Жадность. Так можно было охарактеризовать то, что бурлило в венах, копилось в сердцах, вырывалось в каждом движении губ, укусе, жарком дыхании. Жадность и желание — вещи, которые трудно остановить по отдельности. Когда они сливаются вместе, то их дуэт становится неудержимым. Неукротимым, а потому таким страшным и прекрасным. В единое мгновение забыты события недели, дня, травмирующие события. Всё. Важным было только то, как под его пальцами отзывается её тело. Как под его губами тает вся её суть. Знакомый запах привычно вплетается в собственный. Проникает под кожу, тянет жилы, заставляет мурашки бегать по коже и поясницу изгибаться навстречу. Туда, где ещё минута и столь желанное слияние тел останется лишь вопросом момента.
За окном неспешно начал падать ещё хрупкий по осеннему снег. Начало зимы тихо забирало своё под ночным покровом, верша правосудие над разгорячённой землёй. Опадали сотни и тысячи снежинок, налепляясь на асфальт и стёкла машин. Запорошило крыши. Мельтешили осколки величия в свете фар, пока в окнах автомобиля две фигуры сцепились друг с другом, на грани любовников и врагов. Терзали уста, требуя большего. Откинув простую вещь как осторожность и сознание. Ведь кому нужен разум, когда в дело вступает диалог тел?
Приам не насытился. Взыграло собственничество, желание укрыть этот цветок в его саду. Подобно маленькому принцу накрыть прекрасную розу под стеклянным куполом и заботиться о ней до скончания веков. Ему не нужен был лис-друг. Он не чувствовал себя с
этой розой одиноким. Только страстное, горючее желание съедало его изнутри. Перед взглядом маячили искусанные, припухшие губы. Хилтон знал, что доставляет этим ей боль. Знал, но не мог удержаться, чтобы перекрыть любые чужие посягательства на
его Элейн. Вербальное и невербальное согласие было дано. Зелёный свет, на который он мчался огалделым мотыльком, в порыве сгореть без остатка. Осыпаться пеплом ей в руки и возродиться. Ведь в её руках, он уверен, он будет проходить этот бесконечный цикл гибели и реинкарнации, только чтобы найти её вновь.
Разметавшиеся локоны по лбу и тёмный, полный желания взгляд манил. Тяготил якорем, принуждая смотреть только на него и больше не допускать ни единой мысли в голову, что могло быть иначе. Тело, обоняние, сознание — всё лишь вопило о том, что это было предначертано задолго до её собственного решения. Пусть Торндайк и не верила в предназначение, сейчас это было именно
оно. Ворвавшееся в жизнь грязной военной поступью, вбитой в стекло птицей, и также заботливо поднятой. Выхоленной, исцеленной. В этом грехопадении и вознесении переплетались сакральные смыслы ускользающие от перегруженной мыслями головы. Чего врать? В голове мыслей не было. Звенящая пустота за долгое время ощущалась как освобождение. Истинная свобода и полёт, в котором она могла опереться на чужое крыло. Опора, которой ей не хватало, и которая была столь близка всё это время, стоит протянуть крыло.
Ничего не приводило в сознание. Ни рёв мотора, ни проносящиеся мимо огни ночного города. Мир жил отдельной от них жизнью, не влияющей сейчас на закрытый за стёклами мир. Их личный уголок покоя, в котором переплелись запахи, предчувствуя изменения. Глобальные, влекущие за собой катастрофические последствия. Обещающие порушить их привычный устой жизни до самого основания. И даже его сотрясти до мелкой каменной крошки. Падать вниз, в самую бездну — сейчас это представлялось весёлой прогулкой. Не более чем очередной забавой в погоне за дозой адреналина. Эту дозу, этот яд, заполонивший чашу и, практически сочащийся с граней некоего грааля, они готовы были распить на двоих. Насытиться ей сполна и пусть летит в подземное царство то, что называется стабильностью.
Выпали из памяти неуместные моменты открытия двери подъезда. Томительное ожидание лифта подожгло фитиль, и стоило автоматической двери за ними закрыться, глухой стук в металл огласил небольшое пространство. Они не сдерживались в выражении своей страсти. Не давали ход мысли, которая уличила бы их в безрассудстве. Единственно важным были руки под одеждой, губы слитые воедино, глухой тихий стон и знакомое чувство веса и невесомости одновременно. Приаму не составило труда донести свою добычу до входной двери и одной рукой открыть ту. Благоразумие позволило закрыть за собой, а дальше разум отступил перед бойкостью тел. Ему там не было места.
Скинутое осеннее пальто на пол, горячие руки на коже талии. Без слов высказанное «Беги сейчас или останься навсегда». Ультиматум поставленный на колени. Морозец играющий на щеках обоих, истаивающий под жаром тел. Трёхкомнатная квартира, слишком большая для одного и в самый раз для двоих. Наступивший на пятки гон знакомо наполняет тело нестерпимой горячкой. Ломает кости, перетягивает мышцы как канаты, дрелью сверлит позвоночник. Трусливо отступает от ласковых, страстных касаний пальцев оглаживающих его скулу, переходящих на шею, забирающихся под ткань рубашки. Коротко стриженные ухоженные ноготочки, не ногти, ловко расстёгивают пуговицы. Едва скинута уличная обувь — брошеная по разным углам, причудливо напоминающая древне-греческие руины — Приам подхватывает Элейн на руки привычным, правильным, до боли в сердце необходимым жестом.
Неловкая, нежная улыбка стоила всего на свете. Пульс заходится в бешеном темпе. Задыхается сердце требуя передышки. Никакие оправдания, потуги разума остановиться, грядущий чёрный горизонт туч над их головами — ничто не заставит отступить. Торндайк не сбежала. Не сбежала и безмолвно отвечала на его последний ультиматум, что он нахуй ей не сдался. «Её Величество Цербер» приняла единственное решение, от которого не отступит. Не выпустит из цепких лап, не даст и малейшей слабости в виде трусости просочиться теперь в происходящее. Горячее касание губ на ключицах и мир взрывается новыми красками, расчерчивая невидимую грань между реальностью и миром ощущений.
Отчаянно хотелось тепла. Тела, души, дыхания — всего в избытке, и даже так, подобно Танталовым мукам, невозможность насытиться друг-другом вбивала в крайности. Чрезмерной экспрессией была скинута мужская рубашка, задёрнута юбка-карандаш. Будто не было иной другой одежды, только офисная. На однотонной серой простыни этот офисный антураж выглядел даже уместно. Разметавшиеся длинные волосы по ткани простыни, как крона дерева увивались ввысь. Оба далеки от идеала. Но обоим казалось, что сейчас они созерцают фрески из мрамора, на которых запечатлены юноша и дева в расцвете лет. Плевать на чёртовы пластыри, налившиеся гематомы, единый синяк от чужих пальцев на шее, обрамляющий ту уродливым следом от содранного «ошейника».
Вновь сходятся губы в мягком, уже трепетном поцелуе, и Хилтон ласковой серией тех же поцелуев спускается ниже, пока не ощутит пальцы на рёбрах. Уверенно, слегка настойчиво, клонящие его вбок. Мужчина поддаётся этому порыву и позволяет сменить позицию, где теперь Торндайк сверху вниз спускается такой же серией поцелуев от ключиц к груди, от груди к животу и ниже к паху. Каждый момент заставляет придерживать дыхание, будто оглушающая тишина квартиры не выдержит даже этого звука негромкого дыхания. Пальцы ловко расправляются с ремнём, зубами оттягивается резинка трусов, пока удовольствие стрельнёт по телу от прикосновения через ткань ладони к его члену.
В голове Элейн полный бардак. Инстинкты буквально взбесились. Мыслить не то, чтобы здраво, попросту действовать по привычке было невозможно. Только по наитию, этому странному ощущению, что так сделать необходимо и это доставит удовольствие им обоим. Она подозревала, что у Приама начался гон несколько раньше из-за их действий, но не могла даже вообразить, что его вид и запах
так на неё повлияют. Желание услужить, удовлетворить, сделать что-то для него сжигает пламенем изнутри. Побуждает к действию, когда она проводит щекой по оголенному члену, который слегка подрагивает от напряжения. Касается губами, ещё не целуя, только давая ощутить слегка распухшие, влажные губы от поцелуев. Вся её суть замирает, видя, как он приподнимается на локтях, чтобы пронаблюдать за всем её растрёпанным видом.
Эта сцена навсегда врежется ему в память. Стоящая на коленях, с раскрасневшимися щеками и распущенными волосами, вьющимися непослушными локонами по съехавшей набок рубашке. В полутьме, ведь им нахрен не нужен свет, белая рубашка слегка сияет, очерчивая кожу под частично расстёгнутыми пуговицами. Белый изящный лиф с кружевом приподнимает грудь, которая и без того вздымается от дыхания. Ощущения только от кожи её мягкой щеки тянут вверх. Заставляют напрягаться от ярого желания плюнуть на все прелюдия и войти внутрь неё. Снова ощутить эту узость, жар и влажность, чтобы только сделать её своей на эту одну ночь вновь. Желание, как пытка, рвёт на две крайности. Плюнуть на всё или ждать. Ждать, или просто уже повалить её в постель, вбиваясь внутрь без церемоний. Вонзить зубы в шею, ухватить за талию, прижимая к себе и…
Единственное движение языком выбивает мысли тараном из головы. Одно, мать его, движение. Карие глаза темнеют от желания, а Элейн неотрывно следит за реакцией. Провела лишь кончиком языка по головке, а Хилтон уже замер, как зверь, наблюдающий за своей добычей. Проведёт ещё раз, слегка надавливая. Вырвет тихий свистящий выдох с его губ и у самой азарт, огонь желания и безрассудство подскочат до небывалых высот. Мягко возьмёт меж губами, едва сжимая, позволив ощутить мягкость внутренней изнанки губ, которая не шла ни в какое сравнение со внешней частью, разбитой ударом кулака Вронски. Жар исходящий от влажного языка и рта окутывает вместе с круговым, неспешным движением языка. Площадь соприкосновения увеличивается постепенно с тем, как Торндайк начнёт аккуратно посасывать ещё пока головку, не собираясь сдвигаться дальше. Это сводит его с ума. Медленно, постепенно, но безусловно срывает крышу.
Ей удаётся не касаться зубами чувствительной кожи. Взгляд прикован к лицу Приама, и пусть эфемерное ощущение власти над ним в этот момент, как заботливо вложенные в руки вожжи, чувствуется практически на грани реальности, власть принадлежит не ей. Даже не Приаму и не самому моменту. Инстинктам, природе, заложенным глубоко в генетическом коде. Торндайк скользит чуть дальше вниз по стволу. Пальцы аккуратно ложатся на бёдра мужчины, чтобы удержаться на случай, если Элейн потеряет равновесие. Томное, медлительное движение вверх, с которым она сжимает губы плотнее. От этого у него заплясали искры в глазах. Рваный, шумный выдох нарушает тишину бесцеремонно в очередной раз.
Движение идёт снова вниз, уже чуть больше вбирая горячей твёрдой плоти. Ещё, до самого конца. Девушка замирает на пару мгновений, прикрывая глаза и расслабляя горло. Мужская рука скользит к голове Торндайк, но не остаётся на ней. Пропускает меж пальцами пряди, аккуратно проводит кончиком указательного пальца по внешней части уха. Она поднимается вверх, чуть усиляя нажим, и вновь забирает трофей в виде глухого выдоха полу-стона. Постепенно увеличивает темп. Подключает одну руку, обхватывая основания ствола, сжимая и также двигая. Мужчина всё же опускает ладонь ей на голову, зарываясь в мягкие волосы. Не давит, не причиняет боль, только очерчивает эту связь. Показывает, как ему приятно от её действий.
Элейн это только подстёгивает. Раскочегаривает и даёт толчок в виде мотивации делать миньет активнее. Подключает уже вторую руку, кладя аккуратно на мошонку и массируя. Вырывает уже почти глухой рык, чувствуя по напряжению члена, как приближается к своей цели. Язык, руки, губы. Жар, влажность, узость. Всё это смешивается в едином ощущении. То, как она берёт глубоко или наоборот, переходит только к головке, дразня до потери сознания. Проводит языком вдоль всей длины, спускается ниже, чтобы слегка вобрать губами кожу, а затем снова вверх и уже резкими, настойчивыми движениями сбивает темп к чертям, самостоятельно насаживаясь ртом на член.
Скажи он себе прошлому, что Элейн Торндайк будет отсасывать ему во время гона, поднял бы сам себя насмех. Происходящее граничило с фантазией. Ещё чуть-чуть и сладкий сон оборвется, а он проснётся в собственной постели с перепачканными, как у школьника, трусами. Настолько ему было сейчас хорошо с ней. Настолько нервы звенели от напряжения, а сам он с каждой секундой был ближе к пределу. Нет, так не пойдёт. Хрипло позовёт её и бесконечные льды под угрозой глобального потепления обратят на него внимание. Мягко огладит линию челюсти, приподнимет подбородок двумя пальцами и поманит на себя этим движением.
Будто приручённый опасный зверь, она изгибаясь поднимется с колен. Скользнёт бёдрами по его ногам. Нетерпеливым рывком стащит штаны, хотя Приам не прочь был бы ей помочь. Но его собственные руки уже расстёгивают верхние пуговицы её рубашки, чтобы в последствии запустить пальцы снизу вверх под лиф, оглаживая мягкую грудь. Аккуратно приподнимет неподатливую ткань. И почему девушкам вечно нужно носить эту сдавливающую дыхание и грудную клетку тряпку? К тому же, она так часто мешает, что лучше уж избавиться от неё навсегда. Впрочем, сам вид полурасстёгнутой рубашки и поднятого лифа, с освобожденной от него грудью, заводил его до чёртиков. Настолько, что в следующее мгновение подастся вперёд, садясь и прижимаясь губами к правому соску.
Секс с Приамом — фейерверк. Элейн не могла похвастаться богатым опытом половых связей, но с ним каждое движение ощущалось как под наркотиком. Голову вело от каждого его движения. Любое прикосновение — волной жара раскатывается по телу, зарядами энергии концентрируясь на местах, где его руки скользили, где его губы касались, где проходился его язык. Терпеть эту сладкую муку невозможно настолько, что голос против её собственной воли вырывается в хныкающих от удовольствия интонациях. Хилтон ничерта не торопится ни войти в неё, ни присвоить. Будто они хреновы возлюбленные.
Женщина кое как стянет колготы вместе с трусами, вытягивая из них только одну ногу. Дальше терпеть было невозможно. Остальное пусть висит, пока не скомкается в процессе. К чёрту это. Направит в себя головку и с упоением сядет. Медленно, привыкая к размеру и заставляя тело расслабиться. Чувство наполненности выбьет любые мысли из головы и она замрёт на какое-то время, опустившись до конца. Только до слуха донесётся жаркий выдох мужчины под ней. То как он прикусит сосок аккуратно, заставляя очередную порцию тока разойтись по всему телу. Если сейчас Приам не начнёт двигаться, она сделает это сама.
Стоило только единственной мысли и желанию промелькнуть, будто в ответ на её немой ультиматум мужчина двинет бёдрами. Волна удовольствия распространится по всему телу от резкого толчка. От того как руки скользнут на её бедра сжимая кожу. Контраст между прямым касанием к коже и касанием через ткань сводит с ума, как и ощущение от первого толчка после того, как она насадилась на член. Восхитительно. Бесподобно. Ещё!
Неторопливый темп заданный двумя людьми в тихой спальне. Негромкие вдохи и высокие, короткие стоны на особо сильных толчках, пока мужчине не надоест эта поза и одним слитным движением он не подомнёт под себя девушку. Глаза в глаза, ровно до момента, когда Хилтон опустится до требовательного, властного поцелуя и начнёт двигаться уже более активно, всё чаще вырывая глухие стоны в губы из уст Элейн. Время в очередной раз остановилось для них. Прекратило своё существование, а мир сузился до двух тел, которые слились в единое целое, не торопясь оторваться друг от друга.
Жар, наполненность, удовольствие бьющее пульсом по вискам, о клеть груди, расходящееся по венам и щекочущее нервные окончания. Влажный язык, не менее мягкие и податливые губы. Элейн принимала его до самого конца. До безумного всплеска эмоций, искр в глазах, бесконечного потока восхищения моментом. Всё вокруг пропитано его запахом. Морозец ласкает кожу до мурашек, запах алкогольного коктейля со льдом врывается в мозг, и с каждым толчком внутрь заставляет пьянеть ещё сильнее. Терпко-сладкий запах полевых трав накрывает с головой, туманит разум, заставляя вгоняться в неё с новой силой. Кожа и без того горела, но будто приласканный солнцем лишь от одного запаха, Приам распалялся ещё сильнее.
Будь что будет.
Он поднял её в одном слитном движении, захватывая руками, заставляя развернуться задом к нему. Вжался всем телом, вгоняясь ещё сильнее. Торндайк ощутила, что больше не контролирует совершенно ничего. Только странное ощущение наполненности до предела. До сознания медленно доходило, что это узел. Но не похер ли сейчас? Залетит и ладно. Сейчас ей было слишком хорошо. Настолько, что с губ срывались только высокие, громкие стоны наполнявшие комнату с частотой барабанной дроби. Мягкое, аккуратное, трепетное касание к её коже, убирающее налипшие от пота волосы с шеи. Идущее в разрез с почти животной страстью, в которой Приам до сих пор вбивался в неё до седьмого пота. Элейн вновь тает под этими прикосновениями, изгибая шею, практически приглашающе. С губ срывается его имя в столь нежной интонации, что она и сама не подозревала, что так может звать кого-то. Столь мягко, нежно, желающе, трепетно.
Касание зубов к шее и перед глазами взрываются уже не искры, настоящий фейерверк. Наслаждение дошедшее до пика. Всё тело изгибается Хилтону навстречу. По изгибу спины стекает крупная капля пота, но им так наплевать. Мужчина ускоряет темп, доходя до своего предела, кончая внутрь и жар становится неотъемлемой частью реальности. Она в его руках. Его. Приам до сих пор удерживает зубами кожу, в порыве не заметив, как прокусил её и вероятно доставляет Элейн боль. Обоих до сих пор бьёт крупная дрожь, когда они валятся на постель и альфа не выпускает свою омегу из рук. Не выпустит не сейчас, ни потом. Никогда.
***
Утренние лучи солнца неловко высвечивают две фигуры, кое как прикрытые одеялом. До сих пор сцепленные вместе руками и ногами, прижатые друг к другу. Волосы девушки разметались по простыне, легли покрывалом на руки и плечи мужчины, пытаясь даже забиться в ноздри. Свет вычерчивает собственные узоры и круги, расходясь по комнате в неудобном луче из-за неплотно закрытых штор. На шее мирно спящей девушки расцветает красная магнолия, перекрывая следы от укуса, затеняя синяк на шее от чужих пальцев. Алкогольный коктейль с терпким ароматом — абсент и полевые цветы покрытые лёгким инеем. Зима и лето проигнорировавшие похолодание и оттепель столкнулись в переплётшихся запахах, наполнивших квартиру.
