Предвестник Верности

      Дилюк смотрел сверху вниз на очаровательную, чуть хитрую улыбку. Кэйа явно что-то задумал, а он хотел понять — что.       «Ну же, скажи мне».       Улыбка стала шире, а мастер смотрел недоумённо, гадал. Альберих лукавил, манил. Не касался, просто покорно лежал в траве. Он пах виноградом, морозом и мятой, хотя на дворе лето, а жаркое солнце ласкало спину.       «Ну тогда я сам прикоснусь к тебе и пойму, в чём дело».       Дилюк хотел дотронуться. Он упирался ладонями по обе стороны от тёмных шёлковых волос капитана, видел озорной блеск в синем оке. Взгляд против воли скользнул ниже, потому что вырез на груди соблазнял его. Всегда такой раздражающий, этот вырез. На самом деле невинный, но только не для Дилюка. Он хотел припасть губами к коже, вдыхать эту мяту и мороз, что проявились от крио Глаза Бога.       «Ты меня с ума сводишь, право, я же прикоснусь! И ты пожалеешь об этом».       Дилюк попытался поднять руку, но не получилось. Обе ладони слишком тяжёлые, приклеенные к траве. Он пробовал ещё и ещё.       «К чурлу, я прижмусь. Навалюсь сверху и задавлю, посмотрим, как ты посмеёшься!»       Кэйа правда смеялся и вдруг замер под жгучим взглядом названого брата, выжидал. В его глазу затаилось предвкушение. Он хотел, но молчал. Дилюк отчаянней попытался согнуть локти, но и это не получалось.       «Да дайте же мне коснуться его!» — истошный крик в голове. Ситуация начинала раздражать, кровь шумела в висках.       «Я же так умру. Я просто хочу коснуться тебя. Кэйа, пожалуйста… дотронься сам. Я не ненавижу тебя, я не ударю. Просто обними меня. Просто… прошу».       — Пожалуйста… прошу тебя…       Чужие мольбы разбудили Тарталью. Глаза нашли во мраке соседнюю кровать в небольшой комнате, а на ней источник шума.       «Снова», — подумал он измученно, приподнимаясь на локтях. С Дилюком всегда сложно. То спать мешает, то бьёт больно и всерьёз, на предложения повеселиться щурится и фыркает. Не спросит о делах, о настроении, ай, какого чурла ему до сих пор приходится таскаться с ним?       Чайльд знал какого — в качестве сторожевого пса, чтобы этот надутый совух не натворил дел, не сорвал их планы, не полез единолично убивать Архонтов. Дилюк это тоже знает. А Чайльд знает, что тот знает…       Череда мыслей слишком безумна, раздражённое шипение сорвалось с губ Одиннадцатого Предвестника, он выполз из-под одеяла и пнул стопой в бок.       — Доброе утро!       Восьмой тут же дёрнулся, широко раскрыл большие, живые глаза, влажные немного. Его грудь, скрытая футболкой, тяжело вздымалась, алые волосы у висков взмокли. Выглядел жалко, по мнению Тартальи, и как так вышло, что ему присвоили более высокий ранг?       Дилюк молчал.       — Снова кошмары? — голос Чайльда сочился раздражением, ладонь нырнула в собственную шевелюру, почесала за ухом. — Приходи в себя, я первый мыться.       Дилюк сглотнул, закрыл глаза. Под веками медленно таял желанный образ капитана кавалерии, светлый, улыбчивый. Почему-то образ связан с теми временами, когда им было по семнадцать. Без яда, без фальши, без пьяного угара. В носу всё ещё стоял тот запах мяты, а в паху заныло, потянуло. Образ таял, исчезал во тьме среди цветных пестрых песчинок.       «Не уходи…»       Дилюк зарылся в подушку, понимая, что его чаяниям сбыться не суждено. Никогда больше. Ни смеха. Ни заигрываний. Ни случайных касаний.       В окно пробивались первые лучи солнца, а от дурацкого сна спать совершенно не хотелось. И терзало понимание ошибок прошлого, и осознание, что Кэйа, возможно, тоже его любил, но опасался сделать шаг навстречу — выжигало на ребрах клеймо.       Дилюк растёр круги под глазами, поджал ноги, зевнул широко. В давящую, такую любимую тишину ворвался мерзкий свист весёлой песни.       — Чайльд, закройся! — рявкнул Дилюк.       — Иди в Бездну! — было ему ответом.       Свист усилился, будто специально и назло.       А ещё они ужасно разные. Тарталья одевался с иголочки, красиво, чтобы светить белыми зубами и покорять сердца. Дилюк одевался с иголочки, красиво, но строго, потому что так привык. Тарталья любил эту жизнь и относился ко всему легко. Дилюк имел огромный список принципов, ограничений, правил. Тарталья хотел тратить деньги и останавливаться в лучших гостиницах. Дилюк снимал им едва ли не первые попавшиеся номера, будто роскошь для него ничего не значит. При этом, Тарталья за годы подметил много интересных деталей. У его напарника точно аристократические корни: осанка, жесты, речь. На алкоголь смотрел, как на врага, но изумительно разбирался в вине. Терпеть не мог Фатуи, Архонтов, Орден Бездны… в общем, оброс врагами, как бревно мхом. Смешно и грустно одновременно.       Чайльд мог похвастаться тем, что какое-то время пытался вытащить Дилюка из мрака скорби. Подсовывал выпивку, шутил, подразнивал, но за глухой стеной гнева и тьмы не замечал и проблеска чего-то хорошего.       Мужчины прогуливались городом, иногда останавливаясь у различных прилавков по вине Чайльда.       — Эти специи пахнут вкусно! Эй, как думаешь, может, домой отправить пару баночек? — в веселой манере лепетал тот, игнорируя абсолютное пренебрежение окружающих к их персонам.       Продавец совершенно не хотел идти на контакт, пока не увидел мешок с блестящей морой — универсальный «язык» общения.       «Отвратительно дешёвые принципы», — хмыкнул на это Дилюк, скрестил руки на груди. Ждать, пока раздражающий напарник наиграется — скучно, поэтому он по старой, заученной, въевшейся в кости, привычке охранял их спины. Дыхание перехватило внезапно. Глаза зацепились за развевающийся по ветру бело-синий плащ, что мелькнул вдалеке.       Дилюк сделал шаг. В жизни не обратил бы внимания, если бы не острая форма ткани, знакомая сердцу донельзя.       — Сейчас вернусь, — бросил он. Шаг. И дальше в сторону дома, за которым обладатель плаща скрылся.       — Что? Эй! — возмутился Чайльд.       Дилюк напарника больше не слушал. В конце улицы снова показался тот плащ, иссиня-тёмная макушка моментально исчезла за поворотом. В груди вспыхнуло нетерпеливым огнем, а ноги сами понесли вперёд.       «Это просто иллюзия, просто обман».       Но Дилюк за этим обманом следовал, желая обмануться, повестись.       «Не уходи…»       За углом он видел ту фигуру, ту лёгкую походку. Сорвался на бег. Фигура ускользала. Он спешил по улицам, как ужаленный, надеясь, что увидит Его ещё раз. И видел далеко, среди толпы. Тёмную макушку с парой светлых прядей, белый мех на плече, и понимал, что не ошибся! Огонь разрастался. Дилюк, расталкивая людей, впопыхах летел вперёд. Встречался с осуждением, в спину ловил недовольные крики. Торопился и вслед за фигурой нырнул в туннель, оказавшись на большом базаре. Здесь люди галдели, пахло коврами, цветами и потом. В носу засвербило, закружилась голова. Играла музыка, колокольчики чужих браслетов делали шум более густым, невыносимым. Звон усиливался-усиливался, оглушал, сжимал пространство.       Слишком тесно. Душно. Казалось, он вот-вот задохнётся, а желанная фигура исчезла, скрылась в толпе и больше не появлялась. Где же ты?       Вон там, наверху! Вверх по туннелю вышагивал капитан кавалерии и скрылся за массивным дверьми. Дилюк бросился вдогонку, стянул мешающую маску с лица. Хаотично стучало под рёбрами и в левом боку. До боли, до пятен перед глазами. Но он видел, и глаза не обманывали: Кэйа уже вдали поднимался вверх по подвесной дороге. Капитан шагал медленно, вальяжно, как всегда делал, позади покачивался остроконечный плащ, а ветер теребил короткие пряди волос и мех на плече. Сверкали застёжки сапог, бронзовые детали на ужасно обтягивающих брюках приковывали взгляд к бедрам. И сколько бы Дилюк ни бежал, как бы ни старался догнать — не получалось! Запыхавшись, взмокнув, он забрался за своей мечтой довольно высоко, до круглой платформы перед входом в Академию, но там и застыл.       Кэйа облокачивался на перила, достающие ему по пояс, и смотрел вдаль, подставляя смуглое лицо восходящему солнцу. Элегантный, статный, талию стягивал корсет. А Дилюк не верил своим глазам, врос в пол.       «Это не ты. Это не можешь быть ты. Это не ты».       Он на слабых ногах сдвинулся с места. В ушах зазвенело. Сантиметр за сантиметром, чем ближе подходил, тем громче становился писк. Дилюк старался звук игнорировать, тряс головой. Не выдержал и поморщился, закрывая глаза. Писк резко прекратился, ресницы распахнулись.       Вместо Кэйи появилась круглолицая девочка в салатовом платье. Смотрела прямо на него необычными глазами-клеверами так проникновенно глубоко. Дилюк отшатнулся.       — Мне пришлось применить маленькую хитрость, чтобы заманить Вас сюда, — заговорила она тонким голосом.       Это какая-то насмешка. От неё камень под ногами стал мягким, а к горлу поднялась желчь. Спокойно. Задержи дыхание. Выдохни. Шум в ушах исчез окончательно.       «Маленькая хитрость?»       — Скорее, жестокий обман, юная властительница Кусанали, — переиначил Дилюк, возвращая половинчатую маску на лицо.       Осматривал девчонку максимально едко. Вынуть бы клинок, да за такие шутки обратить эту ветвь Ирминсуля в горстку пепла.       — Какое холодное пиро, — она, игнорируя остроту его глаз, вела себя слишком расслабленно, будто не считала Предвестника за угрозу. — Впрочем, мне уже приходилось общаться с подобными вам, господин Дилюк.       — Ближе к делу, пока Вашим солдатам не пришлось броситься Вас защищать, — скалился он, выцеживая каждое слово сквозь зубы.       Нахалка. Наглые Архонты. Думают, что безнаказанно могут влиять на людей и на их судьбы. Только он этого больше не спустит, не станет заискивать верным последователем.       Нахида улыбнулась, в ответ услышала скрип перчаток — так крепко Дилюк сжал кулаки.       — Мне правда жаль, что пришлось Вас выманить на разговор столь подлым способом, но только так мы смогли избавиться от вашего напарника и остаться наедине.       — О, и правда, Вам всего лишь жаль, — Дилюк передразнил её тон максимально приторно, складывая руки на груди. — Вы, наверное, привыкли, что Вам сразу всё прощают? Можно и дальше безнаказанно играть на чужих чувствах, любимица своего народа?       Архонт мудрости защищалась неизменным выражением лица, ничуть не дрогнувшим под давлением Предвестника. Будто наивное дитя, только в глазах цвета яркого изумруда отражались те же скорбь и понимание, лозами вторгнувшимися куда-то глубоко в душу. Дилюк отвёл взгляд. Мало ли, на что девчонка способна.       — Чего Вы хотели? — повторил он вопрос.       — У меня к Вам сделка, господин Дилюк, — Нахида завела руки за спину, покачнулась с носка на пятку. Дилюк не выказал заинтересованности. — Вы ведь разбираетесь в вопросах долгосрочной выгоды. И умеете оценивать поступки людей с точки зрения перспективы. Так?       — Допустим, — он смотрел вдаль, на скалы Разлома, которые совсем недавно разглядывал фальшивый Кэйа.       — Боюсь, что из-за незнания Вы неверно оценили перспективы и риски передачи аранар вашему Доктору.       Дилюка с секунду прошило молнией и он понимающе, с осознанием ситуации взглянул на Архонта. Следила? Нет. Она просто знает всё обо всех, оттого удивляться нечему. А раз дело в аранарах…       — Мне нет смысла тут задерживаться, всего доброго, — Предвестник развернулся, взметнулся плащ, загремели цепочки.       Он правда взвесил всё: осведомлённость Нахиды своей персоной, риск поддаться на уговоры. Не перспективно.       — Я могу изменить прошлое.       Голос девочки впился в виски. Пошатнул мир под ногами.       «Я могу изменить прошлое. Изменить. Прошлое…»       Дилюк остановился пару шагов спустя, чуть повернул голову. То, что она говорит, нереально, с какой стороны ни глянь, но…       — Продолжайте.       Нахида вздохнула, почти не выказав волнения. Детские ручки заведены за спину и по напряжённым плечам заметно, что та нервничает.       — Я могу сделать так, чтобы Кэйа никогда не появился в вашей жизни. Могу сделать так, что Вы всё исправите и скажете то, что не успели сказать. Вы сможете прожить другую жизнь.       Дилюк слушал её предложение, но оно отозвалось пустотой в груди, невосполнимой тоской, недоверием, а слабо тлеющий уголёк под сердцем совсем не грел. Как было бы чудесно, на самом деле, прожить ту другую, полную радости жизнь. Попросить, чтобы отец никогда не умирал. Чтобы Кэйа не страдал те годы в одиночестве. Чтобы они никогда не ругались.       — Доктор говорит, что невозможно вмешаться в цикл жизни и смерти. И даже Вам это не по силам, малая властительница Кусанали, — возразил он на тон спокойней, не так ядовито, изучая реакцию на детском лице.       Архонт пожала плечами.       — Я не имела в виду вмешательство в цикл жизни и смерти. Просто и жизнь, и смерть будут другими.       — Другими? — бровь вздёрнулась.       — Смерть останется смертью. Изменится лишь то, какой будет ваша жизнь.       — Я не понимаю.       Нахида вытянула раскрытую ладонь, и на ней появилась маленькая призрачная ветвь зелёного цвета.       — Я изменю Ваши воспоминания. Для Вас это действительно будет выглядеть, как возвращение в прошлое. Вы забудете об этой жизни и проживёте новую. Отец станет настоящим героем и не погибнет напрасно. Кэйа будет Вашим верным спутником сердца. Всё, как захотите изменить, — пока Архонт говорила, ветвь в ее руке преображалась, менялась, цвела.       — Вы измените только воспоминания? То есть, события останутся те же, но изменится моя память? — уточнил Дилюк.       — Изменится память мира. В этом случае не только вы, но и все, кто в этом участвовал, будут тоже помнить по-другому, иначе. Изменение ли это прошлого на самом деле, или только иллюзия — какая тогда разница? — мудро вопросила она.       Между собеседниками повисла вязкая тишина. Оба дали себе фору на размышления, не спешили с ответом.       Вот так просто. Просто для целого мира жизнь капитана окажется другой, смерть отца приобретёт смысл. А он сможет на некоторое время стать любимым? На сколько? Лет пять? Лицо Дилюка осунулось в глубокой задумчивости, спала маска мёртвенного равнодушия. Теперь он стоял, как живой, размышлял, представлял. Глаза мелко подрагивали, увлечённые мыслями, с лица исчезли острые черты.       Познать Его любовь… чтобы потерять в итоге.       — Отказываюсь, — выдохнул Дилюк, закрывая глаза.       «Какая бы это ни была реальность, я не согласен прощать виновных».       Нахида поджала губы, над маленьким носиком залегла складка. Дилюк, игнорируя её недовольство, поправил напульсники, к которым крепились тонкие цепочки, идущие от перчаток, и пояснил:       — Интересное предложение, но жить в иллюзиях я не люблю.       — Аранар в любом случае нужно вернуть, — перебила девочка. — Доктор не должен их получить. Боюсь представить, какими последствиями это обернётся. Целый мир окажется в опасности!..       — М-м-м, Архонт защищает мир… или свою шкуру? — хмыкнул Предвестник. Второй раз за сутки к его совести взывают. Прелесть. Он снова стал прежним, озлобленным, смурным. — Всего хорошего, малая властительница.       Дилюк думал, что на этом разговор окончен. Что поставил шах и мат богине, макнул её лицом в своё равнодушие о судьбе человечества и хотел уйти, как вдруг заметил странную перемену. Нахида усмехнулась, уперла руки в бока, а взгляд невинного ребёнка окрасился лукавством.       — Тогда моё предложение становится угрозой, господин Дилюк, — сказала она. — Я просто сотру Кэйю из памяти. У Вас никогда не появится названый брат. В Мондштадте никогда не появится этот рыцарь. Никто даже не вспомнит ни о каком капитане.       Архонт едва закончила и ойкнула испуганно, потому что Предвестник навис над ней резко, без предупреждения. В потухших рубиновых глазах, которые Нахида приняла, как холодное пиро, теперь разыгралось настоящее пекло. Ему нужно не много. Всего секунда, чтобы сорваться. Одна искра. Девочка взяла себя в руки и вперилась взглядом еще упрямее, с вызовом, мол: «Что ты мне сделаешь? Я дома, в окружении солдат».       — Вот оно как… — прошипел Дилюк низко, склоняясь лицом к лицу. Глядел испытывающе. Уже не боялся магического влияния властительницы. — Это угроза, говорите?       — Вы верно услышали, — съязвила она в ответ. Смелая, маленькая. — Аранары. В эту полночь. И от Вас зависит, что будет дальше. Захотите ли воспользоваться моим щедрым даром или продолжите страдать, — Нахида склонила голову. — Неужели за пару лет Вы стали преданны Фатуи настолько?       Между ними разлились невидимые потоки элементов. Дилюк не сдерживал Глаз Пиро, воздух вокруг накалился, словно ветер принёс пустынный зной. От Нахиды пахло свежей травой, только что скошенной, и горькими листьями. Энергия кружилась едва ощутимым шлейфом, обнимала, касалась кожи так нежно-угрожающе. Предвестник боковым зрением уловил приближение стражей Академии.       А ведь он хотел уйти мирно.       Глаза закрылись. Даже образ Кэйи, что возник ярким призраком здесь, на площадке, его фигура и взгляд вдаль — фальшивы. Гадкая прихоть Архонта. Горячий воздух сменился холодным дуновением. Запахло дождём. Мышцы Предвестника напряглись и в пальцах закололо.       Из левого рукава вырвались цепи, объятые фиолетовым пламенем. Крик надрывной боли разрезал тишину, тело девочки крепко-накрепко сковали в попытке разорвать. Стражи бросились в бой, но были откинуты потоком пламени — Дилюк призвал меч, махнул им, создавая стену из огня. Ярко-рыжие языки вздымались выше голов, опаляли пространство и кожу. Лучше бы никому не вмешиваться.       Нахида жалобно всхлипывала, поджимала руки и ноги, щурилась от яркого света, но цепи тянули в разные стороны. Под ней, прямо из-под камня, стали прорастать лозы. А он задыхался в своём гневе, отдавал всего себя порче, усиливая проклятое колдовство. Думал, что это просто — удержать Архонта. Немного не рассчитал. Рука задрожала. Зелёные лозы тянулись к ногам Предвестника и сразу загорались от раскалённого воздуха.       — Даже не посмотрю, что ты выглядишь как ребёнок, — зашипел Дилюк.       Он не даст забрать у себя воспоминания о Кэйе. Ни в этой жизни, ни в какой-либо ещё. Это то самое его сокровище, шип, застрявший в груди, терзающий, и от него так много боли, но любимой боли, необходимой. Без неё он вовсе потеряет всякий смысл.       И эта боль принадлежит ему по праву.

***

      Стоило отвлечься на секунду, как это живое воплощение пламени скрылось из виду! Чайльд рыскал по городу в поисках Восьмого, и к своему ужасу нашёл его по крикам и тыканью пальцев людей куда-то вверх. Академия.       Очень нецензурные слова на языке Снежной сорвались с уст. Он, расталкивая толпу, ринулся к подвесной дороге, но путь загородили стражники.       — Да я вашего Архонта спасать иду! — воскликнул Предвестник, стараясь перекричать толпу.       — Как же, Фатуи! Вы с самого начала это задумали! — и стражники ринулись в бой.       Чайльд закатил глаза. Ему обычно досаждали неинтересные поединки со слабыми противниками. А в данном случае это невыгодно и для внешней политики Снежной. Ругаясь, он нырнул вперёд, под пролетевшие мимо копья. Развернулся за спинами стражей. Взмах. Удар ребром ладони пришёлся в шеи и мужчины попадали лицом вниз. Горожане взвизгнули, закричали и толпа начала шевелиться, будто огромный встревоженный муравейник. Люди бежали кто куда.       Еще одно грязное слово на снежнайском. Чайльд ринулся наверх, по пути то вырубая, то скидывая противников. Мешаются, как гадкие мухи. А время шло. Шло. Дорога под ногами содрогнулась, и он упал, потеряв равновесие. Землятресение? Нет. Деревотрясение. Огромное дерево начало скручиваться. Громко скрипели ветви, ревела кора. Город дрожал.       «Только бы успеть, только бы успеть…» — молился Одиннадцатый, а когда забрался на круглую площадку перед Академией, увидел бойню. Посреди горящих тел сверкали искры, вспышки алого и зелёного. Танец дендро и пиро. Дилюк отбивал атаки некого крепкого мужчины с пепельными волосами. Незнакомец крутился ловко, точно юла, использовал парные клинки, подражая стилю пустынных воителей. Взмах-взмах-рывок. Со стороны казалось, что Дилюк уступает в скорости, но двуручный меч ему — пушинка. Махал он им искусно. Загляденье! Восторг за своего напарника скапливался слюной во рту.       Звон. Уворот. Широкое лезвие Волчьей Погибели встречало удары, закрывая корпус Дилюка почти полностью. А на самом краю площадки порченные цепи удерживали маленькую девочку. Её руки и ноги покрыты глубокими царапинами, из ран вместо крови сочился зелёный свет, а дендро лозы удерживали тело юной властительницы от самого настоящего четвертования. Теперь Чайльда накрыло холодной волной ужаса. Он знал, что Глаз Порчи напарника — нервущиеся цепи, но чем могущественнее враг, тем сильнее порча будет съедать своего хозяина. Сейчас Восьмого Предвестника покрывали ссадины, кожа на щеке лопнула, но тот сжимал рукоять клеймора и отбивался, нападал. Звон. Искры.       «Ты ж себя так убьёшь…»       Чайльд задрожал, потому что дерево продолжало скручиваться, сверху летели каменные осколки, булыжники. Один такой проломил платформу прямо перед носом Тартальи, преграждая путь.       — Ковьелло! — крикнул он, натягивая тетиву. Наконечник водяной стрелы смотрел на быстрого, очень быстрого, способного врага. Было бы интересно с ним сразиться, но не сейчас, не так.       За шумом битвы ни один из них ничего не слышал. Лязг! Треск! Пол пошёл трещинами, начал обваливаться.       — Ковьелло! — Чайльд выпустил стрелу, выбивая из руки дендро воителя клинок, а заодно отметив «отливом». — Чурл тебя, надо валить! Уходим!       Дилюк коротко глянул в его сторону, хмыкнул и вновь сунулся в бой. Зелёные вспышки пронеслись совсем рядом с его лицом, срезали несколько красных волосков и те упали вниз. Восьмой отпрыгнул, разорвал дистанцию. Завёл Волчью Погибель за спину, принимая такую знакомую позу. Но если сейчас пустить феникса, Архонт тоже пострадает!       — Хватит! Нельзя убивать Кусанали! Она хранительница Ирминсуля-я-а-а-а!       Опора из-под ног ушла так вовремя.       Все, кто были на площадке, полетели вниз. Незнакомец прямо в падении переместился к Нахиде и исчез вместе с ней. Чайльд активировал электро Глаз Порчи, схватился за руку напарника, их окутало пурпурным сиянием. Восьмой с Одиннадцатым вспышкой молнии оказались на огромном корне дерева, превышающем объем вьючного яка.       — Вечно ты мешаешь! — крикнул на Тарталью Дилюк и попытался пнуть наглеца, пока кровь кипела, пока запал жил, но тот увернулся. Лицо скрывала алая маска, и неясно, о чём Одиннадцатый думал, когда вмешивался в его дела.       — Я мешаю?! — Чайльд вскинул электро копьё. — Ты сорвал все дипломатические отношения! Ты чуть город не разрушил. Это почти как переплюнуть меня. Царица не обрадуется!       Дерево перестало трястись.       — Если я её не убью, она.! — Дилюк запнулся. По щеке кровь, ухо пощипывало, но ему больнее сказать это вслух.       — Она — что?!       — Она…       «Сотрёт Его…»       Он не позволит стереть Кэйю из своей памяти… да оставьте же о нём хоть что-то!       Чайльд коснулся плеча, встряхивая.       — Что бы между вами ни произошло, убив Нахиду, случится катастрофа, которая нам не нужна! Она хранительница Ирминсуля, а Ирминсуль хранит в себе всю память мира!       Именно! Дилюк глухо зарычал. Он всё это знал и понимал. Сейчас понимал. Голова остывала, медленно, с трудом, но оценивала произошедшее. А потом до него дошло.       Дилюк рассмеялся. Громче. Громче. Смейся во всё горло! Он вытер потный лоб и стряхнул капли с ладони.       — Чего ты ржёшь, кусок горящего дерьма?!       — Маленькая обманщица. Она ведь блефовала, — сипло зашептал Дилюк.       «Она могла бы изменить мои воспоминания, но ведь мир не изменится. Я всё так же буду состоять в Фатуи. Всё так же у нас будут аранары. Сотри нам память, хоть всем, у нас будет сто других причин быть здесь и сейчас. И столько же, чтобы отнести аранар куда следует. Ох, дорогая властительница Кусанали, — вздохнул он и перевёл взгляд на напарника. — ловко же она меня подставила.»       — Ты самый эгоистичный ублюдок среди всех Фатуи. Панталоне позавидует, — покачал головой Чайльд и указал на его рукав, с которого капала кровь. — А что это за зелёный кактус тебя потрепал?       — Кто-то из Академии. Сразу достал меч, стоило мне поймать Кусанали, — Дилюк сплюнул красным и, пошатываясь, направился прочь.       — А он силён, да?       — Он идиот. Я бы одолел его, если б не порча…       — Ха! Конечно. И его, и Архонта. Шире держи карманы!       Дилюк расслышал насмешливый, даже презрительный тон в голосе Чайльда. Плевать, он больше не отвечал на вопросы. Перед глазами всё троилось, ноги становились ватными и ими передвигать так тяжко. Кровь капала, выкладывая тоненькую тропинку по траве.       Как они выбрались из города вопреки погоне — достойно отдельного рассказа, но скоро Дилюк согнулся пополам, хватаясь за грудь. О, да, Чайльд ликовал. Смеялся над побитым, глядел свысока. Синие глаза, пускай не отражали свет, но отражали надменную радость, и та тепло скатывалась вниз по горлу, в грудь, согревала тёплым молоком. Наконец, мистер «смурная сова» почувствует тяжесть порчи, одумается, а может, вырубится?       Так и случилось. Дальнейший путь Дилюк провёл на спине Одиннадцатого. В заброшенном домике, напоминающем по форме огромную репу, Тарталья утирал кровь с открытых ран. Обнажённый и спящий Восьмой казался обманчиво безобидным. Гидро касалось рваных порезов, чертящих неровные линии поверх других шрамов. Их так много… сколько же нужно получить травм, чтобы теперь походить на дорожную карту?       Когда кровь остановилась, он достал колбу с целебным зельем, зубами выдернул пробку, занёс над ранами. Голубую жидкость втирали чистые холодные пальцы. Мышцы у Восьмого довольно крепкие, тело сложено хорошо. Одним словом, выкарабкается.       Дилюк вдруг дёрнулся, застонал сквозь сон, бормоча нечто такое, отчего по коже Тартальи пронеслись мурашки, а волнение отразилось на щеках.       — Сам ты идиот, Дилюк, — тихо хмыкнул Чайльд.       «Горячий…» — подумал тут же. Сглотнул, ладонь легла на пресс, давя сильнее нужного. Рельефный, твёрдый. Растеряв спесь, Тарталья ускорился в обработке ран. Не хватало второй раз получить по лицу, и вновь забыть ещё одно странное мгновение!       Но Дилюк не проснулся.       Дилюк смотрел сверху вниз на очаровательную, чуть хитрую улыбку. Кэйа явно что-то задумал, а он хотел понять — что.       «Ну же, скажи мне».       Улыбка капитана стала шире, а мастер смотрел недоумённо, гадал. Альберих затаил дыхание, заметно напрягся. Он, никуда не убегая, принимал поражение, факт, что его поймали, вдруг поднял руку. Коснулся пальцами щеки. От кожи пахло морозом и мятой, хотя на дворе лето, а жаркое солнце ласкало спину. У Дилюка сердце сходило с ума. Он прикрыл глаза, задрожал и потерся щекой.       «Ещё… хочу ещё…»       Кэйа его будто услышал, усмехнулся. Смуглые холодные пальцы касались груди и Рагнвиндр понял, что вдруг оказался раздет. Но не важно. Это ведь правильно. Правильно, и так хорошо для них. Капитан ласкал тело, и то реагировало болезненно, вздрагивало, изнывало. Движения плавные, как стекающая вода. До мурашек, до помешательства, сбивая дыхание. Кэйа трогал и бока, и пресс, скользил по мраморной коже. Дыхание тяжелело.       «Я же так умру…» — Дилюк готов выть от нетерпения.       «Поцелуй же меня, глупый ты идиот».       «Сам ты идиот, Дилюк…» — ответил Кэйа ему сипло, приподнялся на локтях. Тёплым дыханием коснулся губ. Развёл уста своими. И этот миг, незабываемый миг, тот самый желанный, сокровенный, затмил собой весь мир. Дилюк растворился в этом поцелуе, и солёная слеза обожгла щеку.