Лабиринт

Тихо напевала песню Леля о разбитых сердцах матери и отца, что должны отпустить дитя из родного дома. Они не могут поступить иначе, ведь скоро крыльям птенца станет слишком тесно под отчей крышей. Ее звонкий, высокий голос рассказывал о пролитых слезах, о горе матери и радости ребенка обрести свой путь. Заливистый смех откуда-то с улицы донесся до светлицы, но девушки не обратили на него внимания. То были важные приготовления. Настасья, облаченная в алое платье, стояла перед зеркалом в полный рост и осматривала себя со всех сторон. Леля и другие слуги рисовали узоры на ее коже красной краской - цвет оберегов. На лбу, на шее, на кистях рук. Где-то под тканью уже таились охранные символы на животе и вдоль спины, скользящие по телу магическим холодком. Священные слова, состоящие из древних рун, пожалуй, в точности только волхвы могли их прочитать - простым девкам разрешалось лишь нанести их, не больше. Весения стояла у двери, опустив глаза, как и подобает ее положению. Украдкой она бросала взгляды на Настасью, когда та не обращала на нее никакого внимания - что случалось довольно редко - и кусала губы. До чего красивое платье... И этот головной убор, похожий на закатное солнце с росчерками золотых лучей - ниток желтых бусин. Внутри поднималась волна, которую Весения тут же заглушала, сглатывая как яд с собственных зубов. Бесовка, и за что ей только это все... Весения посмотрела на свои огрубевшие от тяжелой работы пальцы. Порой она мечтательно задумывалась о том, какой была бы ее жизнь, если бы не тот соглядатай, который настроил князя против ее отца. Она была бы в положении Настасьи? Нет, конечно, она никогда не была бы как княжеская дочь. Но у нее было бы больше прав. Она могла бы даже не задумываться над тем, как непросто донести ведро ледяной воды в терем, нагреть и искупать княжну. Каково это - вставать еще до рассвета, чтобы приготовить завтрак семье князя. Или натирать полы, раз за разом, потому что кто-то нарочно оставил грязные следы. И самое важное - она могла бы точно так же как Настасья дерзко и смело смотреть на всех вокруг, потому что она обладала бы правом на это. Настасья, к несчастью, никогда не обделяла вниманием Весению. Извечно она спрашивала саму себя - почему княжна так ее невзлюбила, что она сделала ей лично, чтобы заслужить такое отношение? Никто, за исключением самого князя, не питал к ней лютой ненависти или материнского сочувствия. Практически всем, по большом счету, было на нее наплевать. Ходит по двору уродка - да и что с нее? Приносит пользу, так пусть ходит. А как перестанет быть кроткой и полезной - быстро отправим куда подальше, с глаз долой. Ее ценность была равна тому труду, который был заметен, не больше и не меньше. Князь же был брезглив и груб с ней, впрочем, он лаской не отличался даже по отношению к собственным детям и супруге, так чего было ждать Весении? А вот Настасья... Ее змеиное шипение сопровождало девушку всюду. Хоть она и была самой низкой и простой обслугой в тереме, отчего-то княжна просила быть подле чуть ли не каждый день, притворяясь то подругой, то сестрой, то блаженной и милосердной повелительницей судеб. Весения взглянула на нее еще раз, будто пытаясь прорваться через мглу собственных мыслей. Настасья, горделиво вздернув подбородок, с трепетом касалась овала своего лица, будто боясь разбить эту красоту от одного неловкого движения. Впрочем, она и правда была хороша собой. Бледна, с алыми, четко очерченными губами, небольшими, но глубокими голубыми глазами, а волосы у нее были от матери - темно-каштановые, отливающие рыжиной на солнце. Весения никогда не любила смотреть на себя в зеркало. Ее собственным облик казался ей ночным кошмаром. Привидением. - Краса моя, - позвала ее насмешливо Настасья. Это было одно из прозвищ Весении, которыми наградила ее княжна. - Что же ты так призадумалась? Аль о муже каком-то думаешь? Остальные девушки захихикали, ведь началась любимая игра Настасьи, в которой они, девки, принимали покорное участие с толикой радости, что не они на месте Весении. - Разумеется, нет, - жестко парировала девушка, не поднимая глаз. - Я думаю лишь о вашем благополучии и здравии. "Чтоб тебя черти порвали в первую же брачную ночь, дрянь". Настасья разочарованно хмыкнула, очевидно, ожидая более сконфуженного ответа. - Ну что же ты, - продолжила она, подходя к ней ближе. - Неужели же считаешь, что никто не возьмет такую красу? Я вот слышала, - Настасья подавила смешок. - Что наш Иван к тебе присматривается. Ну чем не выгодный брак? Иван слыл местным юродивым: полоумный юнец лет двадцати, бегающий в чем мать родила в мороз зимой. Весения стиснула кулаки. Чего ж к ней все прицепились с этим браком, в гробу она его видела! Как впрочем и Настасью! Хвала богам скоро ее в самом деле на "тот" свет отправят. Хоть одна хорошая новость... - В такой пригожий день не стоит говорить обо мне, - ровным голосом ответила девушка. - Ведь это ваше празднование, да подарят вам боги счастье и ласкового супруга. Видимо, эти мысли в самом деле воодушевили Настасью, так как она вновь вернулась к зеркалу, и Весения смогла, наконец-то, выдохнуть. С годами она отработала этот механизм до автоматизма, но чем чаще она использовала его, тем сильнее слышала скрип деталей. - Да, повезло вам, - подала голос какая-то девушка. - Такая честь... Настасья самодовольно скривила губы. - Ну а кому еще здесь могла быть уготована такая судьба? Это мой священный долг - стать жертвой во имя равновесия миров. Я скромно принимаю этот дар богов, я не имею права противиться. "Брешет же, сука", - цокнула про себя Весения. Каждое слово сквозило фальшью. - Да и потом, ну кто из этого мира мог быть достоин такой красоты? - вальяжно улыбнулась Настасья и в этой черте она так была похожа на своего брата. Жаль только, что исключительно в этой. Внешне и по характеру двойняшки были полными противоположностями. Настасья несла себя в мир как подарок высших сил, а Благомир ничем себя не жалел, отправляясь в дальние похода и охраняя княжество от напастей. Княжна была невысокой, но статной, с темно-рыжими волосами и миловидным, почти детским личиком, а брат ее, напротив, задевал макушкой потолок, был тонок и гибок, а белоснежные волосы навевали память о долгих зимах даже в разгар лета. Словом, они были как лед и пламень княжеской семьи даже относительно характеров. Уживались они при этом на удивление мирно, впрочем, не было такого создания во всем мире с кем бы Благомир не смог найти общий язык. Будучи еще совсем маленькими они играли все втроем, пока судьба не разделила их по разным лагерям. Не то, чтобы они дружили с Настасьей - скорее Весения дружила с Благомиром, а Настасья всюду таскалась за ним, так что так или иначе, но общение с ней завязалось. Товарищем по играм она была так себе - когда что-то шло не по ее желанию, она устраивала истерику и топала ногами. Тогда Благомир обнимал ее и она успокаивалась тот час, прикрывая глаза и уткнувшись ему в грудь. Такую же реакцию она выдавала стоило только Благомиру увлечься Весенией чуть больше, чем ей. Порой, когда его рядом не было, она брала ее за руку, отводила за терем, и дергала за волосы, била маленькими, острыми кулачками по рукам и ребрам. Весения в первый раз опешила, но затем начала защищаться. Когда князь увидел синяк на щеке дочери, Весения получила наказание голодом в несколько дней и шесть хлестких ударов по крохотным детским пальчикам. С тех пор она никогда больше не отвечала Настасье в открытом бою. Но если ей выпадала возможность подставить подножку или подсыпать камней в кашу юной княжны - она никогда не упускала шанса. Со временем ревность к старшему брату немного остыла, но никуда не исчезла. Новое положение Весении во дворце полностью развязывало Настасье руки и одновременно отдаляло Весению от Благомира. Она не сразу поняла, что теперь ей не положено играть с княжескими детьми. Что теперь ей нельзя даже говорить с ними, смотреть на них, ведь ее безобразное лицо может напрочь испортить им настроение. Первое время она как и прежде тянулась к Благомиру, возможно, даже больше, чем раньше. В этом беспорядке и хаосе, где нет ни матушки, ни отца, он единственный был чем-то знакомым и неизменным, в чем она чувствовала безопасность. Однако князь быстро пресек любые попытки детей общаться как прежде. "Не смей позорить семью", - сказал прилюдно он, растаскивая детей. Весения отлетела в сторону от силы князя, а Благомир остался висеть в его руках, как нашкодивший щенок, вжавший голову в шею. Настасья наблюдала за этим с нескрываемым испугом и тихим злорадством, очевидно, праздную то, что отныне брат будет принадлежать ей и только ей. Весения же сама прекратила любые попытки провести время с юношей с тех пор. Она до сих пор помнила ужас в его глазах, когда отец схватил его за шкирку и встряхнул так, что душа едва не вылетела прочь. Благомир с опаской все еще поглядывал в ее сторону, но дружба их так и закончилась - резко, болезненно, несправедливо. Они стали все меньше и меньше говорить, и теперь он лишь изредка заглядывал к ней на кухню или перекидывался парой слов на улице, случайно встретив на дороге. Девушка с тоской вспоминала те времена, когда она могла свободно выражать себя по отношению к нему. Даже сейчас, несмотря на то, что они так далеки, она все еще чувствовала близость с этим сорванцом, превратившимся в статного мужчину. Резкий стук в окно. Весения дернулась, будто от удара. В стекло настойчиво бил клювом черногрудый ворон, властно раскрывая мощь крыльев. Громогласный голос, казалось, заставил стекло завибрировать. Птица сидела на наличнике и внимательно разглядывала собравшихся по ту сторону окна, будто ища кого-то определенного, будто видя больше, чем доступно обычному взору. От чего-то холодок прошел по спине Весении - к добру ли это или же наоборот знак худое сулит? Да еще и перед таким важным событием, боги одни ведают... Леля прервала оцепенение, расползающееся в комнате как плесень, встала с пола и подошла к окну. Одним резким движением она открыла его настежь и шикнула на ворона. Тот не сразу поддался, отлетел сперва, а затем еще раз пронзительно каркнул. Тогда Леля взяла платок и взмахнула им, будто бичом. Птица не смела больше оставаться на виду и улетела. Весения моргнула. Что это было? От чего ей так тревожно на душе стало? Быть может это знак... И даже поделиться опасениями не с кем. Кто будет слушать о дурных предзнаменованиях от нее, меченной самим Чернобогом? Лишь отмахнутся да скажут, что это все, чтобы сбить истинную невесту с правильного пути. Девушка закусила губу и с сомнением посмотрела на Настасью. Та, как ни в чем ни бывало, продолжала красоваться перед зеркалом, примеряя то одни бусы, то другие - еще краше. Весения скривилась и отвернулась. Желание сделать доброе дело улетучилось так же быстро, как и появилось. *** И все же оставался вопрос - что дальше? С одной стороны, без Настасьи ее жизнь, возможно, будет чуть более сносной, чем прежде. Никто уже не будет издеваться над ней всласть, никто не заставит унижаться перед всем двором, неся ее меха над собачьим дерьмом. Возможно, даже сам князь позабудет о ней - ведь у него будут проблемы куда более ощутимые. Потерять ребенка - в прямом или переносном смысле - это не то, что можно как либо игнорировать. И пусть каждый родитель с детства осознает, что дочь покинет семью, но не каждый осознает, что она покинет этот свет прежде него. Возможно, и дворовые, лишившись лидера насмешек, оставят ее в покое. И с Благомиром они смогут видеться больше... Только ничего из этого не радовало девушку. С каждой новой мыслью она чувствовала большее и большее отчуждение от той жизни, к которой привыкла и от той, которая виднелась в будущем. Она была дитя знатного рода. Богатого рода. У нее все могло быть, если бы не чертова ошибка ее отца, который вовремя не смог распознать предателя в свите князя. Вместо этого у нее только убого сколоченная кровать в серой коморке на самом верху терема, чтобы ее никто не видел и не слышал, да отметка Черного бога на все лицо. Она вынуждена быть слугой, но ей по судьбе было предназначено быть госпожой. И у нее был шанс это вернуть... Этот маленький, смехотворный, ничтожный шанс поменяться ролями и, наконец-то, вернуть себе свое. Так почему же теперь она должна радоваться тем жалким крохам, которые достанутся ей с княжеского стола? Почему она должна быть благодарна просто тому, что ее не будут замечать?.. Был уже поздний вечер. Она сидела на кухне, перебирая крупу. Монотонное, скучное занятие, которое преследовало ее еженедельно. Она посмотрела на свои руки, на грязные пальцы и подумала - такого ли будущего она хочет для себя? А потом однажды стать дряхлой старухой, едва волочащей больные ноги от кухни до коморки, а дворовые дети будут кидать в нее камни. Девушка сжала кулаки. Огонь в душе распалялся все сильнее. Ей захотелось выбросить все эти дурацкие зерна на улицу и втаптывать их в снег, пока от них не останется грязного пятна. Она здесь не останется. Она не позволит себе здесь остаться. Хоронить себя заживо в княжеском тереме за лишь надежду прожить в тепле и относительной безопасности? За свою жизнь Весения слишком часто была вне этой самой безопасности, чтобы теперь так глупо и по-детски цепляться за нее. И все же... А что дальше? Девушка тяжело вздохнула. Какой у нее выбор выгоднее того, что есть сейчас?.. Она призадумалась. Можно пойти в храмы, но это ее не прельщало. Можно в цирк, но только чем это будет лучше? Можно начать странствовать и собирать истории... Маленький, едва горящий огонек в душе Весении, потеплел. Ей всегда нравилось как бабка Фатья, пока была жива, рассказывала сказки, и девушка запомнила их великое множество. Можно притвориться кем-то... кем-то большим, чем есть она в реальном мире. И в каждом новом селении рассказывать новые сказания, используя новые маски. Завтра она могла бы быть похищенной дочерью князя, которую зверски истязали бандиты, но однажды ночью она перерезала им глотки и решила никогда не возвращаться в родные земли, раз они сами ее не спасли. А через день она бы стала посланницей богов, родившейся с меткой на глазу, и нет ей отчего края. Она как осенний лист скитается по свету в поисках ответов на свои вопросы... Взгляд Весении оживился, а щеки налились нежным румянцем. Такая жизнь, пожалуй, пришлась бы ей по нраву. Так почему же и не попробовать?.. Осторожный стук. Кого леший принес? Девушка исподлобья взглянула на отворяющуюся дверь. - Не спишь еще? Я рад... Мне надо было поговорить с тобой, - в кухню зашел Благомир. Его серые меха отливали бронзой в свете огня из печи. Весения удивленно приподняла брови, но ничего не ответила. Кого уж она точно не ожидала увидеть на кухне в такой час так это княжеского сына. Мужчина прошел внутрь и грузно сел за стол поодаль от девушки. Он устало откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, будто впервые за весь день позволил себе расслабиться. - Что привело тебя сюда, милостивый господин? - как всегда слегка язвительно спросила Весения, откладывая ненавистное занятие в сторону. Благомир не ответил, словно погрузился в легкую дремоту. Весения внимательно изучала его - длинная тонкая шея, как у лебедя, тяжелый плащ с меховой подбивкой, расхлябано сползший с плеч. Его кадык дернулся. Девушка навострила уши, как дикое животное, моментально реагирующее на внешнюю обстановку. - Молвил слово с отцом сегодня, - наконец произнес он охрипшим, будто не своим голосом. Весения молчала, давая ему пространство говорить. Благомир вернулся в нормальное положение, но плащ так и не поправил, точно не замечая его вес вовсе. - Про то, что нельзя Настасью просто так отдавать боги весть куда. Да и свои сомнения о том, что точно ли она избранная дева или провела волхвов ради своего тщеславия. Боги ведают, как я люблю сестру, но и как же хорошо я знаю все ее недостатки... Он взглянул на девушку, будто ожидая какого-то ответа. Но та лишь пристально смотрела на него, не перебивая. Тогда он продолжил: - Он не поверил мне. Кажется, что он и сам сомневается в чем-то, но он не способен пойти против воли Настасьи. Ему и самому не нравится то, что происходит и в душе он чувствует какой-то подвох, но тем не менее, он ищет подтверждение этому всюду. Например, сказал, что на днях в комнату к ней с девицами стучал ворон и это, мол, знак для избранной девы. Чушь... - Я была там, Благомир, - произнесла Весения без удовольствия. - И я видела этого ворона. Мне в самом деле показалось, что это знак... Дурной или добрый - не знаю. Но это было послание. Благомир скривился, точно у него закололо в боку. - Я не волхв, чтобы ведать, но чувствует мое сердце, что это все просто игра. На долю секунды в Весении вспыхнула мысль - а что если это правда так? А что если помочь ему вывести на чистую воду Настасью?.. Вспыхнула и так же стремительно потухла. Да кто ей поверит? Да кто встанет на ее сторону? Даже если им и удастся это сделать, то что тогда? Избранной девой Весения все равно не станет, а только лишь заслужит еще большую ненависть Настасьи в ответ. Так что и толку нет, только заранее мертвые надежды тешить... - А ты будешь скучать, если меня не станет? - спросила девушка и тут же устыдилась своего глупого вопроса. Благомир удивленно взглянул на нее. - Мой мир не будет моим без тебя, - ответил он. Отчего-то сердце девушки забилось чаще, а щеки запылали огнем. Брось, дура! Он никогда бы не имел в виду то, что ты думаешь! - Почему ты спрашиваешь? Весения замялась, с трудом возвращая себе привычное выражение лица. - Подумала, а вдруг я на самом деле избранная дева, - натянуто засмеялась она, хотя сердце болезненно кольнуло. Благомир откинул голову и громко рассмеялся. - К великому счастью, это не так, - от души улыбнулся он и посмотрел ей прямо в глаза. - Или я перевернул бы весь призрачный мир наизнанку, нашел бы тебя и забрал обратно.