Тридцать первое августа.
Даже вспоминать печально о том, что все беззаботные дни, которые проживали маленькие и молодые люди от семи до семнадцати лет, прошли так незаметно быстро. Та рутина, которой каждый день запрягали их, вновь повторилась, спустя три месяца, лишь только закончилось лето. Часы за столом, черканье ручкой по бумаге, шуршание листов, звуки громко стучащей кисти замазки, что предварительно сильно встряхивают, лишь бы она скрыла собой все помарки и ошибки, — всё это вновь повторяется. У Дадзая с Чуей и вовсе нет представления о школе. Другими же словами, они никогда в ней не учились, не считая той несчастной пары лет в младшем возрасте. Взрослые посчитали бы их беспризорниками и сказали: «Какие родители — такое и воспитание». Но, узнай они ужасную правду, скорее всего, до смерти бы испугались и назвали их монстрами. В какой-то мере так и есть, но не все же там, в мафии, бездушные убийцы, верно? Взять в пример Оду… Он поклялся никогда не убивать. Ещё и регулярно брал на себя заботу о маленьких детях-сиротах, которых забирал к себе и растил, как родных. У общества всё очень странно. Почему-то все решили, что, если человек работает или работал в мафии, то он обязательно псих, ненавистник всех людей и безбожный убийца. Со стороны такое объяснение выглядит как оправдание. Ибо же кто-то один когда-то высказал своё представление о мафии, а остальные разом сделали из этого какой-то идиотский стереотип. Глупо, не так ли? Но в случае Осаму всё было совсем по-другому. Он вступил в Портовую Мафию лишь по собственному желанию. Жалкая надежда, что хоть там он найдёт своё место… Жалкая, ведь совсем не оправдалась. В итоге Дадзай лишь зря потратил своё время… Ему, кажется, нравилось убивать. Он не чувствовал угрызения совести за свои поступки или что-то вроде этого. Лишь иногда… Иногда он действительно задумывался о том, что делает… И всё же пытался оправдывать себя, говоря: «Я, наконец, нашёл своё призвание». Но со временем он осознал неправильность своих суждений о себе. Что убивать, что не убивать — всё одно. На данный момент жизни это его мнение ничуть не изменилось. На его плечах всë также висел объёмный груз из большого количества преступлений. И даже так его это не особо волновало. Он просто существовал. Даже не жил, а именно существовал… Проснувшись, Осаму оглядел комнату. Все было как обычно, даже чересчур. Чуя все еще спал, а время было уже два часа дня. Стоило ему только вылезти с постели, как раздался стук в дверь. «И кого принесло уже», — пролетело у Дадзая в мыслях, и с этими мыслями он спустился вниз и, открыв дверь, увидел Николая, Сигму, Нику и Шуру. — Привеееееет!!! — воскликнул Коля. — Пойдете гулять? А то завтра в школу уже, — грустно продолжила Ника, а Сашка поддержал её кивком. Дадзай стоял нахмуренно и угрюмо, но в конце концов ему все же пришлось ответить: — Даже не знаю. Разве не опасно гулять? Особенно после того случая, — закончил он и посмотрел на руку. Сигма тут же изменился в лице и сжал руки в кулаки. Явно эта рана у Осаму заставила его вспомнить о том, что произошло в тот день. Заметив это, Дадзай взял его за руку и улыбнулся фальшивой мягкой улыбкой, отчего Сигма тоже слегка улыбнулся. — Ладно, проходите, — сказал Осаму и жестом пригласил их в дом. Те же без раздумий прошли внутрь и расположились на кухне. Японец усвистал куда-то, а гости стали о чем-то болтать. Когда Дадзай вернулся, на него сразу же накинулся Гоголь с расспросами: — Слушай, а где тот рыжий живёт? Как там его… Чу. Ча. — Чуя, — обрезал его шатен. — Именно! — воскликнул Николай и продолжил: — Так где он? — Спит. — ЧТОООООООО, — заорал Николай, после чего со второго этажа послышался недовольный вопль. — Похоже, уже не спит, — протянул Осаму и подошёл к кухонному гарнитуру. Пошарившись по кастрюлям, Дадзай нашел карри, подумал маленько и спросил: — Будете есть? — А что есть? — Карри. — А что это? — спросил Сигма. — Мясо и тушёные овощи в густом пряном соусе. Обычно подают с рисом, — ответил Осаму, а потом просил: — Так будете или нет? — Я буду, — сказал Чуя, медленно спускаясь на первый этаж. — Раз будешь, то тогда сам и покладешь себе, — съязвил Дадзай. Такой расклад Накахаре не понравился: он вот-вот собирался начать взаимно язвить, как тут его оборвал Николай со стороны стола: — Ооооо, привет, спящая красавица! Все сразу посмотрели на белобрысого. Осаму еле-еле сдерживал смех. Ника тихонько отвернула голову и захихикала. Сигма растерялся. Гоголь смеялся в покатушку, а Сашка вообще в облаках летал и был не с ними. Но мстительный взор Чуи пал именно на Осаму, и Накахара вскрикнул: — Скумбрия! Ты и сам меня не лучше, с хера ли ржешь сидишь?! Шакал сраный. Тут уже Дадзай не стал скрывать своей улыбки и тоже вовсю захохотал. Однако вся эта непринуждённая атмосфера весёлости развеялась после того, как Сигма заговорил: — Пожалуйста, не ссорьтесь! И ты, Чуя, прости Колю. Он не специально. — А? Да ничего. Я не зол, просто эта скумбрия… Ладно, забейте, — закончил Накахара и ушел в ванную. Осаму наложил карри с рисом, расставил тарелки на столе и поставил чай кипятиться. Сожитель Дадзая уже вернулся и, положив себе карри с рисом, тоже сел за стол. Шатен же не стал есть: сразу усвистал на улицу. Достав из кармана припрятанную сигарету, Дадзай зажёг её и закурил. Ветер слегка колыхал его растрепанные волосы. Вдали беспокойно поднимались волны на воде, разбивались о камни. Чайки, сидящие на этих камнях, закричали и разлетелись. Стоило юноше только повернуть голову чуть правее, как он увидел в окне соседнего домика скучающего Достоевского. Выдохнув облако никотина, Дадзай улыбнулся ему. В этот раз Фёдора такое слегка удивило, и он смущенно отвел взгляд. Наконец-то докурив сигарету, Осаму бросил её на землю и, потушив ногой, ушел обратно в дом. С его уходом физиономия заглядывающего в собственное окно Фёдора снова изменилась на ту, которую так привыкли видеть все. Когда парень вошёл в дом, то обнаружил, что на кухне больше никого не было. Наверное, все были либо на втором этаже, в комнате Дадзая и Чуи, либо в зале. Поразмыслив, шатен решил положиться на свою интуицию и первым делом пойти в зал. И интуиция его как раз-таки не подвела! Все сидели на полу, собравшись кругом, и играли в монополию. Первый, кто увидел Осаму, был Сигма. Он проговорил: — О, Дадзай! Мы уже тебя потеряли. Ты просто надолго ушел и… — не успел договорить Сигма, как его перебил Накахара: — Чего его терять, если и так понятно, что он вышел покурить. Такое заявление Сигму слегка смутило. В их селе мало кто курил. Отдельно про подростков пятнадцати лет и говорить нечего. Но пусть даже так, у Осаму не было зависимости в отношении к сигаретам, просто в некотором смысле ему это помогало. Да, конечно, он бы мог просто оставить пару порезов на запястье вместо затяжки. Но, только оставь он по случайности рану чуть глубже, то придётся за собой прибирать, а это Дадзаю никогда не нравилось и, наверное, не только ему, но и другим подросткам, которые тоже страдают селфхармом. Наконец-то вместо того, чтобы стоять в проёме двери, Осаму подошёл к людям. — М, играете. В дурака или на желание? — спросил шатен. На что ему ответил Коля: — Я им предлагал сыграть на желание, но они отказались! — Понятно, — промямлил Дадзай и стал дожидаться конца партии, чтобы присоединиться. Спустя минут пятнадцать, игра закончилась. Проигравшим остался Шура. Он откинул голову назад и вздохнул: — Ну блин! я же говорил, что не очень хорош в картах. — Шур, главное не победа, а участие, — сказала Ника и захихикала. Осаму смотрел на все это, нахмурив брови. Взял карты и стал тасовать их, а после раздал каждому по шесть штук. Новая партия длилась относительно дольше, но первый, кто вышел из игры был ожидаемо Дадзай, и всё благодаря шулерству. Первому победителю было скучно наблюдать за игрой, поэтому он мирно ушёл в свою комнату. Просидел он там примерно около получаса, когда наконец-то решился выйти. Спустившись вниз, Дадзай увидел одного Сигму, который уже собирался уходить, и невольно спросил: — Сигма? А ты куда? — О, Осаму! Как куда? Завтра же первый учебный день, надо готовиться. — Понятно. Сигма был озадачен его равнодушием к событию такого масштаба, а потому поинтересовался: — А ты разве не будешь готовиться? Дадзай фыркнул. Ещё бы он готовился, ага. Примерно это он и высказал собеседнику. Тот стушевался и не знал, куда себя деть. Дабы заполнить паузу, он спросил первое, что пришло на ум: — А у вас в Японии по-другому как-то? — У нас вообще начало года в апреле. Дадзай ограничился скупой информацией, но даже этого было достаточно, чтобы глаза Сигмы расширились и мечтательно засветились. Было видно: он хотел спросить что-то ещё, но, глянув на часы, испуганно встрепенулся. Когда Сигма уже выбегал из дома, он повернулся к шатену, улыбнулся ему на прощание и помахал. Осаму закрыл за ним дверь и ушел в свою комнату. Его не волновал завтрашний день, пусть даже он никогда нормально не ходил в школу. Ну а что должно было волновать Дадзая? Злые учителя и предметы, которые он никогда не изучал? Может, он когда-то и учился в школе, а потом бросил ее. Ну не стал же Осаму каким-то бомжом-тунеядцем, да и его не разведешь как лоха. В таких раздумьях и прошел остаток его дня. И вот уже новый день. Первое сентября. Школьная линейка на удивление состоялась, ведь в классе было всего одиннадцать человек. Дадзай на неё не пришёл просто потому, что проспал. А Чуя всё-таки пришёл. К его несчастью, на улице в этот день выдалась безумная жара и всему «классу» пришлось стоять на этой линейке целый час. Но даже так… Осаму явился в школу. Как только он ввалился в кабинет, все стали пристально смотреть на него, а особенно классная руководительница — Людмила Павловна. Чуть припустив очки, немолодая женщина серьёзно спросила его: — А ты, как я понимаю, и есть Дадзай Осаму? — Он самый, — отшутился новенький. — Ну садись на свободное место тогда, — классная руководительница тяжело вздохнула и указала на вторую парту слева. Послушавшись учителя, Дадзай сел за одну парту с Накахарой. Осаму заулыбался ему, а тот в ответ лишь нахмурился. Дадзай оглядел класс. Одни знакомые лица. Взгляд его пал на ещё более знакомого человека. Фёдор всё-таки пришёл, что несказанно обрадовало Дадзая. Достоевский был за самой последней партой. Парта эта находилась ближе к стене, из-за чего сам уголок был плохо освещён. Изначально Осаму и не заметил Фёдора. Достоевский посмотрел на него в ответ, Осаму улыбнулся. Фёдор же проигнорировал этот жест и перевел взор на классную руководительницу, объясняющую что-то. Классный час уже подходил к концу. И Людмила Павловна, их классная руководительница, сказала: — Так, вам сейчас выдадут учебники. Перепроверьте их, чтобы потом не было такого, что вам не досталось какого-то учебника. По одному одноклассники Дадзая начали подходить к учительскому столу и, как только получали учебники, сразу же совали их в портфель и торопились выйти из школы. И вот Осаму был последним, кто остался в кабинете. Он подошёл к столу, и, взяв последние учебники, предназначенные для него, сложил их в портфель и уже собирался уйти, как его окликнула классная руководительница. Юноша остановился и повернул голову в ее сторону. — В следующий раз за опоздание не пущу в класс. — О, Людмила Павловна, матерью клянусь, что такого больше не повторится, — сказал Дадзай не без иронии и ушел, на что педагог покачала головой и вернулась к работе.***
Все перешли в новый класс. До экзаменов было ого-го, но Сигму это не остановило. Поэтому он пошел в магазин за пробниками. Парень звал и Николая с собой, но тот отказался. Солнце уже заходило за горизонт, из-за чего Сигме становилось не по себе, особенно, если брать события прошлого месяца. К счастью, это был центр поселка, да и фонарные столбы вдоль дороги успокаивали. Перед парнем стал выбор. Пойти либо через темный переулок, срезав путь, либо мимо школы, но придется идти дольше. Сигма без раздумий направился в сторону учебного заведения. Он уже подходил к зданию, как тут же увидел кого-то на крыше. Узнав в этом человеке Дадзая, Сигма рванул у нему. Едва успев, он хватает шатена и оттаскивает от края. —Дадзай… — обратился Сигма к нему, тяжело дыша. — Что? Что Дадзай? — этот парень был словно чужим. Эту версию Осаму Сигма никогда не видел. Парень был злым и недовольным. Настоящий бы никогда не позволил себе проявлять таких эмоций. Или же... это и есть он настоящий? Сколько же ещё про него неизвестно? — Тебя что-то тревожит? Я могу выслушать тебя и поддержать… — Сигма правда хотел помочь, чем может. — Какое тебе дело? — огрызнулся Дадзай и агрессивно махнул рукой, будто собираясь что-то ударить. — Почему тебя это волнует? — Потому что ты мой друг! — выкрикнул он в отчаянии и чуть не плача. Дадзай будто бы проглотил язык. В его ум пришла хоть какая-то капля прояснения. Подумав, он решил выбрать лестницу, а не падение с высоты, чтобы спуститься. Сигма же поплелся за ним, как поросячий хвостик. Парни вместе шли по улицам, но Сигма нарушил молчание. — Дадзай… Я могу тебя понять, тебе стоит лишь открыться мне. Осаму резко остановился и стал выговаривать ему строгим иронизирующим тоном. У него было очень страшное выражение лица. — Тебе? понять меня? Мы разноименные заряды, которые никогда не найдут точку соприкосновения. Понимаешь? Ты и половины меня не знаешь, о каком понимании может идти речь вообще?! Разозленный мафиози ушел в сторону леса. Сигма расстроился и занервничал. Боясь, что с Осаму может что-то случиться, попытался успокоить сначала себя. Две горячие головы в конфликтах никогда не приводят ни к чему хорошему. Но вдруг его плеча кто-то касается. Сигма испуганно подскакивает. — Сигмулик, ты куда-то пропал, а я заволновался! — воскликнул Николай. Присутствие Гоголя помогло успокоиться парню. Он с трудом выдавил улыбку и сказал: — Коленька! Прости, я с Дадзаем пересекся по дороге в магазин, мы разговорились, а потом он ушел. — Ой, а я уже подумал, что тебя съел слэндермен или сиреноголовый. — К-кто? Кто это такие? Коля засмеялся и начал рассказывать Сигме, кто это. Тот сразу же покрылся мурашками и стал каждые пять секунд оглядываться по сторонам. В один из таких момент белобрысому довольно удачно удалось его напугать. Тот громко вскрикнул и буквально сжался в клубочек. Гоголь захохотал, схватил Сигму за руку и бесстрашно повел его в сторону магазина.