***
Ночной час. На улице зажигаются фонари, опутывая усталую преисподнюю долгожданной прохладой и выманивая богатеев во всю насладиться кайфом. Заряд крышесносной энергии, полной дьявольского веселья, будет течь в их жилах до тех пор, пока на горизонте не начнут проклёвываться первые лучи тёмного багра ставшей уже привычной для всех пентаграммы. Клубы, рестораны, даже бассейн имеется. Целых два — открытый и закрытый. Если посетить второй, то можно полюбоваться великолепным видом на парк, наслаждение которым заполнит сердце тихим чувством хрупкого умиротворения, отдалённо напоминающим счастье давно забытой спокойной жизни. Всё, чего душа пожелает, в шаговой доступности, стоит только протянуть увешанную немалой стоимости перстнями руку. Впрочем, удивляться нечему — они живут в одном из самых лучших привилегированных районов Пентаграмм Сити, поражающем своей элитностью большинство самых известных особ, не ленящихся раскошеливаться на собственный, пусть не всегда соответствующий их завышенным ожиданиям комфорт. На огороженной от постороннего вмешательства территории течёт своя, привычная для власть имущих жизнь. Их маленькие победы и огорчения, их семьи, немногочисленные друзья и редкие моменты, когда сценарий, давно написанный ими же сами для выбранной роли, можно отбросить, позволив холодному порыву ветра разметать тонкие листы. Сжечь, без единой тени сожаления аккуратно постучав кончиком кочерги по каминной решётке. А после явить истинного себя без прикрас и масок тем, кто этого действительно заслуживает, с головой отдавшись проверенному временем высокому доверию. Рискованно, но оправданно негласным правилом — любое из происшествий за внушительного вида забором тут же и остаётся, не покидая пределы сектора ни при каких обстоятельствах. Кованые витки, украшающие собой подъездные ворота, не просто добавляют им некий притягательный шарм со свойственными нотками старины. Они образовывают собой плотную наэлектризованную решётку. Сетку, всецело являющуюся гарантом безопасности и опорой в случае, если вымеренный маршрут беседы вздумает пойти не по намеченному заранее плану, свернув в кювет очередных интриг, полных шантажа. Душой меньше, душой больше — ад полон несправедливости и зверств, ну а благоразумный владыка явно не станет задавать лишних вопросов.***
Отражение электронных часов в зеркальной глади показывало без четверти двенадцать. Цифры сменились ровно в тот момент, когда Валентино в очередной раз за вечер бросил на них взгляд, полный плохо скрываемого беспокойства. Энджел должен был вернуться около получаса назад, однако подъездная аллея всё ещё пустовала. Со звонком, предупредившим о возможной задержке в связи с непредвиденным форс-мажором тот тоже не спешил, а при попытках набрать ставший уже знакомым номер, безучастный к тревожащим сутенёра мелочам голос металлическим тоном отчеканивал о недоступности абонента. Ласкающий кожу полупрозрачный халат, края которого украшала оторочка из меха, и откупоренный херес, от знания цены которого по коже могли забегать мурашки, отнюдь не успокаивали. Воздух был сплошь и рядом пропитан зыбкой атмосферой не покидающей ни на секунду тревоги. Валентино никак не мог избавиться от навязчивого предчувствия, что пока он коротает ночь в праздном удовольствии, расслабляясь после изнурительного рабочего дня и документации, опрометчиво взятой им на дом, на другом конце города в загородном поместье чуть менее именитого демона происходит нечто ужасное. Повидавшее многое фантазия была в избытке сдобрена различного рода пёстрыми картинами, периодически всплывающими перед глазами, а потому без труда рисовала возможные исходы сегодняшней встречи. Два надоедливых, но подозрительно знакомых голоса вились в его голове червём-паразитом, заглушая поток мыслей, посвящённых отвлечённой теме. Нещадно действовали на нервы, сбивая с толку не терпящего сомнений властителя. Один из них — приятный бархатный баритон с ноткой развратной пошлинки, тягучей карамелью лился в уши, твердя, что переживать совершенно не о чем. Энджел видал и не такое, а потому совершенно неприхотлив к различного рода проблемам. Его детка сильная и независимая, поэтому без труда сумеет дать сдачи обидчикам если того понадобится. Другой же — донельзя робкий и неуверенный. Лишь изредка напоминающий о своём существовании в те уникальные моменты, когда сутенёр сомневался, насколько правильным являются его поступки к немногочисленным демонам, вызывающим в его сердце нечто, похожее на неравнодушие. Совесть привыкла молчать, зная, что её владелец — бездушный ублюдок — в очередной раз заткнёт её шикарным деловым мероприятием, изнурительной работой, властным поцелуем, а то и вовсе изысканно золотящим края гранёного рокса старинным коньяком. Задумчиво глядя куда-то в даль, Вэл тонул в своём круговороте размышлений, погружаясь всё глубже и глубже. Словно в тумане раздалось короткое чирканье зажигалки, и бойкий язычок пламени лизнул вытянутую из пачки длинную сигарету. Тяжёлый дым маревом растёкся по комнате, рисуя на потолке причудливые тени. Однако вовсе не помог собрать спутанные мысли воедино. Обычно раздражающая пустота теперь всецело заполонила грудную клетку какой-то необъяснимо-липкой субстанцией и, прочно обосновавшись в теле, плескалась на уровне горла, облепив ребра изнутри. С недавних пор Валентино стал более осторожен к распитию спиртных напитков в гордом одиночестве. Любимый им в былые времена алкоголь обернулся лютым врагом по той простой причине, что без красочного перелива цветных плиток танцпола и шумной компании выпивка, насколько бы качественной она ни была, обнажала его истинные мотивы и желания, давая объяснение неоднозначным вещам. Она, подобно старому другу, угодливо раскладывала всплывающие из глубин фрагменты по полочкам, воскрешая в памяти далеко не самые лучшие поступки. Обрушивалась на пленённый воспоминаниями разум голодной сворой. Это заставляло чувствовать себя последним ублюдком. Большим, чем обычно. По отношению к тому, кто действительно стал ему дорог… Градусы уже давно перестали оказывать должный эффект, пьяня своей хвалёной крепостью, так что теперь каждый раз, как Вэл желал напиться до полного безразличия и шаткой грани между чередующимися бодрствованием да беспамятством, ему было необходимо на совесть постараться. Подавив подступивший к горлу рвотный ком, Валентино тряхнул головой, скользящим взглядом окидывая слегка смазанную в восприятии обстановку дома. Здесь определённо стало светлее и просторнее. Это не могло не радовать. Среди едкой, отравляющей тошнотворной яркости, кричащей о внутреннем мире своего владельца всевозможной палитрой красных оттенков, стали вдруг проскальзывать броские цветные вещички. Белые, розовые, пурпурные — они разбавляли тяжёлый люкс, привнося в вымеренный, душащий своей правильностью стиль живость домашнего уюта. Энджел не умел жить в порядке, вечно учиняя хаос своими бесконечными сборами. То украшения на столике не достаёт, то куртка неожиданным образом пропадёт с вешалки своего обыкновенного чехла в просторной гардеробной. Ангелок был слишком взбалмошным и никогда не отличался качествами, присущими пай-мальчику. За это он его и любил… Энджи… Даже сейчас его мысли обращены к нему одному. Пальцы изящным жестом стряхивают пепел с тлеющего кончика сигареты. Глоток алкоголя резкой вспышкой обжигает лёгкие. Любви, словно лесному пожару, достаточно было всего одной искры, чтобы вспыхнуть, разожгя пламя вплоть до самых небес. Никто даже и предположить не мог, что за столь малое количество времени между сутенёром и его самой востребованной среди целевой аудитории порнозвездочкой пробьются ростки по-настоящему серьёзных чувств. Всё начиналось безобидной игрой со стороны Валентино… Удачно и тщательно подтасованной волей случая партией, разыгранной проницательным сутенёром, в которой Энджелу была уготовлена роль харизматичного Джокера. Далее лёгшие, как того требовалось карты должны были быть сброшены с рук и отправлены в упаковку до следующего тура. Но там, где принимал участие Даст, всё, как известно, всегда катилось к чертям. Опрометчивое желание позлить телевизионного горе-любовника вылилось в затяжную интрижку с закономерным вредом утвердившейся репутации. А потом с невиданной быстротой закрутилось-завертелось, как его работницы около высоких шестов помпезных стриптиз-баров. На выступления которых, к слову, Валентино в последнее время не обращал ни малейшей доли своего бесценного внимания. Взгляд сутенёра теперь неизменно был прикован лишь к одному Энджелу, возбуждающему своим развратными движениями оплативших горячее шоу клиентов. Сколько бы народу ни собиралось, сколько бы вожделенных взглядов не блистало у сцены, Энджи всегда смотрел исключительно на ложе в конце подиума, посвящая танец и даря свою обольстительную улыбку только Валентино. Демону, неотрывно смотрящему на него своим гипнотическим взглядом светящихся в полумраке алых глаз и забывающему в этот момент обо всём на свете. Вэл вздыхает, подливая себе новую порцию и тут же залпом её осушая. Следующий бокал постигает та же участь.***
Полный ночных огней город медленно проплывает за окном плавно покачивающегося лимузина. Звезды небесным хороводом отражаются в глазах восторженно смотрящего на небо Энджела. Жаль, что вверх ногами. Закрыв глаза, Энджи вздыхает. Рабочий день был сложным, но сейчас он может позволить себе расслабиться, с наслаждением пристроив голову на коленях Вэла. Тот, кстати, сидит почти не шевелясь. Затаив дыхание, задумчиво перебирает пряди его воздушных волос, желая, чтобы дорога была бесконечной, а чертов лимузин в свою очередь никогда не останавливался. Через какое-то время машина притормаживает в глухом затхлом районе, заглушив утробно рычащий под капотом мотор. Даст нехотя поднимается и уже успевает коснуться позолоченной ручки, как вдруг: — Не хочешь продолжить вечер? — Валентино держит Энджела за руку, пытаясь остановить. Их взгляды на секунду встречаются. От внезапно накрывшей обоих чуткости Вэл казалось совсем потерял бдительность, позволив себе лишиться самообладания, дабы без промедления отдаться всецело охватившему их порыву. Таким искренним его никто и никогда не видел. — Поедем ко мне, расслабимся, выпьем? «Ну же, Энджи, останься… Скажи «да», умоляю. Согласись на моё предложение. » Энджел медлит, но короткое замешательство не мешает ему аккуратно освободить ладонь из чужих тонких пальцев. — Как-нибудь в другой раз, — заверяет того работник, исчезая в беспросветной мгле тёмной улицы.***
— Какая сладенькая сучка. И сколько ты стоишь, сладкий? Энджел стоит у столика, беззаботно стреляя глазками одному из сидящих близь сцены демонов и параллельно флиртуя с завсегдатаем лучшего среди принадлежащих сутенёру заведений. Задорная учтивость, слегка выходящая за обусловленные правила приличий, может сулить ему неплохие чаевые, которые будут весьма кстати после опрометчивой размолвки с «папочкой», случившейся несколько дней назад. Окончательно выбившей его из колеи и лишившей доступа к обожаемым развлечениям. А они ведь являются лучшим способом забыться… Возвращение на ненавистную работу не заставит себя долго ждать после учинённого им скандала, ставшего поводом для последовавшего за ним конфликта. Вэл оставил ему только плановые выступления, сняв с основной программы съёмок, но Энджел был уверен — стоит ему только попытаться вылететь из-под тёплого крылышка хозяйского покровительства, проявив хотя бы каплю самостоятельности, скорейшая расправа окажется не за горами. К подобному стоит начинать готовиться заранее. Порция белого порошка про запас явно не повредит. Чужая рука уже было скользнула под одежду, сжав внутреннюю сторону бедра и собираясь продвинуться дальше, как вдруг казалось бы возникший из ниоткуда голос твёрдо заявляет: — Он не продаётся. — Вэл, о чем речь? Это лучший из твоих мальчиков. — Знакомый оверлорда, кряхтя, роется в карманах, извлекая оттуда туго набитый крупными купюрами бумажник. — Ты ведь знаешь, за деньгами дело не станет. Разве с последнего моего визита что-то изменилось? — Он. Не. Продаётся.***
Он не продаётся… Сутенёр отчего-то горько хмыкает, делая несколько глотков разом прямо с горла, более не желая церемониться с выпивкой. Как же смешно было применять данное словосочетание к ныне бывшей и на тот момент самой популярной проститутке в аду. То был первый раз, когда отчего-то взбешённый Валентино поставил благополучие Энджи выше ускользающих связей и немыслимых доходов. А ведь всего одна ночь Даста с этим хрычом сулила выгодную сделку… Вэл отрешённо крутит сигару средь тонких пальцев. Кончик попыхивает тлеющим в сумраке рыжеватым глазком, источая знакомый терпкий аромат. За сокровища его души бились многие, кто преклонялся перед троном величия обретённого статуса. Каменья и драгоценности, хранящиеся в тёмной комнате подсознания, представляли из себя полученные путём шагания по головам достижения. Отвратительные качества, ставшие его экстравагантным образом и затмившие лучшее из имеющегося. Они притягивали скандально известных особ аристократии, желающих стать пассиями сутенёра на постоянной основе. Лучших из лучших… Ещё один бонус в копилку обласканных лобызанием общества гордости вкупе с раздобревшим тщеславием. И теперь все эти каменья лежали у ног безродного, мерцая бликами новообретённой огранки переосмысления. Ответ, почему из стольких претендентов он выбрал имевшего дурную славу, неказистого в понимании социального статуса Энджи был кристально ясен. Прост и чист, как бьющий из-под земли источник свежей воды. Он оказался единственным, кто не позарился на богатое убранство, а, поразмыслив и понаблюдав за происходящим со стороны, скромно открыл неприметный с первого взгляда ларец. Каким Вэл мог бы быть, если бы не хотел казаться. Чувство рвущего изнутри одиночества вновь вернулось, с новыми силами стискивая остервенелое сердце кончиками длинных донельзя острых когтей. Хотелось ощутить знакомое тепло прижавшегося тела, почувствовать нежное прикосновение мягкой, как шёлк руки, зарыться в любимые, вкусно пахнущие непонятной сластью волосы. Гладить по голове, нашёптывая что-то успокаивающее. Большая часть общественности знатно прикипела к убеждённому образу закостенелого в своей работе циника. Ад беспощадно деформировал казалось бы ещё вчера свалившихся в пекло новеньких, сжирая любой среди былых намёков на райские доброту и святость. Менять сформировавшееся мнение насчёт своей многоуважаемой знаменитой персоны сутенёр тоже не спешил. Тем более, что почти всё сказанное крикливыми репортёрами было правдой. До поры до времени… Он даже не знал, что казалось бы мёртвое сердце в один момент забьётся как заведённое. Не думал, что любой ценой будет стараться разбить вдребезги устоявшийся шаблон рабочих отношений, пропитанный их жгучей ненавистью. Не предполагал, что дразняще лаская в постели податливое тело будет хотеть слышать из этих губ надрывный стон только своего имени. Он вообще не предполагал, насколько хорошо и звучно оно может лечь на чей-то язык. Его «Вэл» звучало в тысячу раз милее и приятнее, чем сотни титулов и прозвищ, дарованных высшим светом. За обрётшей новый дом в мусорном ведре пустой бутылкой последовала и недокуренная сигарета. Сегодняшний особо насыщенный распорядок в конец его измотал. Кровать приняла сутенёра дорогим гостем — с распростёртыми простынями, изогнувшимися смятой розой по вине пристроившегося на ней тела. Надо же… Раньше Вэл даже не замечал, насколько она холодна и излишне просторна для одной персоны. Раздаётся щелчок выключателя ночника, впускающий себе на замену в спальню яркий свет ночного светила. Было ясно, что Энджела он сегодня так и не дождётся. А ведь узнать, как всё прошло, представлялось крайне интересным. Впрочем, возможно, надежды оказались не настолько уж и беспочвенными. Чуткий слух Валентино уловил звук осторожно провернувшегося во входной двери ключа, заставивший усики дёрнуться подобно натянутой струне. Стук. А затем и тихие всхлипы. Нет… Только не это. Висящее в углу коридора зеркало, глумливо явило облик вернувшегося Энджела в минуту промелькнувшей слабости. От былого шикарного образа не осталось и следа. Размазанный пролитыми слезами некогда безупречный макияж потерял свою прелесть; опущенные, трясущиеся мелкой дрожью руки и пустой взгляд составляли идеальную гамму с синяками, буйно разукрасившими его шею на манер изысканного колье неповторимой формы. Мегаглубокий вырез декольте лишь усугублял ситуацию. Казалось, апатия разрослась пышным палисадником, пустив свои ядовито-острые шипы прямо в истерзанное сердце. Энджела колотило. Необъяснимый панический страх сковал душу и, пробирая насквозь могильным холодом, намертво заключил в свои жестокие тиски. Всё, на что Энджи был способен в данный момент, это закрыть глаза, сползти по так удачно подвернувшемуся комоду на пол и слепо надеяться, что через какое-то время его всё-таки отпустит. Паника привнесла с собой весь сопутствующий ей спектр чувств — безысходность, боль, ощущение собственной никчёмности. Связь с реальностью терялась, ускользая подобно оборвавшейся нити Ариадны в лабиринте внезапно нахлынувших кошмаров. Мир казался мутным, каждый его закоулок таил в себе не терпящую нанести удар опасность. Изменчивые тени образов прошлого, с которыми ему сегодня не посчастливилось столкнуться лицом к лицу, ни на секунду не отступали. Окружив жертву плотным кольцом, со всех углов лился хохот принявших необъяснимые очертания тёмных сгустков, наслаждающихся его беспомощностью и наносящих точные сокрушительные атаки по ослабевшей психике. Всё, вроде бы, было прежним. Знакомый коридор, кушетка, держатель для ключей. Зеркало, некогда купленное Вэлом специально для его бесчисленного подбора платьев. Они ведь вместе ездили осматривать пентхаус, в преддверии приготовлений к предстоящей покупки… Дом, настоящий дом, о котором только мог мечтать Энджел с самых ранних лет — ставший ему родным и любимым. Он ведь в безопасности… Тогда почему выбравшийся из толстого кокона ужас сейчас оплетает его своей отвратительной паутиной, лишив возможности сказать хотя бы слово и душа отчаянно рвущийся крик ещё в зародыше. Смех не смолкал. Даже закрыв руками уши, Энджел всё ещё слышал его невыносимые издевательские нотки. А может быть это просто звенело в ушах. Из четырёх стен нестерпимо хотелось вырваться, улетев разливающей звонкие трели о лучшей жизни птицей. Только вот куда… Картины, мучительно терзающие Энджела, с бешеной скоростью раз за разом проносились перед глазами. Сознание быстро погружалось в слепящий своим ужасом мрак, нещадно кружащий разум. На грудь словно положили груду тяжёлых неподъёмных камней, перекрывающих доступ к кислороду. Энджел задыхался, захлёбываясь в своём же воображении. Шансов, казалось бы, не осталось. Сил бороться — тоже. Как вдруг… Свет, прорезающийся через рассеивающуюся тьму, слепит глаза, отгоняя всех чудищ, тянущих к нему свои уродливые лапы прочь. Озлобленно шипя, призраки отступают. Тают блеклой дымкой, подобно почерневшему снегу от свежего дыхания вступающей в свои права весны. Сквозь фантомную толщу воды доносится голос: — Ш-ш-ш. Всё хорошо… Открыть глаза по-прежнему страшно, но Даст всё же решается. Стоящий перед ним Валентино опускается на колени и, нежно держа за подбородок, слегка приподнимает голову любимого, внимательно вглядываясь тому в глаза. Зрачки у забившегося в угол, сжавшегося в маленький комок Энджела по-прежнему расширены, на виске пульсирует вена, со лба тонкой струйкой стекает испарина. Впервые за столько дней вместе с ним Энджи выглядит потерянным. Потерянным и донельзя напуганным. — Идти можешь? Валентино осторожно проводит рукой по щеке Энджи, позволяя тому к ней прижаться. Энджел не отвечает, обречённо опуская голову и негромким стоном утыкаясь носом в подобранные колени. Паническая атака совершенно его вымотала, опустошив до изнеможения и без того вусмерть замученное тело. Подкошенное спавшими волнами безумия сознание отказывалось повиноваться своему же владельцу, пытаясь отправиться в манящую своей привлекательностью неосознанность. Готовый сдаться Энджи вдруг чувствует окутывающее со всех сторон щемящее сердце тепло. Расправив крылья, Вэл, затаив дыхание, мягко обнимает своего демона, жалея лишь о том, что не может перетянуть часть боли на себя. Он будто бы огораживает их, в дополнение к рукам укрывая крыльями на манер пушистого пледа. Осторожно прижав Энджела к себе, ни о чем не спрашивая — настороженный и печальный — молча разделяет с ним его чувства, закрывая от всех напастей. Показывая, что сейчас — в преисподней, в особняке, в этом персональном аду, скрывающимся за плотно выстроенным барьером, есть только они. И они сейчас в приоритете. Это меньшее, на что способен властитель, чтобы хоть как-то помочь. Но и за эту маленькую поддержку Энджел безумно благодарен. Для него это много значит. Обмякая в чужих объятиях Энджи ощущает, как чьи-то сильные руки любовно подхватывают его, пронося через пространство комнаты, а после укладывают на кровать, заботливо опуская сверху покрывало. Ему вдруг становится до онемения спокойно. Хоть провалиться в желанное беспамятство и не выйдет, но мёрзнуть на полу ему тоже никто не собирается позволять. Не чувствовать ничего было крайне странно. Так непривычно… Приступ отступил, оставив после себя выжженное поле эмоций. Пустота безысходности готовилась обрушить всю свою адскую мощь, высосав душу без остатка и сцедив амброзию радости, как прощальный подарок введя отравленную дозу наркотика равнодушия — бомбу замедленного действия. Явив истинное лицо хаоса, нашедшего воплощение в последствиях. Единственное, чего теперь следовало бояться — так это мгновения, когда шок полностью спадёт и Энджел вновь почувствует себя прежним. Весь заглушенный ураган потерянных эмоций вернётся к нему в двойном размере, не дав и вдоха сделать спокойно. Валентино молча ложится рядом, притягивая Энджела к себе. — Спокойной ночи… — произносит сутенёр, даже не рассчитывая на ответ. Это пустая и донельзя глупая ложь, призванная заполнить возникшую паузу подобно крутящейся в перерывах на ТВ не утихающей рекламе. Оба знают, что, скорее всего, никто из них не сомкнёт до грядущего рассвета глаз. Их ждёт непростое время.