Январь
Когда в Эппл прилетает плотным снежком, она почти сразу же угадывает, кто бы мог в неё кинуть. Рэйвен улыбается, лепит следующий снежок, и у Эппл не остаётся выбора, кроме как поиграть с ней. В конце концов, для чего-то же она покупала на распродаже снежколеп в виде уточек. Снежных уточек, конечно, жалко, но кидать в Рэйвен в ответ чем-то надо. Эппл не попадает ни разу. Она кидает первую уточку, вторую, третью, но каждый раз та или перелетает, или не долетает, или вовсе приземляется где-то сбоку от Рэйвен, которая стоит на одном и том же месте около высокого сугроба. Эппл не готова мириться с тем, что она такая мазила! Ей нужно обязательно хоть раз попасть в Рэйвен, которая кидает снежки намного более метко. Натянув повыше капюшон с оторочкой из лисьего меха, Эппл прицеливается, размахивается и отправляет очередную уточку в полёт. И, по закону подлости, вместо того, чтобы кинуть в Рэйвен, она кидает куда-то не туда — сильно далеко, аж в сторону неотапливаемого чайного домика, откуда как раз выходит… … и почти что заходит обратно, когда снежок прилетает точно в голову. Эппл ойкает, Рэйвен присвистывает, а чёрный силуэт, припорошенный снежком, выглядывает из-за двери. Эме. Тот самый нисколько не зимний человек, которого вместе с ними на прогулку пришлось вытаскивать чуть ли не за уши. Эппл лично обещала ему, что снег и холод не доставят особого дискомфорта, а теперь вот — сама же залепила снежком по морде. — Прости-и-и… — она тянет еле слышно и, конечно же, до Эме её голос не долетает. Он отряхивает волосы и искусственный мех на воротнике куртки, протирает ладонью лицо и ощутимо берёт Эппл на мушку. — Бог простит. А я организую вам скорую встречу. — Нет! Эппл успевает только взвизгнуть и, уронив снежколеп, броситься в сапожках на каблуках наутёк. Собственно, в этих-то сапожках и была её стратегическая ошибка — каблук тонул в снегу, не давая ей твёрдо ступать даже по протоптанным дорожкам. Она спотыкалась, запиналась, несколько раз едва не упала, но темпа не сбавляла, пока Эме, перепрыгивая заснеженные клумбы, нагонял её. Ему хватило буквально пары минут бега лёгкой трусцой, чтобы догнать её, крепко сцапать и повалить в сугроб. Пойманная и утопленная в мягком сугробе, Эппл повизгивает, выкрикивает извинения и просит её отпустить, потому что она же случайно и вообще она тут не виновата ни в чём. А где-то через пару минут до неё доходит, что, вообще-то, нисколько не зимний Эме прямо сейчас сидит с ней в сугробе и загребает голыми ладонями колючий снег, чтобы кинуть рыхлую горсть ей в лицо и за шиворот. Всё же повёлся и пошёл у неё на поводу, хотя и возмущался больше всех, что «зима, холодно, для людей уж с тыщу лет как изобрели камины и печи». Понимая это, Эппл начинает смеяться. Потому что снега Эме цепляет немного, больше вокруг раскидывает, чем на неё, и ведь она же хотела повозиться в снегу, как в детстве, — и вот, с ним вместе возится. Её светлые волосы выбились из-под капюшона, разметались по сугробу, щёки заалели, а в глазах загорелись яркие-яркие и довольные искорки. Эме, стоя над лежащей в сугробе Эппл на коленях, замирает, смотрит на неё такую, весёлую и беззаботную, радостную и живую, и Эппл, смотрящей прямо навстречу, вдруг кажется, что и он в кои-то веки улыбается совсем по-человечески, мягко и искренне. Она не пятится назад, когда Эме склоняется над ней, оперевшись на руки, и даже не думает возмущаться, когда он ласково целует её, съедая с губ всю помаду. Эппл обнимает его за шею, целует в ответ и жмурится так, что перед глазами вспыхивают не подсвеченные солнцем снежинки, а настоящие звёзды. И, вообще-то, переворошенные горсти снежинок всё это время летели и Эме в лицо тоже. Те остались в складках капюшона, в слипшихся ворсинках искусственного меха, зацепились за заботливо повязанный Поппи шарф крупной вязки, начали подтаивать на волосах. Но Эппл всего этого не видела — собирала беспокойными и успевшими озябнуть ладонями в тонких красных перчатках. И целовала его, как в первый и последний в этой жизни раз, даже если целовать ей положено прекрасного принца из своей сказки. Эме не прекрасный принц и с её сказкой ничего общего не имеет, но вот так — в холодном сугробе и извалявшись в снегу — Эппл нравится намного больше, чем должно было. — Сладкая ты, яблочко, — роняет Эме перед тем, как поцеловать насполедок и мягко за нижнюю губу прикусить. Вставая, подаёт ей руку — красную в кои-то веки не от крови, сочащейся из-под терновых веток, а от мороза. И уголки рта у него красные тоже, но уже от помады.Февраль
— Перестань, пожалуйста. Эппл вымученно вздыхает и нажимает на тормоз. Машина останавливается, останавливаются и бегавшие туда-сюда по лобовому стеклу дворники — на следы от подтаявшего снега тут же налипают новые снежные хлопья. Эме делает крайне удивлённый взгляд и перестаёт пить из фляжки. — Перестань что? — Это, — Эппл неопределённо машет рукой в его сторону. — Тебе даже говорить мне ничего не надо, чтобы я чувствовала, насколько ты сейчас злорадствуешь. В принципе, Эппл была не так уж далека от истины — Эме и правда мог молчать и не говорить совершенно ничего, всё за него говорили его жесты и взгляды. Он предлагал Эппл поехать на поезде, чтобы не быть привязанными к её маленькой красненькой машинке, и да, пришлось бы потаскать тяжёлые чемоданы с вещами, но выпить ликёра они могли бы вместе, а от перрона их бы встретили Брайер с отцом на внедорожнике, которому никакие сугробы нипочём. Но нет, Эппл, только-только получившая водительские права и в подарок от матери новенький пятисотый Фиат, горела желанием похвастаться лучшей подруге тем, какая она у себя и у всех остальных молодец. Потому сквозь буран по едва ли расчищенной дороге они с Эме поехали именно на бедном Фиате, который не справлялся ни с похолоданием, ни с обильным снегопадом, ни с тем, чтобы самого себя обогреть. Потому-то Эме и лакал ликёр из фляжки, которой, вообще-то, на все выходные должно было хватить — Эппл не предлагал, потому что она за рулём. За рулём и едва ли не в слезах. На то, что Терновый ведьмак будет с ней сюсюкаться, как с маленькой, она не рассчитывала — даже такой харизматичной девушке, как Брайер, от него достаётся ровно столько милостей-пряностей, сколько она заслужила, — но в последнюю очередь сейчас хотела чувствовать, как он всем своим видом капает ей на мозг и совесть фразой «я же говорил». Эме молчал, и за это его уже стоило поблагодарить, потому что сказать он мог бы достаточно, но, увы, на большее сострадание он не способен. Потому что объективно — он и правда говорил. Молчали. Эппл глотала слёзы отчаяния и бессилия, Эме облизывался после ликёра и нарочито смотрел куда угодно, но только не на неё. Бедный Фиат, проникнувшись атмосферой безысходности, пару раз кашлянул и испустил дух тоже. Ну, в плане, заглох. Эппл засуетилась, забыла о слезах и попыталась своё красное чудо завести, но заводиться оно не хотело. Никак. Вот вообще. И на третью, и на пятую, и на седьмую попытку тоже. Тишина надавила ей на плечи ещё сильнее, и она едва не всхлипнула в голос… А потом Эме крепко обнял её, перевалившись через подлокотник между сидениями. Обнял, жарко дыхнул в ухо, прижался лбом к её щеке и потянул на себя, второй рукой отстёгивая ремень безопасности. Эппл не сопротивлялась, выпуталась из ремня и потянулась к Эме сама, наплевав на то, что от него пахнет ликёром и что он же сам её чуть до слёз не довёл. Лучше так, сидя в обнимку и деля на двоих одно общее тепло, чем порознь и в кипучей обиде. Даже если вы в заглохшем крошечном Фиатике посреди всё крепнущей пурги и занесённой дороги. — Дыши, — ледяной ладонью Эме убирает с лица Эппл выбившуюся прядку. — Не паникуй. Паника не поможет. Сейчас думать будем, как выбираться отсюда. Выберемся, холодной смертью не помрём. И он-то был в этом уверен, он-то был готов и пешком продираться оставшиеся километры до замка Бьюти, а вот Эппл… В очередной раз сглотнув слёзы, она просто уткнулась носом в его воротник и крепко зажмурилась. Не знала, сколько времени так прошло, пока Эме гладил её по спине и дышал ей в макушку. А потом услышала, как он прыснул со смеху и несколько раз отрывисто нажал на клаксон. — Кому ты сигналишь?.. — Тем, кто выехал по наши души. И правда — вдалеке за деревьями Эппл увидела приглушённый метелью ярко-белый свет фар внедорожника. Минут через семь внедорожник остановился рядом с заглохшим Фиатом, а из него высыпались на белый снег отец Брайер и она сама в неоново-розовом лыжном костюме. Эппл от радости забыла, как дышать, выскочила из машины и кинулась к подруге на шею, совершенно позабыв про Эме. — А мы как знали! Подумали, что вас снегом где-то по пути замело, — даже в салоне Фиата было слышно бойкий голос Брайер, обнимающей Эппл и… стукнувшей её по лбу. — Слушать надо было своего мужика! Говорил, что на поезде проще, — нет, ты упёрлась, что на машине хочу! Дурочка! Но то Брайер не со зла. Отчитала Эппл, отправила её к отцу за термосом с чаем, а Эме сквозь стекло махнула рукой. Эме ответил бы, но руки были заняты — поглаживанием руля и единственной попыткой завести Фиат. Фиат послушался и заурчал двигателем, от чего Эппл едва ли не подпрыгнула на месте. Сев обратно за руль, она не стала пристёгиваться сразу, а глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз, собираясь с мыслями, чтобы извиниться. — Я… — Чш-ш-ш, — Эме затыкает её, приложив палец к напомаженным губам. — Я знаю. Знаю буквально каждое слово, которое ты хочешь сказать. Вместо извинений он поворачивает к себе её лицо и целует, наплевав на все возмущения Эппл из-за запаха ликёра от его губ.Март
— От улыбки станет всем светлей, от улыбки в небе радуга проснётся… — Эме, пожалуйста, замолчи! Эшлинн натурально взмолилась. Последние полчаса, которые они шли по лесу, Эме не замолкал буквально ни на миг, то рассказывая какие-то исторические факты, то делясь скучными и неинтересными сплетнями, подслушанными вчера на обеде, то крайне отвратительно напевал дурацкие песенки из репертуара, между прочим, Хантера. Когда, шастая по лесу, подвывал он, Эшлинн не жаловалась (по крайней мере в тот недолгий период, в который они шатались по лесу влюблённой парочкой). — И не подумаю молчать, принцесса, — улыбка у Эме была настолько злорадной и кровожадной, что впору было думать, что вместо Рапунцель он спрячет в непроходимой чаще Золушку и Белоснежку. И если Золушка делала хоть какие-то попытки этому противостоять, то Белоснежка шла по течению и смотрела под ноги, лишь бы на слякотной луже не растянуться. И в этот раз ей хватило ума надеть сапоги на плоской подошве. — За что ты нам мстишь? Что мы такого тебе сделали? — Вы? Спроси у своей дражайшей пидруженьки, — он специально произносит через И, придавая слову издевательский оттенок. — Никого не трогал, никому не мешал, спал у себя в башне — нет, надо было припереться, ввалиться без стука, разбудить меня, напугать мою кошку… Эшлинн тяжко взвыла. Она уже жалела, что пошла вместе с Эппл проверять развешанные по лесу кормушки, и жалела, что гордость не позволила ей позвать с ними Хантера, а не Эме. В том, как досаждать людям, Эме знал толк и сейчас показывал один из лучших своих результатов. — Ты же Золушка, Эш, тебе же нужно терпеть выходки своих сводных сестёр, — Эме поддел её. Эшлинн должна была терпеть, да, только вот терпеть ей совершенно не хотелось, и она требовала хорошего к себе отношения, ведь, в конце-то концов, она будущая принцесса и потом королева, с ней должны считаться и её уважать… даже если это очевидно противоречит её сказочной судьбе, за которую она так ратует. Об этот камень преткновения споткнулись их с Хантером отношения и на этом же камне Эшлинн теперь хронически заставляют спотыкаться намеренно, желая услышать, что ей всё же важнее — судьба или превосходство. — Изволь потерпеть и меня, если уж Всех-Румянее-И-Белее пробудила во мне зло. Тем более, пришли почти. О том, что оставалась ещё и обратная дорога примерно в том же режиме, Эме решил тактично не напоминать, пусть Эшлинн, взбешённая сокращением своего имени, порадуется. Пока что. Пока может. Эппл, которую он по дороге косвенно обматерил уже раз, наверное, в третий, шла замыкающей и невинно смотрела по сторонам. И нет, нисколько она не жалела, что вломилась к Эме в комнату и буквально выцарапала его из-под толстого одеяла. Тресс уже отомстила ей четвёркой глубоких царапин на ладони, которые сейчас болели и ныли, потому Эппл считала, что они, в принципе, квиты и сейчас она может наслаждаться весенним, понемногу оттаивающим лесом, пока идут к реке. А на реке уже потрескался и сошёл лёд, чьи последние осколки уносились прочь набирающим силу течением. Река начиналась на Драконьей горе, огибала Академию с двух сторон и текла дальше, и на зиму она замерзала, а по весне таяла и немного выходила из берегов, когда сугробы превращались в снежно-грязную кашицу. Было слякотно и всё ещё холодно, но красиво, и Эппл любила смотреть, как мимо неё проносятся по реке крупные и успевшие изломаться льдины. Эшлинн, ушедшая вперёд, хочет окликнуть замершую на месте подругу, но Эме похлопывает её по плечу и просит помолчать. Вместо этого отправляет дальше, к последним из кормушек, которые они оставляли, а к Эппл идёт сам. Та трогательно прижала сцепленные ладони к груди и исполнилась настоящим восторгом, любуясь природой, потому даже не сразу заметила, как её приобняли за плечи. — Ты ради этого меня с того света выскрести была готова? — Да, — звучит приглушённо, как будто ответ на предложение руки и сердца. Эме, к сожалению, так проникнуться едва вступившей в права весной не смог и едва ли понимал, что чувствует Эппл и почему она хотела пойти на микро-свидание именно сюда, к оттаивающей реке, но… появляющиеся кое-где проталины говорили о том, что скоро наступит весна настоящая, цветущая и пахнущая, и этому, пожалуй, Эме вполне мог порадоваться, крепче обняв Эппл и дав ей прильнуть к боку. — Месяце в мае сюда придём ещё раз, — тихо говорит ей на ухо, показывая пальцем на другой берег реки, — и я тебя во-он там… Эппл прыскает со смеху. — Утопишь? — А то ж! Романтическую идиллию рушат приглушённое «бля» и звук упавшего в сугроб тела. Теперь очередь Эме смеяться, чмокнув Эппл в щёку и выпустив из объятий. — Пойдёшь спасать Эшлинн? — Не-а. Посмотрю, как она барахтается.Апрель
Первыми в оранжерее Академии распускаются крокусы и тюльпаны, наполняя её лёгким нежным ароматом. Солнце светит всё ещё обманчиво, а в лужах из-под талых сугробов ещё можно намочить ноги, но настроение всё равно поднимается, когда смотришь на жёлто-сиренево-розовые клумбы. В оранжерее теплее, чем на улице, там искусственно поддерживается тепло, потому Эппл радостно скинула куртку, оставшись в платье и пиджаке. Она чувствовала, как постепенно наполняется энергией расцветающей жизни и нового начала, пробивающейся сюда вместе с лучами солнца. И, если честно, она была бы рада, если бы ей на день рождения подарили не тепличные розы, маленькие и невзрачные, а уличные весенние цветы. Но до её дня рождения ещё очень-очень много времени, крокусы и тюльпаны к тому времени затмят другие цветы, более яркие и более пахучие. Так что Эппл выбирает сидеть в оранжерее и наслаждаться цветами, пока может. Разве что… … не то чтобы она на что-то, конечно, надеялась. — Ну и на кой хрен мне тут клумба? — Почему сразу тебе? — она обманчиво спрятала взгляд и всё равно прошла в комнату, даже если Эме её не приглашал. — Тресс ведь тоже прелестная леди, почему я не могу подарить цветы ей? Эме ничего не говорит, только провожает Эппл взглядом к окну, качая головой. Эппл устраивает маленький горшок с сиреневыми крокусами прямо на подоконнике, как раз там, где Тресс лежит, выставив пузо солнцу. Наличие в комнате нескольких горшков с ниспадающим вниз колючим терновником её нисколько не смущает, цветы ей кажутся самым что ни на есть подходящим элементом в достаточно мрачной комнате. Довольная своей вольностью, она улыбается, особенно когда смотрит на Эме, явно такие вольности не разрешавшего. — Завянут — я не виноват. — Они сезонные, завянут в любом случае, — Эппл деловито складывает руки на груди и всё ещё улыбается. Ждёт, когда Эме сдастся и поблагодарит за цветы, чувствует, что где-то в каменной глубине себя он их всё же оценил. Но вместо этого Эме уходит к комоду и копается в нём, стоя к Эппл спиной. — Закрой глаза. — М? — Закрой глаза, — машет ей рукой. — Откроешь, когда всё сделаю. Эппл закрывает. Думает, что он сейчас сделает какую-то подлость, но вместо этого Эме только берёт её за руку и надевает на средний палец маленькое колечко — позолоченное, с круглым рантом, в который завальцован нарисованный эмалью нарцисс. — Оно мне досталось за бесценок, позолоту я не люблю, а ты как раз такое носишь. Носит. Эппл начинает буквально светиться, рассматривая колечко с цветочком, оборачивается к Эме… да, улыбаться по-человечески он всё ещё не умеет — вместо милой улыбки получилось что-то наподобие щеристого оскала, но зато взгляд сказал всё остальное. В принципе, Эппл довольна, её устраивает и так.Май
Они не просто выходят, а буквально вываливаются из очередного магазинчика как раз тогда, когда на улице лихо грохочет гром и ослепительно сверкает молния. Эппл вздрагивает и едва ли не роняет телефон на кафельные ступеньки, но ей хватает мужества этого не сделать. — Солнце же было! Я совершенно не брала с собой зонт! И как мы теперь до Академии пойдём?.. — Как-нибудь. Эме ни воды, ни грома, ни молний не боялся, потому дождь, как будто стараясь для него, полил с такой силой, что вторую сторону улицы не было видно из-за стены льющихся капель. Делать нечего, а натягиваешь на голову капюшон плаща и идёшь под ливень. Ну, это если Эппл тебя не поймает за руку и не затянет обратно на крыльцо. А она ловит и тянет. — С ума сбежал?! Под таким ливнем! А нам идти прилично! Потому что да, жажда приключений и красивых ленточек к платью заставила Эппл оббежать весь Бук Энд и забраться почти в самую дальнюю лавку — дальше оставался только магазинчик рыболовного снаряжения, но там ленточками к платьям не торговали точно. Зато могли продать кусок брезента вместо зонта, но это уже идея Эме, а не Эппл. — Сахарная принцесса может остаться здесь и грозу переждать, — колется, но шипы не выпускает, — а меня кошка дома ждёт. Во второй раз Эппл ловить его не стала, отпустила. И без того неяркая ткань короткого шерстяного плаща, прикрывавшего едва ли поясницу, практически сразу, как Эме выходит под ливень, темнеет и делается болотно-чёрной вместо нежного оттенка мха. А Эме, невзирая ни на какие стихийные бедствия, спокойненько себе идёт по мощёной улочке, разве что прикурить из-за ливня не может. А Эппл и правда некуда деваться. Она стоит на узеньком, одноместном, вообще-то, крылечке и смотрит в свинцово-серое небо, которое даже не думает проясняться. У майских гроз бывает такое, что прыснет минут на десять, потеряет свою силу и уползёт в другое место, но эта гроза сдаваться не хотела. И стоит ли из-за неё сдаваться Всех-Румянее-И-Белее?.. — Подожди! — она негромко кричит, но дождь гасит её голос; приходится громче. — Эме! Теперь слышит, оборачивается на её зов и смотрит, что же сахарная принцесса сделает. А сахарная принцесса, помявшись и пару раз поджав губы… делает шаг под дождь. Платье намокает сразу же, туфли хлюпают по набежавшим лужам, а волосы нещадно путаются и тяжелеют. Эппл будто стоит под душем одетая, только вот в душе можно сделать водичку потеплее и переключить режим у лейки, чтобы капли не так сильно били по голове. До Эме она буквально добегает, из-за дождя не видя, что шерстяной плащ, не пропускающий воду, он снял и повернул так, чтобы они оба могли под него влезть. — Ты!.. — Эппл складывает руки в кулаки и стучит Эме по плечам. — Заставил меня идти под дождём! Я насквозь вымокла! А если я простужусь?! — Какой же я коварный и безжалостный злодей, никакого от меня спасу, — говорит и смеётся почти что тепло, сбивая с Эппл всё желание ворчать. — Тебя, принцесса, никто не заставлял — ты и правда могла постоять на крыльце и переждать. Но нет же, решила тащиться со мной вместе, мокнуть и чавкать по лужам. Уже можно считать это комплиментом моей скромной персоне? Эме откровенно хихикает над ней, Эппл бьёт его по плечу ещё раз, теперь сильнее, но всё равно почти не больно. А потом обнимает, пытаясь вытряхнуть воду с юбки платья ему на чёрные джинсы. — Это было крайне невежливо с твоей стороны бросать меня одну! — Зато по Злодейству получил бы «отлично». Тебе жалко хорошей оценки для друга? — А другу меня саму не жалко, да? Того, как они встали друг к другу вплотную, Эппл не замечает, увлечённая перебранкой. Не замечает и того, как плащ накрывает их обоих, свисая краями за спинами и по бокам. Сзади на её юбку всё ещё льёт, но зато голова в приемлемой сухости, а губы в особенной близости от губ Эме. И он не упускает шанса поцеловать Эппл, чтобы прервать все её возмущения. Помада на её губах противно-клубничная, но это становится второстепенно, когда её ладони мягко ложатся на слегка побитые плечи, а сама она буквально тает, как кубик сахара в кипятке. Громыхнуло ещё раз, только совсем близко. Эппл вздрогнула. — Тебе всё же стоило остаться на крыльце, — Эме обнимает её за плечи и поправляет плащ, чтобы за его пределами лило именно на юбку, а не на саму Эппл. — Стоило. Но я пошла с тобой. И вообще, кошка дома ждёт… Из чистой вежливости Эме не скажет ей, что видел её красные от румянца щёки. Эппл же о размазанной по его губам помаде не скажет из чистого упрямства.Июнь
— Хотела просить на день рождения новую плойку, а попрошу, видимо, огромный кусок льда. — Ага, и хрустальный гроб с кондиционером. — А я, между прочим, говорила! — Холли ворчала по телефону, потому что сидела на собрании в душном кабинете студсовета всё то время, в которое её дражайшая сестрица и любимейший злодей вкалывали на грядках Академии под палящим солнцем. Июнь в этом году выдался на редкость жарким и знойным, потому копаться в земле решили раздевшись до допустимых пределов — Поппи осталась в коротком топике, Эме без рубашки, но в белой косынке, чтобы на чёрные волосы голову не напекло. — Сидите на задницах ровно, сейчас прибегу вас спасать. Положив трубку, Холли тяжело вздохнула и пошла просить с мира по нитке — хотя бы у кого-то из принцесс должны были быть всякие штуки, спасающие, если обгорел на солнце. Просить у смуглых Брайер и Розабеллы смысла не было, а вот Эппл душевнейше поделилась каким-то дорогущим ароматным кремом, который разве что открытые переломы не лечил. И то правда — Всех-Румянее-И-Белее никогда на солнце не обгорала, даже когда после долгих летних прогулок оттенок лица становился слегка темнее и золотее. «Яблочко в меду», — как-то пошутила Брайер, звонко чмокая Эппл в щёку. — Я, вроде бы, самая младшая, а детский сад разводят эти двое, — Холли пожаловалась, перекрутив волосы и убрав их за плечо. — Сейчас вот сто процентов будут мне мозги выносить тем, как они устали и как они болят. А я разве не устала?! Эппл приобняла её за плечи. — Давай я пойду с тобой? Вдвоём нам будет проще. Холли активно закивала, соглашаясь, и в башню сестёр они пошли вместе, беззаботно щебеча о своём, о девичьем. Звякнули друг об друга металлические брелки в связке ключей, открылась дверь комнаты, и… — А ну кыш друг от друга! Эппл вздрогнула от командирского голоса Холли, заглянула внутрь — и не увидела ничего криминального, кроме того, что Эме и Поппи, всё ещё наполовину раздетые, обнимались. То, что Эме вцепился Поппи в шею терновой веткой и кусал её в плечо, а Поппи царапала ему обгоревшую спину, она увидела уже позже, когда Холли их растащила и начала отчитывать. — Что опять не поделили?! Ответа не последовало, потому что они и сами уже не помнили, что не поделили. Однако у Поппи остался след от зубов на плече, а Эме едва ли не шипел от боли, когда надо было двигаться и тревожить раздражённую кожу. Холли запричитала про детский сад, про то, что их обоих поколотит и поставит в разные углы, что подкупит Тресс кормом, и та не только Поппи, но и самого Эме покусает и поцарапает до крови, но всё равно поставила чайник и слегка прибралась — у умирающих от жары на это сил не было. Эппл всё ещё стояла в дверях. С одной стороны, ей было неловко, что она вмешивается в чужой быт и в чужие взаимоотношения. С другой стороны, ей как раз и надо бы вмешаться, потому что проявляемое друг к другу насилие — это не есть хорошо, и надо ребят образумить. С третьей… ни Поппи, ни Эме друг на друга не злились за то, что друг с другом же сцепились и делали друг другу же больно. Вместо того, чтобы выяснять отношения, они по очереди жаловались Холли на то, как неровно обгорели, как саднит сожжённая кожа и как хочется не то содрать её, не то приложиться к леднику. — Ты-то ладно, под одеждой не видно! — Поппи наконец-то сняла с себя большие солнцезащитные очки и явила миру красное лицо с оставшимися вокруг глаз белыми пятнами кожи уцелевшей. Холли засмеялась в голос, сгибаясь пополам, Эме сочувственно хихикал себе под нос, Эппл же смогла только прижать руки к груди в праведном жесте. — Вот и всё! И не пойду я больше ни на какие огороды ваши! — А больше и не надо, — налив чаю, Холли подозвала поближе Эппл, чтобы она не стояла в дверях, а присела на одну из кроватей и ни в чём из того, что стояло на мелком журнальном столике, себе не отказывала. — Как вы так обгорели вообще? — У нас была холодная вода из колонки и не было мозгов, — Эме подтянул поближе к себе подушку, устраивая её под грудью и ложась на живот. Эппл присела к нему, но на самый край — так, чтобы никому не мешать. — Это потом до нас дошло, что на мокрую кожу солнце ещё сильнее жжёт, но мы к тому времени уже сгорели. — Ой, дураки-и-и… Впрочем, ворчание нисколько не мешало Холли выдавливать крем из пачки на уже прилёгшую Поппи, смиренно приготовившуюся к тому, что сестра её намажет, а по пути облапает и защекочет, пользуясь шансом. Её обгоревшее лицо выражало крайнюю степень терпимости ко всему, что с ней сейчас сделают, и это заставляло смеяться — не только Эме, но и давящую усмешки Эппл. Крема Холли не жалела, намазывала ровным плотным слоем, растирала осторожно, самыми кончиками пальцев, и поначалу правда старалась Поппи не задевать. Смотреть на её заботу о сестре умиляло, и Эппл даже подумала, что было бы здорово, будь она не единственным ребёнком в семье, будь и у неё кто-то, о ком она могла бы позаботиться, как старшая сестра. — Не спи, яблочко, замёрзнешь, — Холли кидает крем ей в руки, но Эппл слишком сильно задумалась, чтобы поймать его. Тюбик соскальзывает по ткани её юбки и падает на пол. Поднимая его, Эппл смотрит на Холли, растерянно надув губы, а Холли кивает головой на Эме. Эме, правда, молчал и никого не торопил, но Холли решила, что раз Её Высочество предложила свою помощь, то этой помощью она воспользуется сполна. Нервно сглотнув, Эппл всё же поворачивается к нему, хотя точнее — к его спине. Она красная почти вся, но сильнее всего на плечах и шее, до которых Эппл нужно будет дотянуться. Ей жалко Эме, ей хочется как-то ему помочь, но самый очевидный и буквально лежащий у неё в руках способ почему-то кажется преступлением и чем-то таким, что нужно делать непременно за закрытыми дверями и задёрнутыми занавесками. Она ведь старалась целомудренно увиливать от мысли о том, что впервые видит его раздетым, но теперь мысль настигла её, захватила и заставляла цепляться за абсолютно все детали, какие Эппл может увидеть. За острые лопатки, за маленький белый шрам на локте, за еле заметно проступающие под кожей очертания позвонков и рёбер. Пересилив свои предрассудки, Эппл все же открывает крем, но начинает с ним понемногу, хотя как раз с Эме можно было и не экономить. У него площадь ожога больше, чем у Поппи, и горит спина сильнее, но Эппл всё равно осторожничает, начиная понемногу. Привыкает к идее того, что касается именно его кожи, именно его самого, а не плаща, пиджака или рубашки. Укалывается об ехидно зашептавшую мысль о том, что она-то осторожничает и медлит, а вот Поппи себе позволила сразу и всё. И попробуй пойми, что из этого самому Эме покажется особенным и важным. Понимает, что она ревнует, Эппл тогда, когда едва не впивается со злости ногтями в его плечо. Вовремя осекается — и понимает, что ей бы такое с рук не сошло вполне справедливо. Она не застала начало перепалки между Поппи и Эме, но почему-то была уверена, что они оба понимали, что делают, и делали это в уже очерченных границах. Если же она сейчас с ничего раздерёт ему плечо, это явно будет чем-то из ряда вон. А ведь она пришла помочь, а не сгрызать саму себя и всех остальных. От тяжких дум её отвлекает приглушённый визг Поппи — Холли всё же начала её щекотать. — Руки убери! — Поппи ласково бьёт Холли руками по спине, ощетиниваясь и сворачиваясь в клубок, но Холли не отстаёт, даже если ей мешают волосы и ожоги сестры, которые она пытается не задеть. — Холли, скотина, покусаю! Эме, чуть поёрзав, смеётся над девчонками тоже, и Эппл, продолжая мягко наносить крем (а если честно — под этим благовидным предлогом гладить его по спине), успокаивает бурю внутри себя. Если она ревнует, значит, у них есть повод серьёзно поговорить. Как только всё заживёт.Июль
— Что?.. Нет! — Эппл вначале ошарашенно, а после раздражённо переступила с ноги на ногу. — Я не могу вот так просто всё бросить! Ты видел, сколько всего задали студсовету на лето?! Решить вопрос с конюшнями, утвердить распорядок праздников и фестивалей на будущий год, назначить новых членов… Единственное, что сделал Эме — через всю комнату кинул из ванной своё полотенце. Оно, конечно, могло бы приземлиться аккурат в дорожную сумку, но Тресс прыгнула с кровати, в полёте запуталась в полотенце и рухнула вместе с ним куда-то в изножье. Но она нисколько об этом не жалела. — Всё ты можешь, — несмотря на яркую солнечную погоду, которую он не любил, Терновый ведьмак, собирая по ящичкам комода нужные вещи, прямо лучился беззаботностью и лёгкостью. — Нет ничего лучше внезапно устроенного себе выходного. — Не тогда же, когда у меня куча дел! Очень захотелось предложить свой вариант — чтобы Эме, раз она не может поехать с ним, остался в Академии и крайне романтично помог ей со всем разобраться, — но Эппл понимала, что ему и правда лучше ехать. Его дом был среди самых обычных людей, далеко от Сказочного мира, на юге Франции, куда так часто теперь не приедешь. Это она могла в любые выходные поехать домой, к маме и куче прислуги, успевшей стать родными людьми, а у Эме возможность увидеть родных и поехать домой была всего несколько раз в год, на большие каникулы или когда было, кому его прикрыть на занятиях. Так что, как бы ни хотелось, настаивать на том, чтобы он остался, Эппл не собиралась. Всё равно не остался бы. — Может, Поппи и Холли захотят с тобой поехать? — она ищет обходные пути, чтобы всем было хорошо. — Они ведь твои подруги… — И они уже были у меня дома, — вытащив из шкафа вещи буквально наугад, Эме начинает складывать их по-дорожному. — Перезнакомились примерно со всей моей роднёй, перетанцевали на балу со всеми моими лицейскими товарищами и недругами, перепробовали абсолютно все виды ликёра, которые делают у нас, и потом, не задав ни единого вопроса, затащили меня к своей бабушке. Весьма приятная женщина, правда, я её немножко напугал… Выдержав драматичную паузу, он всё равно щерится от улыбки. Бедная Нонна, несмотря на крайне экстравагантное появление, отнеслась к нему очень хорошо, с теплом и добротой, только теперь вынуждена запомнить его до конца своих светлых дней — такое даже при огромном желании не забудешь. — Поэтому нет, сестрицы О`Хайр остаются здесь, — он ненадолго зависает, в третий раз разглаживая ворот одной из рубашек. — А у тебя, госпожа председатель, между прочим, есть хренова туча замов, которые прекрасно со всем справятся и в твоё отсутствие. Или думаешь, твоя мать себе отпусков не берёт, всё о народе да о народе? Эппл закусила губу и неловко обняла себя за плечи. Мама и правда несколько раз в год уезжала отдыхать на острова или в горы, оставив все заботы на гномов или доверенных лиц. Но её мама ведь королева! И нагрузка у королевы гораздо больше. А она сама пока что всего лишь принцесса, которой ещё только предстоит познавать все тяжести управления королевством. Пусть Академия на настоящее королевство и не похожа, но это не значит, что её проблемы можно и преуменьшить. С ними тоже нужно разбираться, они тоже могут закалить характер и научить новому. Это был неоценимый опыт, который Эппл не хотела так просто упускать и не могла так просто взвалить на чьи-то чужие плечи. — И всё же нет, — она распрямилась и вернула себе достойную осанку. — Я не смогу поехать с тобой в Авиньон. — О, тогда я смогу! Прямо из-за спины Эппл, напугав её, выскочила невесть откуда (ну, вообще-то, через дверь) взявшаяся Мэдди. Лосины с принтом, закрученным в гипнотические спирали, делали глазам больно, но Эппл всё равно проводила её взглядом. Повиснув у Эме на шее, Мэдди немного подержала его в объятиях, а после грациозно сняла аккуратную снаружи, но безразмерную внутри шляпку и вынула из неё продолговатую коробочку. — Это от Рэйвен. Просит отнести туда, не знаю куда, передать тому, не знаю, кому, платит за это неизвестно чем и неизвестно сколько. В конце фразы Мэдди тяжело наигранно вздохнула и взбила непослушные кудри быстрым жестом. От коробочки запахло тяжёлыми, сочными духами Рэйвен, на что в ответ Эме, рассмотрев её со всех сторон, откинул её на кровать, в кучу других своих вещей. Тресс тут же забыла про полотенце, из которого свила и утоптала себе кокон, и принялась нюхать шёлковую ленточку, коробочку перевязывавшую. — Так что там Авиньон? — Мэдди по-воинственному сложила руки на груди, показыая, что раз Всех-Румянее-И-Белее в отпуск не собирается, туда улизнёт она сама. А что?! Они обе в студсовете совершенно взаимозаменяемые на правах сопредседателей, да и проблемы-то там — тьху, пустяки! Когда болел папа и приходилось подменять его в чайной, она сталкивалась с вещами намного хуже и сложнее. — Когда выезжаем? Что с собой брать? Эппл заскрипела зубами. Непревзойдённые наглость и умение крутить ситуацией во все стороны! Вообще-то, приглашение в Авиньон именным было! И ни о какой Мэделин Хэттер речи не шло! Уж кому-кому, а своей сопредседателю, на которую Эме и предлагал оставить все дела студсовета, Эппл его не уступит! — Прости, Мэдди, — Эме, чуть покопавшись, выудил из глубин шкафа что-то похожее на леденец на палочке, только вот Эппл сильно сомневалась, что у этого леденца не истёк срок годности, — тебя взять не смогу. Мама хочет познакомиться именно с принцессой. Он вновь щеристо улыбается и подмигивает Мэдди, чем вызывает у Эппл очередной приступ злости. Мэдди, акнув с пониманием, покивала и царственно сложила руки, пряча в ладони протянутый ей леденец. — Что ж, тогда воспользуюсь шансом и постригу все кусты в виде чайных чашек. Проговорив это, она вприпрыжку начала удаляться из комнаты с хитрой улыбкой на губах. — А ну!.. Никаких чашек! Только согласованные шарики! — Эппл, отойдя от шока, посеменила за ней с чётким намерением остановить, но Мэдди, спускаясь по лестнице, не останавливалась ни на мгновение, даже когда Эппл звала её, перевесившись через перила. — Мэдди! Мэделин! Хэттер, мать твою! — И твою тоже! — пропела Мэдди у подножия лестницы и скрылась в коридоре. Эппл осталось только озлобленно вздохнуть. — Вот видишь! — она закрыла за собой дверь комнаты Эме и разочарованно рухнула на заправленную и заваленную вещами кровать, скидывая туфли. — Я не могу никуда уехать! Как только я уеду, здесь всё превратится в хаос и безумие! — Или нет, — уложив в сумке одежду, Эме принялся распихивать по карманам мелочёвку. — Кто знает, вдруг именно в этот раз случится чудо? Аккуратно переложив коробочку от Рэйвен мягким, дабы не повредилась в пути, Эме сдвигает сумку к изножью, как раз чтобы Тресс могла засунуть в неё свой любопытный носик, и через всю кровать дотягивается до плеч Эппл, роняя её на покрывало и нависая над ней с хитрой ухмылкой. О чём-то же он с Мэдди договорился без всяких слов… да и… «мама хочет познакомиться с принцессой»?.. Всё это звучит более чем необычно, а отпуска у Эппл и правда давно не было. — … когда выезжаем?Август
Когда делегация аж из двух прекрасных принцев потерпела стыдливое и громогласное поражение, стало очевидно, что без тяжёлой артиллерии эту оборону не прорвать. — Цитирую: «Валите нахуй, псы позорные, пока я ваши морды не расцарапал и головы ко всем херам не поотрубал», — Декстер смягчать не стал, передал слово в слово, как и было, и Дэрингу, вместе с ним докладывающему о провале, оставалось только стыдливо косить глаза в стороны, краснея и делая вид, что с площадной руганью он не знаком совершенно. — Так что… прости, Эппл, мы тут бессильны. — А я сразу говорила, надо к нему деви́цу послать! — Брайер покачалась на стуле, придерживаясь за край стола. — Всех-Румянее-И-Белее, не хочешь ли сходить к благоверному? — Пусть тут сидит! — Рэйвен осадила их обеих. — Не поможет. Эппл хоть плачь, хоть волосы на себе рви — не поможет. Эме никогда на её «очарование» не вёлся. — И что прикажешь делать, королева тьмы? Ответа у Рэйвен не было. Она и сама, если честно, не очень-то хотела в поля, помогать местным собирать урожай и консервировать земли на зиму, но ей по большому-большому блату досталось место в ореховой роще, потому она скрипела, ругалась, ворчала, но терпела и собиралась идти. А к Эме проникалась молчаливым уважением, потому что вот он человек-кремень — если сказал, что ни на какие поля ни с кем никуда ни под каким предлогом ни за какие плюшки не пойдёт, то он совершенно не собирается идти, окопался в комнате с кошкой и держит суровую оборону. Причина у Эме вполне себе была — он только-только приехал в Академию после двух недель у родителей, где его как хозяина и господина вполне законно привлекли ко всё тем же сбору слив и мелких ягод, заготовке погребов и складов, уборке на полях, сжиганию сухого мусора, а также совершенно внеплановой подготовке к одной из поздних свадеб, в которой он играл роль самого что ни на есть распорядителя, составляя план тостов и речей, рассаживая едва знакомых ему гостей по столам и следя за тем, чтобы зажаренная корочка у куропаток была именно золотистого оттенка, а не горело-чёрная. В общем, задолбаться от колорита августовской жизни, направленной на подготовку к осени, он уже успел сполна и продолжать задалбываться не собирался. Ему в Академии и у себя в комнате было хорошо — тихо, уютно, оставались ещё сигареты и прошлогодний ликёр, а любимица-Тресс составляла самую прекрасную компанию на свете. И ни под каким предлогом вы не выцарапаете его из комнаты ради садово-огородных работ на чужой земле и с чужим урожаем. Поднимаясь к нему в башню, Эппл, в общем-то, на успех не рассчитывала нисколько. — Я не уговаривать пришла, — она с порога поднимает руки, мол, сдаюсь, и только потом по-особенному взбешённый Эме впускает её к себе, где густо пахнет чернилами и тлеющими в камине полешками. — А зачем? — Принесла тишину. Пока я у тебя, никто другой не сунется, чтобы не мешать. Мебель была переставлена. Кресло, стоявшее у окна, теперь стояло напротив камина, там же был журнальный столик, передвинутый тоже, на его углу наполовину полная пепельница, а на нижнем ярусе недопитый стакан с алкоголем. Эме молча садится, складывает на столик ноги прямо в ботинках, подбирает в руки бокал и сигарету. На его запястье отражает блики от костра серебряный браслет в виде терновой ветки, воротник-стойку подпирает тяжёлый кулон с тёмным камнем, сейчас будто наливающимся пламенем изнутри. Ещё немного — и Эппл поверит в то, что он правда способен будет пленить длинноволосую красавицу, привязать её колючими терновыми цепями к башне, а её косу использовать вместо каната, чтобы спускаться и подниматься из окна. Ещё немного — и ей привидится в его нахмуренном, раздражённом виде готовность всаживать лезвие стилета в горло и между рёбер тем, кто попытается его слово оспорить. Когда он такой — злой и опасный, — Эппл кажется, что любая, кто будет рядом с ним, исполняет, хочет она того или нет, роль невинной девушки, отданной на съедение чудовищу. В этот раз — она сама. Тресс, вылезая из-под распущенного тёмного балдахина, потягивается и, ступив буквально несколько кошачьих шажков по комнате, запрыгивает к Эме на коленки. Освободившейся от сигареты рукой Эме начинает гладить её, но тяжёлый взгляд остаётся прикован к стройно извивающимся в камине языкам пламени. Эппл медленно разувается, стараясь не шуметь, подходит ближе и… не знает, почему, но садится подле Эме на пол, оперев голову на подлокотник кресла. — Как думаешь, если я останусь у тебя на ночь, они отстанут до утра?.. Ответа не следует. Эппл больше не видит Эме, может только слышать, что он делает. Но слышит только успокаивающее мурчание Тресс и то, как перекатывается на запястье серебряный браслет. Но хотя — а на что она надеялась?.. Ни на что, если честно. Ни на то, что ребята отстанут, ни на то, что Эме её послушает, ни на то, что не выставит её за порог, обложив бранью даже похлеще, чем Дэринга и Декстера. Ни на то, что и правда смогла принести ему тишины и покоя. — А не боишься оставаться у меня? На удивление Эппл, его голос звучит совсем по-другому, не так жестоко и холодно, как у порога. Эме, быть может, и отшучивается, но правда интересуется тем, всерьёз ли она. И вот теперь-то Эппл боится, зная и чувствуя, что ей в логове злого и опасного чудовища обязательно найдут место поприличнее и поудобнее, если только она и правда на этом месте останется. Боится своего собственного выбора, который всё склоняется к тому, к чему не должен — не положено ей, будущей королеве и образцовой принцессе, ночевать в чужой постели с чужим мужчиной, даже если губы его не чужие ей вовсе, а сама она… прикусывает губу, отгоняя от себя тревожно-нервную мысль о том, что влюблена. — Нет, — сорвавшись на волнующийся шёпот. Снимает с волос ободок с короной, с рук браслеты и кольца, вынимает серёжки из ушей. Почти тянется расстегнуть платье… но оставляет это Эме. Тресс, переложенная с его коленок на кресло у камина, не возмущается только потому, что ей тепло и комфортно.Сентябрь
Сверять и переписывать списки новых клубов по интересам было невероятно скучно, не спасали даже чай Мэдди и свежайшая выпечка от её папы. Если бы Эппл не была погружена в работу с головой, проверяя, чтобы каждый из студентов Академии записался хотя бы в один из существующих клубов, она бы наверняка задалась вопросом о том, как это Брайер, удивительно вызвавшаяся помочь им, ещё не уснула над стопкой листов с заявками. Но Брайер вместо этого разразилась громким хохотом, роняя ноги со стола и хватаясь за его край. — Что такое? — Мэдди аж жевать забыла на половине кексика с черникой. — Вы состав клуба кулинарии читали? Брайер всё никак не могла перестать смеяться, хватаясь за живот. Лист со списком тех, кто записался в кулинарию, был у неё в руках, но она слегка отбросила его, впадая в приступ, потому он прокатился по столу как раз к Эппл. Клуб как клуб, ничего необычного при записи Эппл не заметила — есть и председатель, и заместитель, и не самое маленькое количество членов клуба, и даже расписание они уже сделали, забивая себе кухню и кусочек столовой по поздним вечерам пятницы и воскресенья. И Эппл прикола не ощущает, а вот Мэдди, выхватившая лист (сначала вверх ногами, чтобы Брайер могла ей услужливо его перевернуть), начинает хихикать и широко улыбаться, как только дочитывает. — Вот плуты! Надо будет Её Высочеству сказать, чтобы клуб азартных игр основала! Мы чур в комнате отдыха заседаем! — Да на здоровье! Меня только с собой возьмите! — Брайер еле дышала от смеха. А Эппл всё ещё не понимала. — Что такого в клубе кулинарии?.. — Детка, тебе вслух почитать? — Брайер забирает у Мэдди лист. — Председатель — Джинджер Брэдхаус, заместитель — Сериз Худ, члены — Фэйбелл Торн, Эме Ларивьер, Рамона Бэдвульф, Спэрроу Гуд и его плюс три… Они даже Рэйвен уговорили! Мэдди снова захихикала, запивая чаем очередной кексик. Эппл всё ещё не въезжала. — … и? — И? — Брайер скосилась на неё, задавая немой вопрос о том, не дурочка ли она. — Золотце, на тебя очень плохо влияет бумажная работа, ты не выкупаешь элементарных приколов. Читаю заново специально для тебя — Пряничная ведьма, дочь волка, Тёмная фея, Терновый ведьмак, волчица, банда шервудских разбойников и Её Вашество Злая Королева. Теперь понятнее? Нисколько не понятнее. Эппл по-глупому похлопала глазами и начала думать — что такого всё же девочки нашли в клубе кулинарии и при чём тут сказочные роли тех, кто в него вступил? Джинджер — местная звезда выпечки и всего сладенького, что неумолимо вредило принцессочьей фигуре, откладываясь на боках, и было бы гораздо более удивительно, если бы её в клубе как раз таки не было. Сериз — спокойная и домашняя, воспитанная в семейных традициях и наверняка любящая и умеющая готовить, и она больше всего подходит на роль того, кто не против поделиться своими рецептами и взять на вооружение чужие. Веселее становилось дальше, когда взгляд Эппл мягко огладил строчки её же почерка с именами Фэйбелл Торн и Эме Ларивьера. И да, по дружеским просьбам Эме иногда зависал на кухне вместе с Джинджер и помогал ей охранять сладкое от Крамбов, но вот Фэйбелл… За Фэйбелл рвения не то, что к готовке, а даже к тому, чтобы поесть приготовленное кем-то, не шибко замечалось. В столовой и на кухне она была редким гостем, а автоматами с газировкой и шоколадками научилась пользоваться на глазах у Эппл же весьма поздно. Понять, почему Эме записан в этот клуб, Эппл ещё могла, а вот Фэйбелл… Эппл бегло просмотрела список до конца. Из него ни Рамону, ни Мэрри Мэн она не могла представить около плиты в фартучке, косынке и с какой-нибудь условной поварёшкой в руках, разве что Рэйвен смогла бы так, но она больше из тех, кто любит есть и будет сидеть за столом, повесив салфетку на воротник и вооружившись приборами. Мэрри Мэн, конечно, жили за пределами здания Академии и готовили себе сами, причём, судя по отъетым бокам, весьма неплохо, но вряд ли у них были бы время и желание на то, чтобы готовить для кого-то другого и кормить со своего стола за свой счёт чужих людей — возмущения Спэрроу на этот счёт Эппл как-то слышала краем уха, когда как раз Рэйвен пыталась спереть у него что-то съестное. Но что-то же их всех объединяет… Объединяет. Догадавшись под пытливыми взглядами Брайер и Мэдди, Эппл и сама хихикает, откладывая лист. Дело вовсе ни в какой ни в кулинарии. И Пряничная ведьма, и Терновый ведьмак, и Тёмная фея, и банда разбойников, и даже обе дочери их Злого Волка — они же все из касты злодеев. И где их Эппл могла всех месте увидеть — так как раз на обеде в столовой, когда они сбивались в одну кучу и обгладывали косточки не только приготовленных в один из дней рёбрышек, но и тех, кому не посчастливилось засветиться в последних сплетнях. И вот как раз им-то и было сильнее всего плевать, наследник ты, отступник или завис посередине, держа нейтралитет — они сбились в кучу по другому признаку и по другим интересам. Кулинария тут лишь прикрытие, хотя некоторые ребята и правда могут что-то такое эдакое приготовить. Вслед за Эппл девочки смеются ещё на раз тоже. — Говорю же, надо Лиззи сказать! — Мэдди сцапывает список, фоткает его и отсылает своей Даме Червей. — У нас скоро ещё один клуб появится. Директор в восторге будет. — Меня к себе запишите! — Брайер демонстративным жестом откинула назад прядь волос. — Я в карты играть, конечно, не умею, да и не чудесинка, но у вас стопудово будет весело! Пока Брайер и Мэдди переговаривались о клубе азартных игр и о том, что у них будет явно не скучнее, чем у «кулинаров», Эппл мило улыбалась себе самой, с теплотой думая о том, что даже колючим злодеям свойственна удивительная магия дружбы и единства. (О том, что на встречах клуба эта же орава будет дружно пить ром или эль под лёгкую закуску и перемывать кости всем, кому не успели перемыть за обедом, она не подозревала. И правильно, в общем-то, делала).Октябрь
А ведь Рэйвен и правда говорила и предупреждала, что ничего хорошего из идеи варить глинтвейн самой не выйдет. Она говорила и предупреждала, а Эппл — по классике, в общем-то, — её не послушала и решила всё сделать по-своему. Ничерта у неё не получилось, разумеется, но она, благо, не успела перевести зазря ингредиенты, которые Рэйвен (и даже открытую бутылку красного вина) забрала с собой и сказала, что пристроит в нужные руки. В чьи — не уточнила, но ей можно было верить. Убитой горем Эппл оставалось только искать себе нового развлечения в этот чудный октябрьский вечер, в который вся домашка была переделана, а проливной дождь затапливал дворы Академии, лишая возможности пойти погулять. Всё это навевало не сильно радостные мысли, потому Эппл погрузилась в крайне драматичную рефлексию, направленную на её ошибки, промахи, выборы не того зла из двух одинаковых и попытки это зло себе подчинить. В частности да, она думала о Рэйвен, своей любимой злодейке и хорошей подруге, но иногда… иногда мысли соскальзывали и в чужие сказки. Когда-то в самом начале их знакомства она попросила Спэрроу сыграть песню о любви, но совсем не ожидала, что он попросит с неё отплатить и прогоняюще махнёт рукой, когда выяснится, что прекрасная принцесса уповала исключительно на свои шарм и обаяние. Ему не было тяжело сделать этого для неё, но это был принцип — никогда не делать за бесплатно то, в чём ты хорош — и идти против него у Спэрроу не было никакого желания. Понятия о чести и благородстве у него были свои, размытые и серые, но сложившиеся в результате его пёстрого пути. Эппл не стоило его тогда за это осуждать и записывать в злыдни — в конце-то концов, ту самую песню о любви он сыграл и спел, но не для неё, а для девчонки, у которой нашлось, чего ему предложить. Когда-то на занятиях по истории, которые у них неизменно всегда ведёт профессор Бэдвульф, Эппл попыталась поправить Рамону, неправильно назвавшую одну из дат. Тогда Эппл была полна уверенности в том, что не только спасает свою сокурсницу, но и себе создаёт выгодный имидж, но — по итогу только напоролась на волчьи зубы, впившиеся в неё со всей дикостью. Не в прямом смысле, конечно, но Рамона постаралась уделать её в ответ — сочась злобным сарказмом, почти дословно процитировала одну из исторических хроник, на которую не ссылался их учебник, но на которые ссылался и просил ссылаться профессор Бэдвульф как на более достоверный источник. И, конечно же, кто может знать историю лучше, чем дочь преподавателя? Явно не принцесса, перед которой задача стояла только учебник отзубрить от корки до корки, а не копнуть в суть событий и разобраться именно в них, а не в учебной программе. За ту самонадеянность Эппл до сих пор бывает стыдно, а Рамона до сих пор на неё за это закусывает. С Джинджер и вовсе вышло по-дурацки — конечно же, Эппл не могла не поверить Гусу и Хельге, которые наперебой рассказывали о коварном колдовстве их Пряничной ведьмы, и не могла не кинуться защищать всех остальных, да только вот колдовства никакого не было. А выброшенные пирожные с клубничным кремом и яркой посыпкой были. И да, Крамбы признались во вранье, конфликт исчерпался, перед Джинджер извинились, сама она уже тысячу новых пирожных успела испечь и раздать, но те самые помнит до сих пор и до сих пор ни одно из новых не посылает в красивых коробочках принцессам — тем, кого Эппл успела «защитить». Как такового конфликта с Фэйбелл у неё не было, потому что конфликт с Фэйбелл был у Рэйвен, а Эппл ведь хорошая подруга и свою подругу поддержать постарается во всём, что бы она ни затевала, потому лёгкое пренебрежение к Тёмной фее Эппл проявляла исключительно за компанию. Компанию самой себя и своих криво понятых социальных конструкций — ибо Рэйвен хоть и недолюбливала Фэйбелл по ряду более и менее очевидных причин, но всегда уважала и никогда не позволяла себе попирать чужую честь. Это было взаимно, как и то, что они обе признавали заслуги друг друга и не пытались друг друга очернять в чужих глазах — это противостояние было только между ними, между их достижениями и их реальной ценой, пятнать которую означало пятнать и собственную. Как-то раз невзначай Фэйбелл обмолвилась об этом, втыкая колкие шпильки слов прямиком в Эппл, и Рэйвен справедливо промолчала, позволяя Фэйбелл высказать всё, что она совершенно оправдано думает. Подход к Тёмной фее Эппл изменила, но осадок и у неё самой, и у Рэйвен остался. К слову, о Рэйвен… Иногда Эппл казалось, что она жива только чудом, ибо количество проблем, которые она когда-либо принесла Рэйвен и продолжала приносить, измерялось уже, наверное, в тысячах, и будь на её месте кто-либо другой, гнева Злой Королевы было бы не избежать, но… Но Рэйвен её любила, а потому прощала и продолжала наставлять на путь истинный. Словами, поддержкой, помощью, разжёвыванием каких-то таких вещей, которые самой Рэйвен казались элементарными, а для Эппл были загадкой. И Эппл понимала, что сама по себе злой Рэйвен не была никогда, но всё равно продолжала по глупости поганить их отношения и пытаться вылепить из неё злодейку законченную и совершенную. А Рэйвен продолжала глотать обиды, осадки и болезненные воспоминания и её прощать. Стук в дверь заставляет Эппл сильно вздрогнуть и задушить взлетевший в горло из самой глубины души вскрик. Она у себя в комнате, под своим любимым одеялом, в компании плюшевого зайца, которого всегда обнимала, когда ей было тяжело, грустно или просто никак. Она в безопасности, разве что только слишком глубоко ушла в себя и рисковала не вернуться без посторонней помощи. Такой, как этот стук в дверь. Увидев на пороге Эме, она почему-то перво-наперво вспоминает один из рассказов Рэйвен о нём — о том, как он предлагал отравить Белоснежку терносливой вместо яблока. Рэйвен тогда и сама не знала, всерьёз он или нет, придуривается или правда хочет от Эппл избавиться, и потому Эппл подавно знать этого не могла. Тогда она списала всё это на шутку, а сейчас… она знала, что Эме вполне мог отравить её насмерть, и даже как-то струхнула, дёрнув плечами, но пришёл перед самым отбоем он явно не за этим. Особенно протянув Эппл покоцанный красный термос. — Отдашь потом Сериз. Рамона вместо тебя глинтвейн сварила, получилось… — он покусал и облизал губы, как будто вспоминая отпечатавшийся на них вкус, — сносно. Термос Эппл забрала, а поздороваться и в принципе сказать что-нибудь — так и забыла. Держала в руках термос и думала, не накапал ли в него Эме по пути терносливой. Хотя сама-то тернослива ядовитой не была, а вот отвар из её косточек вполне. Но варили сегодня на кухне только глинтвейн. — Зайдёшь, может?.. — Эппл не знает, на что надеется, когда предлагает, но на что-то же надеется, раз впивается в Эме взглядом и жалеет, что не может затащить его силой мысли. — И остаться? — совсем легко усмехаясь. — А? — Рэйвен на ночь ушла. Мне зайти и остаться? Вот сейчас Эппл понимает. Какая вульгарная пошлость! Предлагать такое ей, благородной принцессе!.. — Я просто по душам поговорить хотела, — фыркнув и дёрнув аккуратным носиком. — Но… да, остаться. Термос с глинтвейном она забывает на полочке у входа; когда за Эме с мягким щелчком закрывается дверь, руки ей становятся нужны пустыми и свободными.Ноябрь
Поднимаясь через ступеньку в свою тёмную башню, Эме ну никак не ожидает увидеть на лестничной площадке перед дверью Эппл, мило присевшую на край розового в кружево чемоданчика. Хотя по размеру это, скорее, чемоданище. Слов для приветствия и более-менее адекватного вопроса у него не находится, зато находится крайне недоумевающий взгляд и такой же жест рукой. — Рэйвен простыла. Ей прописали больничный на неделю, сказали, что нужны покой и отдых. — Соболезную. А какого хера ты тогда здесь, а не с Рэйви? Эппл тяжело вздыхает и супится. — Потому что она меня выгнала! Сказала, никакого со мной покоя, я ей буду только мешать! Сказала, чтобы я «паковала монатки» и шла ночевать к тебе. — А меня она спросить перед этим, конечно же, не хотела. Не хотела. Заболевшая Рэйвен, если честно, не хотела вовсе ничего, кроме как выпить таблетки и лечь спать, потому выселенная из комнаты Эппл теперь была проблемой целиком и полностью Эме. Банально потому, что он жил один и она уже как-то раз у него ночевала (весьма результативно). В любой другой ситуации Рэйвен наверняка бы гаденько хихикала, отправляя Белоснежку к её несостоявшемуся киллеру, но сейчас она и правда хотела тишины и чтобы Всех-Румянее-И-Белее не маячила перед глазами ярким жизнерадостным пятном. Понять её можно было, но Эме на это всё не подписывался совершенно. Приглашения войти Эппл, естественно, не дождалась, так и осталась сидеть на лестничной площадке со всеми своими царственными достоинством и целеустремлённостью. На уроках Искусства ожидания принца их и правда чему-то да смогли научить, только вот ждать приходилось нисколько не благородного юношу монарших кровей. Впрочем, красиво ждать это не мешало нисколько, особенно пока Эме был непосредственно в комнате, а не где-то за её пределами. Он кому-то звонил. Через толстую плотную дверь Эппл не слышала конкретных реплик, только обрывки фраз и размытый звук голоса. Несколько попыток успехом не увенчались, и Эме, явно того не желая, оказался вынужден её впустить. — Мне стоит поздравить тебя с тем, что ты перегадила отношения буквально со всеми, кто хоть мало-мальски мог бы тебе реально помочь? — процедил, стоя около дверного косяка и любуясь тем, как Эппл втаскивает чемодан в его комнату. Если затащила его вверх по лестнице на два этажа, то затащит и лишние пару метров по прямой, ни на какую помощь от него можно и не надеяться. По этому поводу, всё же справившись в одиночку, Эппл грузно вздыхает и упирает руки в бока. — Я не гадила ни с кем! — Конечно, это твоя злая копия назвала Спэрроу наглым бессовестным хамлом и полаялась с Хамфри, когда он просил у тебя буквально две минуты тишины, чтобы до конца свести дорожку, — Эме звучал раздражённо, но всё же небрежно, как если бы гундел просто галочки ради, а не чтобы и вправду промыть Эппл мозги. — И не думай, что мне самому тебе сказать нечего. — Так оставил бы меня за порогом! — Чтобы следующей простыла ты и обрекла на мучения ещё больше народу? Тресс недовольно мяукнула откуда-то с потолочных балок, державших крышу комнаты, уходящую сильно вверх. Даже кошке она не нравилась, подумала Эппл, всё же убирая подальше свою спесь. Эме был прав — она в какой-то степени перегнула с парнями, но это ведь было давно, неправда и она уже извинилась! Только вот парни всё равно свои двери перед ней прикрыли — то ли и правда по давней обиде, то ли потому, что наблюдать за тем, как Эппл обживается на территории Эме было смешнее и прикольнее, чем пускать её на свою. Эме такого юмора явно не оценил. — И всё равно болеющей Рэйвен ты будешь полезнее, чем мне. — Она разрешила заходить к ней утром и вечером, чтобы проведать и передать домашку. Эме цокает и закатывает глаза. Разрешила! Конечно, это ведь совсем другое дело! — А ты сама за неё не переживаешь, нет? — Я больше переживаю за то, что она натравит на меня Невермор, если я её не послушаюсь. Не аргумент, потому что пугливая сиротка Невермор нападать на людей не умела, но далёкая от драконов Эппл этого, конечно же, знать и понимать не могла. Впрочем, чёрт с ней — уже припёрлась и уже даже начала выгружать из чемодана свои вещи, которых набрала, как на случай великого потопа. Бесшумно переступив с потолочной балки на верхний каркас кровати, Тресс метила прыжком как раз на одно из пышных платьюшек, расшитое жемчужинками, и Эме вполне мог бы её остановить от этой проказы, но предпочёл молча понаблюдать. Тресс прыгнула, Эппл испугалась и, вскрикнув, шмякнулась на задницу, забавно всплеснув руками, а Эме осталось только прыснуть со смеху и отвернуться от неё, чтобы Эппл не прибила его взглядом. — Какой же ты всё-таки козёл! — выругалась она, поднимаясь на ноги. — Однако ночевать ты ко мне в хлев пришла, а не в принцеву койку. «Ещё и нахал!» — подумала Эппл, но не сказала, зная, что в перепалке проиграет. Тресс, развалившись на платьюшке, чинно лизала лапу и была явно горда собой.Декабрь
В ответ на директорский запрет столовая разразилась мерным грустным гулом. — В смысле никакой омелы?! — Сиа вскочила с места, возмущаясь громче всех. — А как же самая любимая рождественская традиция?! А как мне помогать влюблённым парам находить путь к сердцам друг друга?! Да гнева всех сентябрьских Дев на Вас не хватает! В кои-то веки показавшиеся в столовой в полном составе Мэрри Мэн глухо заржали и хотели пошутить, но решили тактично промолчать. Сиа, впрочем, все их шутки уже знала наперёд и, усевшись, мягко отсалютовала, пока слово вновь взял директор Гримм. — Дабы не превращать семейный и, вообще-то, религиозный праздник в вакханалию, состоящую из модных веяний, было принято решение эту, как Вы выразились, традицию запретить. Рождество в стенах Академии будет праздноваться для того, чтобы приобщить всех нас к атмосфере дома, уюта и семьи, а никак не к романтике и любви телесной. В ответ на слова о религии где-то в глубине забитой народом столовой гневно рыкнула Рамона. Сериз и Хантер сидели далеко от неё, но тоже насупились и пофырчали на свои лады, ибо уважали в Академии исключительно католиков — а им, язычникам, даже просто упоминать их традиции не давали, не то что воплощать и им следовать. А они, между прочим, и на празднование Нового года были! Праздники парочек директор Гримм не любил особенно. Как раз по его милости День Верных сердец всё ещё был запрещён и официально не отмечался нигде, но постоянно собирал в каком-нибудь букэндском ночном клубе почти что всю Академию подпольно, с паролями-отзывами для входа и именными билетами. Сиа об этом как раз и думала — если она при помощи всех остальных аж целый День Верных сердец организовать смогла, то и с рождественской поцелуйной омелой как-нибудь управится. Например, себя обвешает зелёными листьями и будет ходить где-нибудь повыше, чтобы с балкончика спустить повисеть веточку-другую как раз над стесняющейся парочкой. Парочек таких было не очень много, но купидонова работа их плодить и множить, и работы этой было очень и очень много. Смеявшиеся вместе с ней Мэрри Мэн пришли на помощь и себя любимых обвешали омелой тоже, Спэрроу так и вовсе целый веник к ремню привязал — а что, он тот ещё любитель сидеть на парапетах, так что пусть омела делает своё дело, пока он заливается соловьём со своими песнями. Высокий-высокий Такер одолжил у него одну из шляп и пару веточек воткнул под перевязь вместо перьев, и хотя это побуждало в основном поцеловать его самого, оно работало, и Сиа была довольна. — Нет, ну я могу, конечно, сделать для тебя одну шалость… — Фэйбелл намотала белую прядку на палец и захлопала глазами, пряча взгляд на потолке. — Детка, если поможешь, проси чего хочешь, — Сиа переступила с ноги на ногу, прекрасно видя, что какой-то гадкий план у улыбнувшейся Тёмной феи всё же был. — Уговорила. Давай свою омелу. Сиа выдала ей небольшой веночек, который хотела повесить на двери радиорубки, и Фэйбелл приступила к делу. Она-то летать на своих крыльях могла, потому оглянулась по сторонам, не увидев никого из преподавателей, и с прыжка взлетела к потолку, омеловый венок подвешивая на одну из люстр в общем коридоре. Устроился венок вполне заметно, но искать его намеренно никому и в голову не придёт — как раз то, что нужно. Спустившись к Сие, Фэйбелл дала ей пять и взмахнула руками, славя свою находчивость, а после совершенно довольно приняла в качестве благодарности крепкий, но нежный поцелуй. Сбившиеся в отдельную этно-социальную кучку язычники поддержали не столько традицию с омелой, сколько бунт против директора и его запрета, потому Сериз, подсаженная на плечи к Хантеру, обматывала омелой рога оленьей головы, висевшей в комнате отдыха, пока Рамона под чётким руководством отца эту же самую омелу вешала в коридоре на портьеры, чтобы заметил только самый цепкий взгляд. В благодарность им Сиа проставилась бутылкой неплохого коньяка, потому как поцеловать никого, кроме Хантера, особо не могла, но занятых мужчин по-прежнему не любила, потому и его не трогала. А когда очередь дошла до общежития, в частности до развилки между мужской и женской половиной, Сиа… удивлена была, но креативность подхода оценила. Над аркой, ведущей к лестнице, со стороны коридора была прибита лишняя полка. На полке аккуратным рядком стояли несколько цветочных горшков, из которых лозами ниспадал подвязанный терновник, но терновник странный — почему-то цветущий листочками и ягодками именно омеловыми, хотя должен был быть сухим и колючим. Потирая руки и любуясь чужой работой, Джилиан выглядела особенно довольной, только вот стояла предусмотрительно поодаль, чтобы к поцелуям не пригребли её саму. — Буквально за пару бутылок ликёра папа согласился помочь со срочной селекцией, так что мы как раз под Рождество вывели новый вид — терновник омеловый. Она не слишком красиво гыгыкнула со смеху и развела руками, показывая результат. Эме, слезая со стремянки, схлопнул с рук невидимую пыль — горшки терновника, равно как и ликёр для отца Джилиан, были как раз из его комнаты, только вот теперь в них вместо сухих веток цвела совсем рождественская омела. Он сам не из католиков тоже и ему на традицию плевать так же, как и язычникам, праздника Рождества в своём календаре не имевшим вовсе, но если бунтовать, то бунтовать всем вместе, и поддержать своих друзей он готов всегда. За это Сиа его по-особенному ценила и обожала, потому, воспользовавшись тем, что Джилиан тактично улизнула, собиралась расцеловать по всей строгости закона… Но на ту беду по лестнице поднялась Эппл Уайт. Поднялась, заметила ниспадающие ветки, оглянулась — и обомлела, поняв, к чему всё это. Растерянно посмотрела на Эме, а он взглядом провожал удаляющуюся вслед за Джилиан Сию. — И ни одна «спасибо» не сказала, — ворчит для галочки, чтобы было, потому что знает и видел, что девочки ему благодарны. Но Эппл воспринимает это за чистую монету, потому ловит за руку и, неловко потянувшись к его лицу, мягко целует, промазывая мимо губ куда-то больше в щёку. — Спасибо. Говорю от лица девочек и от себя тоже. Она похлопала глазами и сложила руки, принимая одну из своих королевских поз, но это не спасло от того, что Эме почти сразу же поцеловал её нормально, как и полагается целоваться под омелой — точно в губы, крепко и с чувством, как будто это Эппл встала во главе парада непокорности и заразила всех своим энтузиазмом. Эппл с ответом не нашлась, разве что пару раз чмокнула его, после отстранившись и без прощания убежав по своим делам. Наблюдавшие из-за угла Джилиан и Сиа на пару чертыхнулись и подумали о том, что Всех-Румянее-И-Белее определённо нуждается в паре мастер-классов по возданию благодарностей отважным героям. А то и Эме чем-нибудь от себя шугнёт, как остальных.