черный вертеп

'это ли моя жадность - снова ждать твоей весны?' (G)I-DLE - 한(寒) (HANN (Alone in winter))

под ногой с треском ломается ветка, подошва ботинка проваливается в мокрую труху, и минхо приходится напрячься всем телом, чтобы не упасть, завалившись вперед. тишина леса взрывается хохотом ветвей, скрипом снующих под ветром стволов и шелестом непроходимой чащи. вокруг пустота – но не та, которая была знакома минхо в общине. эта пустота дикая, страшная, потому что вызвана отсутствием живых. минхо в данном случае – исключение. днем он вышел из избы, спрятанной в укромном месте под холмом, заросшим елями, подтянув пояс накидки, поправил топор, укрыл кожу рук длинными рукавами. ветер гнал по небу снопы снежинок, что царапали лицо и лезли в нос, и круто махнув хвостом, слетали глубже в обрыв, к чернеющей и никогда не замерзающей реке. там, на глубине обрыва, белыми пятнами расцветали снежные залежи, и лес редел, уже не прилегая плотной стеной. вокруг дома на тысячи шагов вперед не было ничего и никого. минхо в данном случае – исключение. в его чаще леса деревья громоздились друг на друга, словно стараясь подмять. тонкие ветви редчайших в чаще осин когтились из непроглядной глуши. лес был вокруг,как большой черный ворон, но он не создавал тепла, а только лишал неба, и гадко каркал по ночам, роняя на крышу дома минхо клубы снега. и чернеющего на душе мороза. после ухода из деревни стало сложнее переносить холод, ладони мерзли в тысячу раз быстрее, не из кого было взять и каплю энергии для поддержания внутри себя тепла. пока он жил в общине, минхо было достаточно дотронуться чей-то руки, съесть теплый пирог из горы подношений, или вечером усесться в любимой избе у костра, и согреться. можно было рассказать сказку ораве ребят, в чьих длинных волосах прятались птичьи перья, или спеть подблюдную вместе с гадающими девами. они все смеялись, когда видели минхо неподалеку у своих крылец, давали послушать рассказы старушек, лбом прильнув к идолу у дома, а иногда и самому что-то рассказать. когда минхо говорил, над костром вокруг зависала тишина, что гулко билась в девичьих сердцах беспокойством. минхо, спрятав в длинной накидке запястья, тихой поступью ходил вокруг, вкрадчивым голосом стелился меж дев и ребятишек, звенел бусами, монетками, на ветру шелестел перьями. он всегда коротко стригся, чтобы его всегда можно было отличить в общинной толпе. короткие темные волосы и вымазанное сажей лицо в ритуальных чертах, спрятанные в рукава руки – темная тень, никогда не рискнувшая бы залезть в самую гущу народа. его изба была самой крайней к лесной глуши. купцы, возвращающиеся с ярмарок, старались пройти ее быстрее, чем самый темный отрезок болотной степи. минхо смеялся с них в маленькое темное окошко и холодными губами тянул медовый душистый чай. его не любили там, в общине, но считались с ним, потому что он был им необходим. от его колких взглядов отворачивались, его речей стыдились, но никто не мог его выгнать – в колядную неделю черный вертеп во дворе его избы сам по себе начинал рассказывать сказки. минхо был им нужен. они были нужны минхо. а сейчас минхо мерз в лесу, потому что никто не слушал его сказки и никто не стыдился смотреть в его очи. потому что кроме минхо в лесу никого не было. пройдя от избы на север, в овраги, тянущиеся ровно до болот, и стороной обойдя калинью поляну, минхо вышел в ведьмин круг. мертвая тишина давно сковала это место толстым слоем снега. широкая и идеально ровная гладь, которую со всех сторон сжимал темный лес, выглядела чарующе спокойно, звучала тихо, да и время тут, кажется, текло по другому. снежинки, мелкие, больше пыль, колючие, летели с земли вверх и скрывались в плотном переплетении ветвей. стоило ступить на снег ногой, внутрь стройного круга, вокруг все замерло. ведьмин круг покрылся льдом еще до того, как минхо ладонью коснулся снега. мягкий шаг вперед, кроткая вспышка, и все вокруг, как по цепочке, начало инееветь – от земли под ногами до ветвей рябин. с каждым шагом вперед ледяная корка крепла, росла в лесную чащу. лес вокруг минхо заледенел еще до того, как он дошел до центра. замерзли ягодки рябин, ярко красные, душистые в морозном лесу. в лёд, как в стекло, утопли еловые ветви, несчастные, кривые деревья, земля промерзла, словно река, и снежинки гирляндой повисли на тонких ледяных нитях. минхо шел, и они звенели, сталкиваясь то с ним, то друг с другом. зажжешь костер в ведьмином кругу, и где бы ты ни был, как бы не плутал, сможешь в него вернуться... а там и до дома недалеко. в случае со снежной луной это было необходимо – леший будет пытаться сделать все что угодно, лишь бы минхо не дошел до алтаря. леший не дурак, не потерпит других божеств в своем лесу. он знает, что в схватке с богом снежной луны проиграет. минхо шел, и все тише становилось вокруг. красота, которую он внес в ведьмин круг, не растает даже по весне. остановившись в центре, на ровной скользящей глади, минхо глубоко вздохнул. ему во что бы то ни стало надо было пробудить бога снежной луны – только этот древний демон мог бы помочь минхо… помочь снова увидеть общину, вернуться в место, что не дом, но что-то близкое сердцу. снова услышать, как наследник поет. в тишине лесной поляны взметнулась алая гладь ножа – по черной коже лезвие скользило, как по маслу. брызнула кровь из черной расщелины на ладони. густые комки, черное с красным, стекали вниз под рукав, но если сжать ладонь в кулак – падало вниз, на лед, и под ним вспыхивало красным, как пламенем. тепло, минхо чувствовал, потихоньку выходило из его тела, как текло через порез, все быстрее, все гуще, вниз, наружу. становилось больнее, туманнее, как нырять в озеро на ивана купала – погрузившись в мутную гладь воды, заложило уши и смутным голосом заговорило внутри. это была плата за то, что минхо был здесь. наклонившись широким движением, минхо опустился на лед. в голове гудело, роилось воняющими мыслями самое отвратительное, что заставляло его вспоминать, почему минхо не любит снег. почему минхо не любит лед. одним махом минхо прижал кровоточащую ладонь ко льду, он вспыхнул, как огненный цветок, и как ударом копья пронзил грудь минхо жгучей болью. лес словно влезал в него, по рукам тянулся кровожадными рывками к самому сердцу, рвал мышцы и мял минхо под себя. вдруг минхо подумал, что легче будет отступить – тогда он не будет чувствовать этой боли, что сжирала его живьем и в пыль крошила кости. минхо подумал, что забыть обо всем, и просто вернуться в избу у реки будет самым хорошим вариантом. как будто прожить свой остаток дней в снежной тишине будет самым лучшим решением. он подумал о спокойных вечерах у костра и мягком утреннем рассвете, о том, как душисто пахнут травы все лето и до самой осени, он вспомнил мягкие совиные перья и свои долгие весенние песни, теплых жаворонков, мягкий мох под ногами, он вспомнил свою жизнь вне племени… он стиснул зубы, горящим лбом прижался к розовеющему льду – это была плата за то, что минхо вернется домой. ведьмин круг принял его, напоследок коротко вспыхнув нежной искрой. через несколько минут боль прошла, как будто ее никогда и не было, только лед оставался красным, а рука саднила. и в целом мире как будто не осталось никого, кроме минхо и бесконечного льда вокруг него. минхо сжал в кулаке ткань накидки, кровавые пальцы проскользили по шерсти, стирая красное в ничего. почему-то стало теплее. когда минхо выходил из круга, в нем осталась такая же тишина. ничего не заставит минхо отступиться от своей общины. и минхо пойдет до конца. он медленно брел по сугробам все дальше в глушь, в непросветную пустоту, где не было ничего-ничего… кроме леса. с каждым шагом вглубь деревья вокруг него становились больше, шире, хищнее. все вокруг смотрели на минхо, на тянущийся за ним след и капли красного на снегу. затхлый запах смерти разъедал легкие, и весь мир казался минхо дымом – не было ничего, кроме бесконечного снега, мерных шагов, деревьев вокруг и снующей в голове мысли.. “ради него можно и постараться” действительно…. ради его наследника стоило стараться. потому что весь мир казался бы для минхо ничем, пустяком, горсткой бессмысленности, если бы он никогда бы не увидел той лисьей улыбки на мальчишеском широком лице. так боги улыбались минхо во снах, ступая на землю из золотого рая. так лисы смеялись, ведя его за собой в отчаянную гущу леса. так смотрело все самое великое, что могло быть. черные волосы рекой текли по его плечам, и теплые руки грели… грели для минхо что-то важнее, чем душу. поэтому ради этого мальчишки… минхо был готов на слишком многое. потому что они были связаны с самого начала. пытаясь не провалиться в темную бурю воспоминаний, минхо продолжал путь вперед. перед глазами сновали блики, мошки, взрывались бесцветные пятна, голова гудела от навязчивых вопросов мутным рыжим голосом, но вокруг не было ничего и никого. минхо привык.. к этому голосу, привык, чувствуя внутри себя раздирающую чернь и сковывающий душу холод, что внешне… минхо выглядит совершенно обычно. как будто ничего и нет. как будто ничего и никогда не было. как будто время не тянулось от шага до шага, вязко и темно. вечерело – солнце неумолимо скользило к горизонту ярким большим блином, минхо мог это представить, потому что помнил закаты, которые он встречал с общиной. сейчас же, когда ветви деревьев сковывали небо непроглядной тьмой, с каждым шагом минхо становилось все чернее и чернее. теперь это было его мерилом времени, далеко не солнце. чем дальше минхо уходил вглубь леса, тем отчетливее слышал смех. сначала будто издали, и с легкой поступью шагов, он становился все громче и веселей. ветви хрустели под ногами минхо, и хрустели словно поодаль, но стоило ему остановится, прислушавшись, то звук пропадал. живот сводило от голода и страха. легкий, пронзительно скрипящий на душе, смех шел за ним, то приближаясь, то отдаляясь. он заставлял минхо гадать – это в его голове, или он правда попал в чью-то ловушку? ни один из вариантов не должен был быть приемлемым, но будь это первое, минхо бы хотя бы вздохнул с облегчением, ладно, привык. будь это второе, минхо нужно было решить – сопротивляться тому, кто смеется, или возвращаться в ведьмин круг и начинать все сначала. минхо сжал рукоять ножа, пальцами зарылся в сверток амулетов, выбирая подходящий. какой? зависело от того, с кем он столкнулся. смеялись в лесу много кто, даже сущим иногда удавалось похихикивать минхо на ухо, улыбаясь беззубым бесполым ртом, но так… колокольчиком, леденя душу – видимо, только хозяйка. и если минхо был прав, то нужно было прятаться – ни один амулет не спасет. без черного вертепа, без чужой энергии, уставшим и измотанным, он был лучшей добычей для нее. хозяйкой называли ведьму, которая была больше легендой, чем правдой. в общине ее боялись, поэтому, вероятно, она и была так сильна – она ела если не их, то их страх. минхо часто замечал чье-то иное присутствие, когда жил там, а иногда казалось, что хозяйка так плотно вплелась в их жизнь, что сама, как будто, стала богом.. их племя отращивало волосы, и в наибольшем почете были черные и длинные, как у нее, она мелькала главной героини сказок, песен, в играх. ее сжигали на масленицу, делали маленьких патлатых кукол из тряпок, жертвовали ей крупу и птиц. хозяйка и вправду была хозяйкой этого места, и то, что она почувствовала минхо, всегда носящего защитные мешочки полыни, значило только то что минхо был слишком слаб, а она слишком сильна. поэтому.. у минхо было мало вариантов. – наконец я тебя увидела. – вдруг раздался голос за стволом мощного дерева. минхо напрягся, и от его движения под ногой с треском сломалась ветка. он мало что видел со своего места, только длинные, разлетающиеся на ветру волосы. – я чувствовала тебя, но никак не могла найти.. ее голос был тихим, вкрадчиво крался минхо в самое сердце. он видел ее бледную руку, выглядывающую к нему, идеально белую руку, от локтя и до кончиков пальцев. – а теперь ты ослабел – хозяйка пришла в движение, как кукла, почти танцуя, она медленно вышла к минхо. босыми ногами по снегу, волочась в длинном белом платье, и красивая настолько, что пропадает дыхание. или дыхание у минхо сперло из-за ее чар. – а теперь ты передо мной.. такой мягкий. “такой ничтожный” – ее рука потянулась к подбородку минхо, и остановилась в моменте от касания. она замерла, вглядываясь в его лицо, прошептала не слова, а самую настоящую истину. ее черные глаза были способны сожрать его прямо здесь и прямо сейчас, если ей что-то не понравится. уповать стоило только на милость. она смотрела, смотрела внимательно, бледная, как утопленница, сильная, как богиня. от нее веяло тысячелетней скукой, кроткой ненавистью, черным интересом и костром. ее волосы летали вокруг от малейшего дуновения ветра, в них путались мелкие снежинки, и никак не могли растаять – она была слишком холодна. черные глаза, как омут, были словно смерть. минхо уже знал такие. ему было страшно, но, словно, недостаточно. он вдруг подумал – а было ли наследнику сейчас страшно? наверное, да. он у минхо всегда был как будто бы слишком нежным, всегда пускал к себе непозволительно близко, а потом злился на тонкие колкости, впивающиеся в его нежное сердце. он хмурился, и вместе с тем хмурились его лисьи глаза… такие же черные. хозяйка усмехнулась, мягким движением поправила смазавшуюся под нижним веком линию, подводящую округлость глаза кошачьим движением. она усмехнулась, на секунду на ее щеке вспыхнул румянец, а потом она раз, минхо вздрогнул. и исчезла. и как будто и не было ничего. минхо оказался на широкой поляне – он понял это уже тогда, когда случайно пошевелившись, его всего замутило, как если бы он вернулся в ведьмин круг. он рассеянно взглянул на ладонь, что саднила поперечной раной. красного не осталось, и на черной коже была видна только тонкая линия пореза. значит, хозяйка все таки попробовала его на вкус. а он и не заметил – видимо, правда оплошал. думать об этом было мало сил, поэтому минхо осмотрелся. хозяйка перенесла его на широкую поляну, находившуюся в лесу полукругом. здесь, в самой гуще леса, деревья были толстенные, громадные, каких минхо никогда не видел. здесь, в самой гуще леса, в этой ровной провалине, если высоко задрать голову, можно было бы.. ослепнуть от яркости звезд. черное небо нависло над ним, черное небо было как никогда близко к нему, сияло мириадами точек и яркой, как серебро, полной луной. она была так близко, что до нее можно было бы дотронуться рукой. она была такой свободной, кому никогда таким не бывать. каким минхо никогда не стать. деревья здесь намертво впились в холодную землю, будто только в этом и было их спасение. так крепко держась за него, они разрастались тысячелетиями, крепли, как настоящие титаны, и ни разу за всю свою долгую жизнь они так и не задрали голову повыше. так и не увидели луны и черного неба, к которому тянулись каждый день, как будто, даже никогда и не думали об этом. как будто у них, огромных, каких минхо никогда не трогал, не было заботы больше, чем устоять на плаву, на поляне, где им не угрожало ничего. минхо понимал их.. но сейчас он задрал голову высоко-высоко. сейчас он дышал луной, и от этого чувства беспокойно покалывало в пальцах. великаны, кронами подпирающие небо, плотной стеной очерчивали идеальный полукруг, выделяя в его зените… дуб настолько широкий, что взгляд терялся в его стволе. он был мощным, и кора его, как рубцами покрывала ствол. черные провалины сияли в свете луны, легко шел снег, а дуб зеленел, как ни в чем не бывало. это был он. то дерево, у которого должно было все начаться. то дерево, с которого сойдет бог снежной луны, когда минхо позовет его. это был тот, кто сможет исполнить цель минхо – тот, кто поможет минхо вернуться в общину, чтобы больше не чувствовать холода. под самыми корнями у дуба, уже скрывшись под его кроной, минхо нашел огромный камень, он был гладок и велик. казалось, что в нем можно было бы увидеть луну, не будь она скрыта толстыми ветвями-змеями, переплетенными у самых облаков. здесь было тепло – минхо чувствовал это кожей. как будто от самого дуба, этого древнего создания, пульсом распространялось тепло на всю поляну. минхо стянул с себя накидку, скинул ее на снег, и поспешил рукой коснуться древа. кора щекотала ладонь, черная кожа сливалась с темным цветом дуба, но было тепло, было практически жарко. так, что щеки минхо вспыхнули алым, и в голове не осталось ни одной мысли, кроме той, что он наконец-то увидит бога снежной луны. минхо желал этого слишком долго, чтобы сейчас в это поверить. минхо думал об этом слишком долго, по глупости ненавидел снег, и каждый день вспоминал об общине, чтобы сейчас.. так легко коснуться дуба рукой? того самого, у которого пировали боги? того самого, в который очаровательная лада вдохнула жизнь, и он словно расцвел, вспыхнул зеленью? того самого, который мог исполнить любое желание минхо, надо было только дать ему немного крови? минхо ринулся к брошенной у камня накидке, выуживая из ее темных складок бутыль. он оставил там нож, бросил его на землю, словно что-то ненужное. он месяцами отпаивал древнего бога заячьей кровью, сооружал алтари из белых костей и пел ему хвалебные песни, отлавливая ушастых по всему лесу. минхо просто надеялся, что древний бог не заметит ошибки. возможно, в минхо все же есть что-то заячье… восторг сковал все его внутренности лишь от мысли о том, что он в кратком миге от выполнения желаемого. всего лишь несколько действий. всего лишь условный ритуал… он открыл бутыль, выдрав пробку зубами. от количества эмоций потряхивало, и минхо крепко зажмурился, стараясь успокоить в себе это буйство.. всего. кровь полилась на руки, быстро впиталась в незакатанные рукава рубахи, и минхо, достав из-за пояса нож, резанул по коре одинокой линией. кора треснула, и как будто слабо вздохнула. вокруг вспыхнул лунный свет, и минхо поспешил приложить ладонь в заячьей крови к дереву, ошпарившись хлынувшей на него энергией. сейчас, когда он наладил контакт с богом, он мог почувствовать, как под корой, словно табун несется, яркий, живой, такой осязаемый. несется только к нему. пальцы сами выровняли на коре круг, взметнулись вверх, перечеркнув его косой красной линией. кровь впитывалась слишком быстро, и минхо не успевал доливать на руки. все вокруг как будто ожило, как будто заново засветилось, затанцевало в самом сердце лесной тишины. минхо улыбнулся своим мыслям – судя по всему, он правда очень устал. так сильно, что ему мерещился голос.. слишком знакомый. сковывающий сердце в лед. – минхо, ты как всегда забрел в такую чащу.. что было бы, если бы я тебя не нашел? – говорит чонин, отряхиваясь от снега. щеки красные от мороза. совсем рядом. длинные волосы стекают по плечам, рубашка свободно висит на змееватом теле. он выглядел так, как минхо запомнил его… наследника своей общины. он улыбается, как всегда осторожно-восторженно, и тянет к минхо руки. от его рук тепло, так тепло, что почти не страшно. во всяком случае, минхо уже не может от него убежать. ворох снега попадает в глаза, когда чонин обнимает его, и дыхание утопает в его темных волосах. теплый, такой теплый, такой родной, что щиплет в глазах. минхо в его руках захлебывается, как если бы его накрыло волной. становится сложно дышать, и его всего распирает от самого настоящего счастья. минхо и не думал, что когда-то снова сможет испытать это чувство. он просто жмется к чонину ближе. к его драгоценному чонину, который всегда найдет его, который всегда будет смотреть на него такими восторженными, черными глазами. в них бездна. в них бездна специально для минхо. чонин пачкается в крови, когда минхо ладонью касается его щеки, но смотрит также восторженно, как когда был маленьким, или каждый раз, когда минхо зажигал над ним свой волшебный фонарь. и было без разницы, сколько чонину было лет. он обеспокоенно хватает минхо за руку, и в его глазах отражается столько волнения, столько участия, столько понимания.. как будто чонин принимает минхо. – как ты мог.. ты как всегда такой неаккуратный, – его ученик озадаченно рассматривает черную ладонь,нежно касаясь раны пальцами. его ровные черты лица, идеальный разрез глаз, стройная лунная щека, аккуратный лоб. чонин всегда был как божество. он сиял здесь, куда даже луна не могла пробраться, он сиял в княжеской избе, и у минхо в хате. и только ему, такому особенному, ему единственному во всем мире разрешалось трогать руки минхо. разрешалось их видеть. разрешалось окунуться в эту черноту. разрешалось быть рядом с ним несмотря ни на что. разрешалось видеть, к чему приводят неправильные решения. разрешалось подушечками пальцев скользить по черной коже от самых кончиков пальцев до локтя. тогда минхо даже немного скучал по тому времени, когда его руки могли почувствовать все. теперь же огрубевшая кожа чувствовала только отголоски. и это все только потому что чонин сейчас был здесь. столько радости в минхо не могла пробудить еще ни одна живая душа. и даже мертвая. чонин давит на ладонь большим пальцем, разрывая все то, что хозяйка леса пыталась починить. ломается застывшая корочка, кровь тут же проступает наружу, собираясь в лунку уютным озерцом. чонин примыкает к ладони губами, словно это было само собой разумеющееся. его глаза вспыхивают в темноте этой ночи, и серьги блестят в свете луны. минхо вздрагивает, когда понимает, что что-то не так, но одернуть руку уже не получается. чонин смотрит на него снизу вверх, языком скользя по коже и пачкая губы в крови минхо. смотрит мерно и спокойно, как насмехаясь над ним. такого не должно было быть. внизу живота что-то падает, отчего тут же становится мутно, беспокойно.. у чонина слишком ровное лицо. – как ты мог, минхо.. – чонин тянет, вдыхая теплый запах крови в легкие, и его хватка становится железной, а минхо и без того не может чонину противостоять. – как ты мог быть таким глупым, думая что я не отличу заячью кровь от твоей? “от крови того, кто приручил меня?” – раздается у минхо в голове оглушающе громко. низко, не как говорит чонин. один взгляд на него, и образ чонина расползается, исчезая в дыму. широкие плечи мужчины, округлый нос, и темные-темные кудри, россыпь веснушек на лице, бледных, при свете луны, и еще эта ухмылка.. минхо кидается в сторону, пытаясь добраться до ножа, но незнакомец тянет его на себя и льнет к груди. в нос ударяет запах леса и вина, крепкие руки сдавливают минхо так, что слишком больно дышать. – какой же ты все таки глупый…надеялся меня обмануть! – восторг звучит в его голосе слишком надменно. мужчина вкрадчиво смеется, наслаждаясь паникой у минхо в глазах, и только крепче жмет минхо к своему обнаженному телу. – тебе от меня никуда не деться, минхо. теперь уж точно. и бог снежной луны, сошедший к минхо с самых небес, плотоядно улыбается, стараясь дотронуться до его кожи. потому что какой бы темной душа минхо не была, от был все еще теплый, потому что живой. и таким он был теперь специально для чана.