***
2010
Помнится вечер, холодный настолько, что зуб на зуб не попадает, одинокий на столько, что луна играет с ним, только с ним, в гляделки на одинокой лавочке в парке. – Эй, парень, чего ты здесь сидишь? – раздался мужской голос над головой. Бан Чан помнит этого полицейского, он уже встречал его пару раз, наверное, во время его патруля, но в предыдущие дни он игнорировал его, но, видимо, ночь способна творить удивительные вещи, например, окрашивать невидимок в неоновые цвета. Но Чану не было чего ответить молодому полицейскому, он лишь плотнее прижал к лицу свои колени, обнял по крепче рюкзак и попытался спрятать свой взгляд за чёрным козырьком кепки. – Эй, почему ты молчишь? – Мне нечего сказать. – Почему бы тебе не пойти домой? – Я не хочу, – ответил замёрзший до костей, но не желающий возвращаться домой. Его взгляд упирался в тусклый свет фонаря, который бросал мерцающие тени на лицо молодого полицейского, стоявшего перед ним. – Почему ты не хочешь? Неужели на этой холодной лавке лучше, чем дома? Чан не мог найти точных слов, чтобы объяснить своё состояние. Ему не хотелось разговаривать, он просто хотел быть здесь, в этом месте, где тишина была так притягательна, словно покрывало, защищающее от мира. – Мне здесь больше нравится, чем дома, – ответил парень, чувствуя, как больное горло раздражается при каждом слове. – Понятно... Ночью в парке время казалось растянутым, словно медленный туман, который плотно окутывал каждый шорох и звук. Вдали раздался приглушённый хлопок от дверей машины, нарушивший мирную пустоту парка. Полицейский, вероятно, уже покинул лавку с подростком, и тишина вновь овладела местностью. Но, как оказалось, не надолго. Полицейский вновь вернулся. – Бери вещи, ты поедешь со мной в участок, – произнёс полицейский, направляясь к подростку. Чан, подобно молнии, подорвавшись с лавочки, ринулся вперёд, чтобы ускользнуть от взгляда старшего. Служащий вздохнул, зная, что сейчас будет догонять бегущего подростка всего за несколько шагов. – Куда ты бежишь? – спрашивает мужчина и, не дожидаясь ответа, тянет подростка за капюшон толстовки назад к лавке. – Даже вещи забыл. Я не буду звонить твоим родным, да и информации о пропавших подростках у нас нет. Иди со мной, сядешь в машину, немного поспишь в обезьяннике. Утром отпустим, – объяснил мужчина, заглядывая под козырёк кепки и встречаясь взглядом с Чаном. – Я Ку Гониль. Дам тебе плед и чай. Так что без глупостей, – добавил он, указывая на полицейскую машину. Уже лежа на жёсткой лавочке в пустой камере за решёткой, Чан укрывался пледом, пытаясь согреться в прохладном помещении полицейского участка после сладкого чая. Посреди затишья он глядел на Гониля, занятого заполнением бумаг, и вдруг произнес: «Не похож ты на полицейского». Это означало многое, хотя и не ясно было, что именно. Ведь на дальнейшие вопросы Гониля Чан больше не отвечал, погружаясь в лихорадочный сон под тускло мерцающим светом лампы, отражающимся от серых стен и бетонного пола.***
22 сентября 2023
Пятница наступила быстро. Чонин сидел за партой, рисуя на полях тысячи глаз. Ручка потихоньку заканчивалась, и каждая новая линия становилась бледнее предыдущей. Парень размышлял, что же закончится быстрее: паста в ручке или урок. Победила ручка. Продержалась на пол глаза дольше, чем урок. А потом расцарапала страницу. Глядя на то, как все покидают класс, Чонин не спешил, всё думал о том, что его жизнь будто затянутая чёрная дыра, поглощающая всё вокруг и оставляющая лишь пустоту. Ушла Чесоль, его наказали, пришёл Чан, его снова наказали, и он знал, что в ближайшее время его ждет новое наказание. У Чонина ставки на сегодня-завтра. А он редко ошибается. Класс сходится на физкультуру, а Чонин покидает стены школы. Он быстро встречает Чана, что лишь немного хмур, но при виде него пытается этого не показывать, натягивая свою вот ту самую улыбку, от которой Чонину почему-то легче. – В плохом настроении? – спрашивает Чонин, вполне логично, что да, в плохом, но дядя отвечает непринуждённо: «Поздно лёг». Вечером Чану позвонил Чанбин, и их разговор затянулся до поздней ночи, что Чан уже не помнил, когда он уснул. Возможно, когда они обсуждали новое блюдо Феликса или же делились впечатлениями о странном пареньке у Хана на работе. В уме Чана оставался лишь отголосок этого разговора, когда он проснулся и за окном уже светало. Разряженный телефон лежал в его руке, намекая на то, что они оба уснули, не решившись нажать кнопку о завершении вызова. Чонин и Чан стояли на улице, колеблясь перед зданием, пока к ним не подъехала полицейская машина. Из машины вышел темноволосый симпатичный мужчина. Ему было лет тридцать или чуть больше. Взгляд его не внушал страха, скорее наоборот — что-то в его образе не складывалось. – Я прозвучу, как старик, но ты так вырос, – оглядел Гониль мужчину перед собой. Это был уже не тот мальчик, но в нём узнавались прежние черты, что с годами сделали из него красавца. – А ты вот никак не изменился, – ответил он и ослепил улыбкой. Остолбиневший Гониль махнул рукой. – Идите за мной.***
Как оказалось, фантазией Гониль не отличался. Он вручил Чонину кепку, кофту и маску, затем указал ему сидеть позади него и не высовываться. Ведь это было открытое слушание и любой желающий мог явиться в качестве слушателя. Однако Чонин не мог показывать своего лица публично, чтобы его не заметила мама, и по закону, без Гониля под боком, он не мог присутствовать как независимый слушатель, поскольку был не совершеннолетним. – Тебе, вероятно, не понравится то, что ты услышишь, – произнёс Гониль, прежде чем они вошли в кабинет и встретились взглядом с Чаном, который уже стоял там, готовый представиться. Он был уверен, что не нуждается в помощи адвоката. Чонин, не поднимая головы, двинулся к последнему ряду и сел со стороны мужчины. Гониль, следя за подростком, занял место на предпоследнем ряду, закрывая Чонина своей спиной. – Попрошу всех встать, истец – Бан Чан, ответчик – Ян Дахен. Обвинение: господин Бан обвиняет Ян Дахен в недопустимости переписи их долгов на него. Причина иска: господин Бан не согласен с такими действиями Ян Дахен и требует судебного вмешательства для защиты своих интересов и прав, а также признания этого действия недействительным или предотвращения финансовых обязательств, которые были незаконно возложены на него. Но следует заметить, госпожа Ян подала на Бан Чана ответный иск, в котором обвиняет ответчика в том, что господин Бан не имеет права отказаться от наследства, поскольку он является единственным человеком, способным выплатить все долги родителей, за имением хорошего финансового положения. Причина иска: желание защитить интересы родителей и гарантировать погашение долгов путём передачи наследства. Клянётесь ли вы говорить только правду? В унисон прозвучало: « Я клянусь говорить правду и только правду». – Начнём. – Судья повернулся в сторону мужчины и задал вопрос: – Кем вам приходиться Ян Дахен? – Она моя старшая сестра. Судья кивнул, делая пометки на листе бумаги. – Могли бы вы рассказать, как вы узнали о кредитах, переписанных уже на ваше имя? – Конечно, третьего сентября, в часов десять утра мне позвонили из полиции, сообщив мне о смерти моих родителей. Под вечер того же дня пришло уведомление из банка о моей кредитной истории. Я увидел там сумму в 185 000 долларов, которую, как оказалось, нужно было погасить... Несмотря на всю ситуацию, все присутствующие понимали, что похоже сын не был близок с родными. В его манере рассказа звучала отчуждённость и даже равнодушие к семейным связям. Его ответы были лишены эмоций, словно он рассказывал о чужой судьбе. Внезапная смерть родителей и наследство, перешедшее к старшей сестре, казались для него всего лишь неприятным обязательством, не вызывающим никаких глубоких эмоциональных реакций. Взгляды в зале переключались между мужчиной на скамье подсудимых и остальными участниками процесса, словно пытаясь понять, как можно так безразлично относиться к собственной семье. Возможно для независимых слушателей он был монстром. Однако Чонин видел в этом их схожесть. – Вы лично когда-нибудь брали кредиты? – продолжил судья. – Нет, никогда, ваша честь. – Продолжайте. – Я связался с банком, а после чего и с сестрой. Наши родители не писали завещание, так что делить наследство пришлось самому старшему ребёнку, то бишь моей сестрёнке. Я не был согласен выплачивать такую сумму, ведь даже не общался с семьёй с семнадцати лет и в принципе от родителей мне было ничего не нужно, поэтому я решил подать в суд заявление об отказе от наследства. – Почему вы прекратили общение с семьёй? Вы поддерживали связь с сестрой? Дахен на против скривила лицо в гримасе, будто вспоминая что-то очень отвратительное, а потом, указав двумя пальцами в рот, изобразила рвоту. Мужчина на скамье подсудимых продолжил, не обращая внимания на произошедшее: – Я не поддерживал связь с сестрой. С родителями я перестал общаться... – бросил он взгляд на всех присутствующих. Чонина он не видел за Гонилем, лицо которого не выражало ни единой эмоции, – ...после своего каминг-аута. Он не мог увидеть лица Чонина, однако почему-то ему казалось это очень важным, он хотел знать, не скривилось ли лицо его племянника, подобно матери. – Ваши родители были негативно настроены к вам после того, как узнали о вашей ориентации? Мужчина на скамье подсудимых кивнул, устремив взгляд в сторону судьи: – У нас были напряжённые отношения ещё до моего признания. А моя ориентация стала последней каплей; я ушёл из дома и больше не появлялся там. – Ложь! – воскликнула Дахен, вызывая недовольство в зале. – Не перебивайте, госпожа Дахен. Вы утверждаете, что он лжёт? – сурово вмешался судья. – Да. – Предоставляю слово Ян Дахен. Почему вы утверждаете, что истец лжёт? Ян Дахен встала, её голос звучал оскорбительно: – После того, как он ушёл из дома, он пришёл ко мне! Судья повернулся к мужчине. – Это правда? Мужчина кивнул согласно: – Да. – Почему вы не сообщили мне об этом ранее? – спросил судья, обращаясь к истцу. – Мне показалось, что это не имеет отношения к делу. По залу пошёл шёпот. Судья, стараясь поддержать порядок, призвал к продолжению дела, но неприязнь в воздухе было трудно не заметить. – Госпожа Ян, что входило в наследство ваших родителей? Мисс Ян покачала головой, выражая недоумение. – Кредит и квартира. – Стоп, господин Бан, вы получили вместе с кредитом квартиру? Бан Чан отрицательно покачал головой. – Нет, ваша честь. – Ян Дахен, кто получил квартиру ваших родителей? – Я, ваша честь. – Почему вы решили разделить всё так? Мисс Ян вздохнула, напряжение в её голосе было заметно: – Мой дорогой братец отрёкся от своей семьи, выбрав член, и не оказывал помощи на протяжении восьми лет. Судья вмешался, замечая очередное оскорбление: – Ещё одно подобное высказывание приведёт к штрафу! Вы утверждаете, что ваш брат отрёкся от семьи. Но что именно вы имеете в виду, говоря о помощи? – Наша семья была очень бедной, и после его ухода родителям стало трудно оплачивать счета. Судья обратился к Бан Чану. – Ранее истец признался, что ушёл из семьи после достижения совершеннолетия. Каким образом вы, господин Бан, помогали семье? Бан Чан ответил с оттенком горечи: – Я подрабатывал, но зачастую родители тратили деньги не на оплату счетов, а на алкоголь и сигареты. – Суд просит перерыв, двадцать минут. Теперь Чонин всё понимает: и мамины оскорбления в сторону дяди, и все те пьяные неразборчивые истории. Всё всегда было на поверхности. Судья уходит, оставляя Чана и Дахен. Мужчина остаётся на месте со скрещенными руками на груди, посматривая в их с Гонилем сторону. Не ожидал он, что вскроется столько подробностей, от не довольства толкает языком щёку. Дахён же встаёт со своего места и направляется к выходу наверняка покурить. А Чонин тем временем сжимается в спинку стула, съезжает по ней вниз, натягивает маску повыше, а кепку опускает пониже, лишь бы она его только не заметила. Она останавливает на нём свой взгляд, будто пересчитывая косточки, но движется дальше к выходу, так и не поняв, что только что смотрела на сына. Когда все снова собрались, слушание возобновилось. – Господин Бан, вы собираетесь отказаться от наследства? Вы понимаете, что тогда долг ваших родителей ляжет на плечи вашей сестры. – Я понимаю, ваша честь. – Протестую! – Ян Дахён встрепенулась, поднимая руку в знак возражения. – Протест отклонен. Что вы имеете в виду, Ян Дахён? – спросил судья, поднимая брови. – Мой брат болен и не осознает происходящее. – Ян вздохнула, опустив голову. – У нас также есть ещё один брат, который также будет вынужден платить, если Чан откажется. – Хочу поправить: наш брат уже подал заявление об отказе от наследства и успешно от него отказался пару дней назад, так как не получил ничего после смерти родителей. – Хочу вернуться к словам миссис Дахён: вы упомянули, что ваш брат болен. Что вы имели в виду? – спросил адвокат, внимательно глядя на Бана. – Он... гомосексуалист, это болезнь. У него не всё в порядке с головой, он не понимает, что я мать, что у меня есть ребёнок. Ему никогда не понять, как приходится родителям, как дорого нынче воспитывать детей. Я, как любая мать, хочу для ребёнка лучшего. – Женщина выглядела возмущённой, её руки дрожали. Чонин сжал руки в кулаки, почувствовав вкус крови на языке. – Насколько мне известно, гомосексуальность не относится к списку психических расстройств с 1990 года. Вы только и делаете, что оскорбляете собственного брата. Это возмутительно. – Прокурор покачал головой с неодобрением. – Я не оскорбляю, я говорю как есть. Таких, как он, нужно изолировать от общества. Что будет, если такой, как он, начнёт общаться с моим сыном? Вдруг он на него нападёт и изна... – продолжала женщина с возмущением. Внезапный скрип двери не надолго перебил женщину, кто-то решил покинуть открытое слушание до его завершения.***
Вот так вот получилось, что Гониль никогда не знал правду, что скрывалась за историей Чана. В их первую встречу, прежде чем Гониль увёз больного мальчика в участок, он тщательно проверил любую информацию о пропавшем подростке или о мальчике-хулигане с похожей внешностью. Он также потом искал информацию у соседей о возможном домашнем насилии, но отовсюду он уходил с пустыми руками. Даже если ему удавалось найти какую-то информацию, никто не мог предоставить ему доказательств. Поэтому он множество раз пускал его поспать в обезьяннике, чтобы тот не спал на улице, множество раз выручал его из разных заварушек, помогал устроиться на работу, но всё это он делал по собственной инициативе. Чан лишь изредка звонил, рассказывал о том, что произошло за день, а заканчивал свой разговор просто: «Поэтому теперь я сижу в полицейском участке. В этом мне не нравится, можно посидеть в вашем, Гониль хён, я к нему уже привык?» И Гониль ехал, сломя голову, на другой конец города, забирал его из одного полицейского участка и садил в другой, укрывал всё тем же пледом, давал всё тот же чай и не знал, что делать с этим подростком. Потому что он был плохим полицейским. Но что-то с этого ребёнка всё же выросло... Похоже даже человек.***
Чонин сидел на улице, вдыхая свежий воздух. Он, конечно, ожидал, что его мать... Что? Будет вести себя настолько отвратительно? Не постесняется слов перед судьёй? Будет вываливать грязное бельё брата, даже если это не относится к слушанию, лишь бы побольше оскорбить? Разве брат и сестра могут так друг друга ненавидеть? Разве они не провели всё детство вместе, прикрывая друг другу спины? Что изменилось за эти восемь лет? Что могло так повлиять на их взаимоотношения? – Гониль сказал, ты убежал до того, как вынесли вердикт... – доносится голос сверху, а парень даже не поднимает головы от созерцания кед. – Мгм. – Твоя мама проиграла. – Мужчина решил умолчать о штрафе, что теперь придётся выплачивать чете Ян. – М. Ну и хорошо. Не думал, что она может быть такой... такой ещё и в зале суда... – Мне жаль, что ты это всё слышал. – Чан сел возле Чонина. – Мне тоже, жаль, что она тебе столько всего наговорила... – Не извиняйся, ты уж точно не виноват в этом. – Чувствую себя отвратительно... – признался парень, облокотившись о спинку лавочки, и провёл рукой по лицу. Как же он устал. Мир вокруг него рушился, пока он умирал. Вот только он ничего не мог с этим поделать, оставалось наблюдать, да и только. – Это нормально. – Ты не выглядишь расстроенным, – заметил Чонин. – А я и не расстроен. Нету смысла расстраиваться из-за слов людей, к которым я не имею ни малейшего отношения. У меня есть друзья. – Он ненадолго замолчал, а потом продолжил, улыбнувшись, поскольку смысл скрывать больше не было: – Любимый человек, любимая работа, музыкальная карьера, о которой я мечтал, — я счастлив. – Тебе, наверное, не терпится отсюда уехать. – Не буду скрывать, я скучаю за домом. Однако здесь у меня остались незавершённые дела. – Мужчина посмотрел на Чонина. Они молчали, кажется, они уже привыкли это делать в компании друг друга. – Я обещал тебе всё рассказать... – начал парень... Чонин рассказал всю историю за минут двадцать, начиная с маминых ударов, описывая папины строгие диеты и режим дня. Ян не вдавался в подробности наказаний, не говорил о том, насколько они были болезненны и за что каждый раз получал. Сказал, что в первую встречу у него сильно болела спина, а в последнюю — колени. Он не забыл упомянуть бабушку Чесоль и всё, что она для него сделала. Когда он добрался до темы её смерти, слёзы стекали с его глаз, и он даже не заметил этого. Эмоции взволнованного подростка наполнили воздух вокруг. Его голос дрожал, когда он выговаривал слова, которые давно были загнаны в тёмные уголки его души. Вспоминая свою жизнь, Чонин смотрел на своего дядю, искренне желая быть услышанным и понятым. Умолчал Чонин лишь об одном: о таблетках.