~🪷⛩️🪷~
Два долгих месяца спустя, по прошествии зимы, начали распускаться первые цветы, ждавшие тёплого мгновения под толщами снега. Близится день рождения благородной наложницы Ким, в честь которого Император распорядился устроить празднество во дворце. Танцы, представления, изысканное общество знатных людей, превосходнейшая еда. Всё то, к чему душа Чонгука никогда не лежала. Для него сие мероприятие — синоним к слову нудятина. Его ведь как обычно посадят рядом с евнухами, неподалёку от завесы, за которой места императорской четы, и будет Чонгук сидеть, ковырять палочками в каком-нибудь позолоченном десерте и наблюдать за любимой танцовщицей Императора, которую наложница Ким то и дело сверлит ревнивым взглядом. Так оно и происходит. Одним вечером Его Императорское Величество, по традиции, присылает изысканный наряд, который Чонгук каждый год надевает на день рождения наложницы. Только вот, в этом году произошли некоторые… изменения. Наряда пришло сразу два, и если один, который из дворца, омеге не составило труда распознать по деревянной коробке, покрытой эмалью цвета Цин, то второй, скрытый фиолетовым ларцом, был Чонгуку неизвестен. Наряд из дворца он даже не стал рассматривать, куда больше его приманил второй. Ципао нежного фиалкового цвета выглядело просто изумительно и было украшено золотыми бусинами в выгодных местах, а узор с птицами фениксами, вышитый из золотых нитей искусным мастером, придавал наряду дерзости, в точности как и украшения, прилагавшиеся к платью. К золотой шпильке в виде расправившего крылья феникса шелковой лентой была привязана записка. Чонгук, сгорая от любопытства, тут же развернул её и прочёл: «время нарушать традиции». Улыбка тут же озарила хмурое лицо. Почему-то омега не сомневался, кто был отправителем, эта странная записка и лёгкий виноградный запах от платья говорили сами за себя. Он специально оставил на ткани свой аромат, подобно маркеру. От одной только мысли сердце пропускает удар. Подумать только, Чон Чонгук, бегавший от замужества столько лет подряд, вдруг влюбился в незнакомого мужчину после одной короткой встречи. И ведь он даже не знал его положения в обществе, хотя сейчас, по подаренному платью, может сделать некоторые выводы. Празднество проходит абсолютно так, как омега изначально и предполагал. Вначале благородная наложница Ким принимает подарки от чиновников, принцев и принцессы, затем все рассаживаются по своим местам для соревнования в поэзии, на которое Чонгук плюёт с высокой колокольни и всё время общается с кормилицей принцессы. Затем все ещё долго наблюдают за подготовленными танцами и представлениями, а Чон только и может, что думать о том, как бы наконец встать и выйти к чёртовой матери. Возникло ощущение, что его зад уже принял квадратную форму от долгого сидения. Как люди вообще умудряются так долго сидеть без малейших телодвижений по полдня? И только по прошествии шести нуднейших часов обстановка наконец сменяется. В зале с большим опозданием появляется совершенно новая персона. Поначалу Чонгуку до неё не было дела, тот всё так же сидел и ковырял резными палочками в несчастном кусочке рыбы, игнорируя чужие перешептывания, пока не услышал знакомый голос. — Рад приветствовать Его Императорское Величество и Благородную наложницу на столь изысканном празднестве. Для этого преданного слуги большая честь присутствовать сегодня здесь и греться в лучах солнца империи. Стандартный набор льстивых слов никого не удивляет, больше внимания привлекает сам мужчина, одетый не совсем так, как предполагают традиции Тянься. Весь его внешний вид кричит об иностранной принадлежности, а изысканные лёгкие ткани выдают дороговизну и говорят о крайне высоком статусе. И, в дополнение ко всему, у мужчины прекрасное лицо, обрамлённое короткими угольно черными волосами. Отовсюду только и слышны томные вздохи. Не без усилия оторвавшись от лица своего недавнего знакомого, Чонгук краем глаза замечает принцессу Мэй Вэй, выглянувшую из-за прозрачной ширмы, чем грубо нарушила сразу несколько правил и обычаев. Слепое восхищение в её глазах омегу насторожило, но ничего против принцессы он делать не стал. Как он может? Всего лишь осиротевший племянник вечно пьянствующего генерала, проявляющего заботу лишь ради красивой картинки в обществе, ну и чтобы выслужиться перед Императором. Маслянистый запах мутного вина из пиалы забивается в нос и вызывает рвотные позывы. Отвратительно, пахнет в точности как дома у дяди, который только и может, что спускать деньги на дорогое вино. — Это наследный принц Юнаня, — шепнула Чонгуку на ухо кормилица принцессы, отвлекая от неприятных мыслей. — Поговаривают, что моются они от силы единожды в месяц и ноги у них воняют просто ужасно! — Тётушка, — вздыхает омега, — Юнань морское государство, которое славится производством ароматических масел высшего качества. И, насколько я знаю от друга, вышедшего замуж за юнаньца, это тёплая страна и люди там круглогодично купаются в море. — Верю, верю! — махнула женщина, но во внимание слова Чонгука приняла. И ведь правда, если присмотреться, то кожа наследного принца Юнаня имеет приятный бронзовый отлив. Вопиющее уродство! Совершенно никакого шарма и благородства, так сразу и не скажешь, что этот сильный загорелый мужчина — принц! И кормилица этим крайне возмущена. Он совершенно не вписывается в стандарты красоты Тянься, но это не мешает девицам строить глазки и натягивать на лица самые кокетливые улыбки. Даже принцесса Мэй Вэй бесцеремонно вывалилась из-за ширмы и присела за свободный край стола, чтобы иметь возможность более чётко видеть чужие манящие черты. Чонгук вполне может её понять, ведь и сам попал под воздействие странного очарования альфы, только на два месяца раньше. Ни смотря на загорелый оттенок кожи и выраженную мускулатуру, наследный принц Юнаня всё равно выглядел привлекательно. Черты лица плавные, глаза с лисьим разрезом, что придаёт его взгляду коварства, а его поза уверенная, осанка ровная. Он стоит с прямой спиной, не преклоняет коленей в попытке выслужиться. Это очень сильно отличает его от здешнего идеала — утончённого светлокожего юноши с острыми чертами лица. Чонгук не вслушивается в приторно дружелюбный разговор Тэхёна и Императора. Он только и делает, что ждёт окончания празднества, чтобы вернуться домой и принять горячую ванную. А ещё хотелось бы выкроить шанс пообщаться с принцем наедине хотя бы ещё раз. Благородная наложница наблюдает за ходом беседы племянника и мужа со странной улыбкой, застывшей на лице. Ни единой лишней эмоции, только сплошная непроницаемость, от которой Чонгуку становится не по себе. Его настроение портится всё сильнее и сильнее. — Хотел бы я иметь такого образцового племянника. Впервые завидую своей милой жене, — хохотнул Император, скосив глаза на наложницу Ким. — Но это можно устроить! Чужие перешептывания мигом стихли. Одна ёмкая фраза правителя ошарашила всех присутствующих, все понимали, к чему клонит его Императорское Величество. — Моя красавица Мэй Вэй как раз достигла брачного возраста, что думаешь о ней? Принцесса Мэй Вэй — единственная дочь Императора и покойной Императрицы, любимое чадо. В честь её дней рождений устраиваются роскошные пиры, любая её прихоть поощряется, а любая оплошность тут же забывается, стоит принцессе только единожды виновато улыбнуться своему мягкосердечному отцу. Он всегда питал слабость к женщинам и омегам, что к жёнам, что к единственной дочери, что к покойной матушке Чонгука и нему самому. Принцесса, встрепенувшись, посмотрела на отца полными надежды глазами. Тэхён нервно сглотнул, поджав губы, ему совершенно не нравилось, к чему ведёт их разговор. На долю секунды принц обернулся и зацепился взглядом за знакомое лицо. Чонгук выглядел прекрасно в фиолетовых одеяниях. Он принял его подарок, это не может не греть сердце. Повернувшись обратно, Тэхён сталкивается глазами с принцессой Мэй Вэй и понимает, что никогда бы не смог её полюбить. Красивая, спору нет, но мужчина не находит в ней ничего цепляющего. Наследный принц Юнаня со вздохом отступает на шаг назад и слегка склоняет голову, словно в повиновении, чтобы потом следом молвить: — Благочестивая принцесса Мэй Вэй прекрасна, словно только распустившийся цветок чарующей лилии, утончённая в своей непорочной красоте. Но, к превеликому сожалению, сердце этого неблагодарного занято одним безрассудным голубым жасмином. Этот принц не сможет сделать принцессу счастливой. Отказ, поданный в столь искусной формулировке, пустил очередную волну перешептывания по залу. Принцу удалось не только отказать Императору, но ещё и не вызвать чужого гнева. Его величество только ухмыльнулся, поглаживая бороду, и молвил: — Раз так, я не смею настаивать… Но стоило Императору только закончить предложение, как принцесса тут же вскочила со своего места и бесцеремонно выкрикнула: — Я готова быть и младшей женой! Чужие пересуды стихли в мгновение ока, все были поражены беспечностью юной Мэй Вэй и её готовностью оказаться в настолько унизительном положении. Это не просто самоунижение, это открытое проявление неуважения к собственной семье. Ни одна здравомыслящая благородная девица не согласилась бы стать младшей женой, а тут ещё и сама принцесса. Слишком быстрая вереница событий вскружила Чонгуку голову. Слишком много потрясений на один квадратный метр, он постепенно прекращает доверять собственным ушам. Что, чёрт возьми, происходит? — Я готова многое стерпеть, только прошу, позвольте мне… — Не глупи! — всего пара твёрдых слов благородной наложницы Ким смогла заткнуть болтливые рты, а принцессу опешить от неожиданности. — Своими необдуманными словами ты губишь доброе имя своей семьи, тебе бы следовало подумать над своим поведением, — взмахнув рукой, наложница подзывает пару стражников. — Принцесса сильно утомилась, проведите её до резиденции. И как бы Мэй Вэй ни отпиралась, каким бы умоляющим взглядом ни смотрела на отца, её всё равно с позором выволокли из праздничного зала. Император ни слова не сказал, напротив, он был благодарен своей горячо любимой наложнице за твёрдость характера, ведь сам бы никогда не смог отчитать любимую и единственную дочь. Чонгук никогда не симпатизировал наложнице, от одного её присутствия поблизости ему всегда становилось дурно, поэтому празднование её дней рождений всегда были для него тем ещё испытанием. На этот раз он ещё долго продержался, чем очень горд. Но на большее на сей раз он не способен, потому, предупредив кормилицу принцессы и евнухов, отлучается «в уборную». На деле же даже не планирует возвращаться. У входа в зал он замечает Нин-эр, но не спешит её окликать. Чонгук устал, его мозг кипит, а гиперактивный характер девушки отдыху явно не поспособствует. Он сбегает почти незаметно. Голова кипит, вереница мыслей не оставляет сознание в тишине. Омега шагает быстро, минует резиденцию третьего принца, пустующее поместье императрицы и даже краем уха слышит плач принцессы, злорадно усмехаясь. Чонгук минует искусственный пруд, взбираясь на деревянный мост, и отмечает, каким насыщенным фиолетовым цветом отражается на воде его одеяние, воистину изысканная вещица, Его Высочество знает толк в прекрасном. Настоящая личность мужчины омегу не оттолкнула, но и не расположила к себе. Будь он хоть червём подзаборным, хоть Императором поднебесной, статус последнее, что его волнует. Важно достоинство, важна личность, твёрдость характера. Можете, конечно же, заявить, что Чонгук переборчив, но в чём он виноват? В том, что не спешит подлезть под первого же толстосума, на деле положение которого весьма шатко? Свой брак Чон всегда рассматривал с расчетной точки зрения, искал кого-то надёжного, достойного, не с дуру же он каждое сватовство срывает. Только с теми, кто не проходит по всем пунктам …ну ладно, со всеми. А этот винный вор с моста оказался непрост. Чонгук умудрился втрескаться в его самодовольную физиономию ещё до того, как поставил галочки около всех пунктов. «Время нарушать традиции», кажется так было сказано в записке, приложенной к платью. Ким Тэхён явно успел разузнать о его нужном бытие и, стоит признать, постоянное срывание смотрин действительно стало чем-то вроде традиции. И, чёрт возьми, он так хочет её нарушить! Если с этим мужчиной, то пускай оно сбудется, Чонгук ещё ни разу никого так сильно не хотел, это чувство сбивает с толку, но причин ему противиться нет. Он хотел бы выйти замуж за принца Юнаня, хотел бы сбежать из этой душной страны, из презренной семьи, от снисходительного взгляда тряпки-Императора, от капризов принцессы, считающей Чонгука, росшего с ней с самого детства, своей собственностью. Да пропади оно всё пропадом! Только бы Нин-Нин осталась рядом. Воздух с толчком вырвался из груди, когда, не предупреждая, чьи-то большие руки обвили талию омеги поперёк, вынуждая прижаться спиной к горячей груди. Чонгук не на шутку испугался, стал вырываться, но быстро пришёл в успокоение, когда носа коснулась знакомая виноградная кислинка. — Картина маслом, — шепнул низкий мужской голос, опаляя ушную раковину омеги горячим дыханием, — неугомонный феникс любуется своим сказочным отражением. Дыхание Чонгука перехватывает. Только теперь он замечает, что вновь застыл на вершине моста и теперь смотрит на своё же отражение в пруду. Тэхён позади него выглядит внушительно. Глаза неотрывно следят, как мужчина, задев носом мочку уха, ползёт выше и останавливается у виска, вдыхает жадно запах голубого жасмина, который ни с одним другим его сортом не перепутаешь. Такой пьянящий, завлекающий, игривый. Так бы и съел. — Я испытываю настойчивое чувство дежавю, — прохрипел Чонгук, пристально наблюдая в отражении за тем, как одной рукой принц ведёт по мягкой ткани длинного рукава фиолетовых одеяний и, достигнув манжеты, ныряет внутрь, чтобы вскоре столкнуться с тёплой рукой омеги. — Разве что вина не хватает. — Презираешь пьяниц, а сам хлещешь заморские напитки, — хохотнул Тэхён, медленно развернув своего феникса к себе лицом. — Всё-то ты о обо мне знаешь, — закатывает глаза Чонгук, заправляя свободной рукой за ухо выбившуюся из причёски прядь. Вторую руку по-прежнему не отпускает мужчина, — мог бы сперва у меня чем-нибудь поинтересоваться, прежде чем разузнавать через третьи лица. Но правда есть правда, Чонгук действительно ненавидит алкоголь и пьяных людей. То заслуга любимого дядюшки, начавшего бурно пить с момента, как стало известно, что его племянничек в милости у Императора. С тех пор в его доме всегда стоит запах спиртного всевозможных сортов, а самого дядюшку почти невозможно застать трезвым. Запах алкоголя Чонгуку отвратителен, но… то, иностранное, привезённое последним чиновником, который пытался к нему посвататься, пахло вкусно. Он просто захотел попробовать. Кто же знал, что, не успев сделать и одного глотка, он повстречает нового знакомого, ещё и выставит себя перед ним неуклюжей старой гончей. Чонгук поджимает губы, опираясь поясницей об высокие перила, и пристально наблюдает за чужим взглядом. Зрачки у принца расширенные, их лица отделяют едва ли сантиметры. Пульс стучит в ушах и во рту омеги потихоньку начинает скапливаться слюна. Всё ещё ново, всё ещё непривычно, но так приятно… — Хочу увезти тебя, — вдруг шепчет наследный принц, пропуская через пальцы гладкие пряди смольных волос омеги. Те мягко струятся и приземляются на плечи, тихо шурша по фиолетовой ткани. — До чего же ты красив, мой Фени… — А кто сказал, что я согласен? — встрепенулся Чонгук, ускользнув от странной близости словно змея. — Где же моё свадебное одеяние, а? Где мои дары? Не вижу! — Чон — показав язык! — разворачивается на пятках и стремительно удаляется к резиденциям почивших членов императорской семьи. Там всегда тихо и никого не впускают. Переждёт празднование там и двинется домой. Тэхён со вздохом опирается локтями в перила, почти туда же, где недавно стоял его феникс, и наблюдает за прыткой фигурой, торопливо удаляющейся из поля зрения. Уже в который раз. Но ничего, это последний раз, когда Его Высочество наследный принц позволяет так просто уйти. Следующего не будет.~🪷⛩️🪷~
— …господин, ну же, — тихий голос Нин-эр пробирается в беспробудный сон Чонгука, — срочно вставайте, беда приключилась! Слабые толчки вынуждают окончательно попрощаться с пустым сновидением. Потерев глаза, омега осматривается, но не видит ничего нового, только свою простенькую комнату и беспокойную служанку. — Что стряслось? — зевает Чон, беспечно разминая спину. Нин-Нин часто драматизирует, поэтому её паника почти никогда не воспринимается всерьёз. Но всё недоверие быстро сходит на «нет», когда служанка произносит: — Свадебные дары прислали. Одного мгновения хватило, чтобы перевернуть мир с ног на голову. В ушах зазвенело, краска схлынула с лица. Дары? Кто? А как же смотрины? Что-то не сходится. Кому позволено пропустить всю официальную часть женитьбы и перейти к самой сути? Где же это вида… Озарение пришло подобно удару молнией в погожий денёк. — Е-его Императорское Величество официально даровал своё согласие на ваш брак с наследным принцем Юнаня, — всхлипнула Нин-эр. — Я не хочу вас терять, не уезжайте без меня. В сто раз усерднее служить вам буду, только не уезжайте в одиночку! — Эй-Эй! — хохотнул Чонгук, а затем, положив ладонь на затылок девчушки, прижал её к своему плечу. — На кого же я тебя оставлю? Моя малышка Нин-эр так и не научилась мне доверять. — Вздор, господин! — воскликнула девушка. — Нин-Нин всецело верна и безоговорочно доверяет вам! — Тогда утри слёзы и поспеши помочь мне собраться, чтобы я смог выйти в основное поместье и увидеть всё своими глазами. Воспрянув духом, Нин-эр засветилась, подыскивая нужные вещицы, и тут же принялась помогать господину заплетать его упрямые длинные волосы. По прошествии получаса Чонгук наконец выбирается в основную часть поместья и даже успевает застать момент, когда дядя с довольным видом слушает доклад о дарах от коротко стриженного омеги в причудливом облачении, похлёбывая своё любимое вино «слёзы благородной дамы». — …расческа, позолоченная линейка, вышитые туфли, жезл исполнения желаний, зеркало, покрытое редкой эмалью, нефритовое ведёрко для зерна, искусные ножницы ручной работы, драгоценные счёты… и свадебный наряд! Его Высочество велел передать его лично в руки избраннику. От количества подарков и знания их символического значения перехватывает дух. Каждый из этих даров — настоящее сокровище, символизирующее взаимную привязанность, преданность и любовь. Такое даже в качестве свадебного дара не все решаются использовать, ведь сей способ слишком ярко показывает истинные намерения и эмоции дарящей стороны. Генерал, почесав затылок, удивлённо хохотнул, а следом просто залил свой шок спиртным. Новая волна винного запаха разнеслась по коридорам. Пьёт такую крепкую дрянь с самого утра… Вот уж точно, алкоголизм — верный путь к распаду личности. — Сильно же ты этого юнаньца зацепил, сынок, — от льстивого обращения сводит зубы. Есть всего несколько случаев, при которых Генерал снисходит до того, чтобы назвать своего племянника «сыном»: при попытке сосватать, либо же в присутствии важных лиц. Остальное время Чонгук в поместье невидим. В этом, конечно, есть и свои плюсы, Чон давно научился их извлекать. У него полная свобода действий, не нужно опасаться быть наказанным, если о тебе не помнят, не нужно спрашивать разрешение на что-либо, если всем плевать. И дело здесь не в императорской благосклонности, она что есть, что её нет. Эффект тот же. Долго общаться с дядей Чонгуку не пришлось, ведь тот омега в причудливых иностранных одеждах поспешил сообщить, что отбывают они сегодня же в течении часа. Пришлось в срочном порядке бежать и собирать свои пожитки. К счастью, Нин-Нин тоже оказалось великодушно разрешено прихватить с собой, потому омега собирался без тени тоски. Он шагает в неизведанность, слепо следуя за протянутой рукой, но зато с ним его вещи и единственный близкий человек, а остальное пусть горит синим пламенем. И это поместье, и это чёртово королевство. — Боже правый! — со стоном выдыхает незнакомый омега как только выбирается за пределы дома Генерала. — Да там дышать невозможно! Как вы жили здесь столько лет? — Открывал по ночам окна и мылся по три раза на день, — машинально отвечает Чонгук, залезая в богатую повозку. Весьма…странное чувство. — И ладно если бы это только летом! — возмутилась Нин-эр, оставшаяся снаружи с остальным экипажем. Только один Юнги, иностранный слуга, остался с Чоном внутри. — В остальное время вы постоянно простужались, и Генерал каждый раз вздыхал и заказывал гроб. — У вас настолько всё плохо с медициной, что при любой простуде семья готовится к похоронам? — изумился Юнги, Чонгук лишь печально кивнул и уставился в окно. Больше они не разговаривали до самого выезда из Великой Тянься, но стоило пересечь границу, как у Чона тут же развязался язык. — В Юнане вы все ходите настолько раздетыми? — выпалил новоиспечённый жених. Юнги даже на мгновение опешил и оглядел свой наряд. А что в нём такого? Грудь и задница прикрыты, разве что плечи и живот оголены, но они ведь в повозке, вот он и снял накидку. Или дело в… ах да, он понял! Это и называют разницей культур! — Этого ещё не хватало, — буркнул себе под нос юнанец. — Климат в Юнане очень тёплый, Ваша Светлость. Ходить в такой же закрытой одежде, подобно людям из Тянься, для нас губительно. Чонгук кивает, но всё равно скептичным взглядом окидывает юношу. Слишком открыто! Кормилица принцессы Мэй Вэй наверняка окрестила бы это вульгарщиной. — А что с принцем? Он уже уехал в Юнань до нас? У него есть другие жёны или дети? Каким я буду по счёту? Мне нужно будет учить ваш язык? По ходу озвучивания всё нового и нового вопроса Чонгук стал замечать, как лицо Юнги тускнеет на глазах. — Ваша Светлость, пощадите, я всё расскажу, — вздохнул юноша. — Его Высочество двинулся в путь на пару часов раньше, но перед тем дал указания по поводу свадебных даров. Никаких других жён у него нет, детей тем более. Он из-за этого и отправился в Юнань первым, хотел поговорить с Императрицей на счёт своего «гарема», вернее по поводу отказа от него. Так что, вы будете первым и единственным, пока смерть не разлучит вас, — на последней фразе Юнги закатил глаза и трагично махнул рукой, покрыв ею глаза. — А язык вам выучить придется, да. Будет странно, если единственная жена наследного принца не знает его языка. Простой люд посчитает это неуважением. Чонгук вновь замолчал, решив оставшуюся дорогу не донимать неразговорчивого спутника. Нежелание Юнги общаться видно невооружённым глазом. …и Чонгук честно старался, первые минут двадцать. Но возникший в голове вопрос вновь распустил ему язык: — А правда, что в Юнане новым правителям принято брать в жёны наложниц предыдущего? То есть, если там будет его мать, то он что, женится на ней? Рука юноши, позволившего себе на мгновение задремать с чашечкой чая, дрогнула от нелепости услышанного, и горящая жидкость намочила лёгкую чёрную ткань на его бедре, обжигая кожу. Кто-нибудь, спасите Юнги от глупых вопросов!~🪷⛩️🪷~
Сегодня замечательный день! Солнце светит ярко, грея в своих лучах бледную кожу Ким Юри́на, птички поют, чаёк вон, сегодня особенно вкусный, слуги на славу постарались. Премию им, что ли, попросить выписать у Сицилии… Миниатюрный керамический чайник подпрыгивает на столе от силы удара Императрицы. — Да что за цирк ты развёл?! — закричала она на только прибывшего сына, даже со скамьи встала от негодования. …ладно, думает мужчина, премия для горничных подождёт. Сейчас хотелось бы хоть террасу сохранить целой, а то мало ли, благоверная в буйство впадёт. Сицилия, конечно, широкой души человек, но горячая индийская кровь иногда проявляется слишком некстати. — Никакого цирка, матушка! Только мои искренние желания и чувства, — ох, каков актёр, даже руку на сердце положил! — Пойми же меня. — У нас был уговор, — твёрдо проговорила женщина. — И я его почти выполнил, — кивнул принц принимая от отца чашу с чаем и коротко кланяясь в благодарность. — Я нашёл себе жену среди знати Юнаня, но мой избранник не будет младшим в гареме. Он будет единственным. Лицо Императрицы багровеет на глазах. Что отец, что сын — два сапога пара! Сидят преспокойненько, чаёвничают, и в ус не дуют, всё на её хрупких женских плечах! — Сцилла, бога ради, к чему эти споры с утра пораньше, — закатывает глаза Юри́н и похлопывает ладонью по скамье, приглашая присесть. — Шутишь? — голос Сицилии дал петуха. — Твой сын отказывается от гарема, олух! Глаза разуй! — Подумаешь, — фыркнул Император, — у меня его тоже нет, променял на один дикий индийский цветок. — Каков льстец, — закатила глаза женщина, но чужие слова оценила. — Но на тот момент у тебя уже был старший сын от наложницы и роспуск гарема не угрожал шансом не иметь наследников в будущем. И вновь всё сводится к одному — наследники. Вот он, тот самый камень преткновения. Тэхён наследник, его старший брат запасной наследник и дети у них у обоих должны быть, желательно альфы и побольше, штук шесть, а лучше сразу все десять! Бесит. Тэхён не хочет наследников, Тэхён хочет детей. Не будущих принцев и принцесс, а дочерей и сыновей, и сам же хотел бы стать отцом, а не тем, кого собственные дети могут иметь право называть только «Ваше Величество». И жена ему нужна только одна, а не первая, вторая, третья-пятая-десятая наложница. Ему нужна… — Мне нужна семья, матушка, — вздыхает альфа. — Нужен любимый омега и наши общие дети. Разве может идти речь о семье там, где есть гарем? В этом деле всегда только что-то одно. Пока у меня будет гарем, даже пусть всего из двух жён, у меня никогда не будет такой семьи, какую смогли построить вы с отцом. И пускай это будет риском, но я этого хочу. Позволь хоть здесь мне не быть послушным сыночком и всего раз поступить так, как я хочу. — Ага, ты и послушный сыночек, — ядовито усмехнулась женщина, скрестив руки под грудью. — Сцилла, прекращай, — вздохнул Император и отставил на стол чашку с чаем, чтобы в следующую секунду подпереть лоб кулаком, — наш сын уже взрослый, и, к тому же, сильно влюблён. Отбрось свою мстительную натуру ради нас всех и просто радуйся, что он следует именно нашему примеру. Кто знает, могло ведь быть и иначе. Глупо отрицать, отказ от гарема в пользу одного человека действительно меньшее из зол. По крайней мере, Тэхён не ушёл в монастырь, не ступил на путь самосовершенствования и не отказался от престола. Второго такого случая императорская чета бы не снесла, им хватило и отказа старшего сына, пожелавшего служить стране мечом, вместо вечного блуждания в политических интригах. Так что, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не отказывалось от власти!~🪷⛩️🪷~
Чонгук научился играть на арфе! Просто с ума сойти! Он здесь, в Юнане, уже несколько дней и сделал уже больше, чем за полжизни в Великой Тянься. В родной стране он совершенно не хотел саморазвиваться, только делал то, что от него требовалось, и развлекал сам себя чтением или прогулками. Это произошло случайно, Чон просто прогуливался с Юнги и Нин-Нин по саду несуществующего гарема и увидел необычайной красоты женщину с роскошными вьющимися волосами и медовой кожей, играющую на арфе. Кто же мог знать, что это окажется сама Императрица? Чонгук подошёл к ней прежде, чем его сумели остановить. Стоит сказать, они очень мило побеседовали, и женщине тоже нравилось, до момента, пока Юнги не испортил всю малину, раскрыв её настоящее лицо перед новым жителем дворца. Но на следующий день они всё же условились встретиться, Императрица даже показала азы игры на арфе. Очень приятная женщина, хоть и слишком громкая в своих эмоциях. С Императором Чонгук тоже сумел единожды пересечься, просто столкнулся с ним взглядом издалека, но получил от мужчины мягкую дружелюбную улыбку. А с Тэхёном… они больше не пересекались. Омега спрашивал, но Юнги твердил, что до свадьбы не положено, да и дел у принца невпроворот. И только на четвёртый день Чонгук узнал, что Великая Тянься пала… — Дитя, не мне тебя утешать, — вздыхала Императрица за их совместным завтраком.— Это был твой дом, а мы его уничтожили, и… да чтоб тебя, Ким Юри́н! Я не умею успокаивать людей! — Сцилла, мягче надо быть, — охнул мужчина, кладя салфетку на образовавшуюся на столе лужицу от чая. — Прости её, Чонгук, моя жена испытывает проблемы с эмпатией, но очень старается! Попытки будущих свёкров показать свою доброжелательность Чонгука иногда просто веселят. — Вам нет нужды переживать, — заверил омега, — мой дом там, где близкие люди, а в Тянься у меня была только моя маленькая служанка Нин-эр. Но она здесь, со мной, так что судьба той страны меня мало трогает. Великая Тянься пала под натиском объединения трёх племён с силами Юнаня. В ходе битвы земли Тянься были переданы во владение теперь уже дружественных племён. Тэхён наконец может вернуться в Юнань. И с того дня началась активная подготовка к свадьбе. В Юнане сразу после восстания на соседнее государство назначили день празднования, у людей двойная радость — победа и свадьба наследного принца. Простой народ с воодушевлением помогал с подготовкой, а день бракосочетания Его Величество сделал государственным выходным, чем спровоцировал волну фестивалей и гуляний вдоль всех пляжей страны. Чонгук впервые искупался в море. Честно, он и сам не ожидал, что когда-либо согласится на чужие провокации, но вот он здесь! Стоит в белье и нижней блузе, и кончиками пальцев ног измеряет температуру воды, пока Тэхён, сложив руки на груди, сжимает губы в тонкую полоску и смотрит на нелепое поведение жениха. Смех так и рвётся наружу, но альфа терпит, не смущает и без того смущённого Чонгука. — Чего опасаешься, вода тёплая, — тихо подначивает мужчина. — Или боишься, что гигантский сом на дно утащит? …по вздрагиванию омеги Тэхён понял, что зря решил пошутить. Чонгук тут же убрал ногу от воды и отступил на шаг от берега. — Такое уже бывало? Он альфу с ума сводит! Этот искренний, полный веры взгляд больших чёрных глаз скоро доведёт до могилы, Тэхён не выдерживает! Принц с тяжёлым вздохом мягко хватает юношу за запястье и дёргает на себя, чтобы вскоре услышать тихий писк и прижать омегу к своей груди, затащив того в воду по колено. — Посмотри туда, — указывает он в направлении двух рыбацких лодок, — видишь? — Это… — Чонгуку требуется много времени, чтобы разглядеть то, на что указывает ему альфа. — клочки земли такие? — Это рифы, Феникс. Губительная штука для моряков, особенно ночью, но для рыбаков служит ориентиром. А ещё в них сконцентрирована почти вся морская живность на ближайшие километры, но она мелкая совсем, безобидная. А сомы, тем более гигантские, обычно пресную воду любят. И Чонгуку лучше не знать, что в некоторых частях здешних морей ещё и акул отлавливают. Омеге приходится учиться заново доверять окружающим, во дворце и в поместье Генерала доверие к другим было сродни смертному приговору. В Юнане Чонгук многому учится заново, даже столовый этикет другой! И люди здесь такие необычные, разные, но очень интересные. День подготовки к свадьбе стал для омеги пыткой. Вначале долгие процедуры омовения, затем эта дурацкая традиция «очищения организма» с помощью травяного литрового настоя. — Давай, дорогой, просто не нюхай, — подбадривала его Сицилия, но сама стояла на приличном расстоянии! — Помню, в мою свадьбу эта дрянь мне так и не помогла, зато дала о себе знать к брачной ночи, — на мгновение она обернулась, чтобы понять, как далеко ушёл Юнги и сколько у неё времени, чтобы шепотом предложить: — давай выльем хотя бы половину, ну, пока есть шанс. За окном как раз горшок с кактусом на первом… — Ваша Светлость! …но их коварный план быстро прервал заподозривший неладное Юнги. И так весь день в мучениях. Съешь это, нанеси то, надень это и ещё куча непонятной Чонгуку чепухи, за которой пристально следил Юнги. Чону только оставалось с завистью наблюдать из окна, как Нин-Нин гуляет по саду с милейшим белым зонтиком и терпеть очередные махинации на своём теле. Даже от волос на теле заставили избавиться, нелюди! И всё это было нужно только ради одного короткого вечера: Переступить порог старой жизни и войти в новую нужно чистым, и, чтоб вас всех, голодным. Последним фактом Чонгук был особо недоволен и слушал урчание своего живота на протяжении всей поездки к храму. Всё достаточно стандартно для восточной церемонии бракосочетания: невесту в паланкине доставляют в храм, где она вместе с женихом должна переступить его порог. И если в этот момент ничего не помешает молодожёнам, то быть их браку крепким, лёгким и полным взаимопонимания. Если же нет, то всю процессию могут отменить. Чонгук, напуганный россказнями Юнги, на нервах чуть не раздавил руку Тэхёну и не отзывался на попытки мужчины успокоить его вплоть до тех пор, пока они вместе не пересекли порог храма. Только после этого дело пошло куда быстрее: оба испили вина из рук монаха, поклялись перед небесами в верности и уже вместе покинули храм в свадебном паланкине. И всё бы ничего, но… Чонгук вспомнил про первую брачную ночь. Он вообще о ней забыл. Паника захлестнула с новой силой и время в дороге показалось пыткой. На все попытки Тэхёна поговорить он отмалчивался, либо же твердил, что неважно себя чувствует. Только добравшись до резиденции во дворце, он смог выплеснуть эмоции на подоспевшего за ним Юнги. Тот как раз прибыл, чтобы подготовить новоиспечённого супруга принца к следующему этапу свадьбы. — Я должен буду с ним переспать?! — как только дверь купальни закрылась, тихий ор омеги разнёсся по помещению. Чужой паники Юнги не понял, он только и смог, что посмотреть на господина полным непонимания взглядом. — Ну, у нас обычно говорят «заняться любовью», но да, суть вы уловили, — вздохнул Юнги. При всей своей неразговорчивости, он начинает привыкать к тому, что с появлением Чонгука во дворце его норма слов на день увеличилась в два раза. — Я не хочу! — голос Кима стал походить на писк. — Не хотите или просто боитесь? — хохотнул Юнги. — Помню, как тоже трясся, когда замуж выходил, но быстро успокоился, когда понял, что мой избранник переживает больше меня самого. Но Чонгук его будто не слышал. — Это же больно? Это больно! А это можно как-то, ну не знаю, отложить? Меня к этому никто не готовил, я не знаю что делать и-и… подожди, ты замужем? На чужие метания Юнги только закатил глаза. — Да, я замужем, и нет, больно не будет, откуда вы вообще весь этот бред взяли. Его Высочество хоть раз делал вам больно? — Ну… нет? Но в Тянься я видел однажды как простыни с кровью выволакивали на пир после брачной ночи молодожён, а кровь без боли не появляется, так? А я боюсь боли! — Это на каких таких «дивных» свадебках вам приходилось бывать? На русских? — Чонгук кивнул. — Ам… ладно, даже спрашивать не стану, но… забудьте весь этот бред, с простынями тем более, мы ведь не в каменном веке давно живём. Воспринимайте это как сближение, после этой ночи вы с Его Высочеством станете чуточку ближе друг к другу, чем прежде. А «близость» — это всегда про духовное единение, но никак не про боль. И если принц вас любит, то ни о какой боли и речи быть не может! В этом деле важно доверие к партнёру. С горем пополам Чонгука удалось переубедить в грядущей действительности. Юнги даже смог без лишней нервотрёпки натереть его маслами и помочь переодеться в тонкие алые халаты. Дело оставалось за малым — проследить, чтобы взвинченный омега не сбежал прямо перед брачной ночью. Доведя омегу до их общих с Тэхёном покоев, Юнги оставил пару флакончиков с неизвестной Чонгуку жидкостью на тумбе под непонимающим взглядом последнего и удалился с наилучшими пожеланиями. Свой стресс омега решил заесть фруктами. А что ему ещё оставалось? Покорно лежать звёздочкой и рассматривать узоры на балдахине? Он, вообще-то, ещё ничего не ел с самого утра! Так и ушло целое блюдо с различными фруктами, затем в ход пошли ягоды, а по их окончанию обнаружился кувшин с чем-то знакомым по запаху. И видит бог, Чонгук не собирался пить! Ровно до тех пор, пока не понял, что вино то иностранное, виноградное, запах оказался слишком соблазнительным. Точно таким же дурманящий, с пикантной кислинкой, как и запах Тэхёна. А… да, Тэхён… Чужие руки почти внезапно обвивают его талию со спины, и Чонгук от неожиданности с глупой физиономией роняет изо рта виноградину, слыша чужой хриплый смех. — Мог хотя бы вино без меня не распивать. От количества нежности в чужом голосе омега растерялся, потому не нашёл ничего лучше, как выпутаться из чужих рук и, высунув язык в ребяческой манере, плюхнуться с кувшином на кровать. — Много чести! — фыркнул Чонгук, закинув ногу на ногу и сделав громкий глоток прямо из горлышка. Глядишь, уже и не так уж страшно. Запалённый чужой наглостью Тэхён позволил себе нечто большее, чем простые объятия. Вырвав из чужой руки кувшин, альфа отставил его куда подальше, а сам навис над супругом грозной тенью. Чонгук, узрев разницу их габаритов, ненароком даже поперхнулся, испытав что-то сродни испугу и одновременно с тем интересу, а от странного импульса в паху он невольно свёл бёдра. Что-то эта сцена им обоим смутно напоминает. Не хватает только снега и каменного моста. — Мой дражайший супруг со мной так холоден, а мы ведь только поженились! Как же мне быть? — лукавость в чужом выражении лица и странные игривые нотки в тоне голоса разжигают нечто новое в поддетой алкоголем душе Чонгука. — Мой феникс слишком жесток! — А что же ты сделал, чтобы задобрить своего феникса? Не припомню твоих стараний, — шепнул в самые губы омега, чтобы в следующую же секунду оказаться в плену чужого напористого поцелуя. Сам не успел опомниться, как оказался распластанным под чужим горячим телом, с припечатанными к кровати руками и горящими от поцелуев губами. Сам отвечал крайне неумело, предпочитая просто поддаваться чужим ласкам и не сильно стремиться повторить что-то за мужчиной. Тэхён не пил, но ощущает себя опьянённым. Слишком давно он мечтал об этом дне, слишком долго ждал и держал себя в узде. И это стоило тех ощущений, что он испытывает сейчас, прикасаясь к чужой мягкой коже так, словно установил контакт с чем-то необычайно ценным и редким. Чонгук прекрасен для него во всём, даже в самой нелепейшей детали своего характера, а любое выражение его лица, будь то отвращение, испуг или что угодно ещё, не может не вызвать тонны восторженной нежности на сердце. Чонгук очарователен в каждом своём проявлении, и Тэхён серьёзно влип, если действительно рассуждает о другом человеке с такой безоговорочной любовью. Он целует тёплую молочную кожу на шее омеги, развязывает мелкие узлы на халате и пробирается к обнажённому под ним телу, касаясь с необычайным трепетом. Тихий вздох служит для мужчины спусковым крючком. Он распахивает раздражающе длинный халат, оглаживает сведённые бёдра юноши, ведёт ладонями выше, пробует на ощупь тонкую талию, удивляясь её малому диаметру, попадает к нежной груди, касается чувствительных сосков и наконец вырывает из чужих уст первые стоны. Чонгук вскрикивает, когда бусины сосков оказываются под чужим пристальным прицелом. Ему чертовски неловко, но в то же время приятно до невозможности. Одна коричневая бусина попадает в плен горячих губ Тэхёна, а со второй безжалостно играют пальцами, оттягивая в разные стороны. Между ягодиц чертовски липко, а от чужих прикосновений тело горит в странном, неведомом доселе удовольствии. Чонгук оттягивает голову альфы от груди за волосы, смотрит умоляющими слезящимися глазами, но в ответ получает лишь большую настойчивость. Тэхён с ним нежен, но слишком страстен. Для неумелого девственника такой внезапный напор наверняка стал бы шоком, если бы не алкогольная дымка. — Мой, — шептал между поцелуями мужчина, раскрывая ладонями чужие мягкие ягодицы и попадая в тот липкий беспорядок, который сам же с Чонгуком и сотворил, — только мой. И больше ничей. Его омега, его жена, его голубой жасмин, его безрассудный феникс, напивающийся в первую же брачную ночь, даже не дожидаясь супруга. Ведёт себя как вздумается, треплет нервы Юнги, но смотрит всегда такими доверчивыми большими глазами, что у Тэхёна каждый раз от этого взгляда болезненно сводило в паху. Он нетерпеливо переворачивает омегу на живот и вздёргивает за бёдра вверх, вынуждая Чонгука первые пару секунд дезориентированно барахтаться в простынях. — Что… — но толком не озвученная фраза тут же тонет в громком бесстыдном стоне. Тэхён разводит молочные ягодицы, слыша рык в собственной голове от вида ужасного мокрого беспорядка. Смазка, вытекая из сжатого колечка, струится грузными каплями по бёдрам, пачкает простыни, их красные одежды и даже руки принца. Всё в его выделениях, и нельзя сказать, что Тэхён имеет что-то против. Всё с точностью да наоборот, от открывшегося вида ему сносит голову, он сам не ведает, как успел припасть губами к мокрой ложбинке, как стал с усилием вычищать запятнанную кожу от пахучей смазки, как приник к девственной дырочке губами и как долго не мог её оставить в покое. Чонгука ломало. Ему сорвало голос. Умелый жадный язык Тэхёна не оставлял ни единого шанса мозгу сохранить ясность мыслей, всё свелось к одному простому ёмкому «ещё». И Чонгук просил ещё, ещё и ещё и срывался на надрывный вой в моменты, когда чужие губы безжалостно присасывались к непривыкшему к подобным ласкам проходу. Тэхён его бесстыдно ел. Даже когда Чонгук, кончив, обмяк в его руках, альфа ещё добрых минут десять не покидал истерзанное местечко, чем заставил омегу, только прошедшего через первый в жизни оргазм, вновь возбудиться. — Ты — изверг, — тяжело дыша, выпалил юноша, перекатываясь на спину и вновь оказываясь лежащим под нагим телом мужчины. — Помнится, кто-то был иного мнения, когда выкрикивал очередное «ещё», — усмехнулся Тэхён. Ответить Чонгук не смог, оказался сбит собственным смущением и даже попытался закрыться, но сделать этого ему не позволил альфа, раздвинув бедром вновь сведённые колени, а тонкие руки закинув себе за шею. Застеленные слезами глаза омеги оказались чем-то слишком милым для Тэхёна, член которого призывно дёрнулся от одного вида невинного лица в столь провокационной обстановке. За всем этим Чонгук так и не заметил, что оказался полностью раскрыт. Сам поддавался каждому движению мужчины, отвечал на поцелуи, разводил шире ноги. Лишь бы ещё, лишь бы ощутить больше, глубже. Первый и второй палец вошли практически незаметно, омега был больше увлечён чужим горячим шепотом в самое ухо, да так и не обратил бы внимания на чужие махинации, если бы при проникновении третьего пальца средний не задел простату. От переизбытка ощущений Чонгука ломало пополам, он выгибался дугой, соприкасаясь своей грудью с тэхёновой, сам целовал мужчину в щёки, скулы, шею, просил больше, сильнее. И Тэхён, наконец посчитав, что сделал уже достаточно, позволил себе перейти к ещё более решительным действиям. Правильно расшифровав обстановку, Чонгук уже и сам стал поддаваться, закидывал ноги за спину альфы, притягивал того к себе, ближе, ещё ближе. Тело горело. Тэхён приставляет головку к раскрытому входу и проталкивается внутрь медленно, не спеша. Страсть страстью, но Юнги уже успел его предупредить о некоторых нелепых страхах Чонгука. Его супруг девственен, — уже нет — и помыслы его совершенно невинны, с ним надо мягко, нежно, постепенно. Нельзя спугнуть. По венам Чонгука словно импульс проходит, и он, поддаваясь внутреннему ощущению, ведёт бёдрами, стараясь самостоятельно насадиться, но в подобной позе и без должного опыта вышло совсем из рук вон плохо. Но общее желание Тэхён уловил, поддался вперёд, проникнув наполовину одним выверенным толчком. От незнакомого распирающего чувства Чонгук издал сдавленное мычание, но особой боли не испытал. Мужчина начал двигаться, сперва медленно, неторопливо, не проникая глубже, чем на половину. Давал привыкнуть, целовал в приоткрытые губы, поглаживая мягкие бёдра и постепенно начинал входить всё глубже, пока наконец не оказался внутри полностью. Чонгуку просто башню сорвало. Его сознание оказалось на грани между реальностью и раем, и всё, на что он был способен — просить больше, ластиться к чужим рукам ласковым зверьком и издавать самые порочные звуки, на какие только способен. Это горячо, быстро, грязно. Всё в смазке, Чонгук течёт как сумасшедший, принимая глубокие толчки. Покои заполоняют звуки шлепков разгорячённых тел, громких поцелуев, оба тонут в порочном наслаждении, теряют связь с реальностью и просто отдаются друг другу, рискуя не выбраться в настоящий мир. Тэхён впивается в омегу быстрым мокрым поцелуем, совершая последние толчки. Чонгука бьёт сильный оргазм, точно хлыстом, захлёстывает и сдавливает в самой сладкой ловушке. Он жмурится до звёзд перед глазами и, сдавив в себе альфу, кончает с именем мужа на устах. Тэхён жмурится и мычит, планируя покинуть чужое тело, но Чонгук, надавив пятками на его поясницу, не позволяет разъединить их тела. А затем вскрикивает, когда что-то выстреливает горячим потоком в самую глубину. Все пережитые волнения, события брачной ночи и чужое горячее тело на пару с вином Чонгука сморили. День был полон на события, и Тэхён, всё понимая, не стал будить омегу, сам обтёр его от их общих следов близости, сам накрыл одеялом и лёг рядом, не решаясь разделить с любимым сновидение. Всё не может насмотреться. И наверняка ещё не скоро сможет, возможно, пройдёт ещё не один десяток лет, прежде чем Тэхён наконец перестанет видеть Чонгука кем-то настолько возвышенным, а может, этого и вовсе не случится. Возможно, даже обзаведясь парой тройкой детишек, они так и не изменят своего отношения друг к другу. Тэхёна всё так же будет выворачивать наизнанку от милейших повадок супруга, а Чонгук иной раз по-прежнему будет скрывать свою стеснительность и неловкость за неуклюжими колкостями. Но это всё в будущем, а сейчас мужчина, прижавшись телом к размякшему омеге, наконец прикрывает глаза, чтобы провалиться в самый сладкий в жизни сон.