И даже если мы никогда не вспомним...

      – Ты, – однажды совершенно случайно роняет Стелла – будний день, системный вторник, два системных часа дня – они пересеклись в вагоне-ресторане, напротив него сидит Химеко, всё как обычно, всё как всегда. – Когда бешеного своего перевезёшь?       И Дань Хэн, со всей имеющейся у него на этот момент серьёзностью и спокойствием, произносит:       – Что блять? ***       Дело в том, что никто не замечает, когда база Охотников за Стелларонами перекочевала из, собственно, базы на Экспресс. Настолько это событие либо непремечательное на фоне их постоянных стычек, сотрудничеств и путешествий, либо закономерное, либо плавномерное.       Потому что Волчица идёт туда, куда хочет, и ничто её не остановит.       Кафка – в свободное от сценариев время над ней не властен абсолютно никто.       Светлячок – после Пенаконии она первая из всех почти поселилась на Экспрессе, изредка покидая его на задания.       А Блэйд... с Блэйдом сложнее.       (Потому что в их вихре забытых-стёртых-восстановленных воспоминаний, галактик недосказанностей и прочего и прочего дерьма очень сложно не захлебнуться.       Они тонули в этом водовороте на протяжении полутора тысячи лет – Дань Хэн бежал-бежал-бежал от Блэйда, дальше – вглубь, скрыться за толщей непринятия всего, авось да прокатит, а Блэйд догонял-преследовал-бежал за ним на дно, чтобы докопаться до истины, чтобы получить ответ на вопросы что я такое и что ты такое, почему ты меня бросил, зачем всё это – пока реальность своими руками из здравого смысла не вытащила их на сушу, не дала каждому по пощёчине и не заставила их поговорить лицом к лицу с помощью Кафки, остатков Квинтета и Стеллы)       Потому что чтобы сдерживать мару Блэйда нужна Кафка. А Кафка на экспрессе – там где Дань Хэн.       А они, даже после разговора, всё ещё трудно выносили общество друг друга.       И в дело включилась Март – заебавшаяся от всего этого Март, инициативная Март, импульсивная Март – и заперла их в архиве на три системных часа.       – Не ебанёт? – Спросила голограмма Волчицы.       – Не должно, – спокойно ответила Стелла. ***       В конце концов... то что у них было можно было бы назвать перемирием. Когда они пересекались во вселенной (а пересекались они много), Блэйд молчал, хмурился и что-то тихо говорил Кафке на ухо, а в совметсных боях не пытался задеть его.       Минимум взаимодействий.       Блаженное нет спокойствие.       Дань Хэн же... очень упрямо старался себя убедить в том, что его ничуть не заботит полное безразличие к себе и он нисколько не хочет обсудить свои приобретённые через сны воспоминания. ***       Жар.       Ему всегда было жарко здесь.       Где "здесь"?       – О, ты пришёл!       Вспышка белого – перед ним человек. Он в рабочем фартуке, с него градом течёт пот, а его голубые – небо над Лофу, моря на его родной планете – глаза искрятся восторгом.       – Старейшины всё-таки тебя отпустили? – Дань Хэн не видит лицо человека – только глаза – но слышит в голосе улыбку и внутри у него от чужой радости так хорошо и светло, как никогда прежде не было. – Что это старьё от тебя хотело, м? – Мужчина берёт его за руку, ведёт вглубь кузни и кричит что-то своим ученикам.       Дань Хэн не слышит что именно – Дань Хэн натурально тает – от чужих прикосновений, от того, что ради него этот, явно занятой, человек отвлёкся, от... от жары...       Дверь в кабинет захлопывается и этот добрый, светлый и такой милый мужчина обнимает его за талию.       – Я скучал по тебе, – шепчет он ему в шею. Обнимает крепче. Мякго тянет в сторону стола, осыпая его лицо поцелуями-бабочками.       – Инсин, – на выходе бормочет Дань Хэн-не-Дань Хэн и мужчина толкает его прямо на какие важные бумаги, хрипло смеётся и... ***       И обычно, когда доходит до такого, он просыпается.       Дань Хэн знает – Инсин это Блэйд.       Дань Хэн знает – они любили друг друга раньше.       Дань Хэн после пары-тройки сотен таких снов кристально чисто осознаёт – им надо поговорить ещё раз. ***       Вот удача – они встречаются через два системных месяца, но       Блэйд лежит у него на коленях в крови.       В о т ж е б л я т ь де-жа-вю.       У Дань Хэна встаёт ком в горле. Блэйд не открывает глаз, у него в груди дыра и у Дань Хэна дыра в груди – он не чувствует ничего кроме ледяной пустоты внутри, где-то над диафрагмой, и боли, разрывающей его сердце на части.       Его руки трясутся, когда он отрывает кусок ткани, наспех делая перевязку.       У Блэйда дыра в груди.       Слёзы катятся из его глаз, мешая обзору.       У Блэйда дыра в области сердца.       Дань Хэн истерично укачивает его у себя на руках, прижимая его к себе ближе, чтобы хвалёное лечение Старейшины пошло успешнее.       У Инсина дыра в сердце и он ничего не может с этим сделать.       Снова.       Опять.       Он. Ничем. Не. Может. Помочь.       Это. Его. Вина.       Секунды сливаются в бесконечность ожидания, пока не прибегает кто-то – то-ли из Охотников, то-ли из Экспресса, Дань Хэн не помнит       Дань Хэн помнит страх, когда у него из ослабевших рук вырвали Блэйда и куда-то унесли – он вырывался из чужих объятий, бил хвостом по ногам, просит отпустить, но всё бестолку – Вельт (Дань Хэн узнает об этом сильно позже) ударил его по затылку и мир потемнел. ***       Потом Инсин хрипло скажет:       – Это был импульс, знаешь. Я даже не думал, когда бросился под атаку. Я увидел что ты открыт, увидел Мерзость и вот я у тебя на коленях с пробитой грудью.       А Дань Хэн ответит, пропуская его волосы через свои пальцы:       – Ну и дурак ты. ***       В общем-то, в тех пор дела пошли лучше – Блэйд лучше себя чувствовал, находясь далеко от Кафки, и мог спокойно находится на Экспрессе, а Дань Хэн...       Ну Дань Хэн получил микро-инфаркт и в первую "ночёвку" Блэйда с ними утащил его в архив, обвил руками, ногами и хвостом и упёрся головой ему в грудь, слушая спокойный стук чужого – живого – сердца.       НО       Но       Они не афишировали что всё стало... как раньше..? никто их них не знает стало ли как раньше, но они оба несговариваясь согласились – статус их отношений перешёл от "я-тебя-ненавижу-прекрати-преследовать-меня-во-снах/по-вселенной" к "возлюбленные-и-влюблённые".       Да, было очевидно, он согласен, но у Стеллы напрочь отсутствует чувство такта.       Но её излишняя прямолинейность... иногда помогала.       – Как ты смотришь на то, чтобы жить здесь? – Говорит он, когда Инсин выходит из душа в спальню (да, его милый возлюбленный настоял на переезде из архива в нормальную комнату).       – Я разве не уже..?       – Я имею ввиду насовсем. Чтобы к Элио мотаться только отчёт сделать.       "И то, скоро он сам сюда переберётся", – думает Дань Хэн, вспоминая как увидел в комнате Кафки чёрный кошачий хвост.       – Хм, – Инсин садится на кровать, вода с волос капает на одеяло, – как Сэм?       – Да.       – Думаю это возможно, но что делать с марой.       Дань Хэн обнимает его со спины за плечи и целует шрам на лопатке. Инсин берёт его за запястье и начинает поглаживать его.       – Не переживай – мы высадим тебя в открытом космосе, – отшучивается он.       – Дань Хэн. Я серьёзно. – Инсин оборачивается и к нему и, о эоны, у него в глазах океан беспокойства и море боли.       – Ты же должен был это заметить – на экспрессе ты не впадаешь в бешенство. Скорее всего там Кафка как-то пошаманила или её Шёпот духа лучше на тебе работает, пока я рядом, но...       Дань Хэн утыкается ему в спину лбом.       – Пожалуйста, останься со мной... я... я очень тебя прошу. Здесь тебе могут оказать помощь после твоих сценариев и...       Не оставляй меня опять.       Инсин ничего не говорит – он утаскивает его за собой на постель, обнимая и поглаживая его по голове.       – Мы... – продлжает Дань Хэн, – мы что-нибудь придумаем...       – Хорошо. Спи, любимый.