многострочия

С Люси они в последний раз появились вместе в Chateau Marmont. Куп приехал вечером в понедельник, сразу после съемок «Парень и его собака», и она уже ждала там в их любимом втором номере: шелковое белое платье без бретелек, короткое, с тугим обхватом прямо под маленькой острой грудью, с бусинами «Тиффани» на шее и бокалами на её круглом, окаймленным серебром зеркале. Они пили шампанское, смеясь поминали последнюю вечеринку у Линды Дарнелл, и Люси тайком поделилась с ним, что Стеф на той пообещала устроить для неё встречу с Джерри из «20 век». Старина Джерри. Куп работал с ним ещё когда сам был юнцом, в первой главной роли в «RSC», пока их обоих не угнали — Джерри в «Фокс», а Купера в «Глобал», и их дороги разошлись на тёплой ноте. Если она в его руках, значит, это хорошие руки. Большего он для неё и не желал. Потом бутылка опустела, и она забралась на его колени, лёгкая и гибкая, роза без шипов, и они занимались любовью, сидя на краю кровати: сперва в одежде, потому что ему ещё с брака с Барб нравилось брать женщину полураздетой, потом без, потому что Люси было слишком мало редких кусочков его загорелой кожи и хотелось его поцарапать. Купер ей позволил — ещё бы. Он не чувствовал себя таким живым примерно вечность; Люси умела заставлять его оживать, словно мертвеца из того старого чёрно-белого фильма. И дело даже не в ладной фигурке и очаровании белой старлетки, хотя, конечно… о, да ладно, он всего лишь человек! — дело было в её пьянящей чистосердечной жажде седлать эту жизнь что твоего скакуна. Люси — это любопытная русалочка, променявшая безмятежность морского дна на мир, где все друг другу морские дьяволы. Она не глупа, о нет, но порой так наивна, что это почти пугает. Но она справится. Она справится. В конце концов, за её спиной теперь стоит лучший шериф Силвер-Сити, черт подери. — Мне нравится этот звук, — прошептала Люси, лёжа у него на груди. Над ними летали узоры дыма, тянущегося с кончика его сигареты. — Какой? — он ожидал, что Люси пропоет ему клише о сердце, но она вновь удивила его: — Улицы. Города. Но не когда ты находишься в его сердце, а когда он… где-то далеко, — она положила острый подбородок на руку и с нежностью взглянула на него. Эти глаза, приятель. Эти глаза. — Потому я хочу дом на холме. Чтобы вся эта муравьиная возня была у меня на ладони, — продолжила она и вернула щеку на место руки. Её голос обрёл мечтательность. — Но сама я не была её частью. Только… наблюдателем. — Это звучит… — Хорошо? — Немного деспотично, — посмеялся он и посмотрел на неё, затянулся, выдохнул в потолок и мягко добавил, — но, эй, за некоторыми дураками нужен глаз да глаз, чтобы ничего не устроили, а? — Верно, — захихикала Люси и приняла у него сигарету. Её мягкие губы сомкнулись вокруг фильтра, напоминая об их веселье несколько минут назад, но, хотя зрелище было бесспорно очаровательным, Купер уже был не в том возрасте, чтобы заводиться от такой мимолетной вещи, словно незрелый старшеклассник. Ему больше нравилось… любоваться. Наблюдать. Через некоторое время Люси убрала сигарету и потерлась носом о его грудь, бормоча: — Мы могли бы… обустроить там комнату. Для Джейни. Если Барб позволит. В Бенедикт-кэньон много семей с детьми и чистый воздух, ей будет там весело. Знаешь, я ведь какое-то время была учительницей, так что смогу давать ей уроки, чтобы она не пропускала программу, пока будет здесь во время твоих съемок, и потом… Купер замолчал, на некоторое время переводя её болтовню на фоновый режим. Это всё звучало так славно, и так знакомо, оттого и скверно, словно пожевать уже прожеванную кем-то ранее жвачку. Это всё были их с Барб мечты; мечты до того, как она решила, что им с Джейни лучше оставаться в их отдельном от него мире. Правда, тогда дело не включало в себя голливудскую роскошь, — с Барб ему хватало и маленького уютного ранчо. Но Люси не была той, с кем следовало довольствоваться малым. Она шла к цели, и она видела в конце этого пути себя и его. И это, будь проклято его старое сердце, что-то для него значило.