Марионетка

Центральное Бюро полицейского департамента Лос-Анджелеса — не проходной двор, и зачастую гражданских не пускают дальше холла или приемной дежурного офицера. Но Кортни Эванс — не просто гражданская, а едва ли не любимая племянница Дэвида Брукса. Даром что они не кровные родственники, но с Майклом Эвансом он дружит так давно, что уже много лет как считает его семьей. Только потому ее и пустили в его кабинет. Под видом репортера «Лос-Анджелес Таймс», конечно же. Спасибо, что Кортни редко вытаскивает из кармана пропуск в редакцию, иначе оправдываться Дэвиду перед шефом добрых минут двадцать, если не дольше. — Я думал, у тебя нет времени навестить старого дядю Дэвида, — усмехается он, глядя на мнущуюся у дверей Кортни. — Но лучше бы ты домой к нам заглянула. Или ты по делу? — По делу. — Она воровато оглядывается по сторонам, копается в сумочке и достает небольшую тонкую папку для документов. Аккуратно кладет ее на стол, поправляет сползающий на плечо ремень сумки и прикрывает глаза, тяжело вздыхая. — Душно тут у вас. Можно я окно открою? — Конечно. Что в папке? Кортни с шумом поднимает жалюзи, открывает окно и жадно вдыхает свежий воздух. На улице сегодня жарко, и наверняка, если бы не косметика, на лбу у нее выступили бы капли пота. Но Дэвид Брукс не обращает на это внимания, с интересом перебирая документы в папке: страницы старых выпусков газет, распечатки страниц из социальных сетей, написанные от руки записки. Судя по всему, все они про Художника. Теперь очередь Дэвида тяжело вздыхать. Уж сколько он твердил, что лезть в это дело не стоит, иначе Майкл ему голову открутит или того хуже — надавит на коллег в калифорнийском управлении ФБР или полиции штата и отправит друга на пенсию раньше срока. И если Майкл Эванс — примерный семьянин, добрейшей души человек, если так подумать, — посочувствует ему и предложит устроить прощальную вечеринку у них дома, то другой Майкл Эванс — начальник уголовного департамента ФБР в Куантико — и бровью не поведет. Работа есть работа, дружбе в ней места нет. Но Кортни не дурочка, да и куда ей до следователей из ФБР, которые грызут это дело годами, и Дэвид, в отличие от Майкла, понимает, почему она с головой погрузилась в расследование. Девчонка потеряла родную сестру, а они годами все делали вместе — чай не шуточки, чтобы сесть и ждать у моря погоды, пока убийца разгуливает на свободе. Она просто так расслабляется, и едва ли сумеет накопать хоть что-то. Чем бы дитя ни тешилось, так ведь? — Все, что я нашла за последний месяц, — говорит Кортни, когда садится на стул напротив рабочего стола Дэвида. — Я проверила всех подозрительных знакомых Мелиссы, просмотрела друзей других погибших девушек. Ну и соседей Брэда опросила, но там ничего особенного. Вы знали, что Джейк Болдер в свое время встречался не только с Мелиссой, но и с Роуз Смит? — Понятия не имею, кто такой Джейк Болдер, Кортс, — хмыкает Дэвид. — Какой-то ее приятель? Знаешь, когда я был помоложе, я с кем только ни встречался — а спросишь Джорджию, так я вообще ни одной юбки в городе не пропустил. Мало ли в жизни совпадений. — У него какие-то проблемы с полицией, — продолжает она, не обращая на него внимания. — Я не смогла выяснить какие. И вот тут-то мне и нужна ваша помощь. Он странный, понимаете? И я ему не верю. Когда я говорила с ним в «Костко», где он работает, он так перепугался, что за ним пришли копы… Нормальные люди при мысли о полиции так не нервничают. Я говорила с его соседями — миссис Дорсетт уверена, что он чем-то промышляет. А на заднем дворе он выращивает лилии. Красные. И татуировка у него подозрительная. Кортни достает из папки несколько распечатанных фотографий: парень на вид лет двадцати пяти или тридцати загорает на пляже, — наверняка на местном, вон, даже буйки знакомые вдалеке видны, — ничего особенного. На плече — от основания шеи до груди — у него раскинул лепестки какой-то цветок. Может, лилия, а может, колокольчик. Дэвид Брукс в цветах не разбирается. — А с татуировкой-то что не так? — Он едва не смеется. — Кортни, я все понимаю, тебе хочется найти убийцу, но с татуировкой — это уже перебор. Девчонка бросает на него такой тяжелый взгляд, что Дэвид невольно вспоминает о жене. Примерно так же смотрит на него Джорджия, когда он задерживается на работе или в очередной раз забывает о годовщине их свадьбы. Или когда к ним погостить приезжает ее мать. Господи, отчего же с женщинами так сложно. А в кабинете и правда душновато, и открытое окно делу никак не помогает. Он устало смахивает со лба выступившие капли пота и неловко потирает ладони друг о друга. Кто бы знал, что разговор с названной племянницей окажется таким тяжелым. Как короткая прогулка по минному полю. — Ты не подумай, я на твоей стороне. Мне этого урода найти хочется ничуть не меньше, Кортни, — нехотя оправдывается он и поднимает руки в примирительном жесте. — Но я не вижу в этом ничего такого. — Это лилия, — произносит Кортни медленно, словно боится, что он ее не поймет. — Точно такая же, какие оставляет Художник рядом с телами жертв. Мне кажется, что и из их… В кабинете на несколько долгих мгновений устанавливается тишина. Кортни прикрывает рот ладонью, кашляет и несколько раз глубоко вдыхает, прежде чем продолжить: — Я думаю, что и из их тел он делает подобие цветов. Наверняка вы что-то об этом знаете. Знает, но очень хотел бы забыть. Когда дело Художника еще не попало в руки федералов, когда им занималась полиция штата совместно с городской, Дэвид всякого наслушался об этом чокнутом убийце. Детектив Смолдер — его друг и коллега — сразу поставил на то, что тот кошмар, какой ненормальный творит с сердцами жертв, — это попытка изобразить цветы. А потом это подтвердил и профайлер федералов. Сказал, будто это часть почерка убийцы. Цветы, мол, являются неотъемлемой составляющей его фантазий. Возможно, сексуальных. Да Дэвида чуть прямо там и не вырвало. И он до сих пор не представляет, как ребята из бюро работают над этим делом, отбросив в сторону эмоции. Как могут их профайлеры болтать о чем-то подобном с таким постным лицом. Не зря шеф говорил, будто для полицейского Дэвид слишком эмоциональный, слишком мягкотелый. Давно уже нужно было обрасти непробиваемой броней и выкинуть из головы всякую брезгливость. Но одно дело — не принимать близко к сердцу потери пострадавших или не срываться каждый раз, когда кого-нибудь несправедливо зарезали в безлюдном переулке, и совсем другое — остаться безразличным к таким зверствам. И девчонки все еще такие молодые, как на подбор. Тьфу. — Ты права. Но это не значит, что никто теперь не может себе лилию наколоть. Выглядит как вполне заурядный цветок. Ты не пробовала отцу показывать? Это у него там штат профайлеров и экспертов под рукой, кто-нибудь бы да разобрался, что значит лилия именно в этом месте. А выращивать у себя во дворе он может что угодно. — А то вы не знаете, как он на это реагирует. — Кортни едва не закатывает глаза. — Я заикнулась однажды, так он пригрозил мне, что в следующий раз мы с ним будем говорить как гражданский с федералом. Слушать он меня не станет. А я не могу молчать. Мне нужно хоть с кем-то об этом поговорить… Она отворачивается, но Дэвид замечает, как блеснули ее глаза — ярко, влажно. Второй месяц пошел, а со смертью Мелиссы она не смирилась. Да и кто смирился бы? Майкл оплакивает смерть дочери по-своему — с головой зарывается в работу, неделями и месяцами не бывает дома, а Кортни — играет в детектива, пусть и с переменным успехом. Кто знает, может, когда-нибудь именно ее зацепки наконец приведут федералов к убийце. А может, Дэвид выслушает ее и сам передаст догадки в Бюро. Уж ему-то Майкл ничего сделать не сможет — полиция вправе собирать улики и показания свидетелей, если у них есть на то причины. В конце концов, гражданским не так-то просто пробиться в калифорнийское отделению Бюро. Он тепло улыбается: — Не переживай, детка, лучше расскажи, что ты думаешь об этом Джейке. А то заболтаемся, и у меня обеденный перерыв закончится. Потом, сама понимаешь, я тебя отправлю домой — у меня тут работы выше крыши. — Простите, веду себя как размазня. — Она спешно промакивает глаза платком и убирает его обратно в сумку. — Я хочу знать, что висит на Болдере. Спорить готова, что он что-то скрывает — и гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. — Ну ладно, я посмотрю, что можно сделать. Но если информация там закрытая, то обрисовать я тебе ее смогу только в общих чертах. — Дэвид откидывается поглубже в рабочее кресло и кладет руки на живот. Все-таки он давно уже не мальчишка — вон какой пивной животик отрастил. Права была Джорджия, работа в офисе до добра не доводит, даже если офис в его случае — кабинет в полицейском участке. — А что насчет Брэда? Его же должны были арестовать или хотя бы допросить. Неужели просто отпустили? Как так вышло, что он сбежал? — Понятия не имею, честно говоря. Федералы перед нами не отчитываются, мы над делом уже несколько лет как не работаем. Официально, конечно. Так-то звонят они нам постоянно, присылают ориентировки, спускают какую-то информацию по поводу подозреваемых, но на этом все, — качает головой он. — Но если что-то будет, я тебе подмигну. В последние семь лет Мэйсон только и делал, что балансировал на грани — то его за употребление скручивали, то просто за мелкое хулиганство. Как знать, не прикрывал ли он какие-нибудь черные делишки этим. И пусть я не федерал, но точно знаю — на нем висит какая-то подозрительная возня с цветами. Оптом он их закупал или что-то вроде. Говорят, перепродавал, но мало ли. Кортни задумчиво покусывает губу, отсутствующим взглядом смотрит в окно — на спешащих куда-то людей, проносящиеся мимо машины и тут и там сверкающие вывески. С улицы доносится привычный гул и соблазнительный запах тако. Дэвид с удовольствием бы вышел пройтись минут на десять и прихватил себе один такой в ближайшем киоске. Летом и осенью их тут стоит немерено. Только он прекрасно понимает, что не успеет — часы над дверью показывают без десяти три, а значит, плакал его обеденный перерыв. — Ну и дрянь, — выдыхает Кортни устало. — В сериалах все это выглядит проще. — Ну ты сравнила тоже. Сериалы — они про красивую картинку, а в реальной жизни наша работа то еще дерьмо. И ничего по мановению волшебной палочки не происходит, никакие преступники не подкидывают нам улики под дверь. Да и частные детективы не заглядывают, чтобы пафосно объявить, что они раскрыли дело. Хотя на моей памяти такие кадры бывали, — смеется Дэвид. Искренне. — Только их догадки были далеки от реальности, и нам они скорее только мешали. — Надеюсь, обо мне вы так не думаете, — фыркает она, но в ее голосе слышны робкие нотки веселья. — Да брось, Кортс. Я же все понимаю. У тебя такой период, да и вообще… Только сильно глубоко в это не лезь, прошу. Кто знает, что в голове у таких психопатов, как бы он тебя ни приговорил просто так, за компанию, если прознает, что ты под него копаешь. — Ага, ему плевать на ФБР, но большая и страшная Кортни Эванс — совсем другое дело, — и на этот раз она смеется в голос. Поднимается со стула и закидывает сумку обратно на плечо. Папку оставляет на столе. Полагает, значит, что он будет ковыряться в этом деле. Чертовка Кортни, знает же, чем соблазнить старика. И Дэвид благодарит всех богов, что Джорджия еще не научилась читать мысли, особенно на расстоянии. Главное, при ней такую чушь не ляпнуть, а то потом парой оправданий не отделаешься. — Я позвоню тебе, когда узнаю, что там с этим Болдером. Или напишу, если ты не против. — В любое время. Только не забудьте, ладно? Я еще посмотрю сама, но… — С памятью у меня пока проблем нет, — отмахивается Дэвид. — Так что не переживай. И не накручивай себя просто так. Кортни улыбается напоследок, и вид у нее уже далеко не такой мрачный и недовольный, как минут пятнадцать назад. А раз так, значит, он все сделал правильно. Чем бы дитя ни тешилось, конечно, но во всем надо знать меру. И если Майкл не готов принять расследование дочери, то Дэвид просто не хочет, чтобы Кортни заигралась в детектива. Ему ли не знать, что ни к чему хорошему такие игры не приводят. — Кортс, подожди! — восклицает он, когда она открывает двери кабинета и уже делает шаг в коридор. — Что такое? — Будь другом, принеси мне тако, а? — широко улыбается Дэвид, кивает в сторону открытого окна. — Там на углу лоток — просто божественные тако делают, особенно с двойным сыром. Кортни улыбается в ответ, кивает и показывает ему большой палец, прежде чем прикрыть за собой дверь. Через семь минут на столе у Дэвида лежит большой тако с двойным сыром, и он чувствует себя самым счастливым человеком на Земле. Ровно до тех пор, пока в кабинет не заглядывает шеф. Опять разбираться с жалобами правительства — полицейские, мол, лезут на чужую территорию, когда устраивают облавы на Никлаус-Драйв. Кто бы сомневался, что губернатор перед выборами будет особенно ревностно охранять свои тайны и всеми силами заметать под ковер проблемы бездомных. Черт бы его побрал.