Даю слово, что не водил никого.

Это был Январь. Январское одиночество и одиночество свинцовой тяжести. Комнаты и углы повторяли друг друга, и больше в них ничего не было, а если вдруг и появлялось, это выглядело словно мираж. Иногда Валере начинало казаться, что это тонкая серая пленка, бегущая за раскаленным добела стеклом. Кто-то там часто-часто махал крыльями и звякал бусами, взлетая к высоким звездам. Новый год был ровно два дня назад. На столе остались стоять недоетые салаты и закуски. Заливная рыба и бутерброды с сыром. Зайдя с утра на кухню, картина была не из лучших, поэтому Валера тяжело вздохнул и направился в ванную. Он давно привык к одиночеству, точно зная, как быстро оно проходит, но в глубине души догадываясь, что ему еще очень долго придется жить в одиночестве. Вода была холодная. Она заливалась по рукам до локтя, текла по подбородку на шею, под майку и на грудь. Когда она перестала течь, стало легче. В голове прояснилось. Мир за пределами ванной выглядел зыбким и даже добрым. Хотелось говорить громко и долго. Валеру передернуло от брезгливости и раздражения к себе. Непонятно только, к только что содеянному или сделанному несколько недель назад? К нему. Он вспомнил, что кое что обещал. Обещал купить ему подарок. А зачем, было неясно. Но обещание выглядело довольно мрачно. Но раз обещал, надо выполнять. Валера нехотя натянул свой свитер, джинсы, теплые носки и стал искать шапку. Уже надел куртку и выскочил на улицу. Снег скрипел под ногами и даже из далека было слышно шум рынка и ярмарки. Все гуляют. У всех праздники. Ему надо было найти среди рядов что то красивое. Что то теплое и подходящее Ему. Какую нибудь… Курточку что ли… Дублёнка! Она подойдёт отлично. Да, дублёнку. И этот яшму? Клетчато-коричневую, или кашемировую. Купил самую теплую, для Зимы же. Стемнело быстро. Потеря времени. Сперва она казалась тяжелой. Приходилось часто останавливаться, чтобы удержать дублёнку в руках и закутаться в куртку побольше. Нос стал сильно закутываться, закутывать себя в неё. Темно. Турбо знал, что у Вахита дома никого. Что он один и что его мать уехала в Москву праздновать. Поэтому он уже стоял перед дверью его квартиры, не решаясь постучаться и поговорить.1 Стук. Вахит отвлекается от супа в кастрюле и идёт открывать дверь. Ого как. Этот стоит. Турбо. Держет в руках что то чёрное, закутаное. ー пустишь? — Валера стоит, не решаясь переступить порог. Зима хмыкает, отходит в сторону, пропуская в глубь квартиры. Из комнаты слышно фильм, из кухни шум холодильника. — На. Вот. Это я тебе принес. Подарок, как и обещал. Вахит присвистывает, берет в руки дублёнку и надевает, вставая к зеркалу и смотрясь в него. ー ну чё? Нормально выгляжу? Солидно? — Турбо ржёт в стороне, медленно стягивая свою куртку и шапку. Зима улыбается, хлопает ему руку и снимает ее. — Спасибо, Валера. Хорошая, нужная вещь. Пошли. Борщ со сметаной будешь? ー буду! — Довольный кивает Валера и проходит на кухню, садясь на табуреточку у стенки и смотря за тем, как Вахит разливает суп. — Ты чё тут один? ー один. Мать ещё не вернулась. Она сказала, приедет после 7. Или после 9. Вахит жмёт плечами и ставит на стол две тарелки с борщом. Теплый. В каждой тарелке ложка сметаны и просто ложка. Вкусный! Мама Зимы всегда вкусный борщ делает. Валера начинает есть. Единственная нормальная еда, помимо маленьких перекусов и салатов за последнее время. А тут! И мясо, и капуста, и картошка большими кусками! ー ты знаешь. — Валера проглатывает кусок мяса и поднимает голову. — я на самом деле не хотел приходить, — Вахит медленно поворачивается. — но я тип подумал, что все-таки надо. ー а подарок? Зачем ты мне подарил подарок? — Зима осторожно опускает ложку и смотрит на Валеру, жующего капусту. — Он, что, для тебя ничего не значит? ー чё. — Валера поднимает голову, удивлённо смотря на него. — Ну, я подумал, что Катьке такая шуба не понравится. Поэтому решил все же тебе подарить дублёнку. Я же обещал тебе подарок. ー Катьке? С каких пор ты стал так возиться с девчушкой? ー Вообще то она моя девушка, — Валера сжимает в руке ложку и смотрит на нее. — И я мог спокойно пойти к ней, чем идти к тебе. ー мм. Ну мог тогда вообще не приходить. — Зима отворачивается от него. В ту же секунду в стенку летит тарелка. Красное пятно растекается по обоям. Будто бы их прострелили, и их рана кровоточит. Валере становится нехорошо. И его подсознание уже почти готово послать к черту этот хлебосольный дом. Он зажмуривается и хватает Вахита за свитер, вытягивая его из-за стола и ударяя по щеке кулаком. Гнев только добавляет жара, превращая его в муку. Словно у нее внутри находится какая-то пороховая бочка, которую хочет взорвать Валера. Что бы он понял, что все это плохо кончится! Но он бьёт. Бьёт лучшего друга. С ненавистью. С безумием. В горло. Он чувствует вкус крови. Своей. Он чувствует разбитую губу от кулака Вахита. Ей тоже нехорошо, только чуть-чуть по-другому. Щека начинает гореть. Они кубарем валятся в коридоре на пол, хватая друг друга за шею, руки, ноги, за то, что можно ухватиться. Из комнаты доносится какая-то дикая татарская песня. Кажется, «Караван», но непонятно, поет ли ее русский или татарин, которого душат. Еще через минуту оба обнимают друг дружку, Валеру уже крутят на коврике, потому что он борется, чтобы не задохнуться. Вахит не изо всех сил, а Валеры почти нет. Самого его тошнит. Но ему больше ничего не видит. Вернее, его нет и, судя по трем осколкам чужой ранимой души, он только один. Сначала становится жарко, как ему кажется. Потом холодно, но уже потом горячо. Вахит его отпускает и встаёт. ー Успокоился? В ту же секунду Валера вскакивает. Ударяет его последний раз кулаком и вжимается в стену. Вдох-Выдох. Турбо забирает свою куртку, обувается и вылетает на лестничную площадку, не сказав ему ни слова. В зимние каникулы, он больше не видел его.