Маска цвета моря

Я не очень хорошо помню раннее детство. В отголосках воспоминаний проскальзывают только сырые темные углы, холодная плитка на полу, при соприкосновении с которой на босых ногах оставался неприятный липкий осадок, скрипучий матрац на маленькой кровати и ещё теплая рука той, что была на меня похожа как две капли воды… Родителей мы не знали. Всё детство было впустую потрачено в стенах приюта, заведующие которого относились к обездоленным детям, вроде нас, дурно. Насколько помню, каждый их рабочий день не проходил без плети в руке. И как сейчас вижу взгляды сотрудниц учреждения — в их глазах не было ничего человеческого. Все их речи, мысли и действия были направлены на получение какой-никакой выгоды. Всё делалось для того, чтобы избавить пространство приюта от количества детей, которых с каждым годом становилось только больше. Единственным моим утешением был человек, которого я считала самым что ни на есть родным. Этим человеком была моя сестра-близнец — Амели. Похожая на меня, с такими же синими глазами, улыбкой, лицом… Её душа на тот момент ещё не ожесточилась. В повседневной рутине детского учреждения мы пытались поддержать друг друга, говорили чуть ли не на полуслове, что всегда будем рядом, защитим… Как досадно, что данного обещания ни я, ни она не смогли сдержать. Ближе к 8 году жизни нас забрал из приюта человек, не внушающий доверия наружностью. Звали его Грегори Сильвер. При первом знакомстве он больше напускал животный страх, чем благие намерения вызволить нас с сестрой из насквозь прогнившего учреждения. Внешность его была неприглядной и устрашающей: порванная в некоторых местах темная одежда, глубокие шрамы на лице и железный, проржавевший протез левой руки с неестественно длинными и скрюченными пальцами. Поначалу я боялась даже выглянуть из-под просевшей кровати, а не просто выйти из комнаты. В отличие от меня, Амели была бесстрашной и своевольной, поэтому её не страшили ни образ Сильвера, ни громкие крики заведующих. Последним воспоминанием из этого места были только крики старых женщин и восклицания Амели. До сих пор не знаю, как Сильверу удалось завоевать доверие Амели, но эффект был… Из-под просвета серых простыней, свисающих со скрипучего матраца, показалась знакомая ручка с погрызанными, грязными ногтями и фраза, после которой вся дальнейшая моя жизнь пошла ко дну. — Пойдем. Не стоило мне тогда протягивать руку… … Корпорация NCS была, пожалуй, наихудшим местом на свете, где основной стезей было воспитание и подготовка будущих убийц, что брали работы «по заказам». «Национальный Преступный Синдикат» — так звучала аббревиатура корпорации. Но мы пока этого не знали… Помимо нас с Амели были и другие дети, также вызволенные из детских домов. Все мы не знали, чего ожидать. Каждый новоприбывший ребенок проходил курс «принужденного перевоспитания». Что только с нами не делали, чтобы промыть мозги: пытали электрическим током при помощи специальных манжеток, окунали в ванную с ледяной водой вплоть до состояния обморожения, проводили курс по привитию устойчивости к лекарственным препаратам, они же яды. Практически все дети, в буквальном смысле, выживали из ума. Всё делалось для того, чтобы в конец разбить шаткую детскую психику, превратить в бесчувственных роботов. Правда, в некоторых случаях из тысячи возможных находились и те, что оставались в сознании после процедур. Среди них были я, Руди и немногие другие. Не понимаю, как я не чокнулась окончательно, но точно могла определить — сошла ли я с ума или нет. А вот Амели здесь не повезло… Первые несколько недель после курса она даже говорить толком не могла: среди её бормотания и бессвязных слов я ничего не могла понять. При всём своём сильном и волевом характере её психика подорвалась, а душевный баланс был нарушен. Это я поняла по одним только глазам: безжизненные, дикие, устрашающие, озлобленные. Эти глаза я до сих пор вижу во снах… После проведенного курса «химиотерапии» у каждого испытуемого проявлялись масштабные побочные эффекты: у кого-то глаза буквально выпадали из орбит от перевозбуждения, выпадали волосы, а иногда и вовсе обрастали густой растительностью на всем теле, гнили до омерзительного зловония зубы, цвет кожи менялся до неестественного окраса, портились голосовые связки, от чего оставалось только несвязно бормотать или поскуливать. А также, как в нашем с Амели случае, белели волосы. Особенностью данных побочек было то, что все признаки проявлялись исключительно вследствие сильного эмоционального фонда, кой был у всех потерявших разум. Поскольку я смогла сохранить остатки ума, седина покрывала мои волосы только на половину: темных участков было не так много. А вот волосы Амели были сплошь белыми. Всегда. Никогда они не возвращались к естественному темному цвету. Этот цвет был настолько ужасным, что порой приводило в шок. Никогда не думала, что существуют другие оттенки белого: тусклый, дымчатый, призрачный. … Спустя несколько недель передышки от последствий курса начали проводить тренировки, чей график был чудовищным. Детей разделяли на две группы, равные по количеству, и распределяли на двух командиров корпорации: Сильвера и его товарища — Андрэ Моргана. И я попала к первому… Но это был единственный раз, когда я ошиблась на его счет. Пускай внешность Сильвера оставляла желать лучшего, однако внутри человеком он был добросердечным и великодушным. Со своими «учениками» он был учтивым и не позволял себе поднимать руку на кого-либо из нас. Его тренировки хоть и были изнуряющими до потери сознания, но мне всегда так нравилось, когда лишние полчаса он уделял на отдых и игры — дети как-никак. Под руководством Сильвера выходили благоразумные убийцы, которые знали своё место и то, кого стоит лишать жизни, а кого нет. А не как в случае с подопечными Моргана — безжалостные животные. Ко мне же он проявлял больше тепла, нежели к другим. То, что я не потеряла рассудок, его наметанный глаз заприметил сразу. Поначалу я боялась, что влетит по полной и придется вновь пройти через круги ада… Но нет. Сильвер сохранял это в секрете вплоть до самой смерти. С годами проведенного под его крылом времени я понемногу осознавала, что наши с ним отношения были схожи со взаимодействием «отца с дочерью». Глубина его души проявлялась в незначительные моменты, когда самую малость выдавалась возможность вылезти из рутины корпорации. В иные такие моменты, сидя на крышах забытых зданий города, он полностью открывал своё сердце и мог часами напролет разговаривать со мной. При разговоре он ни раз упоминал о своей горячо любимой жене, упрятанной в далеком Сан-Франциско, подальше от глаз корпорации. То, как он описывал её, ведал о совместном времяпровождении и семейной рутине… Было так душевно и тепло. Однако и в их жизни была погрешность: из-за генетической несовместимости пара не могла иметь детей. Но даже это не мешало им так же сильно и преданно любить друг друга, в кромках души всё-таки лелея надежду на ребенка… Последние несколько десятков лет Сильвер посылает ей письма инкогнито. И, как выяснилось, в последних из них он рассказывал обо мне. — Вот ты знаешь… Я ведь всегда хотел именно дочку. Ну вот что пацан? Непослушный, возможно был бы таким же черствым как я или упрямым как Нора. Хахаха! А вот дочка совсем другое дело… Дочери ведь всегда ближе к сердцу… Пускай отцом по-настоящему я никогда не был, но своих учеников всегда старался воспитать, чтобы думали, Эми, думали! А не как оборванцы старины Моргана. Те даже элементарного «уважения» не знают! Так что твоей сестре остается только посочувствовать… Хотя, может, и я сам что-то делаю неправильно. Ты как считаешь? Его речи всегда были комичными, отдавали смешинкой. Правда тоска и печаль также никуда не девались. Даже такие эмоции у него сопровождались бурной жестикуляцией целой рукой и ржавым протезом. — Я думаю… Что ты хороший человек, Сильвер. Конечно, я не прощу тебе наш с Амели уход из приюта, но учитель ты самодостаточный. Пхаха! — Да иди ты! Хахахахаха! — его смех всегда напоминал гогот моржа. До того заразительный. Пускай настоящих родителей я никогда не знала, но Сильвера мне от всей души хотелось назвать своим отцом. Воспитание, что мне сейчас присуще, отточено именно им. Рядом с Сильвером мне всегда было спокойно, что подтверждали мои волосы, в полной мере возвращающие темный цвет. Я уже просто знала, что именно этот, пусть и устрашающий на вид, но в душе такой добрый и чуткий человек никогда не причинит мне вреда. И я до сих пор жалею, что даже на смертном одре я так и не набралась смелости один раз назвать его «папой». … Самым наихудшим периодом в моей жизни был подростковый. Именно с его наступления и начался мой путь полноценного работника корпорации. Уже обученным и отточившим собственные навыки подросшим детям выдавали комплект холодного или огнестрельного оружия, а также униформу. Эта форма за года службы будто въелась в мою кожу… Ужасной была подростковая жизнь не столько многочисленными убийствами, сколько от осознания реальной сути бытия: до того наш, человеческий, менталитет прогнил на пару с планетой. Это было чудовищно. Насколько пошлой и омерзительной казалась реальность. Сколько даже в обыденности было грязи. На душе становилось дотошного обидно, что мы так деградировали… Ещё больше пугал с возрастом характер Амели. Она просто потеряла оболочку человека. Была жестокой, безжалостной ко всем, кого встретит… Даже ко мне. В её присутствии в груди будто что-то неприятно сворачивалось, оставляя гадкий осадок. Каждые прикосновения были теперь мне чуждыми. Её пальцы, на моей памяти, были холодными, тонкими, с железной хваткой, от чего на собственных запястьях подолгу оставались следы. Весь её вид теперь вызывал исключительно отвращение. Взгляд безумных и пустых глаз, противная ухмылка чуть ли не до ушей, знатно попортившийся нрав, цвет волос, который напоминал маску смерти из легенд. Её мерзостный писклявый хохот до сих пор стоит в ушах, не давая о себе забыть… Первым пиком моего терпения стал случай с Руди. Как сейчас помню этот ненавистный день. Я тогда находилась в комнате, спала. Пыталась заснуть. Внимание моё привлёк звук открывающейся двери. Пускай я не видела, кто вошел, но уже до боли знакомый запах крови я смогла уловить в воздухе. По звуку шагов и соответствующей походке осознала, кто это был — Амели. Она в обычной манере чем-то шуршала неподалеку от моей койки, поэтому внимание на этом не зациклила. И зря. Тотчас за спиной вновь послышался злобный сдерживаемый хохот, а после что-то липкое и скользкое бросили прямиком на мою кровать. От неожиданности я стремглав поднялась на ноги, недоумевая: — Что это? — А? Это? Пхихихихи. Это сувенирчик тебе, сестренка… От твоего дружка. Ру. Ди. Что-то мне это сразу не понравилось. Приглядевшись повнимательнее, обнаружила, что это была некая кровавая, округлая субстанция. Больше напоминающая… Кожаные мешки… С мошонкой. Глаза мои от шока тотчас округлились, а голос сорвался на крик: — Что ты с ним сделала?! — А? А почему сразу я? Другие ребята тоже постарались… Когда держали его! АХАХАХА! — За… Зачем вы это сделали?! — Зачем? Сестренка, это для его же блага. Согласись, что так жить гораздо проще. — её голова сильно склонилась в сторону, а улыбка обнажала заостренные клыки, — Ну вот какой из него мужчина? Тряпка, да и только! К тому же… В роли «женщины», ребята сказали, он неплохо справился. АХАХА! ВОТ УМОРА БЫЛА, КОГДА ОН ВОПИЛ ОТ БОЛИ! АХАХАХАХАХА! До чего ребята у нас креативные! И сверху! И снизу его! ПХАХАХАХАХА! Я не могла больше слушать её бреди. Что?.. Руди? Единственного адекватного человека, который смог остаться возле меня спустя столько лет мучений? Просто взять и… Я стремительно выбежала из комнаты в поисках лучшего друга. Зная Амели и таких же мерзавцев как она, могу предположить, что оставили они его где-то в укромном месте. И не потому, что их бы раскусили, нет. А чтобы сама жертва не выбралась из капкана. Полчаса пробежав по кромкам корпорации, я наконец нашла его. И лучше бы я этого не видела. Вскрыв накрепко запертую каморку, глазам предстало обессиленное тело Руди, что лежал в собственной луже крови и рваной униформе корпорации, подергиваясь в судорогах. Подошла ближе и увидела на лице и некоторых участках тела некую белесую жидкость, происхождение которой заставляло ком в горле накатить с новой силой… Я несильно начала тормошить худые плечи: — Руди! Руди! Ты как? Жив? Скажи что-нибудь! Побочкой Руди была «немногословность». За курс «перевоспитания» его голос охрип до такой степени, что в его речи были только несвязные слова и мычания. Полноценные слова он говорил не так часто, но всё-таки мог. Вот и сейчас: поскуливал. — Уу…уууыыхм… Эми… ли… уммм… Б… боль… но… Видя его таким, на глаза без стеснения и страха начали наворачиваться слёзы, прикрывая потоком весь его образ. Перетянув обессиленное тело друга на собственные колени, приобняла его голову, утешающе поглаживая, и почти взмолила: — Руди… Руди… Прости… Если бы я… Только знала… Прости. Надо было… Держать её подальше… Бога ради, простиии… — горький вой прервала рука, что поглаживала моё плечо. — Эми… ли… Хоть ты… Н-не… уууум… Ост-тавляй… Мен-я… ухухууу… — Не оставлю! Не брошу. /всхлип/ Я клянусь, мы вдвоем уйдем отсюда. Я вытащу нас из этой дыры. Обещаю. Скоро всё закончится. … Вторым срывом стало совместное с Амели задание. Нам заказали убийство некого нефтяного магната и его соучастников. Миссия проходила вполне резонно: крики, мольбы, просьбы о пощаде, горы трупов, лужи крови. Далее мы по отдельности начали осматривать другие комнаты небоскреба на наличие других людей. В одной из них я никак не ожидала увидеть троих: женщину средних лет в деловом костюме и двух детей, не старше 7 лет точно. Взывая к остаткам благочестия, обнаружила в полу дверцу, открыла её и скомандовала напуганной женщине с детьми упрятаться там. Они перечить мне не стали и только лишь тихонько спустились в чулан. Стоило быстро закрыть дверцу и накрыть махровым ковром, как вошла она. Я всеми фибрами души надеялась, что она ничего не заметит. Но она заметила. С ехидной ухмылкой приподняла дверцу и прыгнула вниз. Из чулана доносились только плач, крики, режущий звук и звук разрывающейся плоти. Самое обидное, что я не имела права её останавливать. Всякое преграждение заданию было наказуемо, причем далеко не плетью, как в приюте. Из глаз вновь полились сильным потоком слёзы. Эта тварь даже детей в живых не оставляет! Спустя время из-под пола показалась белая макушка, а после и всё тело в черной униформе. В руке, цепкой хваткой, был сжат окровавленный, тонкий, короткий позвоночник… Писклявый голос вновь пришел в действие, усугубляя ситуацию: — Ахахахааха! Аааах… Сестричка, ну чего ты? Это же просто очередная кучка мусора. — вот ту я взорвалась. — Это дети! Это никакой не мусор! Маленькие, беззащитные дети. А ты просто перерезала их пополам! Так неправильно! — Неправильно?.. — теперь её голос казался угрожающим, — А ничего, что это «дети» в будущем могут запросто стать таким же мусором, как и их родители? Сколько же их папаша жизней загубил на своей фабрике… — Но ты загубила ещё больше! Аргх. Я пошла. — стоило развернуться, как запястье в мертвой хватке сцепили ледяные пальцы. — Стой! Куда это ты собралась?! — Пусти! Не твоего ума дела! Я делаю, что захочу! И тебя это никак не касается! — Ещё как касается! Я твоя сестра!!! Чушь. Бред сивой кобылы. Я что есть мочи вырвала руку из плена тонких пальцев и грозно продолжила, постепенно обнажая из-за пазухи финский нож. — Грх. Ты никогда не была… И не будешь моей сестрой. Мне даже противно называть тебя так. — нож я направила на неё, отдаляясь на приличное расстояние, — Ещё раз… Хотя бы ещё раз дотронешься своими мерзкими руками ко мне, Я УБЬЮ ТЕБЯ СОБСТВЕННЫМИ РУКАМИ!!! — ААХАХАХААА! Ну попробуй, если кишка не тонка!!! Дрались мы тогда долго. Побоище так и продолжалось бы, пока нас с силой не расцепили другие ребята из корпорации. … В третий раз я больше не могла терпеть всю эту чертовщину. Последним моим заказом на убийство был миллиардер, что отправился в путешествие на круизном лайнере. Последним как для меня, так и для Амели. План нападения заключался в осаде, непосредственно, на берегу, пока лайнер не успел отплыть. Пока пассажиры всходили на судно, мы с ней поджидали. В нужное время выбежали из-за укрытия и направились к толпе. Амели в одно движение стилетом перерезала горло виновнику миссии. Я думала, что на этом всё закончится и можно будет вернуться назад. Но я очень сильно в этом ошиблась. Множество испуганных взглядов только сильнее раззадорили животную натуру Амели, это было видно по одному взгляду. Нет! Она не сможет перерезать всех! Только не в моем присутствии! Накинуться на толпу она не успела: я перехватила её, припечатала к каменной плитке, заведя руки за спину, и скомандовала толпе немедленно отплывать от причала. За несколько минут толпа скрылась за бортом судна. Уплывающий на всех парах лайнер дал мне повод самую малость порадоваться. Но ненадолго. Я мигом была отброшена в сторону железных судовых блоков для экспорта. — ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ?! ДРЯНЬ! — Это ты что вытворяешь у всех на виду?! Задумала перебить тут всех?! — ДА! ИМЕННО ЭТОГО Я И ХОЧУ! Ощутить вкус крови на языке. Услышать их крики. Ты не представляешь, как их мольбы могут раззадорить! — Не представляю и представлять не хочу! Ты в край сошла с ума, Амели. Посмотри на себя! Ты не человек! Ты животное в оболочке человека! Тем более ты нарушаешь протокол. — тут её лицо стало серьёзнее. Она прекрасно знала, что следует за собой несоблюдение протокола, — Я непременно доложу об этом. Не буду тебя больше покрывать. И твой каннибализм тоже. Да. С недавнего времени она обезумела настолько, что после заданий начала медленно пробовать сырую плоть тех, кого коснулась её рука. Этот факт полностью отвернул меня от неё. Да, она моя сестра. Причем близнец. Но выносить её поведения я больше не намерена. Она противна. Омерзительна. Чудовищна. Стоило мне отойти на пару шагов назад, как за спиной послышался писклявый вопль и режущая боль в плече. — ТОЛЬКО ПОСМЕЙ!!! Я сию секунду вскричала от нестерпимой боли. Она… Укусила меня! Дергала головой, отрывая от костей мышцы с кожей! Поёрзав на месте, я смогла наконец скинуть её в сторону. Плечо кровоточило, место укуса горело адским пламенем. От осознания её действий и то, как она облизнула кровь на губах заставили полностью отречься от неё. Она пыталась меня съесть. Из последних сил я ринулась в атаку, желая только одного — убить её. Не знаю, сколько мы так бились среди железных блоков на краю причала. Было больно. Было страшно. И когда я уже полностью обезоруженная сидела на каменной плитке, а её озлобленный взгляд буквально прожигал во мне дыру, я уже не лелеяла надежды остаться в живых. . . Но резкий звук соприкосновения металла об плитку и стекающей тяжелыми сгустками крови привел меня в чувства. Подняв взгляд, обнаружила картину, которая, на свой стыд признаюсь, порадовала меня: Амели стояла напротив меня на своих двух ногах, но при этом из её шеи, выходя из бедра, торчал длинный кусок тонкой железной трубы, которой обычно обкладывали водопровод в квартирных домах. Из её рта плотными темными сгустками вытекала кровь. Она не могла ничего сказать. От бессилия и обильной потери крови она упала назад. Я подошла ближе, чтобы в последний раз посмотреть на неё. Даже сейчас, на грани смерти, ехидная ухмылка не покидала лицо этой бессовестной твари. С омерзением вонзила её же стилет в область сердца, несколько раз прокрутив по часовой стрелке. Последние прерывистые вздохи. Увеличенные зрачки. Посиневшее лицо. Бездыханное тело. На сей раз мои страдания точно завершились. … В тот же день мы с Руди сбежали из корпорации. Несколько недель были на подработках, пытаясь заработать деньги на съем жилья и пропитание. Ещё 3 месяца спустя нас пригласили в качестве научных сотрудников в остатки корпорации RDA. Получив однажды после одного совместного с ним задания визитку с номером телефона, мы решили попробовать себя в этой стезе. Получалось неплохо. Ни я, ни Руди не могли предположить, что у нас есть научные задатки. Спустя 3 года мы оказались, как выделившиеся сотрудники, в списках на отправку в межзвездную экспансию на Пандору.

***

— Ну, собственно, так я и жила. Спустя полгода я наконец набралась смелости рассказать Нетейаму всю правду о себе. То, что у меня была безумная сестра. Что мы были сиротами. Что я когда-то действительно убивала людей не по своей воле. О своих душевных травмах. О близких людях: о погибших и о нынешних. На протяжении всего повествования я боялась иной раз посмотреть ему в глаза. Было страшно за его реакцию… Все мои переживания развеяли знакомые синие руки, обнявшие кольцом мою талию и притянувшие к чужому телу поближе. И тихий шепот, на каждом слове источая нежность и нотки сожаления: — Спасибо, Эмили… Мне так жаль, что ты жила подобным образом. Это… Кошмарно. — Нет. — я наконец посмотрела в излюбленные оранжевые глаза. Сколько беспокойства и нежности в них было, — Я тогда существовала. А по-настоящему живу сейчас. Здесь, на Пандоре. С тобой. Мне этого уже достаточно. Поверь, я правда счастлива. — Хах. А будешь ещё счастливее. Я обещаю. — поцелуй в губы и вновь теплые руки притянули к себе ближе, растворяя всё плохое в объятиях. Спасибо, Нетейам, что выслушал. Спасибо за то, что принимаешь меня такой, какая я есть. И спасибо за твою горячую, преданную и искреннюю любовь.