Вегетососудистая дистония

Юнги возвращается в общежитие самым последним — глаза режет от ярких лучей солнца, поднимающегося над линией горизонта, и он натягивает тёмные очки, чувствуя себя настоящей звездой. Очень уставшей, накаченной кофе, в дорогих шмотках и в просторной машине с личным водителем — чуть ли не падая от усталости на асфальт, выбираясь из салона, пахнущего кожей и омывайкой для стёкол. Он делает судорожный вдох прохладного, утреннего воздуха и спешит в здание, минуя охрану на входе. Плоды трудов — думает Юнги, пока лифт везёт его под инструментальную версию «Girl from Iphanema» наверх. Плоды трудов выражались, материализуясь в денежном эквиваленте. Плоды трудов — и как признание широких масс слушателей. Премии, награды, стадионные туры. Плоды трудов отразились и в быту — теперь у них больше жилая площадь, и клининговые службы, избавляющие от необходимости впихивать в рабочий график ещё и дежурства по готовке и уборке. Юнги не развязывая стаскивает с ног кеды в холле, расстёгивает куртку, снимает панаму и очки. В зеркале отражается некто лохматый и с марианскими впадинами под глазами. Плоды трудов — и таковы. Изнеможение и критическая отметка заёбанности. Фигуральной заёбанности, конечно, а лучше бы… Сил почти нет, но у Юнги традиция, ритуал. Пока все спят, в тишине он обычно обходил комнату за комнатой, наводя порядок. Собирал носки, пустые чашки, ставил телефоны на зарядки и делал прочие мелочи — около получаса, пока действительно не начинало вырубать. Сейчас… В комнатах чисто, а раскиданные вещи — не забота Юнги. Он внимательно вглядывается в лица, в повседневности не позволяя себе пристально изучать их черты — не на экране, а вживую, вблизи. Намджун раскатисто храпит, корзина для бумаг под его письменным столом переполнена, раскрытая книга валяется на полу. Юнги слышал, что некоторые люди используют скотч, налепляя его на рот, чтобы улучшить качество сна, и удерживается от соблазна поэкспериментировать. У Тэхёна — подушечное гнездо, в котором он утопает, и видны лишь части его конечностей и половина щеки. Есть теория, согласно которой во сне Тэ превращается в тёмную материю, и если приподнять все подушки, то там будет космическая пустота и звёздная пыль. В комнате Чонгука медленно меняет цвета светодиодная подсветка, раскрашивая его детское лицо с надутыми губами в неоновые тона. Юнги выключает радужное переливание, выдернув провод из розетки, и натягивает край скомканного одеяла на оголённые пятки. Сокджин обнимает плюшевого Арджея, на экране комьютера раскрыто окно загрузки — хён качает сразу несколько игр. Юнги почти готов остаться здесь, в их совместной спальне, но вместо этого переодевается в пижаму, идёт за водой, чистит зубы и умывается, напоследок заглядывая к Хосоку с Чимином. На ногах Хоби — носки с разделителями для пальцев, на тумбочке — выстроились крема для рук, для ног, для локтей. Мист, массажный ролик, вскрытая упаковка маски для лица, блистер с витаминами и что-то новое, сияющее в прозрачном флаконе. «Пудра для тела», читает Юнги, качая головой. А Чимин забыл снять одну из серёжек, колечко поблёскивает в ухе, и Юнги тянется, чтобы аккуратно снять, потерев мочку после. — М-м, — мычит в полусне младший, чуть поворачиваясь и целуя в запястье. — Спасибо. Мягкое, мимолётное прикосновение губ абсолютно парализует и побуждает верить во что-то необыкновенное, невероятное. В телепатию, например. Никто не просыпался, когда Юнги бродил по общаге, только Чимин умудрялся всегда реагировать с благодарностью и лаской, от чего кривилось лицо в попытке не разрыдаться от умиления. Проходит жалких три часа, проведённых во сне, и наступает время подъёма. Сокджин упорно пытается взбодриться, похлопывая себя по всей хэндосмности, и громко включает музыку, распеваясь на кухне. — О, ёб вашу мать, — раздаётся обречённый стон Хосока. — Доброе утро! Юнги наливает кофе, разбавляя льдом, лениво жуёт горсть орешков, наблюдая, как остальные постепенно собираются, потягиваясь и зевая. Готовая еда в контейнерах выстроена башенками на полках в холодильнике, её осталось только разогреть, и Чонгук испуганно жмурится, когда отсчёт приближается к концу, ожидая взрывов. — Бум! — Тэхён открывает дверцу за секунду до окончания, ухмыляясь. Он берёт пластиковый колпак из микроволновки и надевает на голову Чонгука, что тут же снимает его и поправляет волосы, возмущённо жалуясь, что придётся заново мыть голову. — Тэтэ! Хосок брезгливо сгружает колпак в раковину. Намджун, вгрызаясь в кимпаб с ветчиной и омлетом, вдумчиво вписывает что-то в свой блокнот шариковой ручкой. — Вы шумные, — последним на кухню заявляется Чимин, его лицо бесстрастно, а тон холоден. — Не выпендривайся, — шлёпая по ягодице, спружинившей от ладони, Джин трясёт рукой. — Я в душ, а ты пошевеливайся, чтобы нам всем не пришлось опять тебя ждать. — Как скажешь, папочка. — Я, кажется, просил не называть меня так на людях, спасибо. Чимин поджимает губы, садясь за стол и опираясь локтями о гладкую поверхность. Он поддерживает подбородок кулаками, пока Хосок ставит перед ним тарелку с рисом и овощами, а Намджун наливает зелёный чай в крошечную чашечку. Юнги взбалтывает остатки кофе на дне. Ему нравится, когда ворчит не он, а как будто за него — и когда достаётся кому-то другому. Но, ему не нравится, что Чимин принадлежит всем, и все принадлежат Чимину, чуть глубже, чем в обычном, дружеском плане, и это лишает их личную связь очарования, делая не такой уж и особенной. — Хён? — Пак бросает на него лукавый взгляд. — М? — Признайся. — В чём? — Пока все пытаются впихнуть в распорядок дня побольше делишек, скажи мне, что запираясь в студии, ты там не только работаешь. — Я там не только работаю. — Можно будет присоединиться? Младший хронически не высыпается весь последний месяц и Юнги знает, как это бывает — головная боль, повышенная чувствительность и, как следствие, неуравновешенность. — Попробуй, — хмыкая, Юнги почти успешно делает вид, что не заинтересован, однако уголок губ дёргается в подобии улыбки. Это происходит не всегда, только в те дни, когда совершенно очевидно — нет никакой эффективности от высиживания перед компом, мозг отказывается функционировать и самым полезным будет переместиться на диван, кутаясь в плед крупной вязки, устраивая сиесту. Как только Юнги ложится на спину, раздаётся тихий писк дверного замка, что с щелчком открывается. Вот ещё один сомнительный повод для веры в невозможное — поразительная синхронность. Снимая обувь у порога, Чимин спешит к нему, ныряя под плед и обнимая, ворочается, находя удобную позу. Юнги притворяется глубоко спящим, размеренно дыша и стараясь не обращать внимания на бережное поглаживание тонкой кожи на виске и новому, ласковому поцелую в переносицу. — Спасибо, хённи. Засыпать вместе — восхитительно. Они два заговорщика, спрятавшиеся ото всего мира, на автопилоте прососуществовав до нынешнего момента. Юнги не вспомнит и половины деталей из разговора в офисе на собрании, всё важное менеджер продублирует, прислав на почту. Разминка и повторение последнего танца — как в тумане. Зато он точно знает, что ночью Чимин не снял серёжку с правого уха, и, не дав себе опомниться, остановиться, тянется с закрытыми глазами, чтобы потрогать, с удовлетворением чувствуя под пальцами только тепло и бархатистость. Наверное, это и становится для Чимина сигналом, что целует в щёку, и в скулу, и — толкается упругим языком внутрь ушной раковины, обводя завитки и прихватывая губами верхнюю часть, горящую от смущения. — Спокойных снов, — шепчет Чимин, и улыбку слышно в голосе. Получилось что-то на грани между явью и сном — дрёмой, полной фантазий и настоящих объятий. Чимин не разжимал рук, а когда раздалась мелодия его будильника, он спрятал лицо в изгибе шее Юнги, хныча. — Давай, ребёнок, тебя где-то ждут. — Ясельки закрываются? — Какие ясельки? — С ягнятами. Чимин садится на колени на диване, поднимая руки и выгибаясь дугой — край футболки задирается, виден след от пояса штанов, оставивший алую борозду. — Нравится спать в одежде? — Нет. Но я разденусь в следующий раз, если разденешься ты. — Проваливай, — Юнги толкает его пяткой, игнорируя смех и рассеянно кивая на: «Увидимся ещё, хён, не прощаемся». За годы совместной жизни, пройдя вместе через многое, у них всех — близость семейного уровня. Уже понятны почти все шутки Сокджина и логика Тэхёна, предсказуемы реакции Чонгука и Хоби, ожидаемы спойлеры от Наму, и — нежности от Чимина. Изучение привычек, паттернов, их разговоры, ссоры, накопленный опыт — это помогало взаимодействовать без серьёзных проблем, но понимание не обозначало полное принятие. Юнги стоит в стороне на саундчеке, видя как Чимину расстёгивают кофту, под которой ничего нет. И Чимину… Нормально. Он открыт, фигурально, буквально, широкая улыбка слепит его самого из-за поднимающихся щёк, и окружающих — заодно. Пак любит тискаться по поводу и без, произносит и пропевает много слов о любви, и эта безвозмездная щедрость сбивает с толку — как? Откуда столько берётся сил? А если у Чимина появится постоянный и единственный партнёр, он продолжит кататься на руках, плечах и спинах мемберов? Невинно расцеловывать, поддерживать, ободрять, одобрять? Сейчас они в безопасной зоне с привязанностью без посягательств, омрачаемой лишь резкими и редкими вспышками раздражения, исходящих чаще всего от Юнги. — Юнни… — Не смей. Я хён для тебя. — Юнги-хён. Печальный факт — чтобы узнать, насколько он важен Чимину, Юнги ранит его, не то чтобы осознанно даже, без рукоприкладства, выматывая морально. Забив на гордость, младший прилипает, зажимая у стены и беззастенчиво рыдает в плечо. — Пожалуйста, не отстраняйся от меня. Пожалуйста, останься. Ресницы слиплись стрелочками, Юнги не может смотреть во влажно блестящие глаза, поправляя пряди волос и чувствуя себя виноватым — и счастливым, и испытывая стыд. Всё это не кажется правильным, смесь эмоций переполняет, сбивает с толку, сложно разобраться и сделать правильный вывод — что дальше? Как — дальше? — Я не отталкиваю тебя, Чимин-а. Не смог бы. Дело не в физическом превосходстве или в том, что Чимин не позволяет уйти, нет. По-настоящему отказаться от внимания и теплоты Юнги не в состоянии. Ему это нужно. И, кажется, даже больше, чем это есть. Он обвивает талию руками, с усталым вздохом закрывая глаза. Ссоры так утомительны. Сердце ритмично отбивает настойчивую мысль: «Поцелуй. Поцелуй. Поцелуй». Юнги грызёт ногти. Опять. В студии наведён порядок, а в голове — хаос. Обычно, Мин вытаскивал из прошлого — боль, преобразовывая её в текст, выплёскивая — в рифму. Анализировал, рефлексировал. Один микстейп, второй. О чём написать — в новом альбоме? Что происходит в жизни, достойное запечатления? Что войдёт в историю? Что на сердце, что в мыслях? Он берёт книгу по психологии, листая, вникая, чтобы научиться копать глубже. Разбирать себя на составные, и разбираться в остальных. В теории всё относительно ясно, мотивации и поступки, на практике — бесконечная череда проб и ошибок. Хосок охрип, и за обедом долго трясёт пакетиками сахара, будто это музыкальный инструмент. Вместо слов, создавая фоновый, отвлекающий шум, и Юнги готов порвать два несчастных прямоугольничка из бумаги, рассыпав их и смахнув куда угодно, только бы это прекратилось. — Хоби-хён, — Чимин ловко крадёт из пальцев, улыбаясь. — Давай лучше я добавлю тебе в чай мёд и лимон? И прямо за столом Пак трогает набухшие лимфоузлы, сочувственно обводит горло в поглаживаниях, изучает список рекомендаций врача на больничном листе, пересланном ему в чат. Юнги прокашливается и пододвигает стул, случайно ударяя Чимина по лодыжке. Ему многое не нравится. Он стрессует из-за всего, что не успевает сделать, клянёт себя за прокрастинаторство и отмахивается от советов по типу: «Отдохни». Чтобы не раздувать новый конфликт, у них с Чимином разговор по душам, и попытка расковырять верхний слой беззаботности и докопаться до истинных желаний — вызывает симметричные вопросы. — Хватит сотрясать воздух теориями, а если бы, а вот бы. Давай делать и выяснять по ходу, где у кого какие границы. Не ошибается тот, кто не пробует. — Я пробую. — Шаг вперёд, и три назад? — Двигаюсь в своём темпе. Чимин откидывается на спинку стула, вертит пустую рюмку для соджу, ловя тусклые блики света. — Знаешь, способы познания бывают разными. Ты пытаешься постичь умом и языком, а я слышал, кстати, что твой до Гонконга доводит. — И? — Вот ты расспрашиваешь о том, что приемлемо, а что нет, сколько я позволяю и где тот предел, за которым уже не комфортно. Я могу судить основываясь на том, что было. Воображать, как бы было — я не привык вслух, хён. — Расскажешь? — А ты? Что-нибудь кроме — о, как достало, когда вторгаются в личное пространство без спроса. Юнги тянется за салатницей, зачем-то перемешивая её содержимое и прикидывая, сколько бы заняло времени достать оттуда всё зёрнышки чёрного и белого кунжута. Молчание затягивается, Чимин встаёт — направляясь к выходу, но не уходит, а оказывается позади, обнимая за шею и потираясь носом, портя подобие причёски. — Это мне можно? — Можно. — Почему? — Ты со всеми так делаешь. — У меня операция на следующей неделе. — Какая? — Юнги встревоженно поворачивает голову, и Чимин щурится, щекоча ресницами кожу. — Губы. Новые сделают. — Они останутся твоими же… — Да, но… Я отношусь к этому, будто всё заново, понимаешь? — Заново? Что? — Новые. Нецелованные. Даже интересно, кто станет потом первым. Чмокая в лоб, Чимин подмигивает. — Я отойду в туалет, и мы потом обсудим поведение менеджера, чтобы ему, скотине, икалось. — Фу, злой Пак Чимин. — Слизерине-е-ец, — напевая, младший изображает волну телом. Официально процедура называется коррекцией — кто-то хочет пельмешки, а кому-то поправляют форму. У Чимина свои губы достаточно пухлые от природы, но из-за выпирающего переднего зуба он не может сомкнуть их до конца, в расслабленном состоянии образуется крошечная дырочка, и это раздражает его, когда он видит на фотографиях появляющийся нюанс. Юнги знает, как всё происходит, навещая косметологический кабинет около раза в год, когда гель рассасывается и надо всё по-новой. Сначала губы протирают, очищая. Затем щедро смазывают анестетиком, оставляя в покое минут на пятнадцать. Чувствительность притупляется, и всё равно больно от уколов и того, как пальцами распределяют введённое средство, мнут, сжимают, и чувствуешь себя всего лишь телом во власти врача, монотонно повторяющего правила. Нельзя разговаривать, пить и есть первые два часа. Первые две недели — воздержаться от алкоголя и сауны. Минимизировать мимику, не кусать, не напрягать, и в идеале вообще забыть, что рот существует. Никаких трубочек-соломинок, никаких сигарет. Намазав вазелином и вручив одноразовую медицинскую маску, врач отправлял отдыхать и ждал на повторный приём и осмотр, чтобы «добить», если потребуется. Губы синели от синяков и, заживая, покрывались коркой. Они отекали, страшно раздуваясь, зарождая сомнения — а всё ли пошло по плану? Вдруг так и останется, гипертрофированным кошмаром? Чимин добровольно самоизолировался в квартире на трое суток, поскольку в общаге — не ржать — нереально. Он репетирует танцы у себя дома, пишет в общем чате вместо голосовых, расписывая даже малозначительные вещи в деталях — от скуки, и спрашивает, чем заняты остальные. У мемберов соревнование, кто рассмешит Чимина сильнее, на что тот посылает их в жопу, жалуясь на разболевшийся пресс и выходя из сети. Юнги молчит, заинтригованный концептом о новизне, условной девственности и перспективой стать первым. Вернётся Чимин, скажет: «Только хён вёл себя прилично», и поцелует. Здорово? Скромно. От усталости в голове какое-то фруктовое желе. Мозг процентов на шестьдесят состоит из жира и пахнет ванилью из-за высокого содержания глюкозы. Сладкий, серый, и бесполезный, если его использовать нон-стопом. Юнги едет в машине, повторяя привычный маршрут и даже время примерно такое же — несколько минут до рассвета. Желаний ноль, настроение в минусе. Проспаться бы часов сто, и ещё столько же, и ещё, и… «Забавно, на небе сейчас и солнце, и луна» — прилетает сообщение от Пака. Промаргиваясь, Юнги ищет их взглядом. Ну, да. И солнце обычно ассоциировалось с Хосоком, а Сокджин — с луной, что именно Чимин имел в виду? Мы видим одни и те же небесные тела?.. Почти подъехав к общаге, Юнги понимает — Чимина там нет, Чимин у себя в квартире, и не спит. Сейчас. Третий день самоизоляции на исходе. Сегодня он будет на работе в Хайбе, и вернётся со всеми вечером. Будет ли ждать, когда на традицонном обходе хён коснётся его? Поцелует ли? — Мне надо кое-куда заехать. Сначала в магазин, — Юнги трёт глаза, сочиняя новый план. Волнительно — ужасно. Выбирать цветы, готовые букеты у касс — тяжело. Вопросы множились в голове, как фракталы, неозвученные, жужжащие, колкие. Намереваясь сделать шаг вперёд, Юнги мысленно прикидывает пути отступления на километры назад. Насколько всё это глупо, насколько всё это важно, понравится или нет, что, если Чимин уже мирно сопит, и никаких серёжек дома не носит, и помощь ему не нужна, и партнёр по обнимашкам, и… — Хён? Рука взлетает вверх, прикрывая рот, однако, видно по щекам — Чимин широко улыбается. — Привет. Юнги переступает порог с полным впечатлением, что он в дораме. — Привет… — Я… Подумал о тебе, — протягивая цветы, Юнги роняет один из камней с души, поскольку младший восхищённо принимает, поднося к лицу. — Спасибо. Пожалуй, буду так и ходить везде. — Не прячься за ними. — Это будет откровенное хвастовство. Сам Мин Юнги мне подарил. — Какое слово ты бы выделил маркером? — Всё предложение целиком. Проходи. Останешься? Мы можем вместе поехать потом. — У-гу. Отправляя сообщение водителю, Юнги стаскивает кеды, снимает солнечные очки. В квартире Чимина пахнет мимозами, а в гостиной, где дверь, ведущая на длинный балкон — тянет ментолом. — Ты курил? — Не я. Тэ-я с Гуком заезжали несколько часов назад, — набирая воду в вазу, Чимин зевает в плечо. Он стесняется, опуская голову, пока ставит цветы на стол. Солнечный свет становится ярче, пробиваясь через занавески. Юнги соскучился по голосу Чимина, по его образу, силуэту, мелькающего на периферии. — Кофе, и поболтать? — Кровать и спать. Во сколько ты обычно ложишься? — Как раз собирался. — Тогда идём. Из-за смены обстановки и отсутствия привычных вещей атмосфера слегка неловкая. Мин чистит зубы выделенной ему зубной щёткой, похожей на те, что бывают в отелях, вытирает лицо маленьким полотенцем, кидая в корзину, где с десяток таких же. Пораскачивавшись с носка на пятку он раздевается, принимая душ, пропитываясь запахами Чимина больше. И когда надевает принесённые на смену футболку и шорты, и — ложась в постель, под воздушное, объёмное одеяло. Чимин рядом, спиной к нему, его собственный запах концентрированнее и отличается от нейтральных ароматизаторов гелей и порошков. Перекидывая через него руку, Юнги подгребает к себе, касаясь носом шеи, у линии роста волос. Чимина передёргивает, раздаётся судорожный вздох. — Прости? — Щекотно. Не ожидал. Чимин накрывает пальцы, просовывает между своими, прижимая к груди. Мутные и нудные мысли вновь одолевают в бездействии, борясь с ними, Юнги целует в выпирающий позвонок, и тот, что ниже, добираясь до ворота пижамной рубашки. — Кажется, это впервые, — Чимин дрожит, голос ломкий, будто на грани слёз. — Впервые? — Когда ты меня целуешь. Весь концепт переворачивается в обратную сторону — это губы Юнги лишаются девственности, соприкасаясь с кожей. Давным-давно, какой-то чувак в школе, хвастаясь полученным сексуальным опытом говорил, что начав — невозможно остановиться и перестать хотеть это делать. Сколько ещё непоцелованных мест на теле Чимина? Множество. — Позволишь? — Я… Д-да… Я, Боже, хён, запрети мне думать, прямо сейчас. — Прекращай, Пак Чимин. В многозадачности — проще. Теперь цель не только заполучить ответный поцелуй, но и превратить мозг младшего в такое же фруктовое желе, как и у него самого. Юнги мстительно выцеловывает за ухом, используя язык, нежно проводит цепочку по острой линии челюсти, прикусывая за подбородок. В какой-то момент он обнаруживает себя нависающим сверху, создав клетку из собственного тела для Чимина — тот и не пытается выбраться, закрыв глаза и поглаживая по плечам. Его рот приоткрыт, отёк не спал до конца, бордовые гематомы создают эффект небрежно нанесённой помады. Чтобы всё благополучно зажило, нужно постоянно увлажнять — это правило Юнги хорошо помнит, наклоняясь и облизывая сначала верхнюю, затем нижнюю. Губы твёрдые, чуть вывернутые, и сжимая щёки Юнги смотрит, как проявляется их истинный размер. — Ни в одном из миров это не выглядит сексуально, хён. — Мне всё равно. Открой глаза, Чимини. — М? Близко настолько, что это определённо нарушение личных границ и может быть некомфортно. Волосы спадают по бокам от лица, вид, открывающийся снизу, вряд ли тоже — пик эротизма. — Хочу забрать твой первый. — Дарю. Чимин складывает губы уточкой и в том месте, где должно быть отверстие, в центре — у него оно в форме сердечка. Влажный и громкий звук сопровождает то, что можно было уже давно сделать. Почти детский чмок. Чимин смеётся, смущаясь и крепко обнимая. — Всё, теперь спать. — Конечно, — довольно жмурясь, Юнги ложится на бок, тесно прижимаясь. — Спокойной — тебе — ночи. Поцелуй, поцелуй, поцелуй. Сильнее, настойчивее, глубже. Шипение из-за боли, струйка крови.