Одержимость: В твоих руках

      Придя в себя, первым делом Алек чувствует тяжесть одеяла и слышит потрескивание огня. Воздух горячий и сухой, и всё тело покрыто испариной, отчего невыносимо хочется сбросить с себя покрывало и вдохнуть полной грудью свежего воздуха. Разлепив глаза, Алек какое-то время лежит, глядя в потолок, утопающий в мутных тенях от пляшущего огня. Должно быть он лежит без движения довольно долго: тело будто налито свинцом, руки вялые и неповоротливые, и каждое действие даётся с трудом. Хочется пить. Скорее всего, Алек всё-таки слёг от болезни или умудрился схлопотать отравленную стрелу, раз теперь вынужден валяться в постели. Джейс наверняка потешался над его бессилием и слабостью, пока Алек в лихорадке метался по кровати. Названный брат всегда находил повод поглумиться над его неудачами с самого детства, и хоть Алек знал, что Джейс делал это не со зла, порой, его издевки выводили из себя.       Алек глубоко вздыхает, мысленно готовясь к шуткам брата и сестры, которые наверняка не упустят возможности поизмываться над ним, и отец будет снова недоволен, конечно же — не Охотник, а сплошное разочарование. Вот Джейс не болел никогда, даже получая ранение в битве с демоном или исследуя древние курганы и крипты, он умудрялся встать на ноги и начать тренироваться в тот же день. Да и Изабель болела крайне редко, а Алек умудрился слечь с недугом, от которого даже из головы всё вылетело напрочь.       С каждым вдохом Алеку становится легче, он уже может откинуть тёплое одеяло и дать горячему телу немного прохлады. Влажные волосы облепляют лоб и шею, и Алек убирает их с лица не слушающимися пальцами. В камине весело потрескивают поленья, и привычный запах трав наполняет спальню. В висящей в воздухе белой дымке Алек распознаёт запахи душицы, шалфея и чего-то неуловимо незнакомого. Должно быть Иззи заботилась о нём, пока Алек был без сознания, жгла травы и благовония, чтобы излечить его недуг, а может, даже испытывала на нём какие-нибудь хитрые снадобья, кто знает.       Скрипит дверь, и, прежде чем Алек может повернуть голову, чтобы посмотреть на вошедшего, над ним нависает тень, закрывая отсвет огня. Мягкие кончики чужих волос мажут по лицу едва уловимым касанием, и снова этот незнакомый аромат. Перед глазами всё ещё стоит пелена, и Алеку сложно что-то рассмотреть во мраке.       — Иззи, — шепчет Алек слабым голосом, хотя чувствует себя в разы лучше, чем может показаться. — Пить.       До слуха доносится шелест одежды и звон посуды, чужая рука приподнимает его голову за затылок, а к сухим губам прижимается чаша. Алек хочет воды, но рот наполняет густой и тёплый отвар из трав, горький, вяжущий вкус тут же заставляет Алека сморщиться, он чуть не давится, но напиток настойчиво вливают в горло, и у Алека нет выбора, кроме как глотать отвратительное питьё.       — Решила убить меня? — хрипло спрашивает Алек, когда экзекуция прекращается, и он облегчённо вздыхает, вытирая губы рукой.       Тень мечется влево, а потом снова нависает над Алеком. Он всматривается в девушку над собой и с удивлением обнаруживает не младшую сестру, а белокурую незнакомку, укутанную в вязанную шаль. Юное лицо выражает беспокойство, а огромные глаза смотрят с надеждой и затаённой радостью.       — Ты кто? — спрашивает Алек, когда становится понятно, что юная особа возле его постели не собирается представиться и объяснить Алеку, кто она такая.       — Ты очнулся! — радостно восклицает девушка, и её глаза цвета гречишного мёда, вспыхивают ещё ярче. Она наклоняется ближе, и светлые локоны, рассыпаясь по груди, снова падают Алеку на лицо. — А дедушка говорил, что ты уже мертвец.       Горькое питьё прочищает мозги и смягчает горло. Алек прокашливается, поворачивает голову, осматриваясь по сторонам с лёгким недоумением и всё больше нарастающим волнением: небольшая комната со скромным убранством ему явно не знакома, как и девушка, продолжающая радостно щебетать о загово́рах, травах и магических камнях.       — Ты лежал без движения семь дней кряду, — говорит между тем белокурая девица. — Я уж думала, ты и вправду умрёшь.       — Где я? — предпринимает ещё одну попытку Алек прояснить происходящее: в голове лишь смазанные обрывки и ничего конкретного. Девушка на мгновение замолкает, выражение её лица не разглядеть.       — А, — говорит она вскоре, — ты в нашем доме. Дедушка нашёл тебя в горах без всякого сознания. Там такая буря разыгралась, а ты совсем не шевелился, и ему пришлось тебя откапывать из сугроба, — тараторит незнакомка и весело смеётся. От звука её голоса у Алека ломит в висках и в целом он не разделяет её веселья. — Привёз тебя домой, как есть — труп, весь бледный, сердце почти не бьётся. Дедушка не верил, но я знала, что ты очнёшься. Не даром же я всё лето у знахарки просидела.       Алек находит в себе силы и приподнимается на дрожащих руках, садится на постели, откидываясь на подушки позади — эти нехитрые движения лишают его остатков энергии. Девушка, чуть смущаясь, отходит назад и теребит юбку. Алек перехватывает её взгляд и, обнаружив, что на нём нет ни рубашки, ни штанов — лишь бельё, — чуть подтягивает одеяло, прикрывая бёдра и живот. Спасительница топчется возле кровати, поглядывая на грудь Алека, и молчит. Алек прокашливается, собственная нагота смущает вкупе с робким взглядом юной девушки, по виду которой едва исполнилось шестнадцать.       — Спасибо, — благодарит Алек, справившись с неловкостью. — За то, что спасла меня. Как тебя зовут?       — Эмма. Эмма Карстэйрс.       — Алек Лайтвуд, — представляется он, всё ещё пребывая в замешательстве.       Эмма чуть смущённо улыбается, но всё же смотрит в глаза прямо, почти с вызовом. Тёмные в слабом свете глаза девушки так похожи на глаза сестры, что Алек теряет способность говорить и, кажется, дышать. На обнажённом торсе выступают мурашки, и Алек заставляет себя не двигаться и сохранять спокойствие лишь колоссальным усилием.       — Дедушка уже спит, но утром я обязательно скажу ему, что ты очнулся, ну, а пока тебе нужно ещё отдохнуть, Алек Лайтвуд.       Эмма подкидывает сухих поленьев в камин, суетится по спальне, но спустя некоторое время всё же уходит, забрав пиалу с недопитым отваром. Как только дверь с тихим скрипом затворяется, Алек со стоном сползает по подушкам и сворачивается на боку, подтягивая колени к груди. В голове пульсирует, и всё будто в тумане, но воспоминания накатывают бурлящим потоком — стремительным и неотвратимым, — врезаются в сознание острыми ранящими осколками, отдающими болью по всему телу.       Алек думал, что о нём заботилась младшая сестра Изабель, но от осознания, что его любимая Иззи скорее всего уже давно мертва, неприятный холод пробирается по спине, лижет рёбра и живот, сводит скулы, жжёт глаза. Несколько мгновений несмелой надежды на то, что Алек вернулся в мир живых и снова сможет встретиться с семьёй, разрушаются воспоминаниями о испещрённом морщинами лице, почти белых волосах и робкой улыбке, полной удивления и радости. Алек помнит, как увидел лицо сестры в последний раз — хрупкий момент прощания, которому не суждено было случиться наяву. Сколько времени прошло с тех пор?       Магнус отправил его обратно в мир живых, — возродил в прежнем теле, — чтобы он помог колдуну вернуться, возвратиться во плоти, теперь уже навсегда и безвозвратно. У них есть план, следуя которому, Алек воскресит Магнуса, вытащит из бездны и тьмы, в которой тот прозябает бесчисленное количество лет, даст им двоим еще один шанс. И, скорее всего, Алеку нужно торопиться, а не валяться в постели неизвестно где, но прямо сейчас ему хочется лишь закутаться в одеяло и забраться так глубоко, чтобы никто не мог ни увидеть его слёз, ни услышать беззвучных всхлипов, рвущихся из горла. Хочется, чтобы ещё хоть на мгновение все воспоминания стёрлись, даруя Алеку призрачную надежду на былое.       Утро беспощадно наступает пробивающимися лучами сквозь неплотно закрытые ставни на окнах, тлеющими углями в камине и головной болью. Неизменно восходящее солнце развеивает иллюзии и морок, топчет угасающую надежду. Алек не смыкает глаз до самого рассвета, вспоминая прошлую жизнь, оборвавшуюся будто вчера. Он почти чувствует тонкий запах трав и цветов, исходящих от Иззи, когда они прощались во дворе возле отцовского дома, ощущает жар тела Джейса и его крепкие объятия, которыми они обменялись у ворот: так свежи воспоминания. Алек слышит стон Катарины полный боли, крик отчаяния Рагнора Фелла Верховного чародея Ордена. Чувствует последнее касание дрожащих губ Магнуса, там — в заброшенной крепости. Испытывает собственную боль, сковывающую тело и сердце. И пустоту — холодную и мрачную, пугающую и лишающую воли.       Это длилось будто мгновение и вместе с тем целую вечность. Застывший холод и мгла, Магнус, его чувства, его мысли, его глаза. Всё это наполняло Алека постоянно, неотвратимо и страшно. Чужой страх, чужая боль, злость, ярость, любовь. Магнус любил Алека, и Алек чувствовал это, знал. Он был собой и был Магнусом, был его частью, был частью вечности. Они являлись мыслями друг друга. Если бы нужно было описать всё, что Алек чувствовал, он бы не смог. Не смог произнести ни слова. Он отдал демону душу, и это было больно, как бы Магнус ни старался — это было больно.       Алек не осознавал этого раньше, но теперь, вновь появившись в мире живых, лишь плотью с сознанием, но без души, Алек понял, насколько сильно боль выжигала его естество всё то время. Собственный выбор кажется большой глупостью, импульсом мальчишки, влюблённого и слабого, одержимого самым страшным из демонов.        «Ты всё-таки демон…       Только наполовину…       И ты обманул меня…       Не сказал всей правды…       И в чём же она заключается?..       В том, что я действительно люблю тебя.»       Алеком овладевает бурлящее негодование и злость: на себя за свою доверчивость и слабость, и на Магнуса, обманувшего его, хоть и просившего довериться. И Алек доверился, потому что любил. Там — в старой крепости, узнав о прошлом Магнуса, о предательстве его друзей, о падении Завесы, Алек был так переполнен болью и эмоциями, что не рассуждал здраво.       «Пойдём со мной, я смогу вытащить нас, и тогда мы всегда будем вместе…       Но как?..       Твоя душа… Отдай её мне…»       Мысль о расставании с Магнусом казалась невыносимой, и колдун попросил Алека остаться с ним. Что ещё Алек мог сделать?       Но теперь, выбравшись из самой Бездны, этот выбор Алеку кажется наихудшим из всех возможных. Он не хотел жить без Магнуса и уйти с ним, казалось единственным решением, но сейчас Алек… Жалеет?       На краткий миг, лишь на мгновение, Алек думает о побеге, думает, что может вернуться к жизни, оставить позади страшные воспоминания и собственный выбор. Но грудь сдавливает тяжестью, пустотой, напоминающей, что и сам Алек пуст: лишён жизни и лишён души, лишь бессмертный сосуд.       «Моё тело, моё сердце и моя душа, всё это давно принадлежит лишь тебе…»       Золото глаз маячит перед взором, и Алек не может заставить себя отвернуться или закрыть глаза, выбросить из головы этот взгляд. Алек одержим с первой минуты, и это его судьба, его проклятье, воля, навязанная самим мирозданием. Но стоит ли его любовь той цены, которую Алеку пришлось заплатить?       Алеку становится хуже: ночь без сна лишает сил, и он мечется по постели в вернувшейся вновь лихорадке. Эмма сидит возле него день напролёт, вливает в рот горький отвар из полыни и можжевельника, обтирает мокрой тряпицей пот с лица и груди, что-то постоянно недовольно бормоча. Алеку не разобрать. Его сознание заполнено образами событий минувших лет, далёких и безвозвратно утерянных.       Две полных луны светят в открытое окно, воздух горячий и влажный после дождя. Мальчишки, сидящие возле зеркала. Пламя свечи колеблется от их дыхания. Тьма и огонь. Золото. Ласковые руки матери. Суровый взгляд отца. Смех Изабель. Разноцветные глаза Джейса. Снова золото. Жар. Огонь, сжигающий дотла…       Алек снова приходит в себя от еле уловимого касания, чьё-то тёплое дыхание греет щёку. Он разлепляет глаза, Эмма — его белокурая спасительница — резко отшатывается в сторону. Масляная лампа в её руке подпрыгивает, качается на тонкой дужке, пламя скачет, отбрасывая тени на бледное осунувшееся лицо девушки и стены спальни.       — Слава всем Богам! Ты очнулся, — прежде звонкий девичий голос полон усталости. — Ты напугал меня до смерти, Алек.       Алек кашляет и со стоном приподнимается на сбитой постели. Эмма суёт ему в руки пиалу, ноздри тут же забивает пряный и горький запах трав. Алек послушно пьёт гадкое питьё, не имея сил и желания сопротивляться.       — Ты снова провалялся в горячке три дня, — продолжает негодовать Эмма Карстэйрс. — Дедушка велел мне перестать тратить на тебя снадобья и позволить испустить дух. Но я верила, что ты поправишься.       — Спасибо, — благодарит Алек, хотя до сих пор не уверен, что не предпочёл бы и дальше пребывать в забытие.       От питья горло смягчается, и если перетерпеть гадкое послевкусие, то и вовсе хорошо. Алек неловко отставляет чашу и вытирает ладонями мокрое от пота лицо.       — Я принесу воды, — говорит Эмма и поднимается с постели Алека.       Девушка приносит кувшин с тёплой водой и таз, вместе с тем горячую похлёбку и ломоть свежего хлеба. Алек не без помощи Эммы обтирается, с аппетитом съедает всё до последней крошки, не вылезая из постели, и спит оставшуюся часть дня.       — Где мы находимся? — спрашивает Алек, глядя сквозь покрытое вязью морозного узора стекло. Кроме сложного рисунка, созданного самой природой не видно ничего.       Сегодняшним днём Алеку значительно лучше, и он уже может встать с кровати, хотя тело всё ещё слабое и плохо слушается. Эмма приносит ему одежду, в которой Алек признаёт собственные штаны и нижнюю рубашку, и ещё телогрейку, подбитую мехом. Алеку она приходится впору, и он сразу же довольно натягивает её, чувствуя приятное тепло.       — Большой каменный перевал в Южных горах, — отвечает Эмма, подкидывая поленья в топку и подталкивая их кочергой в огонь. — Дед тебя там и нашёл. Как ты там вообще очутился в разгар зимы?       — Мне нужно поговорить с твоим дедушкой, — говорит Алек вместо ответа.       Эмма решит, что он лишился рассудка от горячки, если Алек скажет, что демон поглотил его душу, а потом вернул к жизни.       — Он ушёл на охоту, — девушка закрывает кованую заслонку и поднимается с колен, отряхивая шерстяную юбку от опилок и щепок, поворачивается к Алеку. — Вернётся через несколько дней.       — А есть кто-нибудь ещё?       Алеку нужно так много всего узнать, так много сделать, выведать хотя бы необходимые сведения, чтобы не вызвать подозрений в собственном безумии.       — Ещё Блэкторны есть. Но там только Хелен осталась, Джулс ведь тоже на охоту ушёл. Родители их умерли несколько лет назад. Ещё Ливви и Тай, но они мелкие совсем, — задумчиво перечисляет Эмма, постукивая пальцем по подбородку. Прямо сейчас она кажется ещё ребёнком.       — Так ты здесь одна? — удивляется Алек.       — А чего бояться? В этих горах зимой разве что дикие кабаны да медведи забредут, порушат забор, да напугают скотину, — девушка хмыкает и смотрит большими светло-карими, будто два янтаря глазами на Алека.       — Твой дедушка не побоялся оставить тебя одну в доме с незнакомцем?       — А я орудую топором не хуже, чем метлой, — говорит Эмма и по-звериному оскаливается, обнажая ряд ровных зубов. — Так что ты сто раз подумай, прежде чем что-то сделать.       — Да я не… — начинает было оправдываться Алек, но Эмма громко смеётся, вдруг крутясь на каблуках, шурша юбками и поднимая пыль с пола, а потом тепло улыбается. У Алека сжимается сердце от этой улыбки.       — Я знаю, Алек Лайтвуд, — девушка недолго смотрит ему в глаза, потом добавляет: — Ну, у меня ещё полно дел, а ты отдыхай, тебе нужно набираться сил.       Дом оказывается большим и просторным. Слишком огромным для двоих его обитателей. Несколько комнат на втором этаже не используются и закрыты на ключ, остальные же спальни и нижний просторный зал с кладовой и кухней требуют постоянной топки, чтобы в такую стужу не заледенели стены и пол. В кухне большая печка, от которой тянет приятным теплом. Эмма всё время подбрасывает туда уголь, да подкладывает поленья в камины, следит, чтобы те всегда горели. В какой-то момент Алек присоединяется к ней, разделяя повседневные дела девушки, желая хоть как-то отвлечься от постоянных мыслей и раздумий.       Перевал между двумя вершинами гор довольно широк, заросший соснами и усеянный валунами от постоянных оползней. Дом Карстэйрсов примостился прямо в круге из больших камней, получая своеобразную защиту, хотя в таком месте сражаться необходимо только с природной стихией. Внизу у подножия гор большое поселение, большинство жителей давно покинули горы и перебрались вниз поближе к людям, торговым путям и дорогам, остались лишь самые стойкие, считающие это место своим домом, и не желающие покидать суровые, но родные земли. Карстэйрсы и Блекторны.       — Какой сейчас год? — как-то однажды невзначай спрашивает Алек Эмму, пока та ловко нарезает картошку для похлёбки.       Алек чистит глиняный горшок и чуть не выпускает его из рук.       — Триста пятьдесят первый год второй Эры, пятнадцатый день Вечерней звезды, — рапортует Карстэйрс, с подозрением поглядывая на Алека. — Неплохо же тебя приморозило.       — Да, — соглашается Алек. — А что произошло в конце первой Эры?       — Демоны перестали появляться, — с лёгким раздражением отвечает Эмма, словно в очередной раз объясняя ребёнку прописные истины.       Алек внутренне холодеет.       — Триста пятьдесят лет назад? — дрогнувшим голосом произносит он.       Эмма зыркает на Алека, как на умалишённого.       — Алек, это даже дети знают, — укоризненно говорит девушка, но всё же принимается рассказывать: — Произошла какая-то аномалия, была большая битва. Охотники, колдуны, люди — все бились с демонами, но потом Завеса восстановилась, и демоны исчезли. С тех пор началась вторая Эра.       — Триста пятьдесят лет…       — Что ты там бормочешь? — ворчит Эмма, продолжая готовку.       Алек вполне оправляется и уже несколько дней помогает Эмме по хозяйству: колет дрова, приколачивает повалившийся после метели забор, чистит снег, да топит его на воду. Кормит буйволицу, убирает в хлеву. Дом Блэкторнов находится ниже по склону, и Алек видит лишь печной дымок, да зажжённый по вечерам свет в окнах. Дорогу совсем замело, и Алек так и не смог познакомиться с Хелен и её братом и сестрой. В повседневных делах и заботах время идёт быстро. Алек не обращает внимания на холод и снег, сосредотачиваясь на деле и стараясь не думать ни о чём. Он опустошён и растерян. Вечерами, сидя у камина в большой комнате, Эмма рассказывает всякое, выспрашивает Алека откуда он взялся, но не настаивает, когда Алек отвечает, будто ничего не помнит. Он не может сказать девушке, что спустя триста пятьдесят лет появился почти на том же месте, где Магнус когда-то забрал его. Где Алек позволил ему забрать душу. Появился, чтобы помочь колдуну вернуться к жизни и снова стать инструментом в его планах.       Мысли о Магнусе приносят боль. Всё его существо стремится снова оказаться лицом к лицу с любимым мужчиной, вновь окунуться в золото глаз и жаркие объятия, но вместе с тем Алек откладывает их встречу. Его вновь, как и прежде, терзают сомнения, и то, как легко он отказался от своей души, бросив семью, съедает изнутри. Алек всё ещё не может в полной мере осознать, что его близких больше нет, что они прожили свою жизнь три века назад, так и не узнав, что с ним стало. Магнус по-прежнему взаперти в том холодном мраке Бездны, а Алек, лишившийся души, бессмертной оболочкой застрял среди снежного плена глубоко в горах. Если бы не Эмма, подвижная и неунывающая, Алек наверняка сошёл бы с ума.       Алек колет дрова во дворе дома солнечным морозным утром, когда несколько дней спустя возвращаются дедушка Эммы, Джулиан и Марк Блэкторны. Молодой юноша, не старше самого Алека ведёт под уздцы чёрную ломовою лошадь, тянущую за собой нагруженные сани. Широкая дорога заметена снегом, но массивное животное без особого труда перебирает копытами, проваливаясь по колено в сугробы, идёт к дому. Эмма с радостным воплем проносится через двор, обдавая Алека потоком холодного воздуха, и бросается на шею молодому Блэкторну, вызывая недовольное ворчание взрослого коренастого мужчины, показавшегося из-за повозки.       Заприметив Алека, он окидывает его тяжёлым взглядом и направляется в его сторону. Джем Карстэйрс оказывается мужчиной неопределённого возраста, широкоплечим и сильным, чуть ниже самого Алека. Тёмное от ветра и мороза лицо всё в морщинах, но карие глаза ясные и зоркие, его грудь перетянута ремнями, а за плечами виднеется древко топора. По виду Карстэйрса Алек не сомневается, что тот быстро пустит оружие в ход при первой необходимости. Джем становится в нескольких шагах, смотрит пронизывающим взглядом:       — Очухался всё-таки, — хмыкает мужчина.       Алек делает глоток настойки, от которой горит огнём горло, а внутренности скручивает в спазме. В животе сразу теплеет до самого желудка, а щёки рдеют от знатной крепости. Джем Карстэйрс хмыкает, наблюдая за тем, как Алек старается не подавать виду, что забористая самогонка ему не по вкусу. Они сидят возле большого костра у дома, замотанные в шкуры и меховые накидки, поленья потрескивают в жаровне, обдавая лицо приятным теплом. К ночи становится холоднее, сыпет мелкий снег, везде тьма, и на десять шагов ничего не разглядеть — лишь отсвет большого пламени. Алек ставит кружку и прячет замёрзшие руки в дубовые рукавицы, вглядываясь в огонь. Вокруг стоит тишина.       — Я так и не поблагодарил вас за спасение, — прерывает затянувшееся молчание Алек.       — Редко, когда наткнёшься на кого в этих местах, — говорит мужчина, прихлёбывая настойку, будто мёд. — Откуда взялся-то?       — Не помню, — лжёт Алек и делает очередной глоток самогона. Ему не хочется врать людям, которым он обязан жизнью, но и рассказать правду Алек не может.       Джем смотрит из-под густых бровей пристально, будто видит насквозь. Не верит, думает Алек.       — Я очень благодарен, — спешит добавить Охотник. — Если бы не вы и Эмма, так и замёрз бы насмерть.       — Это точно.       Они сидят в тишине, пока кружки не пустеют, а снег не принимается сильнее, покусывая за немеющее лицо. Джем поднимается первым, разминает ноги, кряхтит, чуть пошатываясь, Алек встаёт следом.       — Об эту пору сюда даже бывалые Охотники не сунутся, так что можешь не беспокоиться, — Карстэйрс поворачивается к Алеку, смотрит пытливо, чуть прищурившись. — Чувствую, парень ты неплохой, так что до весны можешь оставаться, но потом тебе придётся уйти. Нам проблемы не нужны.       — Я не доставлю проблем, — спешно заверяет Алек. — Помогу чем нужно, отплачу за спасение.       Мужчина молчит некоторое время, потом добавляет:       — Ты бы это, скрывал магию. Девчонка, может, и не распознает, но Блэкторны не жалуют магов.       Алек распахивает глаза от удивления.       — Магов? — шёпотом спрашивает он.       — Магов, чародеев, колдунов. Называй, как хочешь — всё одно.       — Но я не колдун, — горячо возражает Алек и, пожалуй, этим лишь больше доказывает Джему обратное.       Руны Алека, как и ожидалось, выцвели и поблёкли. Если не знать, что когда-то его кожу покрывала вязь рунических знаков, то их будто никогда и не было. Кровь Охотника молчит, покорившись натиску чужой магии. Но даже будучи полностью оплетённым колдовскими нитями Магнуса, Алек не знает, как управлять или обуять эту силу.       — Да от тебя за версту несёт колдовской энергией, — с укором рычит Карстэйрс. — Уж в этом я разбираюсь.       Джем больше ничего не добавляет, лишь хмыкает и отворачивается, а Алеку остаётся только поплестись следом за мужчиной в дом. После Алек полночи ворочается с боку на бок, кутаясь в одеяло и пытаясь уложить в голове всё, что на него свалилось и что с этим делать.       Некоторое время спустя Алек привыкает к постоянному морозу, снегу, ледяной корке на рукавицах и накидке, к постоянно замёрзшим пальцам и лицу. К середине зимы становится ещё холоднее, и лютая стужа физически вытесняет из разума Алека скверные мысли. Днём Алек занят: поднимаясь с постели задолго до восхода тусклого солнца, он всё время в движении и делах, так что поздно вечером он без сил валится на кровать, забираясь под тяжёлое одеяло и медвежьи шкуры, и проваливается в глубокий сон под убаюкивающее потрескивание поленьев в камине.       Ночами Алеку снится Магнус. Колдун заполняет всё его сознание и естество. Ему снится прошлое, то счастливое мимолётное время, которое Алек провёл вместе с мужчиной, снятся события, которые никогда не происходили: мечты и фантазии. Но чаще — застывший остекленевший взгляд, тусклое, мёртвое золото. И тогда Алек просыпается среди ночи с бешено колотящимся сердцем, в холодном поту от страха. Тоска по Магнусу становится всё ощутимей. Алек всё чаще и чаще думает о нём, чувствует горький вкус одиночества и печали, душевной боли. Своей ли?       Проходя мимо комнаты Эммы или проверяя, не погас ли огонь в камине, Алек украдкой смотрит на большое зеркало, стоящее на резном комоде девушки. Полированная рама из тёмного дерева и серебристый отблеск поверхности зеркала манит, зовёт подойти ближе и заглянуть в него. Алек бросается прочь каждый раз, когда тяга становится слишком сильной. Сердце бешено колотится, а руки мелко подрагивают, едва удерживая поленья. Он и сам не знает, почему продолжает так отчаянно избегать встречи с Магнусом, ведь он страстно желает её, но отчего-то всё не решается. Скорее всего, где-то глубоко в душе Алек всё ещё винит Магнуса во всём случившемся.       Снега наметает столько, что больше не видно ни крыш домов Блэкторнов, ни дыма из трубы, ни света в окнах. Джем говорит, что до месяца Восхода солнца они не увидятся, — если, конечно, не произойдёт что-то непредвиденное, — тогда Джулиан сможет на снегоступах добраться до их вершины, и это им на руку, раз Блэкторны опасаются колдунов. Алек, естественно, не может взять под контроль чужую колдовскую энергию, пропитывающую его насквозь и дарующую ему жизнь. Старший Карстэйрс лишь недовольно поджимает губы и бурчит что-то в меховой воротник, когда Алек говорит, что не имеет власти над силой. Эмма ничего не замечает, беззаботно щебечет всё время, не замолкая, кажется, ни на минуту. Болтовня девушки, как и вездесущий мороз отвлекает Алека от раздумий, хотя бы днём.       Ночи же всё чаще становятся бессонными. Алек возвращается туда, где он был счастлив: в резную беседку возле дома травницы в Главном городе, где Магнус с упоением рассказывает про травы и снадобья, а Изабель и Лидия с удовольствием слушают его. Туда, где Кларисса и Джейс под палящим солнцем устраивают свои брачные танцы, прикрываясь тренировкой. В ласковую тень под раскидистым деревом в том далёком моменте, в котором Алек был безгранично счастлив. Слёзы текут по щекам, впитываясь в подушку, и Алек в сумерках ночи раз за разом позволяет себе эту слабость.       Снег наконец прекращается, и яркое солнце на кристально чистом небе всё чаще слепит своим светом: в такие ясные дни далёкая долина у подножья Южных гор как на ладони. Алек не может не любоваться этой сказочной красотой. Там внизу уже наступает весна, виднеются проблески первой свежей зелени и голубой отсвет рек и озёр. Здесь же в горах зима продлится ещё месяца два, прежде чем можно будет пробовать первые спуски.       В один из таких ясных дней Алек и Джем отправляются на охоту. Карстэйрс отдаёт Алеку свой лук, и ощутить в руке тяжесть любимого оружия ему необычайно приятно: после пробуждения он держал в руках лишь топор и вилы. Рукоятка ложится в руку привычно и знакомо, и всё внутри Алека трепещет от этих ощущений.       Немногие животные забираются так высоко в горы, особенно зимой, в основном лисы или зайцы. Можно выследить дикого кабана или горного барана, но это не так-то просто, как кажется. И всё же им удаётся повалить барана и подстрелить несколько зайцев. Алек прилично выматывается, но удовольствие от пойманной добычи держит его на ногах. Привал решают не устраивать, чтобы к ночи добраться до дома. Луны светят ярко, так что они без труда найдут обратную дорогу.       По пути вниз, Алек осматривает окрестности, наслаждается видами, хоть тяжесть ноши убивает весь настрой. Сапоги забиты снегом, и дыхание то и дело сбивается, но он всё-таки старается получать удовольствие от похода. Когда небо становится бледнее, а солнце висит над долиной, тени от вековых сосен вытягиваются на склоне горы, и Алек цепляет взглядом каменные насыпи неподалёку: они слишком ровные, чтобы быть творением природы.       — Что это? — спрашивает Алек Карстэйрса, указывая на столбы.       Джем оборачивается, кидает связки зайцев на снег, прикладывает ладонь козырьком ко лбу, смотрит.       — А, — машет он рукой, — крепость. Всё, что от неё осталось.       Алек продолжает стоять на месте, смотря на разрушенные колонны.       — Так высоко в горах?       — Когда-то здесь была твердыня магов. Мои предки ещё застали её стены. Но время ничего не оставляет после себя, скоро ветер и эти камни превратит в пыль. Где-то здесь я тебя и нашёл.       Голос Джема становится глуше, он продолжает спускаться по тропе, а Алек всё стоит, не в силах отвести взгляда от покрытых снегом камней, оставшихся от некогда огромной крепости — того места, где он попрощался с этим миром. Тусклое напоминание о былых временах. Алек всё ещё не может поверить, что минуло три с половиной сотни лет. В прошлый раз, когда Алек стоял на этой горе, рядом с ним был Магнус, а его близкие были живы, тогда Алек ещё ничего не знал и верил, что для них двоих найдётся место в этом мире. Внезапная боль сдавливает грудь, и он не может сделать и вдоха, ослабевшие колени подгибаются, и Алек оседает в хрусткий снег.       Иногда Алек долгими вечерами сидит один в своей спальне, закрывшись на засов и спрятавшись от вездесущей Эммы, и смотрит на пляшущий огонь за кованой решеткой. Языки пламени напоминают Алеку об отблесках в золотых глазах Магнуса. Даже проведя столько лет в темноте, в беспросветной мгле и холоде, Алек по-прежнему любит его, чувствует в сердце это тепло, там внутри, куда тьма не смогла добраться. Он смиряется с тем, что сделанного не воротишь и не повернёшь время вспять, да и не то чтобы Алек хотел сделать другой выбор, он выбрал бы Магнуса несмотря ни на что и отдал бы свою душу снова.       Когда тяжесть произошедшего немного утихает, Алек внутренне готовится, собирается с силами. Весна на подходе, и совсем скоро он сможет покинуть сделавшийся родным дом и эти горы, снова оставить людей, ставших ему семьёй. Ради Магнуса.       Их план довольно прост и понятен: Алеку, вернувшемуся в мир живых, предстоит снова отыскать треклятый перстень Магнуса. По словам Бейна кольцо находится у колдунов, и Алеку нужно притвориться адептом, пробраться в святая святых или что-то в этом роде, — благо колдовской энергии в нём предостаточно, чтобы пройти проверку, — и выяснить, где находится кольцо и забрать его. Что может быть проще? На деле же Алек застрял на долгие месяцы в заметённых снегом горах и внутри себя, но убегать от неизбежного уже становится невозможно. Магнус всё ещё заперт во тьме — там, куда Алек никогда не хотел бы больше возвращаться, — совсем один, в ожидании, когда Алек освободит его.       Большую часть времени Джем Карстэйрс молчалив и сосредоточен. Его уверенность и какая-то внутренняя сила успокаивают Алека. Они редко разговаривали о чем-то на протяжении всей зимы, Джем не расспрашивал Алека о его жизни, не выпытывал, позволяя жить в своем доме и ничего не зная о нём. Но, когда пора прощаться неумолимо приближается, Джем будто бы теплеет к нему и, как кажется Алеку, не хочет, чтобы он покидал их. Они слаженно работали всю зиму, преодолевая невзгоды, уготованные суровым климатом гор, и Алек видел уважение в мудром взгляде Карстэйрса.       — Вот здесь самый безопасный спуск с горы, — говорит Джем, ведя крупным пальцем по тонкой линии на карте.       Они с Алеком сидят за столом рядом друг с другом. Перед ними масляная лампа, карта и две кружки с самогоном, к которому Алек тоже проникся за долгие, холодные зимние вечера. Огонь по обыкновению горит в очаге, потрескивая сухими поленьями.       В долине уже цветут первые цветы, поселенцы занимаются земледелием и радуются весне. Погода потихоньку меняется. Здесь в горах снег осел и уплотнился, теперь по нему можно идти, не боясь, провалиться по самую грудь. Они с Джемом и Эммой уже выбирались проверить тропинки, — посмотреть, как лес изменился за зиму, — и скоро будет можно спускаться, так что Алек готовится к отбытию. Прошло пять месяцев, но кажется, будто целая вечность минула с тех пор, как он очнулся в горячке в свой первый день. Прошлая жизнь призрачная и далекая. За всё это время Алек так и не видится с Магнусом. Горечь и обида утихают, сменяются принятием и смирением, и Алек решает, что снова произнесет заклинание призыва в ночь перед уходом, а пока что ему нужно как следует запомнить дорогу, чтобы не сгинуть в горах.       — Нужно будет ещё раз всё проверить, перед тем как отправиться в путь, — продолжает Джем, шумно отхлебывая самогон из глиняной кружки. — Но по моим подсчетам, через три-четыре дня ты окажешься у восточного входа в деревню, — Карстэйрс тычет пальцем в нарисованные домики, обозначающие поселение.       — А если пройти здесь? — спрашивает Алек, указывая на более короткий путь слева. — Тогда я бы вышел сразу на тракт, и к деревне ближе.       — Нет, — качает головой мужчина. — Медведи.       Алек кивает, соглашаясь: столкнуться с медведем не лучше, чем с демоном, а он теперь ни Охотник, ни колдун — всего лишь обычный человек.       — Спустишься в деревню, пополнишь запасы, — продолжает инструктировать Карстэйрс. — Держись окраины, в таверну не ходи, на рынок тоже.       — Почему? — удивляется Алек.       Джем и раньше упоминал, что здесь не любят колдунов, но Алек не вдавался в подробности, занятый собственными чаяниями. Карстэйрс смотрит в ответ с упрёком, поджимает тонкие губы, недовольный непониманием Алека.       — Не знаю кто ты и откуда, от кого прячешься, куда идёшь. Мы здесь в горах не лезем в дела Большой земли, но знаешь же, Охотники любому голову снесут, если прознают, что кто-то колдуну помог. Да и тебя поймают, как пить дать. Зря тогда я тебя из сугроба откапывал, — Джем хрипло смеётся, пожалуй, первый раз за всё время.       — Я многого не помню, — снова врёт Алек, стараясь не слишком раздражать Карстэйрса. — Почему Охотники охотятся за колдунами?       Алек делает глоток обжигающего самогона на можжевельнике — его самый любимый, — и выжидающе смотрит на хозяина дома, надеясь, что тот не рассердится. Мужчина лишь качает головой.       — Ладно, черт с тобою, — Джем до краёв наполняет кружку из большой бутыли. Делает глоток, вытирает губы. — Не знаю, что там в твоей голове, может и правда всё смешалось, но идёт война. С тех пор, как колдуны совсем распоясались, Охотники взялись их к ответу призвать. Самый главный у них решил мир от скверны очистить, ну и сам понимаешь… Я всего не знаю, но кто чародею поможет — тому головы не сносить. Так что ты осторожнее там, люди чужаков не любят, а от тебя колдовством за семь вёрст смердит.       Алек виновато сутулится, кусает губы: сам-то он своей энергии не ощущает. Печать, ранее связавшая его с Магнусом, ослабла, истончилась, превратившись в неясные очертания и тонкие выцветшие линии. Алек не черпает из неё силу, да и ощущение присутствия Бейна почти угасло. Пока Алек был частью Магнуса, он знал его мысли, чувствовал силу и энергию, понимал, как работают магические токи, но разделившись, Алек не знает даже с чего начать.       — Охотники теперь колдунов убивают?       Между Охотниками и колдунами всегда шла борьба. Противостояние, затянувшееся на сотни лет, но что должно было произойти, чтобы повести за собой полное уничтожение? Джем фыркает, будто Алек, как неразумное дитя, спросил: отчего снег холодный.       — Всех, в ком течёт тёмная энергия, женщин, детей. Если родился с магией в крови — ты не жилец. Люди боятся.       Алек хмурится. Не могло стать так, что воины, призванные бороться со злом и защищать людей, стали палачами, обычными убийцами. Даже отец, презиравший колдунов, никогда бы не опустился до того, чтобы истреблять всех, в ком текла магия от рождения.       — Как же так? — почти шёпотом говорит Алек.       — Говорю, что знаю, остальное мне не ведомо.       Весь оставшийся день Алек мастерит оперение для стрел из перьев, аккуратно собранных с дичи, подстреленной за зиму. Некогда привычные сосредоточенные движения успокаивают. Эмма не разговаривает с ним всё утро, прячась в стойле, но Алек знает, что девушка лишь расстроена его скорым уходом, он и сам очень привязался к юной Карстэйрс за эти месяцы, обретя в ней потерянную младшую сестру. Дни стали заметно длиннее, но перед разлукой время, будто несётся галопом. Солнце уже близится к горизонту, по земле расползаются тени, в ветвях вековых сосен поют вечерние птицы. Как только Алек проверяет последнюю стрелу, осмотрев острый наконечник и уложив её в колчан, волнение возвращается: сегодня Алек встретится с Магнусом.       Ужинают в молчании. Джем больше обычного прикладывается к крепкому пойлу, Эмма вяло жуёт мясной пирог, уставившись в стол, Алек тоже не произносит ни слова, молча выскребая остатки рагу из миски. Когда за окном темнеет, Джем встаёт и уходит, — лестница жалобно скрипит под его тяжёлыми сапогами. Отодвинув от себя тарелку, Эмма приваливается к боку Алека и прижимается щекой к его плечу. Алек обнимает девушку рукой, чувствуя запах трав и тепло, исходящее от неё. Они сидят так долго, пока огонь в печи окончательно не гаснет.       Эмма спит крепко. Алек позаботился об этом, добавив в её похлёбку толчёного корня валерианы, найдя его в многочисленных запасах девушки. Алек стоит возле кровати некоторое время, смотря, как Эмма дышит, а её грудь мерно вздымается и опадает. Алек поправляет одеяло и подходит к зеркалу, впервые за всё время заглядывая в отражение. За эту зиму без ласкового солнца его кожа сделалась бледнее обычного, тёмные провалы глаз в тусклом свете огарка свечи и плотно сомкнутые губы. Сердце колотится в горле, пальцы подрагивают. Во мраке чужой комнаты, Алек, будто призрак.       С каждым словом, произносимого заклинания, стук сердца становится громче. Алеку кажется, что от этого грохота Эмма непременно проснётся, но заклятие на древнем языке уже не прервать. Оно будто само срывается с онемевших губ, оплетает нитями пространство вокруг, уносит Алека в темноту. Нервы натянуты до предела, ему холодно и страшно. Разум сопротивляется, не желая снова быть пойманным в ловушку тьмы, запертым в этой Бездне времени. От мрака, смыкающегося вокруг, Алек кусает губу, чтобы сдержать рвущийся наружу всхлип, всё его существо противится этому месту, каждая частичка тела вибрирует от напряжения.       На короткое мгновение Алек теряет зрение и слух, растворяется и перестаёт существовать, разбивается на миллионы крошечных осколков, но в следующий миг его спешно разворачивают, и Алек оказывается прижат к крепкому сильному телу. Позабытый аромат специй и сандала окутывает рецепторы, впитывается в кожу, мягкие волосы щекочут нос и щёку. Алек судорожно вздыхает, зажмуривается и стискивает колдуна обеими руками. Магнус будто маяк во мгле, крошечная точка света, призванная давать надежду сбившимся с пути. Тело враз расслабляется, и клокотавшая до этого момента колдовская энергия успокаивается, будто радуясь встрече с хозяином. Магнус рвано дышит Алеку в шею, и Алек ощущает тепло его дыхания, только сейчас обратив внимание на то, что может чувствовать Магнуса, чего раньше не случалось. Близость мужчины заставляет трепетать от долго сдерживаемых чувств, позабытых и спрятанных в самую глубь сознания. Алек не имеет представления, как он смог пробыть вдали от Магнуса так долго, ведь сейчас всё наконец встаёт на свои места, становится правильным. Алек вновь становится целым.       — Почему так долго? — шепчет Магнус, и затаённая боль в надломленном голосе режет тупым кинжалом до кровавой раны.