Затопь

В Межпутье оказалось темно и сыро — как, впрочем, и можно было ожидать. Несмотря на то, что зрение Артура оставалось обострённым, он не мог разглядеть стен подвала — казалось, тот расходится на слишком большое расстояние, а возможно, уходит прямо в море, не имеет границ. Артур стоял в толще воды, ноги прочно держались на полу, ему не было необходимости дышать, плыть или возвращаться назад — это было самое странное ощущение, что он испытывал в своей жизни. Но тратить время на анализ собственных чувств не хотелось, так что он не стал задерживаться и двинулся вперёд. И почти сразу зацепился взглядом за что-то ярко-зелёное на полу. Сигнальный кислотный цвет хорошо различался даже в полумраке заполненного водой подвала. Ида оказалась права, ориентироваться по зелёным ботинкам было верной идеей, кто бы ни оставил их у двери, он действовал разумно… Пару шагов спустя Артур сообразил, что ботинки не просто оставили у двери. Они были надеты на ноги. Человек в зелёных ботинках — а точнее, пожалуй, тело человека в зелёных ботинках — лежал на полу, далеко вытянув перед собой правую руку, словно пытался до чего-то достать. Артур видел, как белеет лодыжка из-под задравшейся штанины, как колыхаются в воде, словно водоросли, длинные тёмные волосы. На человеке не было следов разложения, на него не наросли полипы и ракушки, но отчего-то Артур отчётливо понял, что лежит он здесь не первый день, а возможно даже не первый год. И ему расхотелось смотреть под ноги дальше — мало ли, что ещё тут можно разглядеть. Преодолевая сопротивление воды, Артур зашагал вперёд, в поисках того, что должно ему помочь. В голове вертелось слишком много вопросов — о несчастном у двери, ставшим вечным ориентиром для тех, кто приходит сюда после него, о самом этом месте, об оставшейся наверху Иде и о спящей дома Кипятильнике, о собственной глупости, что полез сюда, и о собственной слабости, из-за которой на это решился… «Я должен узнать, кто я и на что способен, — отчётливо сказал Артур про себя. — Как я родился. Хотела ли меня мама, любила ли она меня». — Я должен узнать… — попытался сказать он вслух, но не продолжил. Голосовые связки напрягались, язык шевелился во рту, но звука не раздавалось, и это ощущение то ли собственной немоты, то ли глухоты, напугало Артура. Ему вдруг показалось, что он заметил впереди какой-то свет. Других ориентиров в Межпутье всё равно не было, так что он зашагал к этому свету, вперёд, стараясь не забывать, где осталась дверь наружу — он не был уверен, что отыщет её, если сильно отклонится от выбранного направления. Оглянувшись через плечо, он убедился, что едва различает контур захлопнувшейся двери; правда, зелёные ботинки всё ещё бросались в глаза. А свет впереди оказался настольной лампой. Обычной офисной лампой, освещающей рабочий стол и разложенные на нём бумаги. Мужчина в медицинском халате сидел к столу боком, обращаясь к своему посетителю на соседнем стуле. Молодая девушка, совсем девочка, сидела на самом краешке стула, сложив руки на коленях, и смотрела в пол. Её светлые длинные волосы колыхались в воде вокруг головы львиной гривой, солнечной короной. Подол платья покачивался от невидимых подводных течений, так же, как и край медицинского халата. Артур увидел, как одну из лежащих на столе бумажек подхватило течением и потащило прочь. И только со второго взгляда на пациентку он сообразил, что видит свою маму. Совсем молодую, какой он не помнил её даже в детстве, только по фотографиям; наверное, такой она была в его возрасте или на пару лет старше. Здесь, в залитом водой подвале Затопи, в Межпутьи, его молодая мама сидела перед врачом и внимала его словам. И их голоса, в отличие от собственного, Артур мог слышать. — Если бы вы пришли раньше, моя хорошая, — голос доктора звучал гулко, словно из железной бочки, но в нём всё равно можно было угадать заботливые успокаивающие интонации, — мы могли бы всё исправить. Но вы слишком затянули… — У меня… не было возможности… — не поднимая головы отозвалась мама, голос её тоже был искажён, но в нём отчётливо слышалась горечь. — Не надо оправдываться, это ваше дело, не моё, — вздохнул доктор, и его вздох завибрировал в воде. — Мне очень жаль, но… по всей видимости, у вас никогда не будет детей. — Я… — мама судорожно вдохнула, втянула воды сквозь накрашенные ярко-розовой помадой губы, — Я поняла… — Конечно, может быть, когда-нибудь медицина шагнёт вперёд, появятся какие-то новые технологии, и у вас ещё будет шанс стать матерью, — прогудел доктор, — но сейчас вы можете надеяться только на чудо. Настольная лампа погасла, и Артур заморгал от неожиданно навалившейся на него темноты. Он был сбит с толку. Что он сейчас увидел — галлюцинацию, привет из прошлого, собственные домыслы или просто случайную картинку? И что делать дальше? Возвращаться? Двигаться вперёд? Но прежде, чем он успел хоть что-то предпринять, свет появился вновь — зажглись развешенные кругом гирлянды, осветили старомодную танцплощадку. Все пары танцоров казались сотканными из серого дыма, и только одна, в самом центре, была чёткой и зримой. Артур сразу узнал девушку из первого видения — свою маму; она была немного постарше, но по-прежнему молодая, только не подавленная и грустная, а радостная, счастливая и нарядная. Когда она кружилась, её платье в воде надувалось куполом. Парень рядом с ней тоже показался Артуру смутно знакомым, он всё пытался вспомнить, где и когда видел его, пока не сообразил, что именно это лицо выглядывает на него из зеркала. Мама всегда говорила, что он очень похож на своего отца. Песня закончилась и заиграла другая — быстрее, веселее, громче. Призрачные пары вокруг пришли в движение, но будущие родители Артура остановились. — Эй, детка, как насчёт того, чтобы прогуляться где-нибудь подальше от громкой музыки, чтобы мы могли спокойно поговорить и насладиться друг другом? — шепнул на ухо своей партнёрше отец. Её длинные светлые волосы, развевающиеся в воде, окутали его голову, словно щупальца осьминога. — Моего отца сегодня нет дома, — подмигнула ему мама. — Мы можем не тратить время на спокойные разговоры! — Ох, детка, как мне нравится твоя напористость! — сверкнул улыбкой отец. — И твоя свобода! Артур почувствовал себя неловко. Логически он понимал, что у его мамы были какие-то отношения с отцом, что зачали Артура не от того, что они подержались за руки, но видеть даже такие мелочи своими глазами было отчего-то стыдно. Свет потух, и Артур взмолился, чтобы только ему не показали, как именно родители зачинали его этой ночью — или любой другой. Их флирт он ещё готов был пережить, но что-то большее его точно убьёт! Но к счастью, вернувшийся свет одинокого торшера осветил не спальню молодой мамы и даже не заднее сидение машины. Комната была маленькой, но чисто прибранной, мама стояла рядом с креслом, похоже, только что вскочив с него, и кричала на сидящего рядом на диване человека: — Я всё равно оставлю этого ребёнка! Ты не понимаешь! Второго шанса может и не быть! Рядом с ней был не отец, а какой-то другой мужчина, гораздо старше. Фигура его погрузнела от возраста, в коротких волосах отчётливо просматривалась проседь. — Диана, мы не можем сейчас позволить себе этого ребёнка, — спокойно говорил человек. — Мы не справимся с этим… — Мы, может, и нет, а я — да! — выплюнула мама, и Артур почти увидел, как её слова поплыли сквозь толщу воды к грузному мужчине, взорвались у его лица. — Если ты не захочешь помогать мне, я уйду, уеду к чёрту из этого города и сама со всем справлюсь! — Диана, послушай, давай не будем торопиться и кидаться словами… — прогудел мужчина. — Давай всё обсудим. — Нет, папа, тут нечего обсуждать! Я оставлю этого ребёнка, и мне плевать, что ты думаешь на этот счёт! Я ухожу! Мама рванула куда-то прочь, за границу света, а грузный мужчина вскочил с дивана, протянул руки за ней, гулко крикнул: — Диана! Стой! Снова оказавшись в темноте, Артур потрясённо пялился перед собой. Мама никогда не рассказывала о своих родителях, даже на прямые вопросы Артура отвечала уклончиво, и он перестал их задавать. Для себя он решил, что мама, возможно, была сиротой и сама своих родителей никогда не знала, принял эту версию, но оказалось, у неё был отец, а у него, значит, — дед. Интересно, дожил ли он до рождения внука? Дожил ли до настоящего момента? В четвёртый раз свет вернулся неярким бра на стене больничной палаты. Мама лежала на кровати, бледная, осунувшаяся, но улыбающаяся самой светлой и умиротворённой улыбкой, которую только можно было представить. На руках она держала младенца. Артур смотрел на себя — сморщенного, синюшного, нелепого — и думал, как же страшно он выглядит. Просто удивительно, как мама могла смотреть на это чудовище с такой любовью! Но она смотрела. Коснулась кончиками пальцев пухлой щёчки малыша, отчего тот недовольно нахмурился, и улыбнулась. — Они сказали, что ты нежеланный, — шепнула она малышу. — Незапланированный. Что ж, может быть, всё получилось действительно неожиданно. Лоб малыша разгладился, словно он прислушивался к сказанному так же жадно, как Артур. Если бы у него осталось дыхание, он бы сейчас его затаил. — Но я люблю тебя больше всего на свете, — сообщила мама. — Больше, чем ты можешь себе представить. Больше этой вселенной. Теперь светлые волосы вокруг её головы казались не львиной гривой и не солнечной короной, а нимбом ангела. — Ты действительно незапланированный, — сказала она. — А ещё ты невозможный. Невероятный. Ты настоящее чудо. Даже если бы сразу после этого свет не погас, Артур бы всё равно не смог больше ничего увидеть или услышать. Он стоял, поражённый новыми знаниями, и пытался осознать, понять, сделать какие-то выводы, но в голове творился полный сумбур. Почему мама никогда не рассказывала ему деталей? Почему не упоминала о своём отце? Да и отец самого Артура теперь казался ему не просто подлецом, который сбежал после рождения ребёнка, а… ну, в конце концов, он просто не был к этому готов, не так ли? Теперь Артуру в два раза больше хотелось отыскать маму и расспросить её обо всём! Что ещё он должен был узнать, что ещё понять? Артур ждал, стоял в пустоте затопленного подвала, но свет больше не загорался.