Перо и клык

       В её почти двадцать два глаза уже не могли воспринимать мир без чёрного: обсидиановый шатёр ночного неба, чернильные стволы возвысившихся над людьми платанов, блеск смолистой углеродистой стали револьвера, вороной мех неподвижно сидящего перед ней огромного волка — сужающаяся до разновидностей чёрного ахроматика исподволь принялась изобиловать оттенками цветового спектра. Без него предстающая картина выглядела неполноценной, практически бесцветной, и рассыпалась.        Со временем то, что породило проклятье, оставило отпечаток — как одно сплошное напоминание о себе.        Инеж не вела полевых записей, не тратила бумагу, выписывая особенности характера Каза, пока тот пребывал в волчьем теле — ни в коем случае. Даже подумать о том не могла, снуя в плеяде человеческого потока: найдутся ещё телепаты, которым эта информация только сыграет на руку. Сознание в такие минуты неумолчно проецировало на глаза красный фильтр — как кровь, хлещущая из разорванного человечьего мяса (всего один раз — по чистой случайности — Инеж довелось увидеть, как Каз-волк съедал им же убитого человека, искромсанного достаточно, чтобы тот перестал кричать от боли: ей того хватило).        Привычка анализировать поведение зверя забралась в подкорку мозга и засела там намертво, всосавшись в фронтальную кору.        В волчьем облике изредка мелькало что-то от Грязных Рук, как и вещала ей Виджая, — в нём сколько от зверя, столько и от человека, и одно без другого в проклятом статуэткой существовать не может, даже если эти сущности приходится чередовать — но зачастую человеческое мышление заметно уступало звериному: как-то раз Каз, барахтавшийся в воде, швырнул ей трепыхавшуюся в асфиксии рыбёшку. Той ночью он рассказал, что прирученный волк мог принести человеку, нашедшему контакт с ним, дар от себя, хотя Инеж, насилу скептично оглядывающая валявшуюся перед ней рыбку, сама догадалась о том, и потому, стоило волку отвернуться, торопливо кинула несчастное животное обратно в реку.        Вчера, незадолго до перевоплощения в человека, всё дошло до абсурда, потому что Казу вздумалось лизнуть ежа. Хотел ли он съесть его, или нет — Инеж того так и не смогла понять, но следующие пару минут она была занята тем, что вытягивала ежиные игла из языка страдальчески скулившего волка.        Будучи человеком он постоянно говорил, чтобы она перестала гладить его и чесать, как собачонку, но становясь хищником отбрасывал все принципы и покорно терпел, а то и получал удовольствие, когда её руки ерошили ему шерсть на боку.        Другое, что Инеж отметила, так это его странную любовь к играм в водоёмах (однажды Каз плюхнулся в реку с высоты, мгновенно оросив её с ног до головы водой, и Инеж кое-как сдержала себя от соблазна нагнать нашкодившего волка со страшной местью).        В один день нечто в ней почуяло неладное: от Тадеуса Врангели, ставшего чёрным пятном на её безмятежности, ни единой вести не последовало. Обычно перед тем, как вызвавшийся обезопасить керчийский лес охотник пустился бы в зеленеющие хвойные просторы, его окружала толпа взбудораженных и выкрикивающих овации людей, чтивших смельчака как своего долгожданного спасителя, и потому мимо неё это происшествие не могло пройти.        Сколько на Каза нападали охотники, сколько пытались убить его — она уже сбилась со счёта, но почти каждый раз до горечи жалела, что единственное, чем она могла помочь Казу в такие моменты, это сесть и помолиться.        «Надо бы пойти к Виджае» — подумала Инеж, с окна узрев проблеск солнца меж лохмотьями курчавых облаков.        У провидицы она в последний раз была в тот день, когда вся дикая враждебность Каза померкла подобно осколку пёстрого заката под давлением ночной мглы. Инеж чувствовала, что просто обязана была поблагодарить Виджаю за столь ценный совет: пусть она и скучала без Каза, пока тот был волком, но и это куда лучше, чем жить с осознанием, что при спадающем на землю свечении шаловливого золота она будет для возлюбленного не более, чем добычей.        Инеж молчаливо нырнула в тёмные углы коридоров, незаметно для людского глаза пробираясь на первый этаж, в котором вовсю кипела жизнь.        Бедность смешивалась с роскошью. Азарт — с рассудительностью.        Вопреки всем устоям, которые создали керчийцы, аристократия сидела за одним колесом с теми, кого принято было нарекать низшим сословием.        Воздух наполнялся клубами благовонного дыма табака и тонким ароматом дорогих парфюмов, которые Инеж вдыхала только по ту сторону моста, где люди, в этот момент вполне охотно зарабатывающие деньги в Клубе Воронов, насмехались над обитателями Бочки за их плебейство и развратный образ жизни.        «Как лицемерно» — с долей презрения отметила она.        Чему научили её первые минуты в Кеттердаме, так это тому, что лицемеры и лжецы всегда оказывались на шаг впереди всего мира. Как ни избавляйся от них, как ни вытравляй их опротивевшими тараканами, а всегда найдутся другие.        Господин Куинси тоже был одним из них. От него не веяло лицемерием, но попытка скрыть от них подноготную обошлась ему ценой жизни. Его кровь Инеж очищала с режущей кромки Санкты Алины очень долго, сутками не извлекая кинжал из кобуры, чтобы ни один противник не разглядел запёкшиеся на серебре орудия бурые пятна. От его смерти проку никакого — другой такой же лжец всё равно возьмёт на себя прерогативу добиваться своего путём передачи задания кому-то другому.        — Ты наконец-то выбралась.        От чьего-то радушного голоса над ухом Инеж передёрнуло, а секундой спустя она увидела стоявшую рядом с ней Анику.        Что ж. Если даже способность мастерски скрываться от чужих глаз начала давать осечку, то ей пора бы уже задуматься о том, чтобы уйти от Отбросов под предлогом полной потери сноровки.        — В кабинете стало слишком скучно, — неуверенно ответила Инеж.        Аника мгновение просто смотрела на неё, как вдруг понимающе, но вместе с тем и дёргано кивнула.        — Есть такое, — согласно выдала она.        А после между ними встряло неловкое молчание, которое Инеж больше всего не могла терпеть: когда приходилось отводить взгляд друг от друга и нервно копошиться в мозгу, чтобы прервать нагнетающее безмолвие любой глупостью.        С новым лейтенантом Отбросов она никогда не была близка. Либо не находились причины сблизиться, чтобы стать подругами, либо виной тому являлась кое-как утихомирившаяся антипатия Аники, возникшая, когда Отбросам стало предельно ясно, что между ней и Казом проскакивало что-то намного большее, чем могло быть у главаря банды и его бывшего паука.        Потому Инеж была бы не против, упади на Клуб Воронов огромный булыжник.        Пришлось бы неплохо раскошелиться, чтобы залатать дыру в здании, да и добрую половину посетителей размозжило бы в алеющую маковой рощей пыль, но и это куда лучше, чем осевший между ними дискомфорт.        — Видела, как Роддер выбежал из… твоего кабинета, — от Инеж эта аномалия не укрылась: Аника хотела сказать «кабинета Каза», но решила перефразировать, — испуганным.        Уголок рта сулийки скривился.        — Он очень дерзкий, когда говорит с кем-то. Ему не хватает послушания и хорошего удара тростью, — хмуро подметила Инеж.        — В этом я не могу поспорить, — мрачно согласилась Аника. — Но ситуация с Тадеусом Врангели мне всё-таки известна. Я бы тоже хотела знать, в чём суть такого переполоха из-за волка и на сколько далеко ты доведёшь Отбросов, чтобы его защитить.        Инеж напряглась, как только тема разговора коснулась зверя, но Аника, по крайней мере, была куда более тактичной, чем самодовольный Роддер.        — Я не собираюсь обращаться с бандой, как с пушечным мясом, чтобы не допустить убийства волка, если ты об этом, — как можно менее флегматично отозвалась она. — Лишь хочу, чтобы людишки вроде этого Врангели знали своё место и не совались в чужую обитель с оружием, предназначенным для хозяина леса.        — Ещё одна сулийская мудрость?        Инеж слегка замялась.        — Можешь считать и так, — апатично хмыкнула она.        — БОСС!        От прокатившегося по игорному залу крика Инеж как будто оглушило. Она замерла, распираемая нахлынувшей волной необъяснимой тревоги.        Через толпу, перебегая недовольно пыхтевших посетителей, которых приходилось панибратски расталкивать, к ней стремился запыхавшийся и покрасневший от бега Роддер. В метавшихся из стороны в сторону глазах забилась фантомной спиралью оторопь, как если бы она осмелилась во второй раз кинуть в него кинжалом.        — Роддер, — беспокойно позвала его Инеж. — Что произошло?        До ушей донеслось прерывающееся дыхание юноши, скрючившегося и схватившегося за подкосившиеся колени.        Когда он поднял лицо, ей подумалось, что Роддер вот-вот обессиленно свалится на пол.        — Толпа. Врангели. Охота.        Бессвязные речи вспарывали умиротворение игорного зала, низвергали остатки её самообладания, превращая то всё в панику.        Не обращая внимания ни на лепет Роддера, ни на говор что-то кричавшей ей вслед Аники, Инеж понеслась, ловко обегая толпу посетителей и просто не веря, что могла так глупо пропустить ожидаемые проводы Врангели. Керчийцы собирались толпами, закидывая нового охотника оберегами и даря орудие, которое помогло бы снести череп волку — из-за такого по столице пробегал гвалт, люди едва ли не устраивали марши, воспевая героизм мужчины, отважившегося очистить их родные земли от таившейся в тенях леса твари.        «И ты пропустила это!» — пророкотал в сознании чей-то обвиняющий фальцет.        Опоздание могло стать величайшей осечкой из всех, что Инеж допускала за свою жизнь. До этого дня Каз всегда спасался от охотников благодаря звериной силе, валящей обидчиков на замшелые камни как тряпку. Он одолел Чёрных Пик, оснащённых пушками и ножами, увернулся от каждого их удара, но Виджая говорила, что в некоторых случаях Каз отбивался от участи быть пойманным, когда она оказывалась в эпицентре событий и пресекала возможность врага возвысить над ним несущее смерть оружие.        И что-то Инеж подсказывало, что если она не успеет, то будет жалеть об этом до конца своих дней.        Толпа ютилась стаей воронов недалеко от церкви Святого Бартера. Суматоха сотни горластых тел вилась по округе. Она судорожно оглянулась, норовя уловить в этой ватаге коренастого мужчину, закинувшего за плечо ружьё или наточенный специально под пытки над зверем лабрис, но не обнаружила ровным счётом никого, кто хотя бы отдалённо походил на охотника.        И это могло означать только то, что она…        — Ура Тадеусу Врангели!        — Наконец-то, хоть кто-то эту псину прикончит.        — Верно! А то в лес нормально с детьми не пойдёшь, вечно про этого дикаря слышишь!        …что она опоздала.        «Нет!» — всколыхнул в сознании гордый протест, и Инеж устремилась со всех ног в сторону леса.        Пыльные трущобы Кеттердама сливались в кварцевое марево, лужи от недавнего дождя громогласно чавкали под подошвой обуви, а панораму городской суеты вскоре сменила зелень венчавшей город природы. Может, в этот день ей не придётся проливать кровь и она сумеет нажать на совесть Врангели, попросив оставить животное в покое хотя бы во имя сострадания ко всему живому. Может, она добьётся своего, парируя его истинной верой, гласящей не причинять вред волкам и напугав неминуемым гневом Джеля.        Может, она убьёт его.        Любой исход, который означал, что жизнь Каза больше не будет в опасности, отметать Инеж была не в праве.        Тёмной скоростной тенью она перемещалась под покровом деревьев, неслышно шелестя по лиственному вороху и следуя по узкой тропке, ведущей в глубины хвойного леса. Инеж то и дело напряжённо прислушивалась к звукам вокруг, пускай даже пение птиц заглушал беспокойный гул собственного сердца.        Скоро в поле видимости замаячила высокая фигура крепкого мужчины, неторопливо шествующего по усеянной листвой стезе. В глазах её рябило страшно, но Инеж потребовалась пара секунд, чтобы узнать в охотнике фьерданца.        — Господин Врангели! — закричала она, взывая к его вниманию.        Пшеничные пряди его волос взметнулись, и Тадеус, круто развернувшись, гневливо зыркнул на неё.        — Уходи отсюда. Ещё напугаешь зверя, — предостерегающе шикнул он.        — Это вы уходите, — взмолилась Инеж, осторожно сделав шаг к нему. — Оставьте волка. Вы же в его доме. К хозяину в дом с оружием не идут.        Кустистые брови Врангели припали к его широкой переносице, в то время как льдисто-голубые глаза недобро блеснули в ответ на её смелые речи.        — Лес — дом людей, дом керчийцев, а не какой-то твари, которая пожирает бедных горожан, — с долей отвращения ответил он.        — Уходите по-хорошему, — не выдержав строптивости своего собеседника, Инеж перешла к угрозам.        Фьерданец изнурённо выдохнул:        — Ступай, — строго повелел он, мотнув головой к выходу из леса. — Я пришёл за шкурой этого волка, а не для того, чтобы тратить время на девчонку, но если будешь мешать мне, то я не взгляну на то, что ты женщина.        Звон выуженного из ремня кинжала послужил Врангели бескомпромиссным «нет».        Глаза противника на её действия заискрились боевым азартом.        — Так тому и быть, — без тени сожаления принял её вызов коренастый фьерданец, заводя серебрящееся на свету лезвие серпа за голову.        Поросшую природной тишью чащобу во мгновение ока поразило неповторимым соцветием суетливого гомона, безжалостно упразднившего лесной покой до гула соударяющихся в бою клинков неотвратимо бросившихся один на другого бойцов.        Над её противником довлела мужская сила, которой он в свои лучшие годы голыми руками разрывал агонизирующим лисам пасти — Инеж того не рассказывали, но это становилось таким очевидным, когда кинжал сотрясал удар чужого серпа. Напряженно ссутулившись, она ощутила, как подкашивались ноги, как оружие грозило соскользнуть с её рук. Подобное сжатой пружине тело напряглось одновременно с ударившим по нему болезненным импульсом, и Инеж резко отпрянула в сторону, слыша, как сталь мгновенно впилась в землю.        — Что такое? Уже убега… ах!        Мимолётный прочерк лезвием ножа оставил на спине Врангели памятный порез.        Перекошенный неистовством охотник стремглав обернулся к ней, взмахивая холодным орудием, и Инеж благодарила святых за то, что в своё время Бочка научила её всем аспектам выживания и боя: не увернись она вовремя, и её шею непременно разрубило бы напополам от той силы, с которой взмахивал своим серпом Тадеус.        Он был куда мощнее костистых и ничтожных работорговцев, с которыми ей приходилось иметь дело (да и в случае с ними всё было куда проще: за ней всегда в полной боевой готовности стоял жаждущий мести экипаж).        Инеж попыталась достать его резким выпадом, но помимо охотничьих умений Врангели оказался неплохим бойцом: вовремя распознав её атаку, он развернулся и неожиданно мёртвой хваткой ухватил свою противницу за горло одной рукой. Инеж забилась в его захвате, почувствовав, как катастрофически переставало хватать воздуха, — и осознав, что намерения прикончить её вместе с Казом у Тадеуса были вполне серьёзными — и нечаянно, скорее по воле инстинктов, заехала тяжёлым носком обуви в челюсть обидчика.        Рухнув на дрожавшие ноги, она опрометью провела пятерней по шее, на которой только что сомкнулись пальцы Врангели.        «Он собирается меня убить» — негодующе поразмыслила Инеж, поначалу воспринимавшая его принятие вызова скорее как попытку прогнать её.        Впрочем, она тоже не намерена отпускать его живым.        Монструозный клинок прореял над её макушкой, но если же в этот раз Инеж успела вовремя уклониться от удара, то следующий рассёк кожу на её боку, едва ли не вскрыв нанесённый ножом Омена серебристый рубец. Рубленные куски нервов донесли до неё пульсацию клеток, отреагировавших на пронзившую тело боль, и она, пытаясь не уязвить себя в глазах врага, сдавленно зашипела.        Ноги, невзирая на сковавшую их усталость, оттолкнулись от земли.        Инеж взметнулась над лиственной тропой к Тадеусу, уповая, что он не успеет вовремя взять ситуацию в своих руки, что пика кинжала угодит ему в глотку и поставит конец на их перепалке.        Но он успел.        Одним филигранно задуманным ударом кулака он откинул её в сторону, и Инеж, ощутившая щекой твёрдость ребристых костяшек своего противника, отлетела, больно врезавшись в едва ли не каменный ствол высокой сосны. Тут же она и пала на землю, вяло суча стопами по травянистому покрову, отгоняя оцепеневший перед глазами сюрреализм, в котором глумливо искрился перламутр упавшего в метре от неё кинжала.        «Моё плечо…» — вспыхнуло огнём, и Инеж поморщилась от ощущений.        Рука потянулась к Санкт Петру, валявшемуся на маленьком бугре пожухлых листьев, но Врангели оказался быстрее. Его нога пала на оружие, мигом оттолкнув его назад, и грань отлетевшего кинжала лишь издевательски блеснула в луче янтарного света.        Это был конец.        Придя вытягивать Каза из ручищ Смерти, Инеж направила ту на себя.        — Великий охотник убивает женщину. Какая жалость, что меня вынудили пойти на такую низость, — губы фьерданца гарцевали вдоль плотно сжатых зубов, пока хвалёный серп возводился вверх, перекрывая собой сферу солнца.        Она зажмурилась, в последний раз вдыхая окутавшие лес запахи терпкой слюды из старых рощиц, и подумала, что всё же тронулась умом от недостатка сна, раз уж в столь удручающую секунду позволяла себе радоваться, что гибель пришла за ней в такой погожий солнечный день. Что, по крайней мере, если Врангели смог обойти её, то его скоро убьёт Каз: если уж не из звериных инстинктов, то узнав, что ей пришлось погибнуть от оружия пришедшего за ним охотника.        Вдруг, в самый внезапный момент, по ту сторону от них раздался леденящий душу хищный рёв, а когда Инеж осмелела до того, чтобы разомкнуть до этого стиснутые веки, перед глазами пронеслась чёрная дымка, а завопившего Врангели сбило с ног.        По местности от земли поднялась вуаль светло-каштановой пыли, но даже во всём этом мареве Инеж смогла разглядеть огромного чёрного волка, набросившегося на охотника. Только она хотела податься радости, что враг повержен, как Тадеус, схватив Каза за бок, грубо отшвырнул его в сторону, и перед её взором открылся вид на рассёкшие его сердитое лицо глубокие порезы от волчьих когтей. Зверь же сноровисто устоял на лапах, и меж сомкнутых в яростный оскал клыков раскатился надсадно хрипящий одичавший рык.        «Я ещё не видела его таким злым» — породило сознание внезапную мысль.        Врангели сплюнул на почву сгусток крови.        — Псина… — презрительно процедил он. — Вот ты и пришла.        Каз злоречиво клацнул клыками по напряжённому воздуху и понёсся к охотнику. Удерживающая серп рука Врангели рефлекторно поднялась, но мгновение спустя фьерданец оторопело заверещал: волк был до того быстрее него, что даже Инеж проглядела, как его челюсти сомкнулись на запястье обидчика, словно норовя оторвать от него конечность. Крича от боли, Тадеус, случайно выронивший оружие, со всей дури заехал носком сапога Казу в грудную клетку, и зверь, взвизгнув, разомкнул удерживающую руку пасть.        — Тварь, — прошипел Врангели, спеша унести ноги. — Иди сюда, псина! За твою шкуру мне дадут кучу крюге!        «Не иди» — хотелось закричать ей вслед уже умчавшемуся за охотником Казу, не зная, послушает ли её прирученный волк-перевёртыш или будет действовать исключительно по звериной прихоти.        Хватаясь за плечо и глядя на то, как исчезали из виду Каз и Врангели, Инеж привстала на шатающихся коленях. Вряд ли удар об дерево обеспечил ей перелом — возможно, небольшой ушиб, от которого останется недолгая боль да разверзнется по бронзовой коже созвездие аметистовой гематомы, но, превозмогая неприятные ощущения и не умеривая сил, она ринулась за сошедшими в бою недругами.        Слух улавливал рык Каза, болезненное кряхтение, то человеческое, то животное, и в этой энтропии Инеж просто терялась.        Ступив на небольшой холм, открывавший ей обзор на баталию, она увидела, как кинулся на истекающего кровью, но всё ещё бесстрашно противостоявшего ему Врангели волк, как когтистые лапы царапали охотнику обессиленные бока, как сцепившиеся враги понеслись бочком в сторону обрыва, под которым тянулось холодящей лазурной лентой испещрённое выпирающими камнями мелководье.        Как Тадеус, дёргая ослабевающей рукой, выудил из кармана продолговатый нож.        «Только не это» — заколыхало в сознании, пока Инеж беспомощно сползала с холма.        Но она не успела, и свидетельствовало тому то, как окрестности леса стремглав пронзило голосистым не человеческим воем боли: листовидное лезвие оружия, беспощадно разрывая кожу, впилось в чернильную плоть волка за секунду до того, как они очутились на самом краю травянистого обрыва, и орудие, вонзаясь пуще прежнего, скрутилось, раздирая мясо с новой силой.        — НЕТ! — закричала она, напрочь забыв о ломоте в избитом теле и кинувшись к комку бьющихся противников. — КАЗ!        Волк протяжно взвыл, а в следующий миг его и возжелавшего его кончины охотника утянуло вниз.