☆☆☆
— Что ты в нём нашёл? — тихо поинтересовался Аарон у брата, наблюдая за тем, как тот прилаживает на место пробоины в крыше заплатку из стали. — Что? — В Натаниэле. В плане, он же просто ещё один ворон, сбежавший из Гнезда, как Кев и Жан, но ты сразу стал относиться к нему настороженно. Ещё и в клубе... — Не надо про клуб, — предупредил его Эндрю и вздохнул, беря в руки сварочный аппарат. — Я встречался с ним раньше во время боя, когда он был вороном — не хотел подпускать его к тебе и Ники, потому что он был слишком опасным противником. Как противник, он был сильнее и Кевина, и Жана, и, мне кажется, в каком-то плане даже Рико. Я чувствовал опасность, когда он пришёл к лисам, и не мог допустить, чтобы он навредил вам. — Что изменилось? Эндрю, ты отдал ему свой любимый нож..! Эндрю прервался, отводя руку от листа стали: — Я облажался, — тихо признался он, а Аарон потерял дар речи. — Он не опасен для нас, по крайней мере, пока мы сами не представляем опасности для него или его семьи. А нож... Всё плохо кончилось, когда он в последний раз был без меча, я не хотел, чтобы он попал даже в отдалённо похожую ситуацию. — «Не хотел»... — тупо повторил Аарон, и Эндрю не услышал его за шумом заработавшего сварочного аппарата; Аарон новыми глазами посмотрел на своего близнеца — это Натаниэль сделал его таким, чёртов ворон, пробывший в лисах всего полтора месяца, в два счёта закончил то, над чем несколько лет бились Ники и он сам. Если Эндрю сказал «не хотел», это значило только одно: он принял концепцию желания. Что ж, уже за это Аарон должен быть благодарен Натаниэлю. Когда они закончили с крышей, небо уже было почти в зените — приближался полдень. — Возвращаемся? — спросил Аарон. — Иди. Я ещё тут посижу. — Окей, — Аарон поднялся на ноги и обернулся уже у самой лестницы вниз: — Там Дэн сегодня корабль чинить хотела, помнишь? — Помню, помню, — отмахнулся от него Эндрю, уже прикуривая сигарету; его ноги были свешены с крыши, а сварочный аппарат стоял рядом. — Я скажу, что ты здесь, но не задерживайся, ладно? — Хорошо. Иди уже. Аарон хмыкнул и сбежал вниз по лестнице, уже в коридоре столкнувшись с Натаниэлем; тот немного отошёл, избегая телесного контакта, окинул его внимательным взглядом и поинтересовался: — Эндрю на крыше? — Да, — Аарон кивнул, немного сбитый с толку, что его так быстро отличили от близнеца, когда он был в кофте с длинным рукавом, и повязок, которые носил Эндрю на руках, не было видно. Он немного посторонился, когда Нат протиснулся мимо него, чтобы дойти до лестницы, но решился окликнуть его: — Эй, Натаниэль? — Что? — бывший ворон обернулся, уже положив руку на перила и поднявшись на пару ступенек. — Спасибо. — А? Но Аарон только покачал головой и поспешил скрыться в коридоре, не объясняя своего порыва; это было только его дело и дело Эндрю, даже если Натаниэль неосознанно принял в этом участие. Натаниэль проводил его спину долгим взглядом, а после вернулся к лестнице; карман спортивных штанов оттягивал нож, который ему ещё предстояло вернуть владельцу. Да, к счастью он не понадобился, но в темноте каменной пещеры, в небольшом замкнутом пространстве, когда Нат был один на один с незнакомцем, этот нож помог ему справиться морально. Дверь на крышу была приоткрыта, и Натаниэль прищурился, когда в лицо дыхнул ветер; на улице было свежо — отголоски прошедшего дождя, а ушедшие на запад тучи виднелись далеко у горизонта. Эндрю сидел у края, опершись руками о согнутую в колене ногу, вторую свесив вниз, и смотрел вперёд, видя у далёкой кромки леса что-то своё, особенное; он обернулся, услышав звук открытия двери, и так и замер с сигаретой в губах, увидев Натаниэля. Нат неловко переминался с ноги на ногу, не горя особым желанием подходить ближе; вот только нежелание бросать ценный нож — о, он сразу понял, что за нож дал ему Эндрю, стоило ему только увидеть клинок — отсюда было сильнее, и он, запустив руку в карман, подошёл, останавливаясь у края на расстоянии пары метров от Эндрю. — Чего хотел? — Эндрю уже справился с секундным ступором, отводя сигарету от губ и выдыхая белёсый пар в воздух. — Нож вернуть, — Нат вытаскивает его из кармана, делает шаг к Эндрю и протягивает ему нож рукояткой вперёд. — Он мне не понадобился, но спасибо. Эндрю сверлит глазами нож и переводит взгляд на Натаниэля; его глаза расширяются, совсем чуть-чуть, потому что радужка глаз Натаниэля окончательно вернулась к своему родному цвету, и то, как его глаза были похожи на небо, а волосы — на оранжевую листву Пальметто, было... Эндрю подавил в себе желание сказать про себя «невероятно», остановившись на простом «необычно». Миньярд отводит взгляд и снова затягивается, выпуская дым вместе со словами: — Оставь. — Что? — рука Ната дрогнула, и ему показалось, что он ослышался. — Оставь себе. Не будет больше такой ситуации, когда у тебя заберут меч и оставят безоружным. И оба вспоминали сейчас ту ночь в Колумбии, клуб и нелогичную угрозу Веснински об отрезанных яйцах при отсутствии ножа; сердце Натаниэля пропустило удар, но он вдруг понял, что это было не из-за промелькнувших воспоминаний, а из-за... чего? — Я не могу. Он слишком ценный, и я... — Ненавидишь ножи, — Эндрю постучал указательным пальцем по виску, после направив его на Натаниэля. — Я помню. — Ты не можешь просто сказать мне «оставь», Миньярд. — Не могу? — переспросил Эндрю, кидая, казалось, пустой взгляд на Ната; тот замолчал, не находя слов. — Эндрю... О, он наконец-то назвал его по имени, надо же. — Я не люблю повторяться, Натаниэль, запомни на будущее. А сейчас убери руку, оставь нож себе и проваливай отсюда. — Я... — Натаниэль. Нат замолкает, опускает руку, сильнее сжимая нож, так, что грани рукояти впиваются ему в ладонь, и кивает: — Спасибо. Дверь за ним закрывается, а Эндрю прикрывает глаза. Это был хороший выбор? Или же нет? Это был единственный нож Эндрю из бескара, и сейчас он отдал его Натаниэлю. Мысли грызли изнутри, а Миньярд никогда не умел от них отгораживаться. Что ж, похоже, Дэн придётся подождать его ещё немного — ему нужна была ещё одна сигарета, прежде чем он спустится и придёт в ангар. Натаниэль прекрасно понимал, что сделал Эндрю, вот только... Это не было похоже ни на одно прошлое действие этого лиса, и этот контраст выбивал из колеи. Бескар был очень дорогим сплавом, и Нат сильно сомневался, что у Миньярда был ещё один такой нож. Это означало только одно: он сам дал ему в руки защиту, дал гарантию того, что Нат сможет отбиться даже от него в случае чего. Это дорогого стоило, и Натаниэль не знал, что с этим делать: на одной чаше весов была ночь в Колумбии, на другой — этот нож. Да, весы склонялись сейчас к первому, и Натаниэль заставлял себя не думать о том, что в будущем всё может кардинально измениться. Он гнал от себя мысли о том, что знал, что в будущем всё изменится.☆☆☆
Кевин сегодня зверствовал вовсю, ох, а как он ругался, видя, в какой плохой форме Натаниэль сейчас находится — настоящая находка для словаря нецензурщины. Первый тренировочный бой Нат с честью продул, теперь тяжело дыша и опираясь руками на колени. — Это никуда не годится, ты же понимаешь, Нат? — с отчаянием в голосе спросил Дэй, подходя к нему и подавая руку для поддержки. — Пол ёбаных года, Кев, — Веснински ухватился за протянутую руку и немного покачнулся, когда Кевин заставил его выпрямиться. — С другими сопутствующими условиями. — Я понимаю, что ты не мог тренироваться, но Нат, серьёзно, нам срочно надо это исправлять. — Да знаю я, Кевин, знаю, — Веснински раздражённо откинул прядь потных волос со лба. Кевин покачал головой и взлохматил волосы брата на макушке: — Тебе бы постричься или бандану какую-нибудь найти, что ли, — Нат кинул на него красноречивый недовольный взгляд, и Дэй поднял руки в знак капитуляции. — Ладно, с телом и техникой боя разобрались, я подготовлю для тебя комплекс упражнений. Теперь Сила? Нат кивнул и опустился на пол в позу лотоса: — Сегодня попробуем так. — Ленивый ты, — фыркнул Кевин и пошёл к корзине с мячами, которая стояла в углу зала; он перевернул корзину, позволяя небольшим мячикам раскатиться по всему полу. — В бою никто не будет тебя прикрывать, чтобы ты мог сесть и воспользоваться Силой. Ты должен быть достаточно быстр и ловок, чтобы уклоняться от чужих атак. — Кевин, если я сейчас встану на ноги, я упаду. Правда, — Нат поднял глаза на брата, и тот отметил небольшую бледность лица и пот на лбу. Кевин нахмурился: — Мы можем остановиться, Нат, ты же знаешь. — Знаю. Но шанс того, что кто-то встанет передо мной чтобы прикрыть, пока я буду сидеть и атаковать Силой, выше, чем шанс, что мой противник увидит мою слабость и скажет: «Давай в следующий раз». — Ладно, — Кевин вздохнул, признавая чужую правоту, — тогда начинаем. Кевин принял такую же позу, что и Нат, только отошёл в противоположную часть зала. Оба приготовились, настроились на волны Силы, а затем все мячи внезапно поднялись в воздух, застыв пока что на одном месте. Братья пересеклись взглядами, усмехнулись: оба немного азартно и чуть устало, — а затем начался настоящий хаос. Лисы забили тревогу, когда уже наступило время ужина, а ни Кевина, ни Натаниэля нигде не было видно; Жан, отвечающий сегодня за готовку ужина, только махнул рукой в сторону тренировочного зала, сказав, что те наконец-то дорвались до тренировок, и будет хорошо, если лисы смогут вытащить из зала хотя бы одного из них. Уже только на подходе к залу лисы услышали тихие стуки — звукоизоляция в зале была что надо. Ники, которому не повезло идти первым и открывать дверь, тихо взвизгнул и прикрыл голову руками, когда в его сторону полетел мяч для игры в большой теннис, но удара не последовало, и он выглянул в щёлку между пальцев, осматривая зал. Даже стоило лисам появиться, Натаниэль и Кевин не прекратили тренировку, раз за разом атакуя противника мячами, которыми управляли Силой, и учитывая то, что таких мячей было около сотни, это было просто невероятно. Натаниэль кинул короткий косой взгляд на лисов, тихо вздохнул, а затем резко махнул рукой, и Кевин не смог уклониться очередного мячика, который на этот раз прилетел ему точно в лоб. — Время ужина? — спросил Нат у удивлённых лисов, даже не планируя вставать на ноги; Кевин, тихо ворчащий и потирающий ушибленный лоб, видя это, поднялся и медленно побрёл в сторону брата, обходя мячи, раскиданные по полу. — Ага, — кивнул Ники, который успел уже справиться с минутным страхом и теперь с интересом смотрел на бывших воронов. — А что вы тут... Его перебил тихий смешок Натаниэля, который посмотрел в глаза Кевина, когда тот подошёл к нему и протянул руку, чтобы помочь подняться на ноги: — Моя взяла, Кев. — Один-один, — поправил Дэй, поддерживая его в вертикальном положении. — Сейчас ужинать и спать, понял? Тебе нужен отдых. — И по чьей же вине? — Ты сам не захотел останавливаться, когда я предложил, — пожал плечами Кевин, подводя Натаниэля к остальным лисам. — Кевин, ты что, на полном серьёзе сражался с человеком, который только-только оправился после серьёзных ран? — Эбби ахнула, прижимая руки ко рту, а Нат поморщился, слыша упоминание своих повреждений; лисы на этом моменте только переглянулись — они видели в большей степени только синяки и небольшие царапины на открытых участках тела, но что было спрятано под одеждой на самом деле, если это привело Эбби в подобный ужас? — Нам нужно было знать степень подготовленности Ната к заданиям, — кинул, качая головой, в ответ Кевин. — Сейчас я могу трезво оценивать его подготовку, но что было бы, если бы он пошёл на задание и не справился? — Эй, я всё ещё здесь, — тихо возмутился Натаниэль. — Он потерял форму за последние полгода, сильно. Теперь я это знаю, и я рад, что смог выяснить это до того, как произошло что-то серьёзное. — Всё ещё здесь, Кевин, — Веснински пихнул брата локтём под рёбра, из-за чего тот слегка пошатнулся и закашлялся; Нат же отошёл от него на пару шагов, уже способный стоять и идти самостоятельно, и обратился к Эбби: — Я бы не согласился, если бы чувствовал себя плохо. Сейчас всё в полном порядке, но если хочешь — я могу зайти к тебе в кабинет, чтобы ты ещё раз всё проверила. Эбби просканировала его профессиональным взглядом, отмечая как минимум слабость, и кивнула: — Пойдём после ужина, — а после она посмотрела на остальных лисов и ободряюще улыбнулась, видя, как те замерли в напряжении от открывшейся правды о былых ранениях. — Жан там расстарался, идёмте, чтобы ничего не остыло. И ужин проходил спокойно, пока кое-кто не решился раскрыть рот, слишком любопытный, чтобы промолчать, и слишком невежественный, чтобы подумать о недопустимости темы. — Слушай, третий, меня мучает вот какой вопрос, — Жан и Кевин напряглись, слыша такое обращение из чужих уст, Натаниэль же только оторвал взгляд от своей тарелки, глядя на Гордона, который сидел почти ровно напротив него. — Я видел сегодня твою Силу, а ещё тот раз, когда ты чистил двигатель — твой контроль на высоком уровне. Так каким образом ты получил те «серьёзные» раны, о которых сказала Эбби? Неужели не смог отбиться? Нат сжал вилку в руке до побеления костяшек, Кевин и Жан стиснули зубы, и Моро уже раскрыл рот, чтобы сказать, что это не его, Сета, собачье дело, когда Веснински положил свободную руку на запястье брата, останавливая его. А затем Натаниэль нацепил на лицо безразличную маску, растянул губы в лёгкой улыбке и покрутил вилку перед глазами, поставив левый локоть на стол и уперев в ладонь щёку. Когда Нат посмотрел на Гордона, тот будто бы наяву почувствовал ледяные шипы, впивающиеся в его плоть, из-за льдисто-голубых глаз бывшего ворона: — Я рад, что тебе не довелось узнать этого на собственной шкуре, Гордон, — Веснински усмехнулся, переведя взгляд обратно на вилку и нарочито серьёзно крутя её в руке. — У Рико есть... одно средство. Препарат, если сказать точнее, — Натаниэль был подчеркнуто безразличен, тогда как Эндрю, сидящий через человека от Сета, почувствовал, как заледенели его внутренности. — И представь, какое удивление! Этот препарат полностью блокирует твою связь с Силой. Натаниэль смотрит на Сета, вытягивает правую руку и вилкой чуть ли не тыкает того в грудь: — Это начинается отсюда, — доверительным шёпотом говорит ему Нат, — с твоей груди. Там как будто поселяется целая толпа маленьких иголочек, которые впиваются в твоё сердце, лёгкие и клубок Силы. У Эндрю внутри всё опадает, он бледнеет и вспоминает, как в клубе Натаниэль схватился за грудь, прежде чем выругаться и попытаться сбежать. — Но сначала ты не замечаешь этого, сначала ты становишься чуть более неуклюжим, и у тебя дрожат руки, из-за чего, например, ты не можешь поставить бутылку на стол прямо, и вода выплёскивается из горлышка из-за твоего неосторожного движения, — Эндрю мутит. — А затем резкая слабость, потеря ориентации в пространстве и, пуф, — Нат щёлкает пальцами перед побледневшим Сетом, — ты вдруг понимаешь, что Сила заблокирована, а ты сам чувствуешь всё в разы сильнее. Каждое прикосновение, каждую рану и ушиб, и болит всё тело, даже волосы, и ты ничего не можешь с этим сделать. Сет наконец отшатывается, да так, что не удерживает равновесие и падает на пол вместе со стулом, широко раскрытыми глазами смотря в пустые глаза Натаниэля и на его кривую усмешку. Натаниэль тихо смеётся, и от его смеха вздрагивают все лисы, которые будто бы на себе почувствовали действие этого препарата; но этот смех сильнее всего ударяет по Кевину, Жану, Эндрю, Ники и Рене, и последняя закрывает уши руками, склоняясь головой к столу. Натаниэль прикрывает глаза, выдыхает и с сожалением смотрит на Уокер: — Порой видеть и слышать правду — себе дороже, да, Рене? Прости, мне не следовало увлекаться, пока ты тут. Рене тяжело дышит, и на её глазах выступают слёзы, пока она пытается справиться с вылитой на неё правдой, а Ники, не скрываясь, всхлипывает — эмпат, он прочувствовал каждый грамм боли, которую Натаниэль вложил в свои слова. Натаниэль вздыхает, откладывает вилку в сторону и встаёт из-за стола, слегка склоняя голову: — Простите, я не должен был заводить этот разговор, — он разворачивается, чтобы уйти, когда его догоняет тихий голос Дэн. — Ты не должен извиняться, Нат... Голос Ваймака громкий и уверенный, несмотря на то, что, когда Натаниэль оборачивается, он видит сожаление и боль в чужих глазах: — Ты не будешь извиняться за то, что сделали с тобой другие люди, — глаза Веснински распахиваются. — Ты понял меня? Если ты решишь рассказать что-то ещё, если захочешь поделиться — ты никогда больше не извинишься за это, тебе понятно? Сил Натаниэля хватает только на едва-едва уловимый кивок, и он, чувствуя, что прямо сейчас готов позорно разреветься от боли, появившейся за рёбрами, и благодарности, которая заключила в объятия этот клубок боли, кивает всем лисам разом и Ваймаку — в частности и стремительно выскальзывает за дверь, направляясь в сторону лазарета. Он уже не слышит тихих обвинений в сторону Сета, как и звона упавшей на пол вилки — ослабевшие пальцы Эндрю были не в силах удержать даже лёгкий столовый прибор; не видит он и слёз Ники, который разрыдался теперь от чувств и эмоций своего кузена — вины, боли и сожаления человека, который наконец понял в полной мере, что же он наделал. Эбби появляется в лазарете спустя четверть часа; глаза у неё на мокром месте, но она закрывает за собой дверь, чтобы никто больше не смог зайти, и просит Натаниэля снять одежду. Веснински чувствует себя немного неуютно, снимая всё кроме нижнего белья и повязок, оставшись один на один с Эбби, без своих братьев, но её твёрдые и уверенные руки не придают её прикосновениям опасности — только небольшой зуд, с которым Натаниэль может справиться; сегодня не плохой день, всё нормально. Особое внимание Эбигейл уделяет его спине, на которой друг на друга наложились многочисленные шрамы от кнута, но которые так и не смогли перекрыть те параллельные порезы вдоль позвоночника, которые так любил наносить один ворон, когда... — Нат, пожалуйста, — Натаниэль вздрагивает, приходя в себя и замечая, что пальцы Эбби слегка касаются ткани повязки на его предплечье. — Всё в порядке. — Натаниэль, — Эбби смотрит умоляюще, и Веснински сдаётся, немного дрожащими пальцами поддевая сначала повязку на левой руке, а затем — на правой. Он сжимает повязки в правой ладони, протягивая левую руку Эбби, и та даже не касается его кожи, осматривая внутреннюю часть предплечья и запястье — знает, что ей нельзя прикасаться к этим местам. Раны от наручников на запястье давно зажили, оставив после себя нежную розоватую кожу шрамов, а на предплечье белела пара застарелых прямых полос — они не были глубокими, не выступали на фоне остальной кожи и шли перпендикулярно венам. Это была первая и последняя попытка навредить самому себе — после самого первого раза, когда его взяли против его же воли. Кевин и Жан, застав в ванной Ната, обнажённого, окровавленного и дрожащего, с откинутым в раковину лезвием от бритвы, тогда затолкали его в душ, совершенно не сопротивляющегося и опустошённого, вымыли, а после укутали в одеяло, положив на кровать и устроившись на полу подле неё. А когда Натаниэль очнулся, то спустя минуту обнаружил, что плакали все трое: он сам — от безнадёжности, слабости, собственного бессилия и боли, а его братья — от страха потерять и от осознания того, на что способен Рико на самом деле. Эбби вырывает его из воспоминаний, и осматривает правую руку, на которой были только шрамы от наручников, и удовлетворённо кивает: — Всё хорошо, но не перенапрягайся, пожалуйста, ладно? Я очень тебя прошу, Натаниэль, иначе ты можешь навредить сам себе. — Я понимаю, Эбби, — Нат с облегчением натягивает повязки обратно, скрывая практически нетронутую ранами кожу, слишком нежную и ранимую, чтобы перестать прятать её и прекратить запрещать касаться её другим людям. — Я буду осторожен. Эбби выпускает его из лазарета спустя пятнадцать минут внимательного осмотра, и Натаниэль, планировавший сразу пойти в комнату и лечь спать, застывает, видя в конце коридора Миньярда, хмурого и серьёзного, и тот кивает головой в сторону лестницы на крышу, начав подниматься первым. Натаниэль взвешивает все за и против, сосредотачивается на ноже, оттягивающем карман штанов, и следует за Эндрю, останавливаясь примерно на том же месте, где он был всего около десяти часов назад. Миньярд, как и днём, уже сидит на краю, свесив одну ногу вниз, а вторую согнув в колене. В ночной темноте на пару секунд зажигается пламя зажигалки, освещая белое лицо лиса, а затем в свежем воздухе слышится запах табака; Эндрю кидает взгляд на Натаниэля, а затем неожиданно протягивает зажжённую сигарету ему. Нат смотрит на то, как чужие пальцы держат сигарету за самый краешек фильтра, оставляя ему достаточно места, чтобы забрать сигарету, при этом не коснувшись чужой кожи, подходит и вытягивает сигарету из слабых пальцев. А затем, неожиданно для самого себя, он делает всего шаг в сторону вместо прежних пяти, и между ними остаётся едва ли метр свободного пространства. Эндрю закуривает ещё одну сигарету, на этот раз оставляя её себе, и бессмысленно смотрит вдаль; небо под вечер затянуло облаками, звёзд не видно, и их лица теперь освещали разве что красно-оранжевые огоньки сигарет, когда они затягивались. — Что-то хотел? — не выдерживает Натаниэль, всеми силами давя на корню уже третий зевок; сигарета перед сном — это неплохо, но вряд ли Миньярд позвал его на крышу ради этого. Эндрю молчит ещё около минуты, за это время успевая докурить одну сигарету и зажечь следующую, а затем кидается с места в карьер: — Тогда, в клубе... Это был тот препарат? Натаниэль вздрагивает и слегка кашляет, подавившись дымом: — А то ты не знаешь? Эндрю хмурится, упрямо удерживая взгляд на тёмном горизонте: — Это должна была быть пыль. Я понял, что это не она, только на улице, потому что она не должна оказывать такое действие. — И какое же «такое»? — хмыкает Нат, внутренне леденея. — Эйфория, радость, пыль действует почти как алкоголь, развязывая язык и стирая барьеры у того, кто её принял. В нашем случае я хотел использовать её, чтобы ты рассказал мне правду. Но она не даёт такой слабости, из-за которой человек не может держаться на ногах и нормально отбиться от другого человека, — Эндрю горько усмехается, вспоминая ту жалкую попытку Натаниэля отпихнуть его. — И почему же, Шерлок, ты сразу не пошёл к своему дружку-бармену, чтобы выпытать у него всю информацию об этом препарате, вместо этого решив поиздеваться надо мной? — Нам нужно было уходить, — тихо отвечает Эндрю, уже и сам не веря в то, что говорит. Натаниэль смеётся так, будто услышал лучшую шутку в мире: — И именно поэтому ты не слушал моё «нет», да? — а Эндрю вздрагивает всем телом. — Это не оправдание для тебя, и что-то подсказывает мне, что ты и сам понимаешь это. — Понимаю. Но, Нат... — Не смей сокращать моё имя, — внезапно шипит Натаниэль. — Я запрещаю тебе это делать. Эндрю прикусывает язык, кляня себя за то, что то обращение, которое он привык использовать в своих мыслях, вылетело наружу; конечно же Натаниэль не позволит ему такого обращения — оно было для семьи и хотя бы минимально близких друзей, и разве Эндрю, пускай даже отдалённо, но входил в одну из этих групп? Нет, конечно нет. — Хорошо, — едва слышно роняет Миньярд, затягиваясь сигаретой так сильно, что в лёгких начинается пожар. — Давай сыграем в правду, Натаниэль? А Веснински внезапно оказывается сбитым с толку: — Что? — Игра в правду. Я задаю тебе любой вопрос, а ты честно отвечаешь, потом наоборот. Отказаться от вопроса можно. — Издеваешься? — тёмно-рыжая бровь приподнимается. — Думаешь, тебе есть, что сказать мне? Ты думаешь, что я захочу рассказать тебе правду? Эндрю напоминает: — Ты можешь задать мне любой вопрос, — а затем сглатывает и сжимает свободную от сигареты руку: — На первый вопрос я не смогу ответить тебе «нет», согласен? И Натаниэль, в глубине души понимающий, что согласиться — это последнее, что нужно сделать, в данный момент хочет только укольнуть побольнее, так, чтобы Миньярд хоть на минуту почувствовал себя так же, как чувствовал себя сам Нат в ту ночь, сидя на грязном асфальте и сжавшись как можно сильнее, пытаясь ускользнуть от нежелательных прикосновений. — Имя, — спокойно говорит он, выдыхая дым в свежесть ночи. — Что? — переспрашивает Эндрю, не понимая вопроса. — Имя человека, против которого ты не смог ничего сделать, и который заставил тебя ненавидеть прикосновения и постоянно носить с собой ножи. Эндрю кажется, что он падает, и его нога соскальзывает с парапета, и он на самом деле едва не сваливается с крыши, успевая восстановить равновесие, уперевшись руками в бетон; воздуха не хватает, в горле пересохло так, что он не может даже сглотнуть. Натаниэль, наблюдая за этим, кидает кончившуюся сигарету под ноги и безжалостно гасит её носком ботинка; он засовывает руки в карманы штанов, чуть покачивается на носочках и хмыкает: — Приходи, когда будешь готов ответить на этот вопрос, Миньярд, — кидает он напоследок и скрывается за дверью, уже на лестнице позволяя улыбке соскользнуть со своих губ, и, оперевшись руками о перила, он оглядывается себе за спину, туда, где за дверью остался Эндрю, и шепчет: — Господи, что мне делать, если ты правда ответишь..?