово, то мне точно не победить. «Только спровоцирую», — остаётся неозвученным. — Я могу посоветовать тебе хорошего адвоката. Он получше меня разбирается во всех юридических нюансах, — Чонгук вытаскивает свой телефон и открывает книжку контактов, пересылая нужный Чимину. Они успели обменяться номерами ещё в первый день тренировки. — Спасибо… — шепчет Пак. Единственное, что он продолжает испытывать, так это невероятный стыд. Он чувствует себя обязанным Чонгуку за то, что тот так носится с ним, и вместе с тем его очень трогает искренность, которой преисполнен каждый шаг со стороны Чона. Если все полицейские такие, можно ли было бы избежать всего этого, обратившись в участок сразу? Умные часы загораются на левом запястье, и Чимин видит инициалы адвоката на маленьком экране. Чонгук откладывает телефон, массируя виски большими пальцами. Он далеко не эмпат, но ему всё равно передаётся напряжение, из которого сейчас соткан Пак. Тяжело. — Не убирай его номер в дальний ящик, — напоследок просит, зная, что такой исход вполне возможен. — Адвокат Мин очень хорош в своём деле. Он сумеет помочь тебе и выбьет самые выгодные условия, поверь. — Верю, — незамедлительно отвечает Чимин, отпивая ещё немного макиато. Просто ещё не время. Он смотрит на аппетитный круассан на блюдце и решает немного отвлечься: цепляет пальцами и откусывает слоёное тесто, с удивлением округляя глаза. — Так вкусно, — с набитым ртом комментирует, а Чонгук поражённо усмехается. Вот так резко переключаться с одной темы на другую он не умеет. Чон пьет из трубочки айс латте и параллельно следит за тем, с каким наслаждением Чимин смакует каждый кусочек обычной сладости, словно ест в последний раз в своей жизни. Полисмен ничего не говорит, только молча наблюдает за нежно-розовыми губами, на которых после трапезы, полной лестных комментариев по поводу выпечки, остаются и крошки теста, и мазки шоколадного топпинга. Хочется провести по ним большим пальцем, слегка надавив, чтобы вытереть, но Чонгук ещё не настолько потерявший рассудок, потому сдержанно оповещает: — Ты испачкался, — указательным пальцем тыкнув на свой рот. А потом Чимин делает то, что заставляет Чонгука задержать дыхание. Потому что вместо того, чтобы воспользоваться любезно предоставленной салфеткой или хотя бы рукой, Пак облизывает губы и оттягивает их зубками, громко причмокивая. Это длится всего секунду, но Чон успевает заметить кончик розового языка между подушечками прежде, чем Чимин закрывает обзор чашкой горячего кофе. Полисмен откашливается, выпивая до конца свой латте, и откидывается на спинку стула, впервые жалея, что повёрнут к залу спиной, ибо ни за что кроме Чимина взгляд не может зацепиться. Даже окон нет, только кирпичная стена с картинами в чёрной тонкой рамке и гирляндами-лампочками. — Знаешь, я раньше всегда сидел на диетах и очень строго следил за своим весом, — неожиданно подаёт голос Пак. Он всё-таки находит салфетку и вытирает ей рот, с тёплой улыбкой смотря на чашку макиато. — Эта привычка осталась после танцев, да и я в принципе быстро поправляюсь без присмотра, — перед глазами воспоминания сменяются кадровой плёнкой, и в душе неприятно свербит от эмоций. — Постоянно отказывался от сладкого и вкусной еды, когда мне предлагали. Идиот, — хмыкает. — Мы начинаем ценить только, когда теряем. Вроде бы так, да? — смеётся, встречаясь с тёмными глазами, смотрящими в упор. — Тебе со мной дискомфортно, — с грустью в голосе замечает. — Нет. — Я же вижу, Чонгук, — Чимин вроде и не перебивает, но звучит так, что ему не хочется перечить. — Я не стану давить на жалость, рассказывая о том, как тяжело мне жилось, потому что понимаю, что всё, что у меня есть сейчас, это результат моих ошибок и глупости. Я попросил тебя о помощи тогда, потому что меня накрыла паника. Я был очень напуган, а твои слова… они пришлись так вовремя, что мне на секунду захотелось избавиться от той тяжести, что лежит на плечах уже долгие месяцы… по-детски расплакаться и скинуть всю ответственность на кого-то другого, чтобы стало полегче. И я поддался этому соблазну, — он прерывисто вбирает воздух в лёгкие и упорно игнорирует пристальный взгляд Чонгука. — Ты оказался в нужное время и в нужном месте для меня, но для тебя это скорее звучит, как не в том месте, не в то время, — усмехается, покачав головой. — Я хочу сказать, что ты не должен чувствовать себя обязанным, если тебе тяжело со мной, только потому что так велит долг твоей профессии. Ты уже очень много сделал для меня. «Никто ещё так много не делал». Чонгук скрещивает руки на груди и поджимает губы. — Ты снова гонишь меня, Чимин. — Не каждый выдержит меня и мой характер, — понуро отвечает, вызвав тихий смешок. — Что? — непонимающе. — Звучит как вызов. — Боже, Чонгук… — от этой несерьёзности у самого скулы сводит от просящейся улыбки, но Чимин из последних сил пытается держать лицо. Их разговор снова заходит куда-то не туда. — К чему эта речь? — оставив шутки, интересуется полисмен. — Я ведь взрослый человек, Чимин, и принял решение задолго до твоей просьбы. Иначе стоял бы я под дверью в ожидании ответа? — Хорошо, — Чимин, кажется, теряет терпение. Это подводит его к главному вопросу, который он уже задавал. — Тогда скажи мне честно, почему ты хочешь мне помочь? Чон шумно вздыхает, закатив глаза. — Неужели это так важно? — Для меня очень важно, — кивает. — Потому что я не понимаю, почему ты выходишь перед изнурительной сменой на пробежки, учишь меня самозащите по несколько часов в день и приглашаешь выпить кофе в единственный выходной, — будь аргументы стрелами, Чонгук бы давно валялся на полу, истекая кровью. Чимин говорит чётко, прямо, без дрожи и былой стеснительности, чем вгоняет в ступор. — Я тоже живу достаточно долго, чтобы усвоить урок жизни: никто ничего не делает просто так. У любого поступка есть причина и намерения. Твои мне совершенно непонятны. — Потому что будь ты на моём месте, не помог бы? — изгибает бровь Чонгук. — Или ты считаешь, что у меня есть скрытый мотив? Что я чего-то пытаюсь добиться за твой счёт? — Именно это я и хочу знать. — Ты слишком много надумываешь, Чимин. В отношении меня жизнь становится проще. Я не строю хитрые планы и не скрываю своих намерений. — Что это значит? — хмурится Пак, когда Чонгук выпрямляется на стуле и опирается локтями на стол, немного подаваясь вперёд. — Это значит, что я помогаю тебе, потому что хочу тебе помочь, — и поднимается на ноги, снимая со спинки джинсовку. Чимин застывает в непонимании и пытается переварить услышанное, пока Чон как ни в чём не бывало надевает куртку и задвигает стул, чтобы не мешался на проходе. — И всё? — неуверенно, поднимая взгляд на полицейского. — Вот так просто? — Прикинь, — Чонгук не может сдержать улыбки при виде такого озадаченного и сбитого с толку соседа. — Погода сегодня очень хорошая, — Чимин поднимает брови, не успевая за ходом мыслей, и встаёт с диванчика, следуя за соседом из кафе. — Не хочешь прогуляться? — Я… а… — вместо слов выходит что-то нечленораздельное. Чимин теряется так сильно, что стопорится на месте, когда они выходят из кофейни. Он всегда продумывал каждый свой шаг, заранее проигрывал возможные сценарии событий, чтобы быть готовым к любому исходу в будущем. Эта даже не привычка из-за болезненных отношений, а скорее черта характера. Намного спокойнее, когда хотя бы примерно знаешь, чего ожидать, правильно? Чонгук же ломает его устои с ноги и самодовольно улыбается, возвышаясь на руинах шаткого прошлого. Как глоток свежего воздуха в вечных графиках и плотных расписаниях. Словно символ чего-то нового после ада, в который Чимин лично себя загнал. — Если не хочешь ходить далеко, можем просто прогуляться в парке или вдоль набережной. Я давно хотел погулять у моря, — вспоминает Чон, когда слышит призрачный аромат солёного бриза. Чимин слушает его и с ужасом понимает, что хочет. Хочет прогуляться и в парке, и вдоль набережной, и у моря. Хочет вообще познакомиться с городом, который на самом деле расцветает и пестрит подобными уютными и до безумия привлекательными заведениями, а не является каким-то серым убежищем. Пусан это же не какая-то дыра, где нет ничего кроме бетонных стен и страха, падающего на голову с крупными каплями холодного дождя. Это красивый порт с пейзажными видами на Восточное море, это узкие улицы и множество построек, хранящих в себе тысячи историй. Кажется, Чимин больше не хочет быть настолько жалким и запуганным, чтобы прятаться в собственной квартире от фантомных чудовищ. Он поднимает стеклянный взгляд на Чонгука и, проглотив горечь в рту, сжимает до побеления кулаки. На кончике языка оседает одно-единственное слово, которое Пак всем естеством хочет озвучить, но человек не может просто взять и поменяться в один момент. Это не сказка и не фильм с сжатым сюжетом, который должен поместиться в полуторачасовой хронометраж. Жизнь куда длиннее, а чувства намного крепче. Чимин в очередной раз признаёт свою слабость, когда вместо желанного «Хочу», разочаровавшись в самом себе, говорит: — Не сегодня. — Он прекрасно понимает, что Чонгук видит его насквозь, но всё равно старается сохранить лицо, продолжив, — у меня заказ с горящим сроком до завтра. Я планировал посвятить ему остаток дня. Чушь полнейшая. Его ложь предательски выдают сжатые кулаки и лёгкий румянец на щеках и ушках, когда самому кажется, что лицо полыхает языками огня, расплавляя кожу. Чон тактично молчит, просто кивнув на отказ. Он не будет лезть в чужую жизнь и допытываться, в конце концов за долгие годы относительного одиночества (Намджун всё чаще сидит в студии, увлечённый работой) он привык ходить без компании. Но ему всё равно становится немного грустно. — Тогда до вторника, — налегке проговаривает, когда понимает, что Чимин хочет пойти домой без него. — До вторника, — вторит ему сосед и виновато улыбается, прежде чем перейти улицу.

:

Портовый город расцветает в весеннем рассвете: воздух наполняется щекотным ароматом цветения, ветер гоняет по светлым улицам нежные лепестки сакуры, а волны Восточного моря пенятся, облизывая берега. С каждым днём становится всё теплее, поэтому Чонгук спустя три недели тренировок меняет оверсайзную толстовку на простую светлую футболку, а штаны с начёсом — на длинные шорты по колено. Чимин своему стилю тоже немного изменяет: вместо кофт носит лёгкие футболки, поверх которых неизменно накидывает тонкую, почти бумажную олимпийку, которой пользуется только для того, чтобы скрыть шрамы от нежелательных взглядов со стороны. Их занятия на свежем воздухе становятся приятной традицией. Чонгук подтягивает форму, восстанавливаясь после зимнего сезона (пока было холодно, он особо не заботился о своих навыках, пару раз сходив в спортзал и лишь время от времени занимаясь в квартире), что хорошо отражается на работе, — теперь никаких одышек после бега за особо упрямыми преступниками. Чимин выучивает несколько простых, но эффективных техник самообороны и на удивление полисмена проявляет интерес к боксу. Потому на этих выходных помимо привычного набора Чон приносит бинты, боксёрские перчатки и лапы для отработки ударов. Они меняют локации для занятий, чтобы не мозолить глаза одними и теми же пейзажами, поэтому сегодня вместо спортивной площадки устраиваются на пустой набережной, коротая часы за ставшей привычной тренировкой. Чимин вытянулся за время физических нагрузок и набрал пару кило мышц — его фигура стала менее угловатой, щёки немножко округлились (что на взгляд Чона очень даже неплохо) и на руках и ногах появились слабые рельефы мышц. Он больше не похож на прогуливающего уроки школьника. Скорее на забившего на пары студента, который живёт только со своей стипендии. Вместе с сезоном весны и повсеместного цветения кончик носа Чимина начинает розоветь, и всё чаще их тренировки прерываются чередой чихания аллергика, которая отчего-то Чонгука умиляет. Особенно когда Пак корчит рожицы, из последних сил стараясь не чихать. После полноценной тренировки на выходных они взяли себе за привычку вылезать в кафе неподалёку, чтобы немного развеяться, потому что ни у первого, ни у второго никакой личной жизни, а альтернатива — сидеть в четырёх стенах, смиренно дожидаясь наступления ночи. Иногда такие дни разбавляют запросы собачников, и в их скромную компанию вливаются новые друзья, которых они вдвоём выгуливают в парках и вдоль набережной. Сегодня как раз один из таких дней. Чонгук уже видел этого пса: высокий, статный, с пронзительным взглядом, словно выкованный из бронзы. Чимин представил его как Нуби, сказав, что это сокращённо от Анубиса, а Чон только понимающе кивнул. Смотря на этого грациозного и одновременно настораживающего грозным видом пса, другое на ум и не приходит. — Ксолоитцкуинтли, — повторяет раз в третий Чимин, посмеиваясь с выражения лица соседа. — Я никогда такое не выговорю, — заключает полицейский, когда они с подачи Нуби подходят к ближайшему дереву. Чимин немного спускает поводок, чтобы не мешать собаке делать свои природные дела, и сразу достаёт из рюкзака пакетики для какашек. — Он красив, правда? — Пак, совершенно не брезгуя, убирает за собакой и с любовью проводит ладонью по гладкой коже, блестящей в свете весеннего солнца. Чонгук, стоящий чуть поодаль из соображений безопасности, вяло кивает. — Можно даже сказать, что пугающе красив, — не удерживается, на что получает тихий смешок. — Такой большой, а боишься щенка, — тихонько пропевает Чимин, завязывая попахивающий пакетик и заодно присматривая ближайшую урну в парке. Чонгук в непривычных четырёх шагах от него скрещивает руки на груди и громко фырчит, откровенно забавляя Пака. — Это щенок? — с недоверием уточняет, когда Анубис бросает на него очень осознанный взгляд, от которого по телу бегут мурашки. Чимин покрепче хватается за большую рулетку поводка и мягко похлопывает малыша по спинке, двигаясь в сторону мусорки. Чонгук всё же перебарывает себя и подходит ближе, но разумно сохраняет небольшую дистанцию. Нуби может Пака и не тронет, потому что знаком с ним давно и привык к его запаху, а вот Чона он видит впервые и не сказать, что супер рад его присутствию. Возможно, полицейский преувеличивает, но ему показалось, что Анубис посмотрел на него как-то странно… снисходительно, что ли. — Ему неделю назад исполнился год. По собачьим меркам уже взрослый, но ты только посмотри на этого малыша, — Чимин выбрасывает пакетик и садится на корточки, аккуратно подцепив Нуби за вытянутую морду. Пёс послушно даёт себя потискать и стоически терпит лёгкий чмок в макушку. — Для меня он и в десять лет останется щеночком, — с тёплой улыбкой произносит. Чонгуку такая сильная любовь к животным нова. Он тоже подумывал завести себе кого-то вроде собаки или кошки, но его желание было продиктовано скорее попыткой заполнить одиночество, которое в определённый момент жизни становилось удушающим. Чимин другой. Он бы завёл домашнего питомца не для того, чтобы заполнить пустоту, а для того, чтобы любить. По его искрящимся глазам всё видно. — Почему именно догситтер? — интересуется Чонгук, когда они выходят на открытую площадку, предназначенную специально для выгула собак. Там уже собралось несколько человек со своими питомцами: один пушистый вельш корги, два померанских шпица, триколор и белый, и ещё совсем маленький сиба-ину со своим забавным прищуренным взглядом из-за окраски. Чимин не отпускает Анубиса с поводка, потому что знает, что выглядит тот грозно и кажется опасным особенно для хозяев мелких пород. Ксолоитцкуинтли смотрит на других собак и тянет в их сторону, чтобы скорее познакомиться. Они подходят к сиба-ину, и Чимин вежливо здоровается с парнем примерно его возраста и спрашивает кличку собаки. — Вы не против, если Нуби немного поиграет с Тайо? — предвидев реакцию, сразу добавляет. — Он не опасный и хорошо обучен манерам, так что не укусит. Это я гарантирую, — Анубис, словно понимая, что его сейчас оценивают, высовывает розовый язык и дружелюбно виляет длинным хвостом в предвкушении. Сиба-ину подходит ближе, принюхиваясь к новому другу, и собачник кивает. — Тогда отпустим их поиграть на поляне, — кивает в сторону небольшого возвышения. Учитывая, что дорога с машинами находится далеко, а в парке очень тихо и спокойно, Чимин тоже снимает крепление с ошейника Нуби и даёт ему свободу. Щенки, получив разрешение хозяев, резво выбегают в центр, начиная дурашливо обнюхивать друг друга, виляя хвостами. Молодому парню звонят на телефон, и он отходит в сторонку, отвечая на звонок. Чонгук, пользуясь отсутствием Анубиса, подходит ближе и встаёт совсем рядом, щурясь от яркого солнца. Сейчас жалеет, что не взял с собой кепку как Чимин. Тот внимательно наблюдает за Анубисом, чтобы в случае чего сразу позвать, и запоздало вспоминает о вопросе соседа, который так и остался без ответа. — У меня всегда хорошо получалось ладить с животными. Чонгук скользит взглядом по расслабленным чертам лица и тянет уголок губ, предвкушая небольшую историю из жизни Пака. Он уже слышал некоторые, когда они сидели в кафе после тренировок или возвращались домой после пробежки вдоль набережной. Каждую запомнил наизусть. Теперь он знает, что Чимин дистанционно работает переводчиком в журналах и новостных программах, подготавливая огромные статьи и речи на заказ. Пак в совершенстве говорит на французском и английском и прямо сейчас готовит своё портфолио для подачи документов в иностранную компанию, потому что в ближайшем будущем планирует уехать из Кореи. Последняя новость отзывается покалыванием в области солнечного сплетения. Чонгук оправдывает это ощущение тоской по человеку, с которым привык проводить время, из-за понимая, что им неизбежно придётся расстаться. — Родители никогда не разрешали заводить собаку, кошку или хотя бы рыбку, как бы я ни просил. Один раз я им даже накатал в письменном виде все аргументы «за» питомца, но они даже не прочитали. Мне тогда было лет одиннадцать, наверное, — усмехается Чимин. Ноги немного гудят от долго нахождения на одном месте, а скамеек поблизости нет, поэтому он не придумывает ничего лучше, чем просто сесть на зелёный ковёр душистой травы. Чонгук опускается следом, не перебивая. Представляет себе маленького Чимина, который сидит за столом и старательно записывает на бумажке. Чон бы прочёл этот список. — Я клянчил у них где-то до пятнадцати, а потом понял, что мне не разрешат даже взять собаку из приюта, и решил, что, когда вырасту и съеду от них, заведу себе столько домашних животных, сколько захочу. — И сколько же ты планировал? — с улыбкой в голосе любопытствует Чонгук. — Три собаки, две кошки и четыре золотые рыбки, — серьёзно произносит Пак. — Со временем понял, что хватит и двух собак. А в восемнадцать догнал, что даже с одной рыбкой будет сложно. Тогда начался сложный период: поступление в СНУ, переезд от родителей, своя первая подработка и осознание реалии взрослой жизни. Учёба занимала всё время и отнимала силы, на выходных были полные смены в кафе, а вечерами он подрабатывал репетитором для младшеклассников по математике, приезжая к своим ученикам на дом. Ему повезло родиться в семье с достатком выше среднего: отец занимает пост вице-президента в крупной логистической компании, мать владеет сетью салонов красоты по всей Южной Корее. Помимо Чимина в семье ещё трое детей, и они, если быть честным, прижились куда лучше его. Старший брат перенимает дело отца и работает под его крылом уже несколько лет, старшая сестра — любимчик мамы, потому вместе с ней занимается управлением бизнеса, младший брат, который заканчивает школу, активно готовится к поступлению в медицинский, твёрдо решив для себя, что хочет стать нейрохирургом. Чимин на их фоне меркнет тусклым пятном, а его знания нескольких иностранных языков кажутся таким пустяком, как если бы он не умел вообще ничего. Наверное, поэтому никто из семьи не попытался с ним связаться за почти три месяца отсутствия. Почему-то именно у него одного из четырёх детей возникли проблемы с общением. — Ты всё равно не ответил на вопрос, — Чимин мельком смотрит на Чонгука, отбросив посторонние мысли, и возвращается в реальность. Сейчас же всё хорошо: приятная погода, ласковые лучи весеннего солнца, Нуби, играющий на площадке в парке, и Чонгук, сидящий совсем близко, настолько, что они соприкасаются плечами при малейшем движении. На душе спокойно, пусть немного и свербит из-за воспоминаний. Чимин не может винить родителей, потому что они дали ему всё, что было нужно: оплатили все подготовительные курсы, помогли с поиском квартиры и первое время оказывали финансовую поддержку. Просто их отношения так и не смогли выйти на тот уровень, который отчаянно желал средний ребёнок. — В догситтерстве я вижу только плюсы, — ведёт плечом и опирается руками позади себя, на секунду прикрывая глаза. Нуби хороший мальчик, далеко не убежит, так что можно немного расслабиться. — Я помогаю занятым хозяевам и провожу время с животными, всегда разными что породой, что характером. У меня никого нет из знакомых, чтобы был повод выйти на улицу, а с ними гулять только в радость. Ну, и я не привязан питомцем к месту и в любой момент могу сорваться куда только душе угодно, так что, — протягивает, поджав губы, — одни преимущества. К тому же мне за это ещё платят. Да и график свободный. Когда хочу, тогда соглашаюсь. Чон понимающе кивает, наблюдая за резвящимся щенком. Анубис шумно дышит с открытой пастью и скачет вокруг Тайо, задрав жопку кверху. На солнце его тёмная кожа кажется глянцевой. — Тебе нравится здесь? — неожиданно спрашивает Чимин. — В городе? — Да. Ты сказал, что переехал сюда из Кёнги. Почему именно Пусан? Чонгук немного теряется. На самом деле он никогда особо не раздумывал над тем, где хочет жить, просто Намджуну предложили работу в компании, которая находится здесь, а для Чона это стало отличной возможностью выбраться в город побольше и слезть с родительской шеи. Они ведь даже не хотели отпускать его в съемную квартиру, когда он закончил КНПУ. — Захотелось самостоятельности, — выдавливает из себя, сам не до конца понимая своего же ответа. Чимин мычит, разминая шею. — И здесь платят больше. — Почему тогда не Сеул? Разве там зарплаты не выше? — Расходы тоже не маленькие, — бубнит Чонгук. — А Тэгу? Инчхон? Кванджу? Тэджон? — Ты все города собрался перечислять? — морщится, слыша тихий смех в ответ. — Мне просто интересно, почему выбор пал именно на Пусан. Потому что Чонгук мёртвой хваткой вцепился в единственного друга, который даже сейчас умудряется ускользнуть от него. Сначала другой город, теперь страна. Как бы Чон не хотел, но вслед за Намджуном в Штаты он не полетит. Останется здесь, в этом большом портовом городе и квартире, рассчитанной на одного человека. Чонгук никогда не боялся одиночества, но кого он обманывает. Он никогда не был по-настоящему одинок. — Я не знаю, — в конце концов произносит. Чимин щурится, присматриваясь к соседу, и выдыхает: — Кажется, я задел личное. — Вовсе нет, — зачем-то врёт. Как будто боится, что разговор на этом закончится. — Ты задаёшь слишком сложные вопросы. Собачник, закончив разговор по телефону, зовёт своего питомца, тем самым вынуждая Чимина, а следом за ним и Чонгука, подняться с насиженного под солнцем места. Нуби без команд понимает, что его новый друг уходит, поэтому сам подбегает к Паку, радостно виляя хвостом. Очень дружелюбный и открытый пёс. Чимин ловко цепляет поводок и гладит по голове, поцеловав в лоб. — Не устал? — обращается к Чонгуку. Тот качает головой, и они решают продолжить прогулку. Время постепенно ползёт к вечеру, и яркое солнце спускается по небу к линии горизонта, окрашивая небо в тёплые тона. Кажется, даже воздух пропитывается наступающими сумерками. Они гуляют несколько часов, изредка останавливаясь, когда ксолоитцкуинтли приспичивает либо сделать свои дела, либо перекусить. К счастью, Чимин всегда таскает с собой нужные для выгула вещи, поэтому они устраиваются на свободной скамейке, пока догситтер наливает воды в переносную миску и высыпает горстку корма в отдельный отсек. Нуби с удовольствием перекусывает, а Чонгук протяжно зевает, разморённый долгой прогулкой. — Как бы ты назвал своего питомца? — спрашивает полицейский, когда Чимин двигается ближе, чтобы не мешать Анубису есть. — Мори, — отвечает спустя минуту размышлений. Чонгук вскидывает бровь, явно не ожидавший такого имени. — Как-то траурно, тебе не кажется? — В школе, когда я гулял вместе с другом и его собакой, к нам подошёл один мужчина. Мы думали, что он, как и все прохожие, скажет что-то вроде: «Какая красивая собака» — но он удивил, — Чимин этот лаконичный разговор, наверное, никогда не забудет. Им было по шестнадцать, а ещё настроение было хорошее в тот день. Выходной день, свободный от школы и дополнительных занятий, который они решили провести сначала в парке, а потом в торговом центре в кино. — «Когда заводишь собаку, в первую очередь помни о том, что она умрёт». Тэмин почти расплакался, — усмехается с грустью. — Он так жёстко напомнил о том, что они живут в несколько раз меньше нашего, что один день нашей жизни почти равняется недели для них, и что в какой-то момент их просто не станет, а мы продолжим жить. Сначала они маленькие и беспомощные, потом растут и становятся как маленькие непоседливые дети, и в какой-то момент ты просто начинаешь воспринимать своего питомца как должное. Кого-то, кого постоянно нужно выгуливать, кто лезет в личное пространство и иногда даже писается от радости, когда встречает тебя после работы каждый раз как в первый. Но спустя время они стареют, становятся менее активными, у них появляются проблемы со здоровьем, и они больше не могут прыгать и бегать по квартире. Они увядают у тебя на глазах, а ты вспоминаешь, как вёл себя, и жалеешь о том, что время нельзя повернуть вспять. Они тебя иногда бесят, но ты их никогда. Потому что для тебя собака — это часть жизни, а ты для неё и есть жизнь. У Чонгука в голове каждое слово отпечатывается, и сердце начинает болеть. Его нельзя назвать эмпатом, но Чимин говорит с такой болью, словно передаёт свои эмоции посредством речи. Настроение приобретает серые оттенки, и взгляд невольно падает на уставшего Анубиса, который прилёг на землю в ногах у Пака и, положив морду на скрещенные лапы, мерно дышит, готовый вот-вот провалиться в сон. — «Мори» как напоминание, что это маленькое существо с тобой совсем ненадолго, — продолжает Чимин, тихо, чтобы не потревожить собаку, собирая пустую миску в рюкзак. — Оно как бы говорит: «Не воспринимай меня как должное, цени каждый момент и будь со мной, пока это возможно». Carpe Diem. Memento Mori. Знаменитые фразы, — ведёт плечом и откладывает рюкзак в сторону. — Ты не боишься смерти. Пак поворачивает голову и встречается с пристальным взглядом соседа. Чонгук смотрит так осознанно и в то же время расслабленно, словно беседует о погоде и новостях за завтраком в кафе. Его манера поведения подкупает. — Не боюсь, — соглашается Чимин. — Я воспринимаю её как переломный момент, потому что верю в реинкарнацию. Но это всё равно больно. Знать, что ты будешь жить дальше, когда твоих близких уже нет в живых. — Ты слышал о теории квантового бессмертия? — Пак качает головой и удобнее устраивается, корпусом поворачиваясь к собеседнику. Чонгук поправляет спавшие на лицо из-за ветра волосы и продолжает. — В момент, когда ты находишься в ситуации, опасной для жизни, Вселенная раскалывается на несколько параллельных. В каких-то ты умираешь, в других живёшь дальше. Если всё обошлось, значит, ты оказался в нужной Вселенной. — Звучит как-то… неправдоподобно, — морщится Чимин. — Если я дожил до восьмидесяти, например, и у меня из вариантов только умереть от старости, как быть тогда? Это значит, что в любом случае в конце концов я окажусь во Вселенной, где я умираю. Где же тогда бессмертие? — Это скорее не про физическое состояние, а про сознание, — поправляет Чонгук. У него было много свободного времени, которое он тратил на изучение рандомных вещей. Память-то хорошая. — Ты ведь веришь в реинкарнацию? Значит, считаешь, что сознание бессмертно. Душа просто принимает материальную оболочку, которая со временем изнашивается. То же происходит и с этой теорией. Выживает не тело, а сознание. А бессмертие заключается в том, что согласно теории, даже когда мы умираем в одной Вселенной, в других мы остаёмся живыми. — То есть жизнь определяется сознанием, — Чимин задумчиво сводит брови на переносице. — А что насчёт всех этих Вселенных? — В каком плане? — Там всё такое же, как у нас, или есть изменения? Например, если бы в тот раз, когда мы переходили дорогу, я попал под машину, это ведь уже была бы совершенно другая Вселенная. Допустим, в ней какой-нибудь человек встал пораньше или наоборот позже, сел в машину и поехал вдоль шоссе, хотя такого в нашей не было. Мимо них проходит девушка с немецким шпицем, который заинтересованно подбегает к Анубису, успев понюхать его прежде, чем его одёргивают и спешно извиняются. Чимин вежливо улыбается и качает головой, мол, ничего страшного. Нуби ложится спать дальше под шелест свежей листвы и неторопливые разговоры своих сегодняшних хозяев. — Если ты говоришь про параллельные Вселенные, то да. Они бывают разными: могут полностью совпадать с нашей и отличаться по мелочам, а могут быть совершенно отличными. — Например? — Например, в одной из них ты работаешь учителем в школе, а я сын президента, — с довольной улыбкой отвечает. Чимин шутливо закатывает глаза. — Или мы вообще можем оказаться родственниками. — Всё ясно, — кивает Пак. — В одной из них мы можем быть одноклассниками и даже близкими друзьями. — Или заклятыми врагами. — Мм, тогда это плохая Вселенная, — выносит вердикт Чимин. — Почему? — Не хочу быть твоим врагом, — просто отвечает. Анубис поднимает морду и потягивается, выпрямив передние лапки. — Кто знает, может, там я не такой классный, как здесь, и у тебя будут основания ненавидеть меня. Чимин морщит нос. Не верит в такое совершенно. Какая бы черта в Чонгуке для него не открывалась, он не видит чего-то, что хотя бы немного его отталкивало. Причин для ненависти тем более. — Это уже не параллельная Вселенная, а какой-то нонсенс, — отмахивается. Нуби поднимается на лапы, явно уставший лежать на неудобной земле, и смотрит прямо в глаза, просясь домой. У Намджуна шикарный диван, на котором пёс смог бы развалиться, но Чимин не может его туда пустить, поэтому ксолоитцкуинтли отдохнёт на специально купленном для этого мягком коврике, который ничуть не хуже дивана или кровати. Чонгук поднимается и застывает на месте, когда Нуби подходит к нему, тыкнув мордой в коленку. Чимин, закидывающий рюкзак на плечо, удивлённо смотрит на них и тянет уголок губ. — Ну всё, он тебя принял. — Это гарантия, что ты меня не укусишь? — уточняет у Нуби Чон, и пёс словно в подтверждение встаёт на задние лапы, чтобы дотянуться до лица. Он тяжёлый, а ещё очень неожиданно поднимается, поэтому Чонгук, растерявшись, теряет равновесие, падая обратно на скамейку. — Что мне делать? — бросает беспомощный взгляд на Чимина и напрягается всем телом, когда по щеке мажут тёплым языком. Нуби отталкивается от него передними лапами и под смех Пака отстаёт, разрешая зацепить за ошейник поводок. — Хочешь его повести? — предлагает, протягивая рулетку. Чонгук скептически смотрит на неё и качает головой. — Ну, как хочешь. — Знаешь, согласно теории о параллельных Вселенных, можно справедливо предположить, что в какой-то из них существует такая альтернатива твоей жизни, о которой ты мечтал, — Чонгука последняя тема их разговора ещё не отпустила. С Чимином оказалось приятно вести беседы, он поддерживает любую, внимательно слушает и последовательно отвечает без какого-либо напускного чувства превосходства или насмешек. Не выёбывается, если вкратце. Пак придерживает Нуби рядом и шагает наравне с Чонгуком, обдумывая услышанные слова. В ответственные моменты мысли имеют привычку разбегаться в разные стороны, путаться и мешаться между собой, оттого связный ответ требует времени для формулирования. Чимин часто представлял, какой бы стала его жизнь, если бы он не совершал ошибки, давшиеся ему слишком болезненно и тяжело, но каждый раз врезался в тупик, потому что не знал другой жизни. Ему до сих пор кажется, что всё было хорошо, а после в какой-то момент резко оборвалось. Как будто его вырвали из своей Вселенной и насильно вытолкнули в другую, совершенно чужую и непонятную. — В той Вселенной я совершенно точно счастлив, — губы трогает лёгкая улыбка, пока уставший Нуби прижимается боком к ноге. Чонгук прячет руки в карманах штанов, когда они выходят из парка. — Что насчёт этой? Анубис громко гавкает и тянет поводок в сторону — Чон напрягается, а Чимин от неожиданности спотыкается о собственную ногу, инстинктивно сжимая рулетку в руках. Он озадаченно смотрит на ксолоитцкуинтли и, наткнувшись взглядом на знакомого человека, выдыхает. К ним подходит женщина в строгом костюме тёмно-бордового цвета с приталенным пиджаком, из-под которого виднеется выглаженная кипенно-белая блузка. На глазах солнцезащитные очки в круглой оправе, а платиновые волосы собраны в аккуратный пучок. Анубис радостно виляет хвостом при виде своей хозяйки, готовый сорваться с поводка, но стоит на месте, едва удерживаемый Чимином. — Хаэри-ши, — здоровается догситтер, и до Чонгука доходит, — мы как раз шли к вам. — Здравствуйте! — женщина средних лет садится на корточки и позволяет Нуби запачкать дорогой пиджак своими передними лапками, ласково гладит по довольной моське и теребит ушки у основания, с любовью смотря на питомца. — Я освободилась пораньше, поэтому решила встретить вас, — она запоздало замечает ещё одну персону и поднимается на ноги, очаровательно улыбнувшись. — Добрый вечер. Чонгук вежливо кланяется в ответ: — Чон Чонгук. — А я вас знаю, — вдруг произносит, не переставая поглаживать жадного до внимания Анубиса. — Вы ведь полицейский, правильно? Мы пересеклись с вами на слушании. Где-то месяц назад? — вспоминает. Чон задумывается, прокручивая последние события на работе, и в глазах вспыхивает догадка. На ней был похожего кроя костюм только тёмно-синего цвета с чёрной блузкой. Ко Хаэри. Адвокат обвиняемой стороны; на заседании Чонгук выступал в качестве свидетеля. Парнишу того оправдали. — Помню. Чимин молча протягивает поводок и тем самым обращает на себя внимание женщины. Хаэри только сейчас замечает, что догситтер выглядит иначе, и не может не прокомментировать его внешний вид: — Вы сегодня без маски, — Пак растерянно моргает. Точно. На тренировках неудобно в маске, а после них он как-то и… забыл. Ко тепло улыбается и смотрит на него по-матерински. — И правильно. Такое красивое лицо нельзя прятать за маской, — от неожиданного комплимента кожа на щеках стремительно розовеет, и Чимин поспешно отводит взгляд, не зная, что и ответить, а Хаэри только забавляется. Профессия научила говорить с людьми без стеснения. Чонгук молча наблюдает за сценой. — Оплату я вам перевела. Большое спасибо, что присмотрели за Нуби. Хорошего вам выходного. — Спасибо, и вам, — Чонгук решает спасти Чимина и отвечает за обоих, вызывав у женщины подозрение. Она щурит глаза и довольно улыбается, кивнув на прощание. — Была рада встретиться, лейтенант Чон. Слух цепляется за новое слово, и Пак переводит взгляд на Чонгука. Хаэри уже ушла со счастливым и разморённым прогулкой Нуби, оставив их наедине. Интересно. Чимин даже не задумывался о том, какое звание есть у Чона. На самом деле, ничего удивительного нет. Все они служили в армии в своё время, однако звание лейтенанта… это сильно. — Я с ней согласен, — Чонгук ловко избегает вопроса и кивает в сторону их корпуса, возобновляя шаг. — Ты о чём? — Не прячь своё лицо за маской. Снова оно. Лёгкое покалывание в области солнечного сплетения и сердцебиение, сбившееся с привычного ритма всего лишь от нескольких слов. Чимин сводит брови на переносице и останавливается, сжав влажные ладони в кулаки. Нехорошо. Нельзя ему такое испытывать, уж точно не сейчас. Так почему сердце с ним не соглашается? Чонгук останавливается, заметив, что с ним не идут, и с вопросом смотрит на застывшего посреди широкой дорожки соседа. Они встречаются взглядами на пару секунд, всё происходит быстро, почти мимолётно, но за это ничтожное время Чон читает по глазам многое. Ясно видит в медовой радужке предупреждение, а сам тонет в глубине цвета, чувствуя, как вдоль позвоночника поднимается табун мурашек от пронзительности эмоций. Без слов, но с попаданием в самое яблочко. Оба понимают, что это был комплимент, но каждый воспринял его по-своему. Им пока ещё рано такое обсуждать. Быть может, подходящее время никогда и не наступит. Чимин двигается с места и равняется с полисменом. Они в обоюдном молчании доходят до своего корпуса, заходят в холл, освещаемый последними лучами заходящего солнца, поднимаются на лифте и в очередной раз оказываются на площадке между двух квартир. Молча уйти будет слишком некрасиво, такое завершение выходного оставит неприятный след у обоих. — До вторника? — Пак делает первый шаг, и Чонгук кивает, по-прежнему держа руки в карманах. — Я не откажусь от своих слов, — по-другому не может. Не терпит, когда разговоры остаются открытыми, и говорит прямо. Чимин заметно тушуется, отводя взгляд. — До вт… — Упаси меня господь, Чон Чонгук! — входная дверь четыреста сорок второй с пиликанием открывается, и коридор в мгновение заполняется звонким голосом, от которого Чимин крупно вздрагивает, а Чонгук резко разворачивается, опешившим взглядом уставившись на… маму. Соён с румяными щеками явно не от холода опирается одной рукой о ручку двери, а второй машет в воздухе с зажатой меж указательным и средним пальцами пластиковой картой. — Где ты пропадал? Почему не отвечал на телефон? Я думала, курьер приехал, а тут ты! — она говорит с тяжестью, язык заплетается, и речь становится несвязной, едва разборчивой. Чонгук прямо сейчас испытывает настоящий коктейль эмоций, и в его начинке превалируют страх и стыд. Не нужно и объяснять в отношении кого какое чувство. Чимин в нерешительности застывает на месте, не зная, как правильно поступить. Надо поздороваться или лучше молча свалить, пока не стало совсем неловко? Очевидно, что эта женщина кем-то приходится Чону, Пак делает ставку на то, что она либо старшая сестра, либо мама. Следовательно, Чимин здесь вообще не к месту. Он делает шажок в сторону своей квартиры, и, как назло, шарканье кроссовка хорошо отражается в стенах холла, привлекая нежелательное внимание. Соён с интересом смотрит на новое лицо. Чонгук делает к ней шаг, накрыв плечо ладонью. — Пойдём домой, — мягко просит, но когда его слушали вообще? Мама ведёт плечом и сбрасывает руку, переключившись на незнакомого и, к слову, симпатичного юношу. — Не представишь нас? — хмурится, готовая в любой момент сорваться на очередную тираду о том, какой у неё невоспитанный сын. Чонгук вздыхает от безысходности и сдаётся. Ладно, лучше не спорить с ней при посторонних. Иначе будет только хуже. — Это Чимин. Он арендует квартиру Намджуна, — ему сейчас очень не хочется смотреть в глаза соседу, но он себя пересиливает. Нельзя стыдиться собственной матери. Даже когда она пьяная заваливается без спроса в твой дом. — Чимин, это госпожа Чон Соён. Моя мама. — Приятно познакомиться, госпожа Чон, — Чимин собирает всё своё природное благоразумие и вежливо кланяется, и Соён, даже будучи под мухой, оценивает его поведение. Когда ты пьян, особо не думаешь над своими действиями. Ты превращаешься в ребёнка, который не знает, что даже любое слово влечет за собой последствия, заботясь только о том, что происходит сейчас и чего хочется в моменте. Поэтому Соён широко распахивает дверь и не больно толкает сына в плечо. — Если он твой сосед, ты должен пригласить его в гости! Ох блять. Чонгук болезненно морщится, молясь всем известным богам, чтобы мама не была такой упёртой. — Давай для начала зайдём… — Чон Чонгук! Где твои манеры? Как я тебя воспитывала, в конце концов? — ей абсолютно всё равно на неловкость и стыд, которыми пропитан воздух, поэтому женщина уверенно подходит к Чимину, хватает его за руку и тащит в квартиру под ошарашенный взгляд сына. — Мама, оставь его в покое! — на повышенных тонах паникует, пока Чимина насильно затаскивают в гости. Паку ничего не остаётся кроме как выдавить из себя натянутую улыбку и под внимательным наблюдением снять обувь. — Боже, да что ты творишь? — Чонгук закрывает за собой дверь, чтобы на шум не слетелись соседи. Картина маслом. — Не смей кричать на меня, — строго произносит Соён и проходит в гостиную, плюхнувшись на диван. Чимин проходит следом и замечает пустые зелёные бутылки на полу возле кофейного столика. Спёртый воздух, пропитавшийся алкоголем, нехорошо давит на лёгкие, вызывая воспоминания. Перед глазами обрывисто возникают образы прошлого, застилая глаза. Чонгук с ужасом и откровенной паникой наблюдает ту же картину. В ситуации безвыходнее он ещё не бывал за все двадцать девять лет своей жизни. Соён не замечает ни бардака, ни направленных в свою сторону взглядов. Швыряет банковскую карту на столик и обнимает диванную подушку, прижав к животу. — Чего встали? — вспомнив про их существование, бурчит. — Садитесь, я не так много места занимаю. Чонгук ловит встревоженный взгляд Чимина и поджимает губы. — Почему ты не позвонила мне? Не предупредила заранее, что приедешь? — он хочет оправдаться перед соседом, объяснить, что мама не всегда такая, что просто сейчас в её жизни, судя по всему, наступил кризис и ей требуется поддержка, но он не может тратить на это время. Потому что сначала мама, а потом всё остальное. Соён отмахивается от него, как от назойливой мухи, и прикрывает глаза. Голова кружится от ходьбы. — Я звонила тебе несколько раз, но ты не брал трубку. — Но я не… — Чонгук раздражённо вздыхает и вытаскивает телефон из штанов, проверяя уведомления. Три пропущенных и двадцать четыре сообщения в Kakao за день. Как он не услышал этого, телефон же был всё это время в руках? Однозначно его проёб. — Боже. Ты просто села на поезд и приехала? — Я что, виновата в том, что ты не умеешь пользоваться телефоном? — Соён быстро раздражается из-за тона и недовольно открывает глаза. — Знаешь, кто ещё во всех своих проблемах винит меня? — Чонгук заторможенно переваривает мутную речь и не успевает остановить маму, когда она с болью и ненавистью выплёвывает. — Твой ебанутый отец. Всё. Чон устало опускает глаза в пол, чувствуя, как тело жжёт от обиды. Чимин всё ещё здесь, и он всё слышал. Теперь Чонгуку никак ему не объясниться, потому что тема родителей и их отношений для него табу. Ни с кем он не делится настолько личной информацией, даже с Намджуном, а Соён сейчас взяла и одним словосочетанием его уничтожила. — Ты очень красивый, — женщина не обращает внимания на подавленность собственного сына, переводя взгляд на застывшего Пака. — У тебя кто-то есть? Парень? Девушка? Надеюсь, что нет, потому что вы отлично смотритесь вместе, — Чонгук уже не пытается что-либо сказать или как-то предотвратить словесный понос. Он сейчас в прострации и полной растерянности, что замечает Чимин, бросив на него обеспокоенный взгляд. — Вы не встречаетесь? — продолжает Соён, громко зевнув. — Ты когда-нибудь с кем-то встречался? — она подтягивает к себе недопитую бутылку и опрокидывает в себя остатки, с грохотом поставив обратно на столик. — Любил? — Чимин поджимает губы, не зная, что делать. Может, ему всё же уйти? — Ну что ты молчишь, а? Это же стандартные вопросы. Мне просто интересно. — Мам, — вздыхает Чонгук, но его речь прерывается звонком в дверь. Все трое поворачивают голову на звук из маленькой прихожей. — Гук-и, забери еду, пожалуйста, — Соён с трудом наклоняется к круглому столику и кидает банковскую карту, которую Чон рефлекторно ловит. Он уже и не пытается заставить маму замолчать. Чимин, увидев возможность, предпринимает попытку ей воспользоваться: — Я помогу, — но Соён, непонятно отчего, начинает паниковать: вскакивает с места и мёртвой хваткой цепляется в запястье, затуманенным взглядом вперившись в юношу. Чонгук на мгновение забывает про курьера и стрёкот звонка, когда замечает в глазах Чимина тот самый страх, который встретил около месяца назад. — Пожалуйста, не уходи, — жалобно просит Соён, пока глаза наполняются слезами. Ей так тяжело сейчас, так нужна компания человека, который поймёт, и почему-то ей кажется, что сосед её сына — отличная кандидатура. — Ты другой, — беспомощно выдыхает, свободной рукой накрыв горячее от алкоголя лицо. — Я по твоим глазам вижу. — Что именно? — Чимин едва различает её слова сквозь гул собственного сердца, но старается себя пересилить, потому что то, что он слышит, не похоже на обычный пьяный бред. Вместо этого он буквально осязает отчаяние, пропитавшее каждое слово. Звонок повторяется, и Чонгук нервно поджимает губы, скрываясь в коридоре. Соён тянет Пака на маленький диван, и они оба занимают его, пока женщина продолжает держать за руку. Боится, что он сбежит. — Ответь на мой вопрос, — госпожа Чон прикрывает глаза, убирая диванную подушку в сторону. — Ты когда-нибудь любил? Чонгук быстро расплачивается с курьером и забирает два шуршащих пакета с едой, оставив их на столешнице. Он смотрит на маму и с холодящим страхом понимает, что в её горящих глазах нет ничего кроме боли. Чимин, кажется, передумал возвращаться домой. Он тоже чувствует человека, который прямо сейчас переживает то, что не отпускает его собственное сердце уже третий год. — Да. Соён понимающе кивает, словно и не ожидала другого ответа. Чонгук подходит к ним и садится на пол рядом с Чимином, потому что на диване места нет. Эта квартира в целом рассчитана на одного человека, у него даже вместо двери в спальню занавески чисто для вида. — Прости за то, что использую тебя, — на горизонте пугающее число «пятьдесят» маячит, и оно несёт в себе не только праздничный тортик со свечами и поздравления. В нём нечто большее: многолетний опыт, совершённые ошибки, их последствия, тысячи принятых решений и сотни упущенных возможностей. А ещё взращённая способность чувствовать людей с похожей болью. Ей не стыдно быть эгоисткой. Она давно потеряла гордость. Чимин чувствует, что хватка на запястье слабеет, смотрит пустым взглядом на ворсистый ковёр, заметив небольшое пятнышко у самой кромки. Чонгук молча наблюдает за ними, как будто потеряв право голоса на остаток вечера. — Ничего, — спустя долгие минуты размышлений произносит Чимин. — Что ты почувствовал, когда влюбился? — Соён моргает, позволяя слезе сорваться с ресниц. Облизывает потрескавшиеся губы и невольно смотрит на телефон, где за последние часы не увидела ни одного уведомления от мужа. Он вообще заметил её отсутствие? — На что ты был готов ради того человека? Чимин не сомневается в своём ответе: — На всё. Чонгук поднимает на него взгляд, скользит по напряжённым чертам лица. Он понимает, что нужно срочно закончить этот болезненный разговор, оставить соседа в покое и разобраться с их семейной драмой самому, вновь примерив на себя роль психолога, но почему ему так тяжело заставить себя сказать хоть слово вслух? За него прямо сейчас делают его работу, а он и не против, так получается? Соён разбито улыбается. Она такая же. Чимин же одной фразой не ограничивается, отвечая на первый вопрос: — Мне казалось, что я не смогу без него прожить ни минуты, — почему всё так красиво начиналось? Почему в груди не отзывается теплом воспоминание о своей любви? Почему прямо сейчас Чимин говорит ровным голосом, словно речь и вовсе не о нём? — Как будто сердце перестанет без него биться. — Вы расстались, — она даже не спрашивает, потому что видит всё в глазах напротив. — Почему? Чонгук напряжённо смотрит на Чимина. Ловит его взгляд и посылает в ответ сигналы, без слов говоря: «Только скажи, и я остановлю её», — в ответ встречая сбивающую пульс мягкую улыбку. — Потому что это не было любовью. Отношения с тем человеком с каждым днём подталкивали к пропасти, признание самому себе заставило сделать последний шаг и сорваться в бездну. Пак всё ещё находится в полёте, не имея понятия, что ждёт внизу. Напорется ли он на острые камни или волшебным образом оттолкнётся от самого дна, устремившись к небесам? Он не знает. Соён застывшим взглядом смотрит в пустоту. Усталость запоздало накрывает тело и давит свинцом на веки, но она из последних сил старается не заснуть. Человек, сидящий рядом с ней, становится малой дозой необходимого ей лекарства. — Как ты это понял? Меж бровей залегает складка, губы поджимаются. Чонгук хочет накрыть ладонью коленку, чтобы стало легче, но знает, что этим жестом никого не успокоит. Чимин шумно вздыхает, положив руку на невысокую спинку дивана. Подбирает под себя ногу и говорит то, что когда-то он хотел бы услышать сам. — Мои чувства были настоящими. Ничего более настоящего не было в моей жизни. Я очень долго шёл к этому осознанию, потому что жизнь распорядилась таким образом, что я не понял любовь. Семья не показала её мне. Не объяснила и не предостерегла. Я встретил человека, а спустя полгода понял, что влюбился. Мне нравилось в нём всё: его поведение, внимание, которое он мне дарил, его голос, манера речи и наши разговоры, которые мне не хотелось заканчивать. Всё было прекрасно, потому что оказалось взаимным. Но, госпожа Чон, одной любви недостаточно. Слова ничего не значат, пока они остаются просто словами, а отношения невозможны без взаимоуважения и взаимопонимания… они невозможны без взаимности, — тихо повторяет, словно говорит сам с собой. Чонгук не отводит от него взгляда, Соён тоже. Они внимают каждому слову, чувствуя, как сердце отзывается на каждое фантомной болью за человека, который совсем недавно появился в их жизни. — Отношения можно представить как весы, чаши которых должны оставаться примерно на одном уровне. Они могут колебаться, но лишь с незначительной погрешностью. Не знаю, в какой момент моя стала перевешивать, — потому что всё произошло настолько незаметно, что Чимин опрометчиво считал, будто это норма. — Можно много разного сказать, но суть будет одной. Меня не любили. Ему было комфортно со мной, мне было комфортно с ним. Мы стали меняться и постепенно приходили к мысли, что не подходим друг другу, но оба боялись признавать этот факт, потому отчаянно цеплялись за прошлое, только причиняя друг другу боль. Он не замечает, как начинает теребить спинку дивана коротким ногтем. Чонгук сидит совсем близко, от него тепло исходит и касается чиминового бедра даже сквозь ткань штанов. Соён размеренно дышит, анализируя услышанное, с тревогой понимая, насколько оно подходит к её ситуации. За окном окончательно темнеет, а стрелки на часах показывают девять вечера. Весна больше не кажется тёплой. — Я думал, что нашёл того самого, с кем проведу остаток своей жизни, но в итоге оказался на другом конце страны, лишь бы только не встретиться с ним снова. И было бы просто прекрасно, если бы причиной в действительности оказалось элементарное желание не пересекаться, чтобы не бередить раны. В реальности же Чимин бежит, потому что его (уже) бывший в отличие от него не смог признать неизбежный конец их отношений. Сначала были ссоры, после отсутствие дома по несколько дней и пропахшее перегаром пальто. На теле Чимина стали появляться гематомы, и в конце концов треснула его душа. — Ты любил его, — Соён цепляется за последнюю соломинку надежды, а Чимин беспощадно её ломает: — Сердце тоже может ошибаться. — Она слышит, как собственное трескается в эту секунду. Слеза срывается с ресниц вместе с осознанием. — И его нельзя в этом винить. — Нет… — шепчет дрожащим голосом, закрывая лицо ладонями. — Нет, Чимин, не говори так, — в отчаянии просит, громко всхлипывая. Чонгук приподнимается, чтобы подойти к матери, успокоить, но его тормозит Чимин, надавив на плечо ладонью. Шепчет: — Не нужно. Он знает, о чём говорит. Сейчас Соён не нужны объятия и поддержка. Ей нужно справиться со всем самой и принять решение в одиночестве. Она боится, потому что только сейчас понимает масштабы последствий. Продолжить бороться за отношения, которые себя изжили, или оборвать их? Оба варианта принесут боль, но лишь один из них даст надежду на облегчение. Не гарантию, а просто надежду. И за эту неясность прямо сейчас цепляется Чимин, в то время как Соён пока что находится на развилке путей. — Я с-столько… столько раз говорила с ним, — ей тяжело даётся каждое слово, но она упорно продолжает исповедь, потому что эти слова должны быть произнесены. — Кричала в голос, рыдала от боли, умоляла его, но он не слышит. — Если ему это важно, услышит. Не «если любит», а «если важно», потому что реальность на самом деле такая — уродливая и жестокая. Соён тянется к бутылке соджу под предупреждающий взгляд сына, откупоривает крышку и делает несколько крупных глотков, не испытывая при этом ни йоты облегчения. Чимин всё ещё держит свою ладонь на плече Чонгука, не чувствуя пробивающего на дрожь страха. Но он заметит это не сегодня. — Что мне делать? — это последний вопрос, который задаёт Соён. Чимин поднимается с насиженного места, пока она выпивает ещё соджу. Чонгук встаёт за ним. — Вы сами знаете, — произносит, вежливо поклонившись. Пак поворачивается к своему персональному тренеру и взглядом просит не провожать. Любой другой на его месте даже бы не остался в этой квартире, но Чонгук уже убедился в том, что Чимин другой. Кардинально отличающийся от остальных людей, полный противоречий и вещей, которые скрывает от всех не потому, что боится открыться, а потому, что боится своими скелетами причинить боль тому, кто услышит. И сейчас он только подтверждает формирующийся в голове полисмена образ своей личности, когда вместо чего-то неловкого спокойно говорит: — Ни о чём не жалей. Входная дверь тихо закрывается, пиликнув на прощание. В четыреста сорок второй повисает звенящая тишина. Чонгук переводит взгляд на Соён и садится рядом, мягко забирая пустую бутылку из рук. Женщина не спорит с ним, чувствует, что вот-вот провалится в сон, поэтому послушно поднимается с дивана, придерживаемая сыном под руки. Они медленно доходят до спальни, где Чонгук помогает матери лечь на кровать и накрывает её одеялом. Он открывает форточку, чтобы свежий воздух проник в комнату и помог избавиться от тяжести в голове, вытаскивает из настенных кухонных шкафчиков таблетку аспирина и стакан, который наполняет водой. Оставляет всё это на прикроватной тумбочке, слыша тихое сопение мамы, и, подоткнув одеяло, возвращается в гостиную к бардаку, который не может терпеть. Он впервые за очень долгое время оказывается в полном смятении. В голове проносятся деструктивные мысли, от которых начинает болеть сердце и спирает дыхание. В глазах появляется влага, и руки пробивает мелкая дрожь, когда в ушах эхом звенит треснутый голос матери. Что мне делать? Телефон так вовремя разрывается входящим звонком, что Чонгук поднимает трубку с первого гудка, спасаясь от липкого страха. — Лейтенант Чон, простите, что дёргаю в выходной, но нам требуется ваша помощь. Он не спрашивает подробностей, срывается в прихожую, кое-как натягивает кроссовки и на ходу хватает ключи, мысленно благодаря Вселенную за то, что даёт ему небольшую передышку.