***
Тэхен тяжело выдохнул и одним рывком поднял огромный черный мешок, выбрасывая его в ближайший мусорный бак. Крышки у них были давно отломаны, через проржавевшие бортики на залитый чем-то неприятно пахнущим асфальт вываливался из разорванных мешком мусор. Вывозили его из этого района не часто, поэтому тот гнил прямо здесь, пропитывая все вокруг стойким запахом гнили. Брезгливо поморщившись и отряхнув руки, словно это могло их очистить, Тэхен отступил на несколько шагов назад и заглянул в старый кнопочный телефон с побитым маленьким экраном. Выходить в интернет через него не получалось, зато звонил он исправно, да и батарея держалась долго. Видимо, от редкого использования. Было уже около одиннадцати вечера, папа еще нескоро должен был вернуться с дежурства в больнице, где он взял дополнительную смену. Нужно было вернуться до его прихода, приготовить ужин и успеть немного прибраться, если получиться. Его собственная подработка все еще оставалась секретом, потому не хотелось расстраивать и лишний раз волновать. Адриан мог надумать лишнего, обвинить себя и начать искать еще одну подработку, которых и без того уже было с избытком. Тэхен не говорил, но видел, каким уставшим выглядел родитель, как приходил домой и едва ли не засыпал на ходу, с трудом удерживая глаза открытыми. Адриан не был глупым, имел два красных диплома, полученных во Франции, владел тремя языками, хорошо разбирался в искусстве, с чем, непосредственно, и была связана его работа до брака. Они с Леоном познакомились на одной из организованных им выставок, посвященных новому художнику. Но найти хорошую и нормально оплачиваемую работу сейчас – все равно что добровольно выйти к Луи и поднять белый флаг. Затеряться в бедном районе было куда проще, да и внимания к обычному омеге, перебивающемуся подработками в виде санитара в одной из клиник, никакого не было. Таких были сотни, и Адриан мог легко потеряться в их безликой массе. Тэхен убрал телефон в задний карман шортов и потер взмокший лоб запястьем, не желая касаться кожи грязными руками. Хотелось сходить в душ и отмыться, но воспользоваться рабочим ему не хватило бы духа. Старая, потрескавшаяся плитка с черными от грязи, старости или даже плесени швами, от которых воняло сыростью. В стену была вмонтирована проржавевшая лейка, воду в которой нужно было сначала пропустить, потому как вода бежала мутная. Пару раз он замечал там мелких сороконожек, понимая, что зайти, а уж тем более помыться, он попросту не отважится. Пусть его собственная ванная в доме тоже не выглядела презентабельно, но хотя бы в ее чистоте можно быть уверенным. Захотелось курить. Тэхен сглотнул вязкую слюну и воровато огляделся, доставая из переднего кармана фартука измятую пачку и зажигалку с шатавшимся колесиком. Привычки курить у него не было, но пару недель назад один из одноклассников предложил ему сигарету. Она была крепкой и горькой, у него едва получилось вдохнуть первую порцию дыма в легкие, которые он после едва не выплюнул под заливистый смех поделившегося с ним беты. Несмотря на кашель и появившуюся легкую дрожь в руках, он сделал еще одну затяжку, в этот раз прошедшую легче. С чего вдруг этот парень решил с ним поделиться Тэхен не знал, да и решил просто не задумываться, благодаря и прощаясь практически сразу же, как закончил курить, туша и наполовину неиспользованную сигарету. Уже после он купил себе в одном из небольших придорожных ларьков, где еще обычно продают простую выпечку и кислый кофе с собой, новую пачку легких, тонких сигарет с какой-то сладкой ягодой. Сейчас он докуривал одну из последних. От дыма голова пустела, и можно было хоть немного отвлечься, фокусируя все свое внимание на маленьком красном огоньке на самом кончике. Адриан бы, наверное, был в шоке, узнай он о курении, а вот реакцию Леона предугадать было сложно. Хотя и гадать теперь особого смысла не было. У отца даже могилы нет, скорее всего его или выкинули в море, или прикопали без имени и надгробия, как поступали со всеми предателями в Триаде. И от этого становилось тошно. Снова недокурив, Тэхен затушил сигарету о бортик бака и выкинул окурок, вновь оглядываясь. У соседнего бака показалась тощая старая кошка, одно ухо которой было оторвано наполовину, а хвост сломан в нескольких местах. Убегала ли она так от бродячих собак или же постарался кто-то из людей, омега не знал. Эта кошка всегда терлась у этих баков, иногда находила там что-то вкусное и довольствовалась объедками, нагло сидела у самой двери, гадая, покормят ее сегодня чем-то вкусным. В частности, подкармливал ее Тэхен, даже в этот раз оставив у единственной ступеньки на пластиковой крышке пару кусочков курицы. – И ты здесь, – он улыбнулся кошке и опустился на корточки, разглядывая черную морду с белыми усами. Кошка смотрела на него прищуренными желтыми глазами несколько секунд, а после громко и пронзительно мяукнула, словно приветствуя. – Да, и я рад тебя видеть. Твоя еда. Тэхен кивнул в сторону оставленной курицы и выпрямился, наблюдая за тем, как кошка вальяжно прошлась мимо него и принялась есть, низко пригибаясь к земле. Хвост ее время от времени подрагивал, а здоровое ухо настороженно торчало. Тэхену хотелось погладить животное, приласкать и, может, осмотреть, насколько хватило бы его знаний и умений. Но нежелание подхватить что-то похожее на лишай пока побеждало альтруистические порывы. Раньше он много помогал приютам. Вкладывал деньги в благотворительность, несколько раз самостоятельно посещал питомники и больницы, кормил совсем маленьких котят и щенков, оставшихся без матерей, но всегда был уверен в их здоровье. Уличных животных рядом с ним никогда не было, потому истинной картины их жизни он даже и не видел в живую. Понаблюдав за кошкой еще пару секунд, Тэхен подошел к двери и убрал поломанную швабру, которой подпирал дверь, чтобы та не закрылась. Открывалась она только изнутри, и постоянно захлопывалась сама по себе. В первый день работы Тэхен об этом не знал, и оказался запертым в перекрытом дворе, пока его не открыл Паскаль, вышедший покурить. Урок был усвоен горьким опытом, потому повторять подобного не хотелось, и теперь омега всегда оставлял поломанную швабру вместо ограничителя. Бросив последний взгляд на кошку, Тэхен закрыл дверь и защелкнул щеколду, неуклюже разворачиваясь в небольшом узком коридорчике, в который Хорхе или же их повар смогли бы втиснуться с большим трудом. Света здесь не было, лампочка взорвалась еще полмесяца назад, но никто так и не потрудился ее заменить, поэтому единственным источником света оставалась тонкая полоска света из кухни, на которую Тэхен и ориентировался, проглатывая ругательства. Один раз он запнулся о выставленные у самой двери пустые канистры из-под молока и масла, едва не упав, больно проехался локтем по шершавой стене и немного содрал кожу, болезненно зашипев. Захотелось проклясть Рикки, который выставил их здесь, прекрасно зная, что дальше собственного носа ночью здесь ничего не увидеть. Выбравшись в кухню, Тэхен громко хлопнул дверью, и тут же вскинул голову в сторону зала, мимолетно услышав какой-то шум, похожий на шаги. Хорхе уже ушел, прихватив с собой веселого и смеющегося Паскаля, повисшего на руках своего начальника. Они планировали провести вечер вместе, и старший омега перед уходом даже поправил свой и без того яркий макияж. Ушли они больше часа назад, и находиться в кафе прямо сейчас не могли. Сглотнув сжавший горло ком, Тэхен медленно отпустил ручку двери в кладовой коридор, почувствовав, как вмиг вспотели ладони. Дыхание сбилось, и было непонятно, откуда взялся этот прилив страха, ведь ему могло просто показаться, или в кафе мог задержаться тот же Рикки, которого он не видел на пустующей и уже убранной кухне. Все кастрюли уже вымытые стояли на столах, и Тэхен пробежался по ним взглядом в неясном беспорядочном желании, натыкаясь взглядом на крупный разделочный нож, который тут же схватил, притягивая к телу. Если это будет Рикки он точно его прикончит, и за выставленный в коридоре мусор, и за страх, от которого все органы разом сжались гармошкой. – Рикки, это ты? – негромко спросил Тэхен и поудобнее перехватил нож, облизывая пересохшие губы. Пусть здесь редко когда случались крупные стычки и перестрелки, но район все еще оставался неблагоприятным, и наткнуться на воришку, который захотел обчистить придорожную забегаловку, было плевым делом. – Рикки, клянусь, если это ты, то я тебя прикончу. Тэхен тихо подошел к проему и выглянул в зал, оглядываясь. Угол обзора был не самым удачным, из-за высокой стойки и крупного холодильника с пивом видно было плохо, и омега решился выйти, вытягивая шею. Было тихо, даже висящих у бара часов не было слышно, лишь приглушенный гул холодильника и мигание неоновых красных ламп у больших окон. С них было видно пустующую парковку, по которой разе что только пустынный сорняк не прокатился для пущего эффекта. Вполне себе ему могло показаться, поэтому Тэхен выдохнул, только сейчас заметив, что задержал дыхание. Рука с ножом опустилась, и все еще подрагивала, когда он шагнул к кассе. – Кто такой Рикки? Тэхен захлебнулся вздохом и отпрянул в сторону, когда справа послышался грубый, немного гнусавый голос появившегося из-за треклятого холодильника альфы. От резкого дживения нож выпал из влажной от пота руки, выскользнув, как по маслу, и с шумом ударился о плитку пола. Также упало и его сердце, сжавшееся в районе горла, когда он в полной мере смог рассмотреть того, кто стоял перед ним, скалясь в довольной улыбке от мысли, что его узнали. Высокий и крепкий альфа, возвышающийся над Тэхеном растянул пухлые губы и обнажил ряд крупных, немного кривоватых зубов, клацнувших, словно его хотели укусить. Маленькие глазки прищурились, и мужчина утер сломанный и неправильно вправленный нос, который и придавал его голосу гнусавое звучание, которое вбилось на подкорке его воспоминаний, рядом с тремя заветными именами. Дон. Луи. Альбо. Тэхен дернулся, собираясь было нырнуть вниз и поднять выпавший ранее нож, но альфа недовольно замычал и показательно выставил вперед руку, пригрозив толстым указательным пальцем. Во второй руке он держал небольшой пистолет, которым покачал в воздухе, смакуя то удовольствие, что охватило его от осознания паники на чужом лице. Маленькая загнанная лань переступала с ноги на ногу, испуганно метаясь взглядом по кафе, ища выход и не находя его. Зрачки его расширились и затопили собой радужку, оставляя лишь тонкую голубую подрагивающую окантовку. – Ну чего ты? – ласково спросил альфа, но из-за искажения голоса прозвучало это еще более пугающе. – Тьяго не причинит тебе вреда. – Дон... – Тэхен не договорил и с шумом втянул воздух, почти всхлипнув. В голове била паника, мысли путались и среди них яркой была лишь одна "Бежать". Все его естество кричало об опасности, панически бегая взглядом по пустой парковке в поиске машин и людей, которые могли приехать за его головой. Но никого кроме альфы со сломанным носом здесь не было, и следующей была мысль о папе. Что, если Адриан прямо сейчас находился в опасности? Пока он стоял здесь испуганной газелью и не мог услышать даже собственного голоса за биением крови в ушах, папа мог уже быть в руках тех альф или же находиться на мушке и даже не подозревать об этом. Может, Дона сейчас не было здесь только потому, что он отправился за старшим омегой, желая урвать голову поценнее? – Нет, тише, – Тьяго приложил палец к своим губам и резко приблизился на несколько шагов. – Он не знает. Иначе мы бы здесь не стояли. – Что тебе нужно? Если не сказал, значит не просто так. В этом мире ничего просто так не бывает, и урок этот следовало усвоить как можно раньше. Тэхен его понял, и сейчас выжидающе смотрел на мужчину, кажется, довольного чужой догадливостью. – Умный парень. Тэхен скривился, отшатываясь, когда Тьяго сделал к нему новый шаг. Он окинул все тело омеги целиком, остановившись на длинных голых ногах. Шорты не скрывали ничего, и ему до болезненной дрожи понравилось то, что он смог увидеть. Кожа чистая, гладкая, золотистая и, наверняка, нежная на ощупь, сладкая, если провести по ней языком. Рот наполнился слюной, и сглотнуть ее получилось с трудом от желания вгрызться в плоть и попробовать ее на вкус. Альфа жадно втянул носом воздух, пытаясь за примесью посторонних запахов почувствовать омежий аромат, который легким шлейфов пряного граната ласкал все инстинкты. Еще не открывшийся, слабый, но такой приятный, что Тьяго облизался, не сдержавшись. Его личная сирена, поселившаяся в голове и не отпускающая сознание уже долгое время. Во рту появился тошнотворно кислый привкус, и Тэхен испугался, что его стошнит прямо здесь на только недавно мытый им же пол. Мысли этого амбала были такими открытыми такими ясными, что стойкое отвращение к нему росло в геометрической прогрессии. Он не рассказал Дону, и мнимое успокоение от этой мысли показалось сейчас глупым, потому что у чужого молчания всегда была своя цена. И цена его жизни и жизни папы была очевидна. – Не бойся, – усмехнулся альфа и снова шагнул ближе, отпинывая упавший ранее нож в сторону. Он проскользил по полу и заехал лезвием под гудящий холодильник, звякнув о металлический каркас. – Я лишь немного развлекусь. – Стой где стоишь, если не хочешь, чтобы я тебе мозги вышиб! В проеме, ведущем на кухню, где теперь горел свет, стоял взволнованный Рикки, казалось, разом поглотивший собой все пространство. Бета щурился, лицо его немного блестело в испарине, а в руках его был старый дробовик, который висел в кабинете Хорхе неизвестно сколько лет. На прикладе даже виднелась пыль, и Тэхен вообще сомневался, что это оружие все еще способно стрелять, но в руках темнокожего мужчины, прожигающего гнусавого альфу горящими глазами смотрелось оно внушительно. Мимоходом Тэхен почему-то подумал о том, что Рикки уже переоделся в свою одежду, оставаясь в растянутой майке с небольшой дырочкой на груди. Такой незаметной, но сейчас привлекшей все его внимание к себе. Удивительная особенность его мозга. Почему-то всегда он концентрировался на чем-то, цеплялся за самые незначительные детали и подмечал любые мелочи в моменты, когда тело охватывала паника. Страх работал против него, поражал мозг, который в лихорадочной работе жадно поглощал все вокруг, не цепляясь за что-то определенное. Как детский кошмар, спастись от которого пытаешься в концентрации на чем-то помимо монстра. – А ты кто?.. Тьяго дернулся, разворачиваясь всем корпусом к крепкому бете, который даже его своими размерами превосходил. Такие встречались редко, и сомневаться в их крепости не приходилось никогда. Лицо альфы скривилось в разочаровании и недовольстве, рука крепче сжала пистолет, который он уже было собирался вскинуть и направить на незваного гостя. Его появление раздражало до бурления крови по венам, которые жгло от желания немедленно пустить пулю в лоб черномазому ублюдку. – Я сказал тебе не двигаться! – выкрикнул Рикки и дернул ружьем для пущей убедительности, заставляя альфу замереть. – Тэхен, иди сюда. Живо. Словно отмерев от чужого окрика, омега быстро оказался рядом с бетой, встав чуть за спину, и неосознанно вцепился в край его майки с дыркой. Его внимание полностью сконцентрировалось на ней, и он не рисковал подумать о чем-то другом. Кусок ткани в его руках стал спасительной соломинкой, и он не позволял ей обломиться, чувствуя, как за каждым его движением продолжают наблюдать. Крокодил, не человек, нашедший свою добычу и медленно выжидающий, когда газель покажет голову у его водоема. Рикки не обратил внимания на сжавшие его руки, даже на то, что в случае чужого выпада это могло бы ограничить его в движении. Он даже не касаясь парня чувствовал, как его тело ходило ходуном, а те самые подрагивающие и сжимающие его майку руки были ледяными. Он случайно коснулся его кожи и вызвал табун неприятных мурашек. – А ты, – бета вернул все свое внимание альфе, поднявшему на него мутный взгляд, – выметайся, пока я не пальнул в тебя. – Не лез бы ты в это дело, приятель, – оскалился Тьяго, понимая, что в этот раз ему придется отступить. Бета перед ним был крепким, а против его пистолета у него было ружье, которое прямо сейчас целилось ему в грудь. И собственное отступление перед нигером бесило его даже больше, чем ускользнувший из рук омега, который сейчас цеплялся за другого. Захотелось ухмыльнуться и спросить, куда подевалась та спесивая сука, что бросалась на альф и оставила ему на шее парочку глубоких царапин, оставшихся едва видными шрамами. Омега не шел у него из головы. Тьяго прокручивал его образ, легкий запах и действия в своей голове на протяжении всех этих месяцев. Первые несколько дней он сидел в его старом доме, пропахшем кровью и забитом мухами, слетевшимися на кровавое пиршество. Тела сразу же вынесли, но сладковатый трупный запах так гармонировал с въевшимся в стены ароматом омеги, что кружил его голову. Альфа обходил все комнаты, проводя больше времени в его спальне. Даже на кровать ложился и зарывался лицом в одеяла, пытаясь отыскать след, отыскать в своем разуме всевозможные варианты отступления, ища малейшие зацепки в личных вещах. Сначала это было желание выполнить свою работу, исполнить приказ хмурого Дона, психующего из-за постоянных гневных звонков шишки поважнее. Луи требовал головы омег к своей личной коллекции, желая видеть семью поверженного друга у себя. Тьяго размышлял и представлял, постепенно путаясь в своих мыслях и чужом образе, теряясь в первоначальной цели и собственном воспаленном сознании. Ему поручили найти и притащить живым или мертвым, но постепенно погоня сменила цель. И надо же было ему случайно наткнуться на мальчишку в какой-то замыленной забегаловке в глуши. Он не покинул страны, даже из города далеко не уехал, спрятавшись прямо под носом ищущих его людей. Как мышка, выжидающая, когда же ему можно будет выбраться из укрытия. – Это не тебе решать, – пробасил Рикки, и альфа перед ним дернулся, словно только сейчас осознал, где находится. – Я не буду считать, сразу выстрелю, поэтому вали, пока можешь. Ну! Тьяго оскалился, рот его недовольно скривился, и он даже качнулся вперед, словно желал броситься на Рикки, но в последний момент передумал и развернулся, с грохотом открывая дверь. Колокольчик над ней зазвенел и оборвался, рухнув на пол и звякнув в последний раз. – Ты как? Бета опустил ружье и отер запястьем выступившую на лбу испарину. Только боги знают, насколько сильно он блефовал, когда наставил это старое ружье на того альфу, потому что в нем даже патронов не было. Или в кафе их не имело вообще, или же они хранились где-то в ящиках стола Хорхе или вообще в его сейфе, но искать их не было времени, и услышавший шум повар успел только схватить дробовик со стены и выбежать на помощь. Ему не хотелось даже думать о том, что могло бы произойти с пацаном, если бы его не оказалось на работе. А ведь в это время он уже должен быть на половине пути к дому, но впервые он так сильно радовался своей задержке на работе. Если бы завтра, придя на работу, с самого утра он наткнулся бы на искалеченного омегу или же на его хладный труп, то не простил бы себе никогда. Тэхен не заметил, как отпустил чужую майку и, когда бета к нему повернулся, сполз на пол, больно ударившись коленями о пол, но даже не заметив этого. Кожа на правом треснула, и выступило немного крови, но он чувствовал лишь, как медленно тело отпускает паника. Словно холодная волна постепенно сходит с его тела снежной лавиной и позволяет нормально дышать. Услышав вопрос, омега вскинул вверх большой палец, не поднимая головы. Дон. Луи. Альбо. Тьяго.***
В главном зале было накурено, в ярких проблесках стробоскопов витали пары сигаретного дыма и искусственного тумана. Пахло табаком, смешавшимися феромонами, пивом и потом, отчего долго находиться здесь было просто не возможно. По крайней мере, на трезвую голову. Чонгук с трудом подавил желание скривиться и закрыть нос рукой, чтобы справиться с подступающим приступом тошноты. Лившаяся из колонок громкая музыка не помогала ситуации и вызывала приступы головной боли. Чонгук повернул голову вправо, услышав громкий заливистый, но искусственный смех, когда танцующего омегу стянули со стола на колени одного из гостей. Тот вцепился в тощие бедра совсем молодого парня крупными руками с массивными перстнями, болезненно впившимися в кожу. Сидящие рядом с ним альфы довольно загоготали, начали подначивать, пока один из мужчин не схватил омегу за выбеленные волосы и не оттянул голову назад, заставляя запрокинуть ее, и влил в рот крепкий, но дешевый виски. В рот попало мало, пачкая щеки, подбородок и шею с мелкими следами от синяков. Он отвернулся, когда его отпустили, откашлялся, под новую порцию смеха, но с колен чужих не посмел подняться, лишь теснее приваливаясь к толстому, потному телу. От этой картины стало совсем тошно. Чарли, стоящий рядом с ним, поджал губы и отвернулся, вглядываясь в лица пьяно танцующих омег. Некоторые также разместились на столах, скидывая немногочисленную одежу и даже белье, кто-то крутился на шестах и прямо на полу, выгибаясь. Отвратительная картина, свидетелем которой приходилось становиться не первый раз. Почти все притоны всегда были похожи друг на друга, и этот клуб никогда не был исключением. Ему едва ли не с десяти лет приходилось наблюдать подобное, на протяжении всех этих пяти лет разыскивая Алехо по чужим кроватям в дешевых мотелях или же клубам, где он впервые увидел, как его папу, едва переставляющего ноги от выпитого алкоголя, вытаскивал из туалета какой-то незнакомый альфа, даже не потрудившийся застегнуть на омеге короткие шорты. Мерзко, грязно и страшно. Он не знал того человека, и это незнание и полное непонимание зарождали в нем слезы, на которые его родитель впервые не обратил внимания, даже не узнав собственного ребенка, у которого рушился целый мир. Маленький замок из зыбкого песка размывало новыми волнами, от которых он не мог спрятаться. Ему хотелось ухватить знакомую теплую ладонь, прижаться к ней, но пальцы смыкались на пустоте - холодной и незнакомой. Тогда стало ясно, что детство для него кончилось, и милый пухлощекий мальчишка с рыжими вихрами умер. Из туалета вышли двое альф, посмеивающихся и толкающих друг друга локтями. Один из них на ходу справлялся с собственным ремнем, который с трудом сходился на его круглом животе. У Чарли все мигом пересохло в горле, стало тяжело дышать, и он искренне надеялся, что ничего там не увидит. Как картинка из детства, только сейчас почему-то в несколько раз больнее. Наверное, от понимая происходящего. Он толкнул дверь, и шагнул внутрь первым, сбиваясь с шага сразу же, как оказался внутри небольшого грязного туалета. Здесь было всего три кабинки, у одной отсутствовала дверца, которая теперь стояла рядом просто прислоненной к одной из зеленых стен с тонкими потеками воды. Пару месяцев назад бар залило, и никто не стал беспокоиться о ремонте. Один из кранов подтекал, и из него капала вода, отбивающая ритм в висках, вместо пульса. Пахло мочой так сильно, видимо кто-то умудрился обмочиться или специально поссал мимо унитаза, которые здесь почему-то никогда не смывались, пахло затхлой водой, феромонами альф, сексом и сладкой патокой, от которой захотелось расплакаться, как ребенку. Чонгук, вошедший следом за ним, подтолкнул друга вперед и, выглянув за дверь, тут же захлопнул ее, повернув слабый замок. Если бы кто-то захотел сюда вломиться, ему не составило бы труда просто выломать дверь, но призрачное наличие закрытости внушало хоть какое-то доверие Чарли, быстро прошагавшего вдоль туалетных кабинок и остановившегося у последней. Руки его подрагивали, но он все равно толкнул расшатанную дверь и опустил взгляд вниз, тут же прикрывая глаза и отскакивая на пару шагов назад. Смотреть на собственного папу ему не хотелось. Чонгук потеснил друга и заглянул внутрь, поджимая губы от жалости, смешанной с брезгливым отвращением, которое тут же захотелось задушить еще в утробе. Перед ним на полу сидел омега, привалившийся телом к грязному унитазу, на котором он сложил руки и уложил на них рыжую голову с разлохмаченными кудрями. Он был полностью голым, нижнее белье лежало скомканным в переполненном мусорном ведре, перепачканное белесыми потеками спермы, следы которой были и на тощих бедрах, на груди и даже на волосах Алехо. Под ним была неизвестного происхождения лужа, у распухшего носа, по которому, кажется, пришелся неслабый удар, виднелись смазанные следы уже подсохшей крови. Несмотря на синяки, покрывающие лицо, омегу все еще можно было назвать красивым, с мягкими, плавными чертами округлого лица, которое принято считать миловидным, почти детским. От того омега перед ними не выглядел на свой возраст. Чарли позади него задыхался, расхаживал из стороны в сторону, но никак не решался подойти, каждый раз впадая в ступор, стоило только увидеть собственного родителя. Он не первый раз забирал Алехо из притона, не первый раз становился свидетелем ужасных событий, но сегодня это стало последней каплей. Ему хотелось сейчас выскочить обратно в душный и прокуренный зал, отыскать там тех двоих альф и задушить их тем самым ремнем толстяка, а после бросить в этом же туалете в луже собственной мочи. Его разрывало на части. От злости и желания что-то сломать почти колотило, руки тряслись, горло сковывало комом, словно он был под водой и ему не хватало воздуха. В затылке пульсировало, а уголки глаз горели от непролитых слез и обиды, совсем детской обиды, направленной на родителя. Он испытывал стыд перед Чонгуком за собственного родителя, которого уже не впервые приходилось видеть в таком виде не только ему. Для полноты счастливой картины и повторения воспоминаний не хватало только Хосока. Только тогда ситуация оказалась в несколько раз хуже, потому как Алехо едва не переспал со старшим Чоном предлагая себя так открыто и навязчиво в одном из притонов. Чарли думал, что уже не будет хуже, что он испытал всю степень стыда, когда его друг привез к нему накуренного папу, даже с заднего сидения автомобиля пытавшегося забраться его другу в штаны. Алехо вертелся, когда сын вытаскивал его из чужой тачки, обвинял того, что ему мешают, что его не понимают, ограничивают и заставляют гнить в этой дыре. Но сейчас, казалось, было в несколько раз хуже. – Прекрати шататься, – раздраженно произнес Чонгук, присаживаясь на корточки и стаскивая с плеч легкую куртку. Наплевав на собственную брезгливость, он осторожно накинул ее на плечи Алехо и подтянул его к себе, поднимаясь с ним в руках на ноги. Омега недовольно замычал, дернул непослушной рукой, словно хотел оттолкнуть, но только безвольно повис на альфе, откинув назад голову. Он даже глаз не открыл, едва ли соображая, что происходит вокруг, находясь, похоже, под действием сильного наркотика. Услышав мычание папы, Чарли словно пришел в себя и подбежал к Чонгуку, перехватывая тощее маленькое тело и поднимая его на руки без особо труда. Он был таким болезненно худым и легким, куртка Чонгука была большой, прикрывала тело омеги до середины бедер. Они так давно не разговаривали нормально, даже и не виделись толком, потому что ни Чарли, ни сам Алехо не ночевали дома по одной и той же причине - лишь бы не видеть третьего члена семьи. Словно почувствовав, кто взял его на руки, Алехо успокоился, притих и уткнулся холодным носом в шею сына, вдыхая знакомый запах вишневого дерева. Он вновь попытался поднять руку, желая ухватить его за шею или вцепиться в одежду, но рука не поддалась и упала вниз, открывая вид на посиневшие запястья с яркими следами от уколов. Один пустой шприц треснул под ногой Чонгука, и откатился к стене, где лежала еще парочка. Его все это не касалось. Если Чарли захочет рассказать, в чем Чон сомневался, то он выслушает и подставит плечо, постарается найти помощь, но сам во все это лезть не будет. Не ему это решать, особенно, учитывая то, что он один из курьеров, что и развозили всю эту дурь по районам, сбывая мелкие партии. Может, даже по венам Алехо сейчас текло то, что перевозил он, поэтому играть в моралиста и допрашивать, Чонгук не имел права. Они вышли из туалета, и перед ними, пошатываясь, прошел альфа, которого Чонгук оттолкнул в сторону и пошел к выходу. Мужчина неуклюже взмахнул руками, выкрикнул ругательство и повалился на пол, едва ли соображая, что его кто-то задел. Красное и распухшее лицо его исказила пьяная довольная улыбка, и в ней потонули все мысли о недавнем падении. Чарли шагал за ним следом, прижимал к себе папу, одной рукой удерживая край куртки в районе бедер. Парочка посетителей обернулась к ним, но быстро потеряла интерес, уже не первый раз видя, как из бара выносят какого-то бессознательного омегу. Даже если бы омега был уже мертв никто бы не удивился и не протянул бы руку помощи. многих здешних работников, переборщивших с наркотой или же получивших парочку ударов ножом или кулаками за несговорчивость, вытаскивали под шумок всеобщего веселья иногда завернутыми в плотные мешки. Возиться лишний раз с телами никому не хотелось, и их просто оставляли где-то на улице. И от этого факта тошнило не хуже, чем от запахов. – Чонгук? Чон остановился и обернулся в сторону барной стойки, из-за которой ему махнул Хосе. Альфа улыбнулся ему весело, помахал рукой, расплываясь в пьяной довольной улыбке, и поманил к себе. – Иди к машине, – обратился Чонгук к Чарли и запихнул тому в карман куртки ключи от тачки, которую, похоже, после придется отправить на чистку. – Я сейчас. Открыв и придержав дверь на улицу, Чонгук проследил еще пару секунд за Чарли, пока тот не вышел к забитой машинами парковке, а после пошел к дяде, уже успевшему налить два стакана виски со льдом. Один он толкнул к Чону, предлагая выпить вместе молчаливым жестом. – Не ожидал тебя здесь увидеть, – пробасил Хосе и сделал большой глоток виски, громко ударяя стаканом о потертую поверхность стойки. В ней виднелись следы от ножа, въевшиеся капли от алкоголя и следы от сигарет, которые некоторые тушили прямо о нее, оставляя мелкие черные точки. Пепельница была переполнена, рядом валялось несколько окурков, но бармен не обращал внимания на беспорядки. Молодой загорелый бета с широкой белоснежной улыбкой и сережкой в виде звездочки в одном ухе больше смотрел на танцующих омег, чем выполнял свою работу. – Хосока, да, – добавил Хосе и закурил, – но не тебя. Чонгук пить не стал. Ему еще нужно было сесть за руль, и пусть вероятность остановки машины копами была нулевой, туманить разум ему не хотелось. Нервы в последнее время и без того были не к черту, сейчас его раздражало практически все вокруг, и наличие новой неожиданной проблемы, пусть и в лице папы друга, не добавляло ему спокойствия. – Я уже много раз говорил тебе, чтобы ты гнал его, если придет. Он не стал говорить, кто именно. Чонгук уже не раз и не два говорил с Хосе об Алехо, но почему-то разговоры никогда не стоили ничего и не имели результатов. Хосе всегда только кивал или пожимал плечами, но не говорил ничего конкретного. Чонгук сомневался, что дядя вообще понимал, о ком именно идет речь, потому что похожих омег в этом месте было навалом. Они так быстро сменяли друг друга, что тот не успевал даже привыкнуть к одному лицу, как на его месте появлялось несколько новых. Его не интересовали ни мотивы работников, ни возраст, ни желания. Пока они пригодны для работы, симпатичны, способны танцевать и раздвигать ноги, он готов платить им. Вот и сейчас Хосе нахмурился, словно пытался вспомнить, о ком именно говорит Чонгук, хотя на самом деле вспоминать ему и не требовалось. Он сделал новую затяжку и выдохнул дым через нос, опираясь крепкими руками в наколках о стойку. Улыбка сошла с его лица. – Какая разница, где будет работать шлюха? – прозвучало это нейтрально, но Чонгуку все равно почувствовалось отвращение в словах дяди. – Здесь он будет собой торговать или на улице. Думаешь, если бы я не пустил его в бар, он бы развернулся и пошел домой? Если так, то ты идиот. Хосе кинул сигарету на пол и затушил ее массивным ботинком, втаптывая в пол. Он видел злость племянника, заметил, как на его лице заходили желваки и раздулись крылья крупноватого носа, но альфа промолчал, а, значит, признавал свою неправоту. И это уже можно было считать чем-то хорошим. Переубедить в чем-то Чонгука было порой практически невозможно, он не терпел пререканий, считаясь с чужим мнением с большой натяжкой. Но сейчас возражать не стал, хотя со злостью справлялся с видимым трудом. У Хосе не было желания оскорбить племянника или того хуже унизить. Да, отношений крепких и по-настоящему семейных у них так и не сложилось, оба доставшихся ему ребенка не считали его ни родителем, ни наставником, но и винить в этом их было глупо. Не умел он возиться с детьми, а на его голову свалилось сразу двое парней, которых он и видел всего несколько раз в своей жизни до смерти брата. С братом его отношения испортились, когда он бросил школу и вступил в картель, отдавая всего себя новой жизни и новой семье. Он пропадал днями напролет с новыми знакомыми, если и возвращался домой, то только ранним утром и сразу же заваливался спать, постепенно отдаляясь и от престарелых родителей, и от брата, который за все это время успел окончить колледж, найти себе мужа и обзавестись детьми. – Послушай, Чонгук, он твой друг и хорошо, что ты ему помогаешь. Но выпадами в мою сторону вы ничего не добьетесь. Хочешь помочь, сначала заставь его папашу слезть с иглы. Хосе коснулся взлохмаченной черной макушки, но Чонгук увернулся и поднялся на ноги, скрипя ножками высокого стула. Он понимал, что дядя прав, но от этого легче не становилось. Осознание собственной неправоты и беспомощности только больше распаляли его агрессию, заставляя выпускать все свои иголки и отшатываться. Это заложилось в него с детства, когда еще будучи совсем маленьким он хмуро смотрел на нового взрослого в своей жизни черными, как два уголька, глазами. Так было и сейчас, И Хосе только поджал недовольно губы. Где-то потерялась нить их взаимоотношений. Чонгук не попрощался. Он быстро выскочил на улицу, отшатываясь от посетителей и плохо соображающих работников, едва не снося дверь. Свежий воздух улицы ударил по легким прохладой и позволил вздохнуть полной грудью, что альфа заметил только сейчас. В пропитанном чужими феромонами баре дышалось с трудом, и нос все еще щекотал чужеродный коктейль ароматов. Чонгук поморщился и сплюнул на землю, борясь с желанием потянуться за сигаретой. Чарли уже сидел в старой тачке Хосока, одолженной братом на этот вечер. Он отправился на какую-то встречу, прихватив с собой пистолет, и решил поделиться автомобилем, который, видимо, пострадает после этой поездки. Старенький матово-черный мустанг с потрепанным, но чистым салоном, купленный с не первых рук берегся Хосоком, как самое ценное его имущество и перебирался им всегда самостоятельно. Чонгук пару раз предлагал свою помощь, но каждый раз получал отказ от перемазанного в масле брата, ругающегося отборным матом, когда тачка вновь отказывалась заводиться. Хосе отпускал по этому поводу пошлые шутки, сравнивая мустанг с омегой, на что получал только вздернутый вверх средний палец. Впрочем, его это всегда веселило только больше. И теперь Чонгуку предстояло сделать все, чтобы не испортить машину окончательно, потому что жизни не хватит расплатиться. А Хосок спросит с него полную цену, не посмотрев на кровные узы. Сев за руль, Чонгук не с первого раза завел мотор и выехал с парковки, выруливая на главную дорогу пустующего пригорода. Первые минут десять было тихо, слышалось лишь тихое сопение омеги, неожиданно прервавшееся лихорадочным вздохом. Алехо заворочался на коленях сына, голова его закачалась из стороны в сторону, и его стошнило прямо на него. Сразу же запахло чем-то кислым, Чонгук громко выругался и раздраженно хлопнул по рулю, заглядывая в зеркало заднего вида. Омега все еще был в полусознательном состоянии, не мог самостоятельно двигаться, а его продолжало тошнить со страшными, хрипящими звуками. – Переверни его, иначе он захлебнется! – выкрикнул Чонгук и выкрутил руль, останавливая машину рядом с погнутым знаком. Чарли испуганно дернул папу, грубо из-за паники, перевернул его на бок, удерживая плечи дрожащими руками. Алехо хрипел, не в силах ни откашляться, ни снова очистить желудок. Лицо его покраснело, он тяжело дышал, желая расцарапать непослушными пальцами собственное горящее горло. Хотелось пить, но он не мог даже попросить воды, раздираемый болезненными хрипами. Чонгук обернулся, перегнулся к задним сиденьям и ухватил омегу за челюсти, сжимая и надавливая. Пальцы его испачкались в чужих слюнях, соплях и рвоте, но он постарался не обращать на это внимания, запихивая сразу два пальца в чужой рот, нажимая на корень языка и наклоняя чужую рыжую голову над полом автомобиля. Алехо изогнулся, и его снова стошнило на пол, пачкая ботинки и джинсы сына, коврик и не обтянутые чехлами сидения, на чистку которых уйдет много времени. Кисловато-сладкий запах усилился. Чарли выругался и отвернулся к окну, крепче стискивая худые плечи родителя. За тенью горького отвращения и жгущего щеки стыда, он поймал мысль о болезненной худобе омеги. Неужели его папа всегда был таким худым? Кожа, обтягивающая выпирающие кости была сухой и трескалась, в некоторых местах виднелись темные прожилки вздувшихся вен. Под глазами залегли тени и потекшая косметика делала их глубокими. Когда-то Алехо был очень красивым, до замужества за ним бегали альфы, окружая вниманием и ухаживанием. Но он связался с его отцом, от которого теперь прятался по притонам. Была ли там когда-то любовь или стечение случайностей, одной из которых мог стать он сам, уже было неясно. Первое время у них была хорошая семья, крепкая и любящая. Папа содержал дом, посвящал себя ребенку и мужу. В доме всегда пахло вкусной домашней едой и свежей выпечкой, которой иногда он даже делился с соседями. Он много читал ему в детстве, придумывал игры и встречал со школы. Алехо был хорошим папой, хорошим омегой и человеком, которому просто немного не повезло. Чарли судорожно втянул воздух сквозь плотно стиснутые зубы. В груди разлилось что-то холодное и неприятное, словно его резко заставили окунуться в холодную воду и не позволили выплыть на поверхность. Вес тела папы практически перестал чувствоваться, все звуки разом пропали, как под вакуумом, и альфа неосознанно ухватился сильнее за чужое подрагивающее тело. Начались мелкие судороги, Алехо отвернулся от Чонгука и свернулся калачиком на коленях сына, утыкаясь тому в живот перепачканным лицом. Он снова что-то замычал, и Чарли запустил руку в его влажные, испачканные волосы, поглаживая и успокаивая. – Мы скоро вернемся домой.