Этюд в багровых тонах

Если встретишь такого же — будь осторожней       Редкие крики пролетающих воронов смешивались с недовольными вздохами скучающих студентов. Утренняя роса только-только выступила на коротко подстриженном газоне, а бледно-розовая полоса рассвета лишь несколько минут назад начала окрашивать небо. Ранние подъемы давно стали для учеников частью рутины, но их биологические часы до сих пор не могли к этому привыкнуть. Теперь каждый из них стоял сонный, прозябая от холода, и раздраженно шмыгал носом под звуки хлюпающих ботинок. Кто-то гневно бубнил себе под нос, проклиная опаздывающего преподавателя. Парень в фиолетовой шапке обеспокоено оглядывался, то и дело посматривая на часы, потому что мистер Алигьери всегда приходил вовремя. Уэнсдей, сложа руки на груди, искоса наблюдала за стоящей рядом с ним Энид.       Когда Аддамс проснулась, Синклер уже не было в комнате, однако небрежно скинутое черное покрывало благодаря неизвестным силам аккуратно висело на спинке стула. Ровно в пять часов утра Уэнсдей вышла на задний двор, где впервые с сегодняшней ночи пересеклась неловким взглядом с соседкой. Энид неуверенно помахала рукой, скромно улыбнулась и вернулась к разговору с неизвестным парнем. Аддамс облегченно выдохнула, обрадовавшись возможности не контактировать с Синклер, но все же иногда поглядывала в их сторону и размышляла о произошедшем. Она не была гордым отшельником или социопаткой, но в большинстве случаев предпочитала в качестве компаньона свои многогранные думы. К счастью, природа не наградила ее социофобией, но при рождении одарила интровертностью. Уэнсдей нуждалась и в друзьях, и в развевающих скуку разговорах, но, стоит отметить, достаточно редко, чаще всего ей импонировало перенимать роль слушателя, временами поддакивающего в любой теме беседы. Поэтому она не торопилась знакомиться со своим одногруппниками, Аддамс слишком ценила собственный комфорт и в это утомительное утро искренне нуждалась в физическом одиночестве. Впрочем, на то существовала и другая причина. Ночное происшествие немного встревожило Уэнсдей, она совершенно не понимала насколько силен ее голод, как хорошо она может себя контролировать, что произойдет по отношению к другим людям, если одна Энид вызывает такую бурную реакцию. В конце концов, как ярко проявит себя организм в попытках удовлетворить жажду крови? Аддамс стоило действовать осторожно, предусмотрительно, вся ответственность за сокрытие информации в данный момент лежала на ней. Ни директор Уимс, ни пошлая потребность не отвечали перед вековой историей за возможные форс-мажоры. Природное — скорее демонические — существо предпринимало попытки очернить все человеческое в сердце чистокровного вампира, растущий голод старался победить разум в вопросах осторожности и морали, подталкивал к искушению. Уэнсдей боролась со всадниками грядущего апокалипсиса, но не желала всецело уничтожать часть своей сущности, перерождение являлось обязанностью, вампиризм — вечный двигатель в механизме жизни потомственного кровопийцы. Но прежде, чем упасть и погрязнуть в омуте новых ощущений, она должна была изучить, понять и только после медленно принять новый облик. Времена призывали к сдержанности и бдительности.       Уставшие и недовольные студенты разбились по группам и разбрелись по пространству двора, занимая друг друга разговорами. Какая-то часть пачкала штаны о газон, развалившись на все еще мокрой земле, другая облокотилась о забор, предпринимая попытки не заснуть, иные ребята оживляли общее настроение звонким смехом. Даже в этом хаосе Уэнсдей заметила закономерность: тренировочную форму учащихся. Всем выдали массивные берцы и черный комбинезон с красной нашивкой в виде буквы «N» на груди. Они, как и сама Аддамс, были похожи на солдат, верно ожидающих своего командира. Каждое раннее утро в Неверморе начиналось с легкой тренировки, которую в простонародье называли «зарядкой». Мистер Алигьери занимался как физическим воспитанием учеников, так и духовным. Второе помогало раскрывать потенциал таинственной сущности каждого.       Уэнсдей наблюдала за полетом ворона, когда студенты в один миг выстроились в линии, вышколенными движениями выпрямили спины и прижали к бедрам руки. Аддамс быстро среагировала и втиснулась в ту же колонну, в которую встала Энид. В этот момент на горизонте появился преподаватель, невысокий и худой мужчина лет сорока со строгими, острыми чертами лица. Он быстро и как-то обеспокоенно приближался к подопечным, вытирая с лица проступившие капельки пота.       — Доброе утро, дорогие студенты, — произнес Алигьери с небольшой отдышкой. — Вольно, можете занять свои места.       Все рассыпались по полю в шахматном порядке. Уэнсдей замешкалась, огляделась и встала в первый ряд у самого края. Профессор отдышался, чуть встревоженно взглянул на книгу в своих руках и вновь продолжил речь.       — Сперва я должен перед вами извиниться за опоздание, обещаю не задерживать, мы закончим вовремя, придется укоротить занятие, — взяв себя в руки, твердо сказал Крампус.       Все ученики покорно кивнули и развернулись, чтобы начать пробежку вокруг здания, когда парень в фиолетовой шапке чуть вышел вперед и показательно прокашлялся, прежде чем задать вопрос.       — Профессор Алигьери, все хорошо? Вы выглядите обеспокоенно.       В ответ Крампус прищурился, нервно облизнул губы и твердым жестом приказал студенту встать на место.       — Аякс, Вы как всегда любознательны. Благодарю за заботу, но попрошу каждого не задавать лишних вопросов и молча действовать моим указаниями, — отчеканил мужчина и задержал свой взгляд на Уэнсдей. — А теперь начинаем пятиминутную пробежку.       Зарядка закончилась медитацией. Мистер Алигьери магически воздействовал на подопечных, вводил в гипноз, учил прислушиваться к внутреннему «Я», к их сущности, предоставлял возможность прочувствовать в венах свои силы, помогал отыскать гармонию. Аддамс впервые за девятнадцать лет жизни смогла отречься от обыденной сущности и выставила вампиризм на первый план, она проникла в самое ядро искушения, услышала собственное замедленное сердцебиение. Возникло ощущение, что в данный момент вокруг нет никого, кроме нее и ее жажды. Постепенно к носу стал подкрадываться металлический запах, Уэнсдей сильно сжала челюсти и на удивление порезала язык об выступившие клыки. Глаза были закрыты, и воображение рисовало пульсирующие вены, реки крови и страх во взгляде случайных прохожих. Но агония не наводила ужас на психику вампира, напротив, Аддамс находилась в гармонии с собой и своими чувствами, она была спокойна и голодна. Через мгновение до нее стали доноситься внешние звуки, Уэнсдей где-то отдаленно, будто под толщей воды, улавливала, как кто-то произносит ее имя. С каждой секундой голос становился отчетливее, воображение двигалось в сторону света в темноте искусственной пещеры.       Уэнсдей открыла глаза и увидела встревоженно наклонившегося преподавателя. На поле уже никого не было. Крампус облегченно выдохнул и по-джентельменски протянул ученице руку. Аддамс встала, поправила косички и оглянулась — пусто. Как только Уэнсдей повернула голову в сторону профессора, тот чуть отшагнул назад. Он сложил руки на груди и прищурился, пожирая холодным взглядом душу своей студентки. Уэнсдей неловко повела плечом и собралась уходить, но мистер Алигьери попросил ее остановиться.       — Уважаемая Уэнсдей Аддамс, мне необходимо с Вами серьезно поговорить, — теплым, но уверенным тоном произнес преподаватель.       Уэнсдей вздохнула, потеребила фамильное кольцо и покорно встала напротив Крампуса.       — Не переживайте, я, конечно, и сам немного смутился, но это нормальная реакция организма на первую медитацию. Вы пробыли в трансе на пятнадцать минут дольше остальных, а Ваше погружение отличилось особой глубиной, что также естественно для такой влиятельной энергетики, как у Вас, — последнее профессор Алигьери произнес тише и жестче.       В ответ Аддамс неуверенно покачала головой в знак согласия и завела руки за спину.       — Уэнсдей, — осторожно начал Крампус, — я буду Вашим личным тренером. Я прекрасно знаю всю информацию о роде Аддамс и о других древах подобных сущностей, — мужчина чуть помедлил и продолжил: — Мне важно избавить Вас от страхов и научить жить со своим природным даром. Но прежде Вы должны пообещать мне, что не будете тратить энергию попросту и придете всякий раз, когда потребуется укротить неконтролируемые позывы.       — Постараюсь не подвести, — ответила Уэнсдей и нахмурила брови.       — В таком случае у меня для Вас будет первое задание: прочтите до завтрашнего дня эту книгу, — преподаватель протянул старое издание в красном переплете, на обложке которого красовался черный крест. — Это собрание дневников древних вампиров, здесь они описали свои ощущения после обращения, описали, как пришли в гармонию со своей сущностью, детализировали пороки и поделились личными жизненными методиками, — сказал Крампус, еще раз пристально взглянув в глаза, и добавил: — Теперь Вы свободны.       — Благодарю, — уверенно произнесла Аддамс и ушла.       День для Уэнсдей тянулся слишком долго, за кажущееся бесконечным время студенты прослушали только две лекции. Занятие по античной литературе Аддамс понравилось, в нем она нашла много объяснений рождению окружающих ее сущностей, а пара по энергетическим методикам показалась скучной и бесполезной, потому что не давала ответы на вопросы вампиризма, да и вряд ли предоставит их до конца семестра. Сейчас Уэнсдей сидела в готическом зале столовой, красиво оформленном желтоватыми, свисающими люстрами с проблесками дорогих камней. Она сидела за столом одна, так и не решаясь с кем-то заговорить, потому что чувствовала, что с каждым днем голод усиливается, растет в геометрической прогрессии, и его нельзя было перебить обыкновенной едой. На ее подносе лежала большая порция мяса, тарелка калорийного салата и два банана, но даже такие размеры не помогали, да и ей, миниатюрной девушке, было сложно впихнуть в себя все содержимое тарелок.       Когда Аддамс обратила внимание на золотые настенные часы, их большая стрелка указывала ровно на час дня. В этот момент в голове Уэнсдей тут же проснулась пророческая сторона, и она прошептала: «Один — один закон, один суд, одно дерево познания добра и зла». Уэнсдей нахмурилась и тихо добавила: «А от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умр…», но закончить Аддамс не позволила Энид, подсевшая к ней вместе с Аяксом, чудаковатым парнем в фиолетовой шапке.       — Привет, соседка, ты чего такая хмурая? Знакомься, это Аякс Петрополис — мой… — Энид помедлила и заправила выбившуюся прядь волос за ухо, — мой парень.       Уэнсдей мысленно закатила глаза, подумав, почему такие необычные и лучезарные девушки, как Синклер, всегда выбирают странных и своенравных парней. Аякс протянул Уэнсдей руку в знак знакомства, и она немного брезгливо и неуверенно пожала ее. Прежде, чем что-либо произнести, Аддамс взглянула на пульсирующую вену соседки, протяжно выдохнула и чуть отодвинулась от стола. К счастью, никакого запаха она не почуяла.       — Все в порядке, просто день будто бы слишком затянулся, — сдержанно ответила Уэнсдей и сглотнула.       — В первые дни всегда так кажется. Не переживай, я покажу тебе, как скрасить рутину в Неверморе, — мягко сказала Энид, широко улыбнулась и подмигнула.       — Спасибо, но будет лучше, если познакомишь меня с активностью чуть позже.       Энид удивленно и настороженно нахмурилась, но утвердительно покачала головой. Она обратила внимание на то, как Уэнсдей отвела взгляд, сжала руки в кулак и резко встала.       — Я, пожалуй, пойду в комнату, — бросила Аддамс и спешно ретировалась. В ответ Синклер насупилась, быстро поцеловала Аякса в щеку, извинилась и последовала за ушедшей Уэнсдей.       Когда соседка зашла в комнату, Аддамс уже лежала на своей кровати и смотрела на окно. Энид не стала ее тревожить, тихо подошла к своей кровати и тоже легла набок, уставившись на спину Уэнсдей. Она задумалась о том, что происходит с Аддамс, подметила ее расплетенные косы, из-за чего волосы непослушно, но так изящно утонули в бездне темного постельного белья. Минувшей ночью Синклер предположила, что соседку тревожат какие-то печальные мысли, и довольно спокойно и понимающе приняла резкий тон, не стала спрашивать о произошедшем, но ее синдром спасателя, любопытность, излишняя дружелюбность и наивность не позволяли ей долго молчать.       — Уэнс… Уэнсдей, у тебя точно все хорошо? — немного погодя, обеспокоенно поинтересовалась Энид.       Аддамс не развернулась, только повела плечом и прокашлялась, не позволяя себе нарушить тишину. Она искренне хотела сделать вид, что спит, но понимала всю провальность плана.       — Я знаю, что ты не спишь, — не унималась соседка.       Тогда Уэнсдей не выдержала, встала с постели, проследовала к окну и присела, поджав ноги. Это расстояние показалось ей безопасным, и она молила все пророческие знаки о том, чтобы докучная Синклер оставалась в кровати, не нарушала безмолвно выстроенные границы. Соседка, будто прочитав мысли (скорее, понаблюдав за измученным взглядом), лишь села на край постели, но с места не сдвинулась.       — Почему ты меня об этом спрашиваешь? — наконец, спросила Аддамс.       — Не думай, что я слишком навязчива, но мне сложно бездейственно смотреть на то, как кто-то грустит.       — Мы знакомы меньше дня, неужели тебе правда интересно?       — Так или иначе, нам жить вместе год, в какой-то момент мы станем подругами. Так что да, интересно.       Уэнсдей нервно усмехнулась, облокотилась обо окно и пристально, но максимально мягко взглянула Энид в глаза. В ее светлые, притягивающие, заставляющие жалеть о любой неосторожной колкости глаза. Она подметила, как забавно смотрится розовая бандана, обвязанная вокруг шеи Синклер, на фоне черного комбинезона, выданного академией.       — Давно вы встречаетесь с Аяксом? — оборонительно поинтересовалась Аддамс.       Энид опешила, засмущалась, но ответила:       — Нет… Пару дней.       — Использовала на нем свои чары?       Соседка заметно оскорбилась, резко встала с места и убедительно замотала головой.       — Никогда так больше не говори!       — Извини, мне не стоило опускать подобную шутку, — серьезно ответила Уэнсдей и поежилась.       — Не сменяй тему, Аддамс.       — Послушай, Энид, я не грущу. Все хорошо, правда. Я просто привыкаю к новому месту, стараюсь вступать в гармонию со своей силой.       Синклер виновато опустила голову, проклиная свою докучность. Она подошла чуть ближе и поняла, что сейчас в погоне за правдой потеряет контроль над выглядывающими из ставней души чарами.       — А что было ночью? Ты плакала?       — Нет, Энид… Я просто задумалась о семье, о числах и заигралась. Не напоминай об этом, пожалуйста. Мне нечего тебе сказать, могу только принести извинения за вспыльчивые и острые фразы.       — Все в порядке, я не обижаюсь… Знаешь, это нормально. Мне поначалу тоже было одиноко и грустно, а потом появился Аякс. Мы с ним хорошо сдружились, а с недавних пор это превратилось в нечто большее.       — Мило, наверное.       Энид робко улыбнулась и подошла еще ближе, но по-прежнему недостаточно близко. И именно в это мгновение природный дар ее лихо подставил. Она осознала, что переизбыток эмоций, такая слабость как неловкость позволили чарам начать свое воздействие. Синклер заметила, что взгляд Уэнсдей изменился, стал более теплый, нежный, но какой-то иной, не такой, как у остальных жертв. Аддамс смотрела на соседку хищно, пронзительно, на секунду Энид даже показалось, что зрачки Уэнсдей потемнели. Соседка попятилась назад и разорвала зрительный контакт.       Как же Аддамс в этот момент была благодарна действию Синклер. Она отвернулась и стала снова про себя повторять комбинацию из чисел. Вновь возвратившийся привкус любимого мороженого постепенно исчезнул, и Уэнсдей сконцентрировалась на собственном дыхании, чтобы перестать слышать сердцебиение соседки. Она даже не успела осознать, как так быстро обычный разговор перерос в невыносимое притяжение, усилил и так непрекращающийся голод.       — Я, наверное, пойду, меня Аякс ждет.       Уставшая, измотанная и жаждущая вкуса крови Уэнсдей сейчас покорно сидела в кабинете директрисы Уимс и желала поскорее лечь спать. Она понятия не имела по какой причине ее пригласили в эту уставленную красной мебелью комнату, кого они ждут и как долго будет продолжаться беседа. После ужина Лариса позвала Аддамс к себе и не стала ничего объяснять, сославшись на конфиденциальность разговора. В данный момент блондинка отвлекала свою ученицу назойливыми вопросами: «Как прошел первый день учебы?», «Ты подружилась с Энид?», «Как обстоят дела с твоей силой?», и прочее. Ей очень не хотелось отвечать на них, но молчать было бы слишком некультурно.       Когда миссис Уимс ненадолго покинула кабинет, Аддамс подошла к широкому окну и взглянула на вечернее небо, черное, бездонное, покрытое россыпью звезд. Центральную дорожку Невермора освещал яркий диск луны. Она с удовольствием и восхищением наблюдала за открывшейся перед ней картиной. Уэнсдей уставилась на движущийся в темноте лес и задумалась. Она начала размышлять о своем месте в стенах академии. К чему вся эта выдержка? Когда она сможет позволить своей сущности выйти наружу? Ей очень хочется есть, жажда выпить чей-нибудь крови слишком умело воздействует на стирающиеся грани морали. Безусловно, необходимо учиться себя контролировать, с вампиризмом придется жить, и жить долго. Но как урок можно освоить, не перейдя к практике? В здании слишком много студентов, слишком часто приходится слышать ритм чужого сердцебиения. Шум становится невыносимым, язык начинает зудеть от постоянно ранящих его клыков. Ей уже страшно находиться рядом с Энид, в конце концов! Да и пророческие знаки наводят на мрачные мысли.       — Уэнсдей, — резко обратилась Лариса и коснулась ее плеча.       Аддамс вынырнула из омута мыслей, испуганно встрепенулась, оглянулась и села на место.       — Уважаемая миссис Аддамс, Вы в порядке? Мы несколько минут пытались до вас докричаться, — тревожно поинтересовался профессор Алигьери.       — Да, все хорошо, я просто устала и хочу лечь в постель. Мы можем приступить к беседе?       Крампус понимающе кивнул и скрестил руки на груди. Преподаватель вздохнул, вопросительно посмотрел на директрису и после ее одобрительного кивка начал разговор.       — Уэнсдей, скажу прямо. Не считайте за обвинение, но сегодня, в четыре часа утра, один из студентов, Ксавье Торп, явился в мой кабинет и сообщил о двух странных, глубоких порезах на его шее. На мой вопрос о причинах их возникновения, он ответил молчанием и сообщил, что ничего не помнит о прошедшей ночи.       Аддамс подорвалась с кресла и обиженно, с досадой вскинула брови.       — Я схожу с ума от голода и никого не трогаю. Всю ночь была в комнате, Энид может это подтвердить, — резко обронила Уэнсдей и довольно эмоционально всплеснула руками.       — Не беспокойтесь, мы Вас понимаем, но обязаны проверить нашу догадку, — мягко пресек истерику Алигьери.       Директриса Уимс медленно подошла к Уэнсдей, осторожно потрепала ее по плечу и бережно усадила на кресло.       — Уэнсдей, сейчас я использую свою энергию и вторгнусь в твою память, проверю окружающие тебя события прошедшего дня. Ты позволишь мне это сделать? — мягко спросила Лариса.       Уэнсдей по-детски взглянула на директрису и пожала плечами.       — Делайте, что считаете нужным.       Уимс проникла в голову Аддамс, начала копаться в воспоминаниях, тяжело дышала и долго искала необходимую информацию. Уэнсдей не ощущала почти ничего, кроме легкого холодка. Перед видением Ларисы представали картины крови, бездны, чисел и разговоры с Энид, а в сознание проникало невыносимое чувство голода.       Директриса резко отстранилась и заключила:       — Мистер Алигьери, к сожалению, наши предположения оправдались. Уэнсдей Аддамс абсолютно чиста. А это значит…       — А это значит, что в академии есть еще один вампир, Лариса.       Уэнсдей зашла в комнату тихо, боясь потревожить Энид и желая избежать лишних вопросов. Но к ее удивлению внутри никого не оказалось. Она облегченно выдохнула, расплела косы и приняла горячий душ. Выйдя из ванной, Аддамс предвкушала момент, когда ляжет в постель и уснет, но в глаза вовремя бросился инструмент, к которому она не притрагивалась уже девять адских дней. В темноте утопали ровные очертания большой, демонически изящной виолончели. В это мгновение в пальцах Уэнсдей проснулся фантомный зуд, их кончики начало приятно покалывать, а в голове наконец созрело неистовое притяжение к чему-то отличному от человеческой крови.       Она вышла с виолончелью и стопкой нот на балкон. Мгла уже полностью поглотила бушующий на ветру лес. Бездонный океан неба, покрытый веснушками горящих звезд, сливался с горизонтом и телепатически умолял поддаться соблазну, страсти. Поэтому Аддамс наспех расставила нужные бумаги, быстро настроила виолончель, желая переместить яростную энергию и накопленные мысли в эстетичное русло. Вверху шуршащего от ветра листа большими, жирными буквами было пропечатано название собственноручно переписанного произведения: «Paint it Black». Она грациозно села, уверенно обхватила инструмент, и смычок издал глубокий, короткий звук. Таинственно и завораживающе было его извлечение. Казалось, будто лес застыл, а луна зажглась ярче, освещая сосредоточенное и возбужденное лицо Уэнсдей. Природа замедлилась, почернела вместе с гармонией вылетающих нот. Аддамс уже была не здесь, не в Неверморе, она находилась в себе, в быстро выстраивающемся мире загадок, пророчеств и удовольствия. В том мире, где пошлость ее сущности могла беззаконно царить, собственноручно творить темные, дьявольские деяния. Вместе с участившимся дыханием, пульсом и проворно сменяющейся картиной воображения ускорялся и темп ее игры. И никого больше не было рядом, ничего не существовало вокруг Уэнсдей.       Минорная, демоническая гамма донеслась до слуха Энид, когда она вошла в комнату. И соседка замерла, боялась сделать лишнее движение, опасалась случайно спугнуть одинокое и свирепое животное, яростно воющее из глубины виолончели. Синклер затаила дыхание и подняла рукав комбинезона, замечая, как рука покрылась мурашками. Она осторожно подошла к проему балкона, проклиная некстати скрипящий пол. Синклер взглянула на поддавшуюся чарам мелодии Уэнсдей, и ее расслабленное лицо, освещаемое голубым светом луны, в этот момент показалось особенно привлекательным и живописным.