Вот как я люблю его.

Верховенский вновь наведался к Николаю Всеволодовичу. Прошло уже несколько месяцев после их первого поцелуя. И Ставрогин часто делал то, что особенно радовало и успокаивало Петеньку: гладил его головушку, зарываясь пальцами в золотые волосы и говоря ему тёплые и нежные слова, от чего сердце Петра Степановича таяло. Он любил, когда его так ласкали и голубили. Когда его любили... Верховенский стремится к этому, словно бабочка, что летит на свет. А Ставрогина восхищают мгновения, когда Петруша гладит его шею и шепчет: "люблю". И уж конечно, он сам, милый и искренний Петруша, любящий так невинно, так по-первому... Его тонкий мелодичный голос часто снился Николаю во снах. Этот голосок и смеялся, и шептал ласковые слова.. Словом, делал всё, чтобы Ставрогин улыбался. Так вот, вновь произошло самое лучшее мгновение для Ставрогина. Снова он видит этого человека: его взгляд, его губы, этот своеобразный, причудливый голос снова звучит рядом... Что может с этим сравниться? Правильно, ничего. Практически не слыша, что говорит Петруша, Николай Всеволодович подбежал к Верховенскому и крепко обнял, прижимая к себе, оглаживая черты лица, щёки, что стали нежно-розовыми от сладкого смущения, и скоро говоря: — Петенька, как я счастлив, что вижу тебя и могу это говорить! Лучик света мой... Ну какой ты милый, солнечный прямо! — Nicolas, Nicolas! Я ведь только вчера наведывался, родненький! А ты так обрадовался, так сжал меня, что рёбра вот-вот сломаешь, солнце моё! — приобнимая в ответ, проговорил Петруша. И сам уже не помнит, как вдруг Ставрогин начал достаточно глубоко целовать его и скользить языком по язычку Верховенского. В следующую секунду Ставрогин начал вести себя, как обычно вёл себя, когда тот к нему наведывался. Однако Петрушу не покидало чувство, что ему этого было недостаточно. После такого поцелуя обыкновенно хочется больше и больше. Хочется до неприличия близко прижиматься к нему, к Нему, что так страстно поцеловал его почти у самого порога. — Хочешь чего-нибудь? У меня чай есть, как раз тот, какой ты любишь, — Ставрогин был как-то слишком беспокоен и одновременно весел. А Верховенский его практически возжелал... Надеясь, что не будет услышанным, он шепнул: — Я всё время хочу только тебя... Я всё время хочу быть твоим маленьким щеночком, Ставрогин. Николай Всеволодович положил руку на руку своего любимого и так же шепнул в ответ: — Я и сам того хочу. Всё время, но боялся, что ты того не хочешь. Ну теперь-то я убеждён, что ты только будешь в восторге, в восхищении.. Щеночек, я прекрасно понимаю, что ты мой на целый век жизни, но.. Я всё время хотел, чтобы ты был полностью моим. — Я это сразу понял. С тех пор как вошёл сюда. Ставрогин усмехнулся не в самой обычной манере. Ну а Петруша, поняв смысл усмешки, присел на кровать и снял пиджак, поймав на себе восхищённый взгляд Николая Всеволодовича. Далее юноша принялся освобождать пуговицы рубашки от петель и стягивать её с плеч. Ставрогин, так же сняв с себя рубашку, подошёл к Петру Степановичу и шепнул: — Одеяло возьми и ложись. На спину ложись. Верховенский с покорностью исполнил просьбу. Ставрогин же, накинув одеяло на себя, лёг на Петрушу и с той же страстью, что и давеча у порога, начал целовать его губы, шею и особенно ключицы. Он тихо шепчет: — Знал бы ты только, как сильно я обожаю тебя и твои ключицы.. Они сводят с ума... А Петруша гладит его голову и вздыхает, неистово краснея и чувствуя странное тепло где-то внизу. От волнения он закрыл глаза и через несколько страстных поцелуев вдруг почувствовал, как с него стягивают штаны вместе с нижним бельем. Петруша слегка всхлипнул от стыда. И услышал смешок, после которого внезапно почувствовал прикосновение чего-то горячего и влажного к члену. Верховенский от неожиданности проскулил подобно щенку. Ставрогин вновь прошёлся языком по всему, казалось бы, невероятно тайному и уже забытому. И вновь услышал действительно приятные удивлённые вздохи, стоны, скуление и кашель, что как-то причудливо смешивались друг с другом. Вскоре ощутив стенки раскалённого горла своего возлюбленного, Петруша окончательно раскраснелся и жалостливо, но при этом довольно (блять, как это сочетается?..) простонал. Ему было невыносимо жарко и не хватало воздуха. Краем уха услышав внизу кашель и хрип, юноша совсем застыдился даже издать звук. Но вновь в полной мере прочувствовав горячее горло на себе, он издал громкий, протяжный и довольный стон. Всё время Петруша лежал с закрытыми глазами, боялся даже взглянуть на то, что происходит внизу. Хоть и было приятно, даже очень, всё равно оставалось стеснение, доходившее до стыда. Но после оно сменилось откровенным удовольствием. Настолько, что юноша открыл глаза и, осторожно сунув руку под одеяло, погладил Ставрогина по голове. Из-под одеяла раздалось довольное, сладкое мычание и кашель, а Верховенский, уже находясь на пределе, выкрикивает: — Ты мой идол! Ты солнце! А я всего лишь червяк, ничтожное создание, какому его идол уделяет столько внимания и любви! Я благословлён самим предводителем! Понимая, что Верховенский уже на грани, Николай Всеволодович, вынимая "грязь, что лежит меж ног" из горла, мягко проходится языком по ней, заставляя Петрушу дойти до разрядки. Грудь Верховенского то вздымается, то опускается. Он часто дышит, он не может прийти в себя, закрывает глаза. И вдруг чувствует, как по телу вновь скользит язык Ставрогина. Только теперь выше, на сосках. От страха неожиданных ласк Петруша прикрывает рот рукой, но не смог сдержать следом стон, интонацией своею явно выражавший желание и почти животную страсть. А Николай Всеволодович не останавливается. Не думает останавливаться. Ласкает своего щеночка, желает довести его до пущего удовольствия. Щеночек же убирает руку от рта и, поворачивая голову в сторону, скулит, стонет, пытается сдерживаться. Безуспешно. Чувствуя почти обжигающее дыхание, он кладёт обе руки на голову Ставрогина и зарывается пальцами в тёмные, обожаемые волосы. Он почти выкрикивает: — Это прекрасно, но остановитесь. Я не могу более. Прошу, Николай Всеволодович... Nicolas остановился и поднял голову, поднялся с улыбкой и провёл пальцем по щеке. После ладони Ставрогина легли на слегка выпирающие рёбра, и предводитель спросил, сопровождая вопрос лёгкими успокаивающими поглаживаниями: — Ну что, как ты? (Ставрогин издал нежный смешок) Чуть не сошёл с ума? Верховенский, не отвечая на вопросы, глубоко вздыхает и поглаживает подбородок идола, его бакенбарды, щёки, губы... — Милый мой Ставрогин... Никогда в моих глазах ты не был столь божественно прекрасным, родной мой красавец.. В ответ звучит усмешка, красавец целует кончик носа своего щеночка, взъерошивает его волосы и мягко произносит: — А ты-то какой нежный, прекрасный, как солнце после дождя... Просто обожаю я это солнце...