Чонин с тоской взглянул на свои коленки, покрытые коркой ран. Они до боли напоминали кофейную гущу с небольшим добавлением молока и крови, они казались шуткой Кассиопеи, капризной звезды, что решила пошутить над ним в этот момент слабости.
Сколько бы он не чесал мылом свои руки из еле покрасневших ожогов, он не мог прогнать едкий запах кофейных зёрен.
Хотя, возможно, ему казалось?
Может быть, он прогнал его, но ощущения всё ещё витали в воздухе, как воспоминания, которые никогда не увянут полностью.
Парень старается игнорировать, как его ноги предательски подкашиваются, пока он медленно приближается к месту встречи с дядей. Вчера, перед сном, он выпил таблетку обезболивающего, того, не слишком сильного. И сегодня ему показалось, что он может принять две, чтобы справиться с болью, что проснулась вместе с ним, и поспевать за широким шагом мужчины. Но даже если он и не чувствовал боли, он ничего не мог поделать со слабостью в коленях.
Место встречи было символичным, словно островок во времени, где прошлое и настоящее переплетались запутанной нитью событий. Перед Чонином стоял человек в чёрном, который, ожидая его самого, изредка поглядывал по сторонам, отрываясь от телефона. Если задуматься, Бан Чан в этом всём чёрном напоминал смерть, ожидающую его.
В глубине его раздумий прятались волнения и сомнения. Что может принести эта встреча? Какие старые раны оживятся, а какие новые надорвутся? Он чувствовал, как сердце бьётся сильнее, словно подбивает его на принятие решения, которое может изменить всё.
– Чонин-а, ты пришёл, – обращается к нему дядя, опуская маску на подбородок, и слепит обворожительной улыбкой. И вовсе не смерть.
Образ смерти был далёк от доброты. У смерти нет сияющей улыбки с ямочками. В её глазах лишь бездна, ямы, а улыбка напоминает острые зубы хищника, готового поглотить всё живое на своём пути.
– Да-а. Я пришёл, – будто не веря себе, озвучивает юноша.
– Есть идеи, куда бы мы могли пойти?
– Нет.
– А у меня одна есть, – говорит Чан и поворачивается, начиная идти. Он останавливается, когда замечает, что племянник не следует за ним, и подзывает Чонина рукой. Ждёт, пока тот не сделает движение в его сторону, и только после этого продолжает идти дальше.
Чонин, кажется, шёл рядом с Чаном, словно с собственным демоном, который, однако, нёс в себе определённое освещение, как нить надежды во мраке. Он чувствовал себя, как пленник, угнетённый внутренними муками, но внезапно этот гнетущий тёмный покров стал немного прозрачнее под воздействием дяди.
Чонин устремил взгляд к Чану, замечая его уверенные шаги и оптимистичную улыбку. Это был контраст, который невольно вызывал у него раздвоение.
Они шли, поглощённые своими мыслями, не понятно почему грустные, словно пленники собственных внутренних миров, погружённые в безмолвное созерцание городских улиц. Мимо них проносились разнообразные магазинчики, лавочки и мимо пробегали странствующие коты, но они лишь изредка обменивались словами.
Периодически их взгляды пересекались, но попытки найти слова затягивались, как будто в них затаилась боязнь высказать свои самые глубокие мысли и чувства. Они отворачивались, боясь смотреть друг другу в глаза, понимая, что это потребует слишком много усилий и смелости.
Чонин смотрит под ноги, как кончики шнурков касаются асфальта, на пыльные белые носики кед, скрытые под слоем пыли и грязи, словно отражающие его собственное состояние души – усталость, безысходность, отсутствие блеска и свежести.
Шаг за шагом они входят в парк, где каждый уголок знаком Бан Чану, как старый друг. Здесь, среди зелени и пения птиц, он находит лавочку, укрытую тенью деревьев, где проводил ночи, стремясь избежать дома, где было слишком больно и одиноко. Он вспоминает, как холодно было на этой лавочке ночами, как зловещие тени окружали его, словно проникая в самые глубины его души.
Была ли это его любимая лавочка раз он провёл на ней так много времени? Была ли это самая ненавистная ему лавочка, с учётом в каких именно обстоятельствах он проводил на ней так много время?
Он никогда не ответит на этот вопрос.
Сегодня, даже среди тёплого света дня, он ощущает, как холод возвращается, как будто проникая в самые глубины его существа, напоминая о тех временах, когда он боролся с отчаянием и страхом.
Его сердце в Сеуле, не здесь. Он отдал его на железнодорожном вокзале в Сеуле.
Не тут.
«Здесь так мало любви», — думает Чан. Но даже в этом безжалостном мире он знает, что любовь всё же присутствует, скрытая в самых неожиданных уголках. И ему известно, где искать. Искать у официантов в карманах, в сообщениях старой раскладушки, если искать в 2012 году, в который он никогда уже не вернётся.
Наконец, приблизившись к их цели – парку развлечений, они вдыхали аромат, который должен был напомнить им о детстве и беззаботности.
Напомнить.
Как жаль, что никто из них не имел подобных воспоминаний.
Никто из них и не вспомнил.
Запах сахара словно пронизывал карамельными нитями сердца жалким напоминанием о том, что им так не хватало. Их детство было разбито среди бутылок соджу и потеряно в сигаретных окурках. С каждым шагом они всё больше ощущали, как их прошлое растворяется в горьком настоящем, пропитываясь слезами, оставляя лишь горький привкус на их языках.
Они медленно прогуливались мимо каруселей и аттракционов, погружённые в медитативное состояние. Шум парка и весёлые крики детей кажутся им отдалённым эхом из другой реальности, потерянной где-то в их никогда.
Но вот другие воспоминания начинают пробуждаться, рассеивая эту мглу. Чан вдруг ощущает, как воспоминания о его первых свиданиях с Чанбином всплывают в его сознании, словно бриз из прошлого проникает сквозь пелену забвения. Всплеск смеха, тёплое прикосновение руки, нежные слова — всё это оживает в его памяти.
И если задуматься, сегодняшний Чонин кажется отражением Чана много лет назад. Чан видит в его глазах ту же самую боль, которая когда-то разрывала его собственное сердце. Это чувство бессилия и разочарования, словно дыхание прошлого, тяжело и давяще.
Они идут по парку, заходя в его самую глубь, не обращая практически никакого внимания на аттракционы. Но Чану хочется улыбнуться, когда он замечает, что взгляд его племянника отрывается от созерцания собственной обуви и постоянно мечется с удивительным блеском в глазах по парку.
– Не теряй меня из виду, тут легко можно заблудится, – шутливо предупреждает дядя.
Чонин молчит, чувствуя, как его ноги предательски подкашиваются при каждом шаге. Возможно, две таблетки не были решением его проблемы. Медленно он хватается за рукав чужой чёрной толстовки, ощущая мягкость ткани в своей дрожащей руке. Снова отворачивается, поглощённый динамикой окружающего пейзажа.
А сердце Бан Чана замирает от такого простого жеста. Его ум сражается с эмоциями, он не знает, куда себя деть и как себя вести. Должен ли он протянуть руку в ответ или сделать вид, что так и должно быть? Он ощущает себя замкнутым в своём мирке сомнений в то время, как рядом с ним находится парень с болью, так ярко выраженной в его жесте, и он не знает, как ему помочь.
Ему так жаль, что он не может помочь...
Они останавливаются перед большим колесом обозрения, сердцем гигантского парка. Мужчина поднимает взгляд и смотрит на каркас из стальных конструкций, который высится перед ним. Он видит, как кабинки колеса кружатся над головами людей, неся их вверх и вниз, словно медленно плывущие облака.
Чан поворачивается к Чонину и чувствует, как парень отпускает его одежду.
– Чонин-а, – начинает он, его голос тих и тверд, – давай попробуем? Ты же не боишься высоты?
– Не знаю. Думаю, что нет, – пожимает плечами парень.
Проходя к кабинке для оплаты, Чан ощущает, как тревожно бьётся его сердце, что сопровождающие его шаги Чонина кажутся замедленными и утомлёнными.
Что они с ним снова сделали?
Когда он подходит к окну для оплаты, угомонив свои мысли, его дыхание становится более поверхностным, глубоко задумчивый взгляд скользит по стеклу кабинки.
Там, внутри, человек сидит, готовясь обслужить клиента, и его улыбка мгновенно сменяется недоумением, когда он встречает взгляд Чана. Тот, в свою очередь, чувствует, как его сердце сжимается от неожиданности и непонимания.
– Минхёк? – выдыхает Чан, словно слова выбиваются из него самого. Всё идёт не так. Снова. В этом городе всё идёт не так.
Минхёк, мальчик в старой куртке, гуляющий ночью по парку, с гнездом на голове, смеющийся в его воспоминаниях, встречает его взгляд с уверенностью и теплом, словно ничего не изменилось за все эти годы.
– Чан. – Его голос звучит тихо, но уверенно. Он не задает вопросов, он просто знает. Как он мог забыть? Как Чана можно забыть?
И все эти годы, хранящиеся в их памяти, вновь ожили в этом мгновении.
– Да...да...
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает его друг из прошлого.
Чан ощущает, как его сердце сжимается от внезапной встречи с Минхёком. Взгляд старого знакомца пронзает его душу, вызывая поток воспоминаний и эмоций, которые он долго пытался забыть. Он понимает, что прошлое никогда не останется позади, оно всегда будет тянуть его назад, к болезненным моментам и неразрешённым вопросам.
Чан с трудом находит слова, чтобы ответить на вопрос Минхёка. Его уверенность и сила, которую он проявляет перед старым другом, кажется ложной, потому что внутри он трепещет от смешанных чувств страха и решимости.
– Приехал, ненадолго... С племянником гуляю, – отвечает он, пытаясь сохранить спокойствие и контроль над собой. Его взгляд медленно уходит в сторону, указывая на Чонина, который стоит в стороне, поглощённый своими мыслями.
– А...
– Мы... Мы можем поговорить? – спрашивает он это, а потом смотрит в глаза Чонину, спрашивая разрешение и у Минхёка, и у племянника.
– Да, конечно, секунду, – достает парень нагрудную рацию и говорит кому-то подменить его.
Чан чувствует, как напряжение в его теле только нарастает, когда Минхёк соглашается поговорить. Что ему говорить, за что и как просить прощения?
Они двигаются в сторону, удаляясь от толпы посетителей и шума аттракционов. Чан чувствует, как Чонин плетётся за ним с тысячей вопросов.
Когда они останавливаются в укромном уголке парка, Чонин стоит в нескольких метрах от дяди, дабы не подслушивать разговор, и глазами ищет лавочку, на которую он мог бы сесть, а Чан глубоко вдыхает, готовясь к разговору, который представлял в своей голове тысячи раз.
Минхёк молчит, смотрит выжидающе.
– В общем, мне жаль... – начинает Чан, но его перекрывают, прерывают объятьями, крепкими, такими, что аж хрустят позвонки, что аж слезы капают на футболку, – я не должен был вас бросать...
– О чём ты? Зачем ты извиняешься?
Чан ощущает, как его горло пересыхает от неожиданного облегчения, когда Минхёк обнимает его. Слёзы смешиваются с улыбкой на его лице, когда он осознает, что старый друг не держит против него обиды.
– Я... Я думал, что ты меня ненавидишь за то, что я ушёл, – признаётся Чан, его голос дрожит от смешанных эмоций.
Минхёк отступает на шаг, удерживая Чана на расстоянии, чтобы взглянуть ему в глаза. И только сейчас старший понимает, как его друг вырос. Его детское лицо стало угловатым, а непослушные кудри уложены, на нём нет старой куртки, но он всё тот же Минхёк, просто чуть выше, чуть шире, чуть счастливее.
– Ты и сейчас такой же самоуверенный, Чан. Не извиняйся за свои решения. Мы все идём своим путем, и я рад видеть, что ты нашёл себя.
Слова Минхёка звучат как вздох облегчения для Чана. Он чувствует, как тяжесть прошлых сомнений начинает сходить с плеч. Смотря в глаза своему другу, Чан осознает, насколько дорого для него значение этой встречи.
– Спасибо, Минхёк, – шепчет он, голос его звучит тепло и искренне. – Я очень сожалею за то, что произошло, но я рад, что мы встретились снова.
Минхёк кивает, улыбаясь, и кажется, что солнце в этот момент особенно ярко светит. Они обменялись недолгим взглядом, наполненным глубоким пониманием и дружеской привязанностью.
– Всё нормально, не переживай.
– А как там...
– Юна и Чонсу? – понимает его парень.
– Угу. И ты. Как у тебя дела?
– Ну я, как видишь, работаю оператором аттракционов, и учусь, на механика, если интересно. Юна... Она уехала, не так давно, на самом деле, вышла замуж за хорошего парня, ждёт ребенка. Она счастлива.
– Оу, ого...
– А Чонсу... Он уехал, достаточно давно, после смерти родителей... Через пару месяцев после тебя.
Чан внезапно ощутил смешанные эмоции, услышав о Чонсу. Сначала его охватило чувство удивления и непонимания: как могло случиться так, что он не знал об уезде Чонсу?
– ...В Сеул. Я думал, ты знаешь, ну... – он неловко мнётся, – журналистом стал, как и хотел. Думаю, у него всё хорошо, мы, по правде, уже давно не созванивались.
«Надо же... У него получилось...», – проскальзывает в мыслях.
Чан слушает внимательно, поглощённый новостями о своих друзьях. Он чувствует смешанные эмоции, радуясь за них, но и немного грустя, что упустил возможность быть рядом в их важные моменты жизни.
– Я рад за них. Спасибо, что рассказал. Я... я рад, что ты здесь, Минхёк, – Чан снова улыбается, на этот раз его улыбка искренняя, наполненная признанием и благодарностью.
– Пойдём, – предлагает Минхёк, кивая в сторону главной аллеи парка. – Давай, ты хотел со своим племянником покататься на колесе обозрения. Мальчик, по ходу, уже заждался тебя.
И вправду, Чонин сидел на скамейке, его взгляд устремлён вдаль, словно он погрузился в раздумья. Он выглядел как забытая тряпичная кукла на скамейке, готовая заснуть в любой момент.
После того, как Чан закончил разговор с Минхёком, он медленно подошёл к Чонину и мягко коснулся его плеча, прерывая его размышления.
– Пойдём, Чонин, – говорит Чан с теплотой в голосе.
Чонин медленно поднимает голову, его глаза встречаются с глазами дяди. В его взгляде читается неопределенность и усталость, но также и лёгкий признак радости от предложения. Он кивает, молча соглашаясь, и вместе с Чаном отправляется к колесу обозрения, чтобы провести время вместе.
Когда они подходят к кабинке, Чонин медленно входит внутрь, его сердце бьётся сильнее от волнения. Чан следует за ним, садится напротив и смотрит в окно.
Колесо обозрения начинает медленно двигаться, и они начинают подниматься выше и выше. Чан оборачивается к Чонину и видит, как его глаза наполняются изумлением и восторгом от вида, открывающегося перед ними.
По мере того, как они поднимаются выше, они видят весь город как на ладони. Он такой маленький. Хотя кто-то назовёт его бесперспективным или проще клеткой, и не согласиться с этим будет глупостью.
Но почти стоя на облаках, кажется, что все проблемы остались внизу, там, где бродят коты.
И когда колесо обозрения достигает своего пика, Чонин медленно поворачивается к Чану. На его лице застыла измученная улыбка, а в его глазах отражались слёзы, словно небо после долгого дождя, готового начаться снова. Чонин словно терялся в этом моменте, его эмоции бились внутри него, пытаясь найти выход.
– Спасибо-о... – прошептал он, голос его дрожал, как осенние листья на ветру.
И вдруг, как взрыв, он сорвался. Слёзы хлынули из его глаз, словно разлитый поток, несущий с собой груз тысячи невысказанных слов и непрожитых моментов. В этом мгновении казалось, что вся его боль и тоска, которые он держал в себе, вырываются наружу, окутывая его всего.
Чан сидел рядом, наблюдая за Чонином, ощущая каждый его вздох, каждую слезу, как если бы это были его собственные эмоции. Он протянул руку и осторожно обнял Чонина.
Всё же они были похожи.
Слишком.
Они оба скрасили своё первое посещение парка слезами. Десяток лет назад Бан также расплакался перед Чанбином. Хотя нет. Он расплакался куда глупее, за едой, растворив своими слезами сладкую розовую вату.
Бан Чан обнимал Чонина так долго, как только мог, не зная, куда деть руки. Его плечо стало промокать от слёз парня. С теплом и состраданием он положил руку на макушку парня, чтобы утешить его, а второй рукой нежно обнял за плечо. Он чувствовал, как тело племянника напрягается под его прикосновениями, как будто каждый раз, когда он касался его спины, подросток съёживался, словно защищаясь от боли.
Чан чувствовал, как время медленно стекает, когда он обнимал парня. Секунды тянулись, словно вечность, но их всё равно было недостаточно.
Но всему однажды придётся завершиться.
Так и этим объятьям придётся разорваться, как только их кабинка опустится к земле проклятого города.
Взгляд Чана скользнул по лицу ребёнка, застывшему от печали и боли. Он хотел что-то сказать, что-то успокоительное, что смогло бы снять боль и тоску с его сердца, но слова застряли в горле, заткнутые невидимым барьером.
Но кабинка достигла земли и двери распахнулись.
Чонин продолжал терзаться эмоциями, спускаясь по железным ступеням; его глаза наполнялись слезами вновь, а его лицо выражало мучительную печаль. Израненный болями в ногах и изнуренный слезами, он не заметил, как его шнурки развязались.
Наверняка это падение было неизбежным...
Наверняка в нём были виноваты звёзды.
Так думает Чонин, ведь даже пялясь в безоблачное небо, он слышит чей-то смех.
При попытке подняться после падения, его ноги подкосились, и он едва не упал вновь. Чан, заметив его неуклюжее движение и поняв причину, мгновенно реагирует. Он подбегает к Чонину и опускается на колени рядом с ним.
– Позволь мне помочь, – говорит Чан, его голос звучит спокойно.
Он бережно помогает Чонину встать, а затем опускается к его ногам, без лишних слов он аккуратно завязывает шнурки на обуви Чонина, стараясь не обращать внимания на чужие изуродованные коленки, дабы не смущать племянника, а затем поправляет штаны мальчика.
– Ты слишком бледный... Ты можешь что-то поесть?
– Нет, нет, я не голоден...
– Пожалуйста, Чонин. Давай хотя бы немного фруктов. Это поможет тебе восстановиться, – настаивает Чан, глядя на Чонина с беспокойством в глазах.
Чонин медленно качает головой, отвергая предложение.
– Нет... Я не могу, Чан. Я на диете, – отвечает он тихо, чувствуя, как его решимость стоит на грани.
Чан смотрит на него с нежностью и пониманием.
– Понимаю, но пара долек яблока не навредит твоей диете, – говорит он убедительно, хотя внутри горит от вопросов. Что эти люди сделали с ребёнком перед ним? – Тут недалеко ларёк, я отойду, куплю фруктов и вернусь, а ты... Вон лавочка, подожди меня, ладно?
Чонин медленно кивает в ответ, чувствуя, как некоторое облегчение окутывает его от перспективы немного времени наедине с собой. Он садится на лавочку, опираясь на неё устало, словно каждая кость его тела просит отдохнуть. Пока его дядя уходит, Чонин закрывает глаза, пытаясь собраться с мыслями в этом мире, полном шума и суеты.
«Почему я не могу контролировать свои эмоции?» - мучительно размышляет он, открывая глаза и вглядываясь в лица проходящих мимо людей. Внутри него бушует горячий водоворот неуверенности и сомнений, словно грозовые тучи на небесах.
Он чувствует себя слабым и беспомощным, и это раздражает его до крайности. Почему он не может просто взять себя в руки и быть сильным, как другие? Почему его эмоции всегда так бурно взрываются, как вулкан, не давая ему покоя?
Словно пытаясь найти ответы в лицах прохожих, Чонин продолжает сидеть на лавочке, сжимая руки в кулаки. Он вглядывается в каждое лицо, каждое движение, словно надеясь уловить знак или ответ на свои внутренние вопросы.
Но его размышления прерывает раздражающий писк, который разрывает тишину вокруг. Будильник. Как он мог забыть о времени? Парень судорожно достаёт телефон из кармана и смотрит на разбитый дисплей. Полтретьего... Время бежит так быстро, словно оно пытается ускользнуть из его рук, оставив в плену собственных мыслей и эмоций.
Страх и паника начинают охватывать его, усиливаясь с каждой секундой. Если он сейчас не побежит домой, он опоздает к приходу матери, и это будет иметь ужасные последствия.
Его сердце бьётся быстрее, а в голове кружатся мысли.
Если он сейчас уйдёт, то убежит от Чана.
Но время не ждет, и каждая секунда становится всё более драгоценной, делая его выбор ещё более трудным.
Он просто надеется, что его поймут...
***
Чан приходит на место, где сидел Чонин, но замечает, что племянника уже нет на лавочке. Волнение начинает нарастать, когда он осматривает окружающую обстановку, ища мальчика, но не в силах его найти.
Как тут на его телефон приходит уведомление.
Сообщение • 15:40
Чонин: прости, мне действительно нужно было срочно уйти.
***
– Почему ты снова у меня в кабинете? – раздражённо произносит Джисон; взгляд его устремлён на Сынмина, который сидит за столом, погружённый в бумаги.
– Если ты ещё не заметил, я всегда здесь, когда у тебя нет клиентов, – отвечает Сынмин, оторвавшись от документов и подняв взгляд на коллегу.
– Это я заметил. Я имел ввиду, тебе же дали работу, почему ты сидишь с этими бумагами здесь, а не у себя? – Джисон выглядел раздражённым, его брови слегка сморщились от недовольства.
– Ох, хён, всё-то тебе нужно знать, – вздохнул Сынмин.
– Сынмин.
– Джисон.
– Что?
– Ничего, я думал, мы напоминаем друг другу наши имена, – передразнил психолога Сынмин. – Мне просто удобнее работать здесь сегодня. В моём кабинете какая-то странная атмосфера, и я решил сменить обстановку.
Джисон на мгновение прищурился, не веря в его объяснение, но решил не настаивать. Он продолжил наблюдать за Сынмином, который медленно перебирал бумаги на своём столе.
– Сынмин, – начал он снова, – ты...
– Я думал, мы выяснили это только что, – вмешался Сынмин, словно усталый от повторяющихся вопросов.
– Где твой кабинет? – спросил Джисон, его терпение было на исходе. Ему хотелось разобраться в этой ситуации.
Сынмин на мгновение задумался, его пальцы, держащие стопку бумаг, слегка вздрогнули, и он медленно поднял глаза, встретившись с взглядом Джисона.
– Мне дали стажёров, – ответил он наконец, его голос прозвучал сдержанно, но в его глазах промелькнул намёк на нерешённую загадку.
– Стажёров? Ты же сам ещё стажёр!
– Эй, уже нет, и фактически, нет никого опытней меня в этом деле, я два года ста...
– И у тебя до сих пор не было клиентов.
– Это всё из-за отца! – в ярости он взмахнул рукой и, потеряв контроль, уронил анкеты стажёров. Листы падают на пол, разлетаясь по всему кабинету, словно листья осеннего дерева под порывами ветра.
– Ты чего кричишь? Я не обвинял тебя, просто думаю, это странно... – Джисон опускается на пол, дабы помочь собрать бумаги. – О, гляди, у этого имя, как у тебя!
– Чего? – Сынмин переворачивает анкету и смотрит на имя. – Хм, и правда...
Аккуратным почерком в графе имя, фамилия виднеется: «
О Сынмин». Этот момент заставляет его замереть, словно время замедлило свой бег, чтобы он мог внимательно рассмотреть каждую букву, каждое сочетание, словно пытаясь разгадать послание, скрытое в этом простом имени.
Оторвавшись от сбора бумаг, он осторожно садится на мягкий диван, предоставляя все остальные разбросанные бумаги Джисону. В его напряжённом молчании лежит некая неясность, словно в ожидании чего-то неизбежного, но пока что скрытого от глаз. Сынмин молчит, но его ум работает на полную мощность. Он внимательно изучает анкету стажёра с идентичным именем, как бы раскрывая тайны, скрытые в этом неожиданном совпадении.
– Слушай, а он не плох... – начинает разговор Сынмин, прерывая молчание своими размышлениями. – До этого я читал анкеты и удивлялся тому, как некоторые люди заполняли их, потому что у одного человека ошибок было в слове больше, чем букв, а у другого... – опускает он взгляд на пол и выуживает из-под ножки стола одну из анкет, демонстрируя её Джисону. – У него даже фотографии нет. Я хочу видеть лицо человека, а не пресс, кто его вообще фотографировал, и как эта заявка сюда проскользнула?
Джисон смеётся, глядя на Кима и на фотографию на анкете в его руках, а успокоившись, задаёт вопрос:
– Так это значит, ты выбрал?
– Да, думаю, да.
В их агентстве существовала интересная практика. Перед тем, как люди получали письмо о принятии на стажировку, их анкеты проходили через руки других адвокатов. Эти адвокаты имели право выбрать одного или двух стажёров в качестве своих личных помощников после просмотра их анкет. Такая практика не только придавала стажировке больше опыта, чем обычно, но и помогала стажёрам завести полезные связи. Сам Сынмин был под опекой подобных наставников множество раз. Хотя общепринято считать, что один год стажировки в подобном агентстве равен одному наставнику, но Сынмин не был бы собой, если бы не попадал регулярно в конфликты, из-за которых наставники сами отказывались от него.
Сынмину вовсе не было обязательно искать себе помощника и пытаться наставлять его. Вернее, стоит сказать, что ему не стоило этого делать вообще, так как он не имел опыта, который мог бы передать кому-то ещё. Несмотря на своё имя, он ещё не получил ни одного дела. Однако из-за своего положения в агентстве, он мог это сделать. Поэтому, да, хоть он выбрал себе помощника, если его тёзка не захочет с ним работать, он спокойно примет его отказ.
– Я пойду отнесу анкеты, – говорит он, оказавшись уже у дверей, со стопкой в руках, что недавно лежала на столе, которую любезно ему помог собрать Джисон.
***
Из лифта на последнем этаже выходит высокий молодой человек в официальном костюме, на лице которого читается уверенность и налёт презрения. Это господин Ким, сын директора Кима, чья походка напоминает стойкость шахматного короля, а взгляд скользит по помещению с некоторой леностью, но при этом остаётся опасно напряжённым.
– Директор на месте? – спрашивает он тоном, который позволит себе не каждый.
– Нет, – отвечает сухо секретарша, поднимая взгляд от своих дел, блеснув оправой очков.
– Тогда передайте ему это. – Сынмин кладёт стопку анкет на её стол, сдвигая тем самым её чашку кофе.
И исчезает так же быстро, как и появляется.
***
По прошествии времени директор Ким просматривает все документы, принесённые сыном, а также прочитывает записку, приложенную к ним. Его взгляд искажается от непонятных никому эмоций.
Придя к выводу после своих раздумий, он поднимает трубку телефона и нажимает кнопку интеркома.
– Джинни, пожалуйста, пригласите мистера Сынмина ко мне в офис, – говорит он секретарше.
Она слушается и спускается на третий этаж в холл, в котором на неё смотрят десятки глаз стажёров и коллег, включая Сынмина.
– Господин Сынмин, пройдите в кабинет директора, – говорит она игнорируя фамилию, когда на неё устремляются две пары глаз.
– Вам стоило уточнить, какой из, – разрушает тишину голос Ким Сынмина.
