Как кровь на снегу

      Мадара кипел, расхаживая перед Тайхо и Энкой.       — Вы действительно ничего не можете сделать? — спросил он, его голос был полон горя и ярости.       — Простите нас, Мадара-сама, но рана слишком глубокая. Если бы нам удалось скопировать технику Сенджу, мы могли бы спасти его, но у нас её нет, а наших собственных техник недостаточно, поскольку клинок прошёл слишком глубоко.       Мадара безмолвно зарычал и продолжил расхаживать. Его брат, его последний живой брат, его единственный прямой член семьи, кто ещё был жив, и он умрёт через несколько часов. Мадара уже мог чувствовать, как его чакра угасает, если напряжёт свои чувства.       Он не знал, что делать. Его отото лежал в постели, смертельно раненый, а Мадара находился в противоречии. Время ещё было, он мог пойти к Хашираме и согласиться на мир при условии, что Изуна выздоровеет. Но если он это сделает, то Изуна никогда его не простит, и нужно было не забывать о Белом Демоне. Мадара сомневался, что альбинос когда-либо согласится на мир, учитывая то, как яростно тот сражался против Учих.       Выбор, нужно было сделать выбор: спасти своего брата и согласиться на мир, зная, что всё это может быть ловушкой, и подвергнуть их клан опасности, или позволить Изуне, его драгоценному младшему брату, умереть и продолжить сражаться в этой бессмысленной войне, отправляя ещё больше детей своего клана на смерть?       Мадара не знал, что делать. Тяжело вздохнув, он велел ирё-ниндзя лечь спать и решил проверить Изуну. Он примет решение на рассвете, надеясь, что Аматэрасу-омиками прольёт свет на правильный путь.       Поднимаясь по ступенькам в комнату своего брата, Мадара не мог не задаться вопросом, была ли во всём этом его вина. Если бы он согласился на визгливые мирные предложения Хаширамы, тогда Изуна не оказался бы на поле битвы, не столкнулся бы с Белым Демоном и не пал бы под его клинком. Но опять же, мог ли он доверять Хашираме, который, несмотря на все свои обещания, никогда не отправлял просьб о прекращении огня, никогда не просил встретиться, чтобы обсудить будущее их кланов, даже после того, как их отцы умерли и они стали главами кланов?       Единственными признаками, указывающими на то, что его старый друг всё ещё помнит их общую мечту, были его крики во время битвы и отказ нацелиться на кого-либо из родственников Мадары, и Учиха не считали это достаточным доказательством мирных намерений Хаширамы. Не тогда, когда стычки на границах всё ещё происходили с тревожной регулярностью, не с постоянным вмешательством в миссии Учих и не тогда, когда Сенджу Тобирама преследовал поля сражений, как мстительный призрак.       Мадара колебался перед дверью в комнату Изуны, чувствуя себя виноватым, прежде чем собраться с духом и войти. Тихо подойдя к футону, не желая нарушать мучительный покой своего брата, он опустился на колени перед своим отото, собираясь поправить одеяло, которое тот, должно быть, сбросил, и застыл в шоке.       Кожа Изуны была гладкой, её идеальный кремовый оттенок портила лишь тонкая белая линия там, где раньше был огромный смертельный порез.       Мадара недоверчиво уставился на него.       — Кай, — произнёс он, вспыхивая своей чакрой, но образ не изменился. Испуганный и в равной степени полный надежды, Мадара активировал Шаринган, с трепетом глядя на своего безмятежно спящего брата, чья грудная клетка равномерно поднималась и опускалась, а дыхание было свободным.       Это не гендзюцу.       — Изуна, — мягко сказал он, протягивая руку, чтобы встряхнуть младшего Учиху, — отото, проснись, тебе нужно проснуться… пожалуйста.       Мадара едва смел вздохнуть, когда Изуна протестующе заворчал, уворачиваясь от его руки, чтобы попытаться спрятаться под одеяло, точно так же, как он это делал, когда они были маленькими, и ему хотелось спать, а не тренироваться. Мадара раздражённо фыркнул, прежде чем схватить своего спящего отото и притянуть к себе, осторожно обвивая руки вокруг недавно раненой груди. Изуна сонно моргнул, прежде чем в шоке открыть глаза и поднести руку к бывшей ране.       — Аники, что...? — спросил он, глядя на свою целую грудь.       — Я не знаю Изу, — устало ответил Мадара, с трепетом глядя на своего невредимого брата.       — Я пришёл сюда и нашёл тебя таким, — продолжил он, указывая на грязные бинты на полу, прежде чем замереть. Там было что-то, блеск металла.       Обхватив поудобнее своего брата одной рукой, Мадара поднял расписанный печатями хаппури, на лицевой стороне которого была выгравирована ваджра Сенджу.       — Тобирама, — с ненавистью прошипел Изуна, сморщив лицо при мысли о своём величайшем сопернике. Мадара жестом заставил его замолчать, не отрывая взгляда от красиво изготовленной лицевой пластины, пока его разум беспокойно перебирал возможные варианты.       Изуну исцелил кто-то, кто смог пробраться на территорию комплекса, поскольку ни у одного Учихи не было техник, необходимых для залечивания такой раны, но Сенджу были хорошо известны ими. Этому человеку удалось пробраться внутрь, исцелить Изуну и подкинуть хаппури, не будучи пойманным.       Снова замерев, Мадара расширил свою чакру, окутывая территорию и проверяя, все ли его родственники в безопасности. Казалось, что всё было в порядке, чакра членов его клана мирно мерцала во сне, только охранники у ворот и ирё-ниндзя в залах были настороже.       Ничего, ничего и... ТАМ, слабо мерцая, пользователь суитона, использующий прохладную, чистую чакру, так отличавшуюся от катона его клана, находился на третьем этаже залов исцеления, сосредоточившись вокруг... нет, нет, НЕТ! КАГАМИ!       Дико выругавшись, Мадара вскочил, всё ещё держа хаппури в руке, и крикнул Энке и Тайхо. Дождавшись, когда эти двое вылезут из своих временных комнат, он велел им оставаться с Изуной и убедиться, что с ним действительно всё в порядке, после чего выпрыгнул из окна в прохладную ночь.

***

      Стремительно несясь по крышам, Мадара сосредоточился на летней искре Кагами, рассеянно заметив, что Сейка находилась с ним в комнате, хотя её чакра была заблокирована, что указывало на потерю сознания. Чакры Гюрена и Араби также всё ещё там присутствовали и больше не были испорчены болью.       Затем Мадара понял, что поразительно красивой чистой чакры пользователя суитона больше нет в залах исцеления. Проклиная, глава клана задумался, что лучше: преследовать незваного гостя или проверить, в безопасности ли наиболее уязвимые члены его клана.       И хотя Мадара жаждал удовлетворить своё любопытство и посмотреть, был ли таинственный спаситель Изуны тем, кого он подозревал, глава клана внутри него требовал, чтобы он убедился, что его родственники в безопасности, прежде чем броситься в ночь за шиноби, который, казалось, не причинил никакого вреда. Поэтому Мадара ещё раз с любопытством охватил своей чакрой пользователя суитона, прежде чем неохотно отпустить его и сосредоточиться на своём клане.       Запрыгнув на террасу третьего этажа залов исцеления, он ворвался внутрь, игнорируя удивлённый вздох Араби, и направился прямо к футону Кагами.       Учиха осторожно опустился на колени у постели ребенка, откинул одеяло и задохнулся от благоговения перед гладкой спиной своего кузена. Как и у Изуны, от тяжелых ран осталось лишь несколько тонких белых линий, куда Хагоромо ударили Кагами своими отравленными кнутами. Шаринган Мадары вспыхнул, вызывая воспоминания: он был ужасе, когда обнаружил Кагами, крошечного и беспомощного, покрытым ранами от кнута, с пеной изо рта из-за какой-то мерзкой смеси, которой Хагоромо пропитали своё оружие. Воспоминания об испуганном беге к комплексу были размытыми, как и отчаянные попытки ирё-ниндя вывести яд.       Сдерживая слезы, Мадара встал и пошёл проверить Гюрена и Араби. Казалось, что Гюрен был в прядке, всё ещё находясь без сознания, и когда Мадара провёл рукой по его затылку, он почувствовал лишь корки на коже, а не ужасные раны, которые были там несколько часов назад. Подойдя к Араби, он отметил, что она тоже в основном выздоровела. Вместо тяжёлых ожогов третьей степени, охватывающих весь её левый бок, полученных в результате инцидента с катоном, у неё была здоровая розовая плоть, и, хотя часть её бока была покрыта шрамами, это не должно было препятствовать движению. Она всё ещё могла бы сражаться, если бы захотела.       Снова расширив свою чакру, Мадара напряг своё восприятие, разыскивая сладкую прохладную чакру спасителя Кагами, и с изумлением обнаружил, что та быстро движется к Наке.       Обхватив своим пламенем пользователя суитона, Мадара отметил, насколько истощенным и слабым тот ощущался по сравнению с тем, что было раньше, и задался вопросом, не поэтому ли этот шиноби не исцелил Гюрена и Араби полностью. Не из-за нехватки времени, а потому, что у того закончилась чакра. Следя за слабым отголоском чакры, когда тот постоянно обходил патрули Учих, Мадара пришёл к выводу, что шиноби, должно быть, является сенсором, учитывая то, насколько точно тот смог избежать патрулей и найти раненых.       Мадара следил, нахмурившись, за другим сенсором, пока тот не достиг Наки, чувствуя дрожь от шока и восторга, когда этот ниндзя мягко сопротивлялся его силе, и моргая от успокаивающего ощущения сладко чистой, прохладной чакры на фоне яркого сияния его собственной звезды, после чего шиноби исчез, когда пересёк Наку и покинул пределы восприятия Мадары.       Огорчённый потерей, Мадара пересёк комнату и посмотрел из окна в сторону Наки, где он в последний раз чувствовал таинственного спасителя своего клана. Спаситель, который многим рисковал, придя сюда, если подозрения Мадары о том, кто это был, верны.       Но в этом было бы мало смысла, ведь какая причина была у Сенджу Тобирамы, чтобы исцелить четырёх врагов своего клана? Отвернувшись от окна, Мадара решил, что неважно, почему тот это сделал. Долг жизни есть долг жизни, и он полон решимости отплатить все четыре.       Тяжело вздохнув, Мадара ухмыльнулся. Похоже, ему нужно написать своему старому другу. Возможно, у них всё-таки будет мир.