☆☆☆
Лисы были, ну, шумными. Несмотря на все просьбы Эбби, они вваливаются в лазарет все вместе, и в комнате из-за этого становится довольно-таки тесно, но Кевин и Жан сидят между ними и Натом, и это помогает сердцу Веснински перестать биться как загнанное животное. Они спрашивают о том, как он себя чувствует — он отвечает, что он в порядке, игнорируя то, как застыли на миг спины его братьев. Они спрашивают о том, что было в Гнезде — он отшучивается тем, что сожалеет, что оно ещё стоит, продолжая словами о том, что с радостью сжёг бы его нахуй к чертям чубачьим. Они спрашивают, что он будет делать дальше — Нат молчит. И потому, что говорить больно, и потому, что он сам ещё не до конца понимает, что будет дальше. Если он пришёл к повстанцам, это значило, что он войдёт в их команду, в их число, да? Он будет тренироваться с ними, жить с ними, общаться с ними; почти неизменным останется одно — он будет с ними драться. Вот только если раньше предлог «с» означал драться против них, теперь перед ним стояло невысказанное «вместе». Обличить всё это в слова было крайне трудно, именно поэтому Натаниэль промолчал. Да и в целом, если говорить откровенно, он был более молчалив и тих, чем обычно. Что об этом подумали лисы, видя отпечатки пальцев на его шее: что ему больно (это правда) или что когда он был разговорчив в прошлые разы, это была лишь бравада (что, признаться, в некоторой степени также было правдой), — Натаниэлю было невдомёк. Зато неловкие паузы в его ответах они с лихвой заполняли своими рассказами: о себе, о Пальметто, о миссиях, чаще смешных, нежели серьёзных. Нат поймал себя на том, что его лицо разгладилось — это не была улыбка, далеко нет, его губы даже не дёрнулись, но Кевин и Жан, изредка кидая на него сканирующие взгляды, цеплялись ими за чужие глаза, из которых исчезла изрядная доля тьмы. Умеют же люди глазами улыбаться, вот так вот. Ники был кузеном близнецов, он был открытым геем и не стеснялся этого. Близнецы были молчаливы: Эндрю — слишком закрыт и опасен, Аарон — только насторожен, но Ники компенсировал их молчание своей болтовнёй. Так Натаниэль узнал, что Аарон помогает Эбби в вопросах медицины, и та учит его быть врачом, а Эндрю в нарукавных повязках носит ножи и не любит прикосновения. Можно подумать, о первом факте Нат не был в курсе, а о втором он уже догадался самостоятельно — стоило только вспомнить слова Рико. Мэтт, хоть и был огромен, был не опаснее лабрадора со своими широкими улыбками, большими, порой неуклюжими руками и активной артикуляцией; Дэн была серьёзной и строгой, тоже чуть не надломленная в юношестве из-за подработок танцовщицей в клубе, но выкарабкавшаяся и ставшая сильной и серьёзной девушкой. Рене была опасна как минимум из-за её способностей видеть ложь, но она не рассказала о себе практически ничего — было видно, как она не любит выносить это на общий круг, хоть Нат и понимал, что остальные лисы прекрасно знают о её прошлом. Элисон была дочкой богатых родителей, добровольно променявшая золотую клетку на свободу, пусть она и была наполнена драками, кровью и пылью дорог; высокомерная, прекрасно знающая себе цену, она была интересным человеком. Сет, судя по всему, её парень, был полной противоположностью: враждебный, агрессивный, тоже высокомерный, но по-другому, не так, как Рейнольдс. Там, где она знала, какое место занимает, он всеми силами пытался на своём месте утвердиться, не понимая того, что оно и так принадлежало ему, и никто его отбирать не намеревался. Все вместе они были интересными, интригующими и опасными. Нат ещё не был одним из них, им предстояли недели притирок, ссор и недопониманий, пока остальные не примут правила Веснински, и пока Веснински не примет чужой уклад. И отсчёт этим неделям начинался сегодня.☆☆☆
Кевин и Жан вышли на тренировку лисов с обновлёнными цветами мечей через три недели после прибытия Натаниэля: Эбби наконец отпустила его в комнату насовсем, и даже если раньше ему не запрещалось выходить из лазарета, но нужно было возвращаться на ночь, то теперь он вновь мог спать в одной комнате с Жаном. Кевин часто сбегал из своей комнаты к ним, а дальше всё зависело от дня: если для Натаниэля день был хорошим — или, на крайний случай, не плохим, — то они сдвигали две кровати вместе и ютились на них втроём; в первом случае Нат спал посередине, во втором — с краю, около стены, прижавшись к ней спиной, но вытянув к братьям одну руку. В плохие дни кровати не сдвигались, и Жан с Кевином или ютились на одной кровати, или последний притаскивал с собой матрас, который бросал на пол ближе к кровати Моро — Натаниэль, в плохой день проснувшись из-за кошмара, вскакивал на ноги и ходил по комнате, пытаясь восстановить равновесие в мыслях и душе. Один раз, когда Дэй ещё спал на матрасе ближе к нему, споткнувшись о Кевина и свалившись на него сверху, Нат только сильнее погряз в панике. Та ночь была плохой-плохой, хуже, чем просто плохая. Братья успокоились, сделали выводы. Кевин теперь спал ближе к Жану. Возвращаясь к тому, с чего начали, можно сказать, что лисы были в глубоком, просто крайнем ахуе, когда увидели обновлённые мечи воронов: синий у Кевина и зелёный у Жана. Конечно, было много вопросов. Конечно, ни один ворон не потрудился на них ответить — это была маленькая тайна Натаниэля, и только он мог решать, в какой момент её раскрывать, да и раскрывать ли вообще. Нат пока молчал, Кевин и Жан — соответственно тоже. Натаниэль только ждал того момента, когда эффект от каплей для глаз сойдёт на нет, и лисы поймут, что не у всех ситхов глаза изначально были алыми — вот это у них будет шок. А ещё он ждал того момента, когда он полностью выздоровеет, потому что Эбби следила за ним коршуном, не позволяя носить в руках что-то более тяжёлое, чем, например, сковорода или кастрюля. На тему предметов кухонного обихода, кстати, тоже сначала были споры — когда Нат узнал, что еду готовили все без исключения по графику, а Эбби запрещала ему заниматься этим из-за заживающих ран, — но Натаниэль с действительно потрясающим упорством выторговал-таки себе право помогать хотя бы с этим. Он ждал выздоровления, едва ли не зачёркивая крестиками даты на метафорическом календаре, потому что все мышцы, которые и так ослабли от наполовину голодных месяцев у воронов, горели, ныли и тянули, требуя к себе внимания. А ещё у него было как минимум три дела: найти материалы, чтобы сделать себе новую броню, так как старая осталась у воронов, найти материалы, чтобы Жан мог сделать себе новое оружие, потому что он никогда не любил мечи ситхов, предпочитая им длинную пику, а среди воронов было принято только одно оружие — меч. Ну и третье дело — найти материалы для своего собственного меча, потому что Натаниэль хотел похоронить красный клинок в Гнезде, а настоящий цвет своего клинка он показать пока не мог — не доверял. Первое дело внезапно решилось без его участия: Ваймак где-то на складе откопал броню, которая по большинству параметров подходила Натаниэлю. Конечно, она была далеко не идеальна, но теперь у него была основа, каркас, который он будет всячески переделывать и улучшать — за это Веснински был по-настоящему благодарен. Два остальных дела нужно было решать как можно скорее — они не терпели отлагательств, и с каждым прожитым впустую днём Натаниэль чувствовал беспокойство. Своей интуиции Нат предпочитал доверять, как и своей Силе, которая говорила, что в ближайшем будущем произойдёт какое-то дерьмо, из которого ему нужно будет попытаться выкарабкаться. Но, как бы хорошо Натаниэль не пытался подготовиться, произошедшее едва не откатило его обратно в прошлое, и он вновь почувствовал то бессилие, которое, выбравшись из Гнезда, надеялся не почувствовать больше никогда.☆☆☆
Когда Нат впервые вышел на улицу днём, покинув защищённые стены базы, он рассмеялся; лисы смотрели на него с удивлением и беспокойством, потому что подобный смех мог перерасти в истерику — они это хорошо знали, проходили уже с другими лисами; Кевин тоже смотрел с беспокойством, и только Жан — с тёплой улыбкой, потому что он знал, что именно в первую очередь привлекло внимание Веснински. Помните, когда Нат вёз Кевина на Пальметто, он думал о цветовой гамме этой планеты? О том, что среди других гуманоидных существ ходили слухи, будто бы небо там персиково-оранжевого цвета в дневное время суток? Помните? Ну, теперь забудьте, это был пиздёж чистой воды. Натаниэль, вышедший на улицу и на свежий воздух впервые после долгого перерыва, был сражён, во-первых, чистотой и яркостью красок, а во-вторых — ебучим нежно-голубым цветом неба. Если бы капли для глаз уже перестали действовать, то Кевин и лисы тоже оценили бы масштаб иронии. Пальметто была полна оранжевых красок, но только дневное небо ставило в тупик из-за такого резкого контраста — оно было голубое. По иронии судьбы Натаниэль был рыжим и голубоглазым, и ему, казалось, было предначертано в итоге оказаться именно здесь. — В этом — только ты, — тихо прошептал ему тогда Жан на французском, и Натаниэль посмотрел на него... не новыми глазами, конечно, но удивление в его взгляде было. За четырьмя словами крылось множество других. Только ты, а не твой отец. Только ты, а не твой отец, даже если ты унаследовал эту ёбаную внешность именно от него. «В этом — только ты, и я помню настоящий цвет твоих глаз», — вот, что на самом деле сказал Жан, и сердце у Натаниэля закололо, потому что сам он помнил их цвет только из-за страха от отца, лицо которого отпечаталось на подкорке его мозга. А Жан помнил безо всяких других причин, хотя ему было тринадцать, а Натаниэлю — одиннадцать, когда оба видели голубые глаза Веснински в последний раз. Семь лет прошло, с ними случилось столько разного дерьма, а Жан помнил. И Натаниэль принял это: и чужие слова, и Пальметто с её грёбаными и несмешными шутками, и будущее, в котором все лисы соберутся перед ним, чтобы в мельчайших подробностях изучить его глаза — найдя даже такие мелкие крапинки, о которых не знал и сам Веснински. Но это будет то будущее, до которого ещё нужно будет дожить. А пока что Натаниэль в составе трёх других человек, оставив своих братьев на попечение других лисов, собирался ехать в Колумбию — столицу планеты Пальметто.☆☆☆
Что ж, сказать, что Натаниэль не доверял Миньярду — который Эндрю — значит не сказать ничего; но здесь не было страха, просто... здравое опасение, да, скорее всего именно так можно было описать то, что чувствовал ворон, когда оказывался с ним наедине. Но было бы странно, если бы не было опасения — не после короткого, но очень познавательного разговора с Рико на тему прошлого этого лиса. Собственно, поэтому это и было только здравое опасение — перед широкими плечами, сильными руками и массивным телом, даром, что Миньярд был ниже даже Ната, — а не страх. Эндрю пережил нечто похожее на то, что пережил Веснински, поэтому он хотя бы примерно должен был понимать границы ворона. Это и было причиной того, почему Натаниэль без пререканий согласился поехать с Эндрю, Аароном и Ники в клуб в столицу — несмотря на отсутствие доверия, были понимание и принятие. Примерно по этой же причине Жан и Кевин не возражали против поездки, но тут свою роль играли и те месяцы, даже год, что они успели провести с лисами — в общем и с монстрами — в частности. Они успели проникнуться доверием к Эндрю — тот защищал их в меру своих собственных сил, и раньше у него всё получалось вполне неплохо. Натаниэль даже в какой-то мере понимал причины Миньярда — он был новым лицом, которое на первый взгляд пострадало не так сильно, как тот же Кевин (знал бы он), да и к тому же, всегда есть шанс, что кому-то успеют промыть мозги за пару месяцев в «неволе». Миньярд хотел всего лишь обезопасить себя, свою семью и остальных лисов — вот это Натаниэль понимал уже полностью. Он бы тоже устроил проверку новому человеку, а если для этого его нужно было везти в ночной клуб — у всех свои локации. Лэндспидер Х-40 «Мазерати» чёрного цвета на пятерых человек был очень красив, Натаниэль мог это оценить как любитель механики; пока что с точки зрения наблюдателя, но ему было бы интересно заглянуть и под капот, чтобы узнать, чем напичкано это средство передвижения. Эндрю только недовольно и предупреждающе нахмурил брови, когда заметил, что Натаниэль слишком долго пялился на лэндспидер, но ничего не сказал. По итогу Аарон залез на переднее сидение рядом с близнецом, тогда как Натаниэлю остались задние, которые он будет делить с Ники. Дорога до Колумбии в общей сложности заняла около полутора часов, а Нат думал о том, сколько же он шёл от космического порта в городе до базы лисов; дорога тогда слилась в единое запутанное полотно, но не мог же он идти больше нескольких часов, правильно? Или его гнали вперёд отчаяние и желание оказаться, наконец, рядом с Кевином и Жаном? Сомнения развеивает Ники, когда жалуется на пыльные дороги, по которым им пришлось сделать небольшой крюк — лэндспидер мог, конечно, лететь и по бездорожью, но собрать все ямы и кочки пузом своей дорогой машины Эндрю желанием не горел. По всему выходило, что прямая дорога должна была занять около двух часов пешком, возможно больше, учитывая слабость Натаниэля в тот день. Сейчас он не был слаб — раны были вылечены, под одеждой на нём была броня, та, которую ему нашёл Ваймак и которую он переделал под себя, а его Сила слушалась его беспрекословно, не скованная дурманом наркотиков. При нём не было только оружия — Миньярд высказался на эту тему довольно-таки резко, по пунктам расписав все возможные проблемы, которые они получат, если хоть кто-то увидит их световые мечи. Натаниэль только покосился в тот момент на повязки на его руках, зная, что там скрываются ножи, и по крайней мере Эндрю не был безоружен, но промолчал. Своего ножа у него не было — в Гнезде они были только у Рико, а среди лисов никто не спрашивал у него, хотел бы он иметь при себе хотя бы один. После их долгой общей истории — Натаниэля и ножей, — Нат сомневался, что он захочет носить его с собой, если честно, но то, что из оружия у него была только его Сила, немного напрягало. Не то чтобы он беспокоился о том, что его лишат и этого, но иметь за спиной дополнительную подстраховку было бы неплохо. Клуб был... многолюдным. И шумным. И душным. В целом, весьма неприятным и напрягающим местом, а если учесть наличие выпивки — так вообще опасным, так как любой взбунтовавшийся пьяница мог стать катализатором массовой давки. Ники, пытаясь перекричать громкую музыку, от которой дрожал даже пол, недовольно поинтересовался у кузена, почему они не заехали в кафе — «У Красотки», кажется, но Нат не был уверен в своём слухе в такой-то какофонии звуков, — но быстро успокоился, когда Эндрю вручил ему запечатанный пакетик с каким-то порошком. Натаниэль подозрительно посмотрел на пакетик, который Миньярд протягивал ему, но отказался, и Эндрю, пожав плечами, отдал его Аарону. — Не парься так, Натаниэль, — прокричал ему на ухо Хэммик, когда они заняли небольшой столик в углу клуба. — Это всего лишь пыль, даже не наркотик. Но здорово вставляет без неприятных последствий, понимаешь? — он многозначительно поиграл бровями. — Отказываюсь, — припечатал Нат, оглядываясь по сторонам и быстро находя глазами запасной выход; неплохо, но для того, чтобы добраться до него, нужно было бы пройти через всю беснующуюся толпу на танцполе — вот это уже паршиво. Эндрю щёлкнул перед его лицом пальцами, привлекая внимание и заставляя немного дёрнуться: — Пошли. — И куда же тебя послать, блять? — тихий ироничный шёпот растворился в грохоте музыки, но Натаниэль безропотно пошёл вслед за Миньярдом, который локтями распихивал народ, чтобы пробраться к барной стойке. Один бармен был свободен, и Эндрю подозвал его к себе. Это был светлокожий человек среднего роста с широкой улыбкой и глазами чуть навыкате, и он счастливо рассмеялся, когда увидел Миньярда. — Эндрю! Давненько тебя не видел, снова работа? — лис неопределённо пожал плечами, а бармен перевёл взгляд на Натаниэля: — О! — его глаза загорелись, и Нат напрягся. — Вижу новое лицо! Кто это, Эндрю? — Никто. Нат хмыкнул на такой ответ, но не стал возражать, зато бармен расхохотался: — В своём репертуаре, да, Эндрю? И что же этот «никто», — он прищурился, осматривая Веснински сверху вниз; Нат порадовался, что их разделяла барная стойка, — будет пить? Меня, кстати, зовут Роланд. — Натаниэль, — он представился в ответ, хоть и не горел желанием этого делать. — Просто воду. Я не пью. Роланд хмыкнул и посмотрел на Эндрю; тот коротко кивнул, и бармен сделал шаг назад, готовясь развернуться к рядам бутылок со спиртным за своей спиной: — Понял. Твоим как обычно, Эндрю? — Да. Во время ожидания заказа Натаниэль осматривался, напрягаясь из-за каждого случайного касания — у стойки было много народу, и каждый хотел получить свою выпивку первым, — и гадал, как же он всё-таки согласился на этот грёбаный клуб. Миньярд мог бы устроить ему проверку в любом другом месте, но он выбрал нечто столь многолюдное и шумное, что было непонятно, в чём заключалась эта проверка. Натаниэль предполагал, что ему устроят допрос, но теперь был в этом не уверен — приходилось прикладывать все усилия, чтобы услышать собеседника. Напряжение внутри росло. Он не заметил, как Роланд поставил перед Эндрю полный поднос со стаканами и рюмками, и вздрогнул, когда Миньярд похлопал его по плечу: — Возвращаемся. В той уверенности, с которой лис огибал толпу, держа в руках поднос, наводил на мысли, что опыт в этом у него был; Натаниэль нахмурился. Эндрю сейчас выглядел как человек, который занимался разносом подносов в прошлом; вот только где? В клубе? В этом же? Если да, то он знал Роланда лично, а не только как бармена? Ники и Аарон накинулись на выпивку, стоило Эндрю только поставить поднос на качающийся стол, сам же Миньярд, выбрав для себя полный стакан виски, потягивал его неспеша. Натаниэль взял свою бутылку воды, глядя в глаза Эндрю проверил, что она была запечатана, открыл её и сделал маленький глоток. Никакого привкуса не было, безопасно. — Ники, Аарон, — Миньярд дождался, пока они обратят на него внимание, — на танцпол. Оба смерили Веснински долгими взглядами, а затем, не сказав и слова возражения, подчинились; Нат потерял их из виду почти сразу — они скрылись в толпе качающийся под музыку тел. — Итак, — Миньярд положил руки на стол; тот покачнулся, стаканы стукнулись с тихим звоном, и Натаниэль почти отзеркалил его позу, только положил подбородок на поставленные руки; стол выровнялся. — Итак, — передразнивая, хмыкнул Нат, чуть наклоняя голову и дёргая уголками губ. — Что ты хотел спросить? — Я хочу знать причину, по которой ты не остался, когда привёз Моро. Я хочу знать, кто ты такой. Я хочу знать, что происходит в Гнезде. Я хочу знать, как ты смог выбраться живым, когда Кевин говорил, что они тебя убьют. Натаниэль усмехнулся, слушая все эти слова. Как он и думал: приходилось прикладывать все силы, чтобы всё расслышать. — Много хочешь, — он откинулся назад, и столик вновь накренился в сторону Эндрю. — Я не твоя собачка, чтобы завилять хвостиком, радостно тявкнуть и согласиться на всё. Выбери что-то одно. Миньярд опасно прищурился, а Нат в это время сделал ещё один глоток воды. — Ладно, — Веснински отнял бутылку от губ, когда услышал это; он так быстро согласился? — Как ты выбрался из Гнезда живым? Не самый плохой вопрос из прозвучавших, уже лучше, но не хорошо. — Поправка: я не выбрался живым, — Эндрю приподнял бровь. — В Гнезде уверены в том, что я мёртв. — О? — Они списали меня со счетов, уйти после этого было не так уж и сложно. — Мне нужно больше. — Нет, это не так. Ты спросил, как мне удалось сбежать — я ответил. На этом всё. — Ошибаешься. — Нет. Это ты ошибаешься, — Натаниэль отставил бутылку в сторону; движение получилось немного более резким, чем он планировал, и вода колыхнулась, немного выплёскиваясь через горлышко. — Я тебе не должен ничего. Ты мне не доверяешь — хорошо, это твои проблемы. Не делай из них мои. — И снова ты ошибаешься, маленькая птичка. Это твоя проблема, что я тебе не доверяю. Я могу устроить тебе ад, я не подпущу к тебе твоих дорогих Кевина и Жана — кем они тебе там приходятся меня не волнует. Я... — И снова ошибаешься ты, Миньярд, — в эту игру можно было играть и вместе. — Ты устроишь мне ад? Я жил в нём последние восемь лет. Ты не подпустишь ко мне Кевина и Жана? — Нат рассмеялся. — Ты правда думаешь, что у них своей головы на плечах нет? Да они тебя же и пошлют, если ты хоть заикнёшься о том, что они не должны... Натаниэль резко заткнулся, обращая внимание на тонкое покалывание в груди; он поднёс руку ближе к глазам и заметил, что пальцы немного подрагивают. Он побледнел. — Ты... — Веснински тёмными, ошарашенными глазами впился в пустые глаза Миньярда. — Блять. Нат резко вскочил на ноги и упёрся рукой в стену, потому что его повело в сторону; колени дрожали, иголки в груди кололи всё сильнее. Он нетвёрдым шагом устремился к запасному выходу, плевать уже на то, что ему придётся пройти сквозь танцующую толпу. — Лети, лети, маленькая птичка, — донёсся до него весёлый голос Эндрю. — Всё равно далеко не улетишь. Чужой смех затерялся в громкой музыке, завываниях других людей и постороннем шуме; кровь стучала в ушах, и Натаниэль проклял себя за то, что согласился поехать. Доверился, блять, тому человеку, который, как ему казалось, прошёл через то же, через что прошёл он. Сука. Ноги не держали, колени готовы были подломиться в любой момент. Нат же знал — пускай в глубине души, но знал, — что нельзя было доверяться. Миньярд знал Роланда лично, тот короткий кивок, адресованный бармену, значил только одно: лис сам сказал помешать наркотик в воду. А Натаниэль, блять, расслабился, стоило только понять, что бутылка была запечатана, придурок. Натаниэль врезается в кого-то, но не обращает на это внимания, даже не извиняется — перед глазами только дверь, ведущая на выход, на улицу, на свежий воздух и подальше от других людей. Прохладный ветер остужает испарину на лбу и щеках, и Нат на несколько мгновений прикрывает глаза, подставляя лицо под потоки воздуха, уже думая о том, где можно спрятаться на то время, пока действует наркотик. Ничего, переждёт десяток часов в каком-нибудь переулке, а затем сам вернётся на базу; может, даже меньше придётся ждать — десять часов действовал тот препарат, который использовал Рико, а в этом баре точно не могло быть ничего столь же сильного. Но Силу это блокирует столь же отменно. В спину внезапно врезается чей-то локоть, и Натаниэль, не в силах удержаться, летит лицом в стену напротив выхода, только в последний момент успевая выставить перед собой руки, чтобы не врезаться носом в кирпич. Он уже готов развернуться, чтобы врезать Миньярду по лицу, но на плечо ложится чужая ладонь и прижимает к стене. — Не учили извиняться, милый? Это не Миньярд — вот, какая мысль появляется первой. Не он, не его близнец и даже не Ники. Он пытается вырваться, но наркотик не оставляет ему ни Силу, ни сил. — О чём ты, блять, говоришь? — язык еле ворочается во рту, руки, прижатые к стене его же телом, дрожат. — Ну как же? Ты едва не сбил меня с ног в клубе, а потом умчался прочь, не сказав ни слова. Я подумал, это было приглашение. — Подумай ещё раз, сука, — Натаниэлю удаётся вывернуться, и развернуться, и даже сделать замах рукой, но её быстро перехватывают и заламывают с такой силой, что Нат опускается на колени, давя в горле тихий скулёж. — Ну вот, ты уже на коленях. Снова скажешь, что это не приглашение? Нат пытается выдернуть руку из железной хватки, но кости скрипят, а плечо грозится выйти из сустава; вторая рука онемела и не желает подниматься. Дьявол, блять, сука. Сделай что-нибудь. Ты должен. Борись, Натаниэль. Ты не можешь позволить ему ничего сделать. Вставай, тряпка, ну же. Ну же. Эндрю допивает свой виски и только тогда поднимается на ноги, неспешно двигаясь в сторону запасного выхода и умело лавируя в толпе тел. Натаниэль не сможет уйти далеко, точно не с пылью в крови, особенно с его неподготовленным к ней организмом, так что он сейчас выйдет на улицу, пройдёт с десяток метров и наткнётся на этого ворона, который теперь точно не сможет отказаться от правды. «Ты ошибаешься», — скопировав тон рыжего в своей голове, Эндрю хмыкнул, толкая дверь и выходя на улицу. — «Тоже мне, в игры захотел поиграть». Уже потянувшись к карману за сигаретами, Эндрю замер. Да, Натаниэль не смог далеко убежать, но другого человека в планах Миньярда не было. Точно не тогда, когда он, заломив ворону руку, удерживал его на коленях, а Натаниэль, слишком неправильно слабый, только склонил голову, позволив своим волосам закрыть лицо. Чтобы вытянуть из-под нарукавной повязки нож, отцепить человека от Натаниэля и приставить острое лезвие к чужой шее, времени много не понадобилось. Испуганные тёмные глаза, дрожащий голос: «Я-я ничего... ничего н-не... он...» — кровь на ноже и неглубокая длинная царапина на чужой коже — и человек сбегает из переулка за клубом, через каждые пять шагов оборачиваясь, чтобы посмотреть, не бежит ли за ним Миньярд. Смахнув с ножа кровь и убрав его обратно под повязку, Эндрю поворачивается к Натаниэлю, который, кажется, даже не собирается подниматься на ноги. Ворон смеётся, а кровь Миньярда стынет в жилах из-за этого смеха. — Что именно ты не понял из моих слов? Я, блять, не собираюсь причинять вред ни лисам, ни твоей семье, ни тем более своей. Я сказал тебе, что не пью, я отказался от пыли, а ты, не услышав меня, вкачал мне нечто похуже, чем она, — дрожащий голос, Натаниэль буквально выталкивает каждое слово из своего рта, а Эндрю думает, что крекерная пыль работает не так, точно, блять, не так. — Поднимайся, нам пора уходить. — Нет. — Натаниэль. — Не мои проблемы, что ты не умеешь принимать отказ, а сейчас отъебись и съебись, пока я тебе яйца не отрезал. — Я умею принимать «нет». — Правда? — Нат лающе рассмеялся. — Тогда я говорю тебе «нет», снова. Съеби в закат, мне наплевать, если ты оставишь меня здесь. Вали со своей семьёй, я остаюсь. — ...Нет. — И вот опять! — его смех стал громче, ломкий и хрупкий, как будто его осколки собрали в калейдоскоп и теперь крутили, крутили, крутили. — Ты меня не слышишь. Итак, — Натаниэль наконец поднял голову, и Эндрю едва не отшатнулся от его взгляда, — ты отказался от моего «нет». Что теперь будешь делать? Эндрю, сжимая кулаки и зубы, точно понимая, что пожалеет об этом, делает шаг к Нату, из-за чего тот отшатывается, отползая ближе к стене за своей спиной. — Не подходи. Это «нет». Но Эндрю, уже ненавидя себя за это, делает ещё один шаг вперёд. Им нужно убираться из клуба, сбежавший человек в любой момент может вызвать копов. — Не смей. Ещё один шаг, и Эндрю просит себя отложить на время собственные чувства. — Миньярд, блять, нет. С каждым новым шагом Натаниэль всё больше и больше становится похожим на испуганного ребёнка, жмущегося к стене в попытке исчезнуть, и Эндрю впервые задумывается, сколько ему лет. Он не мог быть старше, вряд ли; Эндрю было двадцать, а Натаниэлю тогда сколько? Натаниэль не говорит «пожалуйста», и это немного успокаивает Эндрю. (Если бы он знал, он бы никогда не был успокоен тем фактом, что кто-то не говорит «пожалуйста», прося остановиться.) Даже когда он присаживается на корточки, он всё равно возвышается над сжавшимся Натом, и это совершенно ему не нравится: ворон всегда был тем человеком, в силе которого нельзя было усомниться, и всегда же он мог дать отпор. Сейчас же он не смог бы даже оттолкнуть Эндрю от себя, что говорить о нормальном сопротивлении? Эндрю заставляет себя продолжить. — Не делай этого. Он протягивает руки, и они зависают в воздухе в паре дюймов от чужих плеч. Он знает, что пожалеет, но он не может не задать этот вопрос: — Да или нет? — Нет, сукин ты сын. Эндрю дотрагивается руками до плеч Натаниэля, но тот поднимает руки, чтобы из последних сил оттолкнуть Миньярда от себя; ладони упираются в сильную грудь, давят, а лис даже не сдвигается с места. Эндрю перехватывает его запястья, и те неожиданно легко помещаются в одной руке; вторую руку он запускает в волосы Натаниэля и несильно тянет, чтобы тот посмотрел ему в глаза. Натаниэль внезапно замирает и перестаёт дёргаться. Глаза ворона, непонятного красно-фиолетового цвета, сухие, и Нат смотрит как будто сквозь Эндрю, когда тот говорит: — Сейчас мы идём к машине и уезжаем отсюда, понимаешь меня? — Отпусти, — слабо шепчет ворон. Чужая крупная дрожь перебегает к Эндрю через те места, к которым тот прикасается; Миньярд отпускает Натаниэля, подсовывает одну руку под его бёдра, другую — под спину и встаёт на ноги, почти не ощущая в руках особого веса. Он готов поклясться, что в зале на базе поднимает штанги такой же тяжести, если не больше. Натаниэль, кажется, вообще не дышит, он позволяет донести себя до лэндспидера, где Эндрю опускает его на пассажирское сидение, и уже там ворон захлопывает дверь перед самым его носом как можно скорее. Он старается не думать о том, что всего через пять минут он будет заперт в этой движущейся коробке с тремя другими людьми, один из которых так ни разу и не принял его «нет». Эндрю в это время быстро возвращается в клуб, безошибочно вытаскивает из толпы своего близнеца и кузена и возвращается с ними к машине. Аарон и Ники, недовольные тем, что они так скоро уезжают, и что они вдвоём будут сидеть сзади, замолкают, как только видят Натаниэля, съёжившегося на переднем сидении и отвернувшегося в сторону. Ники уже протягивает вперёд руку, чтобы коснуться напряжённого плеча ворона, но Эндрю только хлопает его по этой руке и молча качает головой. Миньярд везёт их не в дом, который они имели в столице, а обратно на базу, потому что ему совершенно не нравится то, как замолчал Натаниэль после последнего произнесённого слова. Незнакомый дом точно станет последней каплей.☆☆☆
Они возвращаются на базу ближе к двум часам ночи, но уже на подлёте Эндрю замечает две фигуры, которые в позе для медитации замерли перед входом. При приближении оказывается, что это были Жан и Кевин, и они подрываются на ноги, стоит им увидеть приближающийся лэндспидер. Ники и Аарон не успевают толком выйти на улицу, когда Кевин распахивает дверь у пассажирского сидения, а Жан, присев перед Натаниэлем на корточки, спрашивает его о чём-то на тихом французском. Натаниэль кивает, и только тогда Моро помогает ему выбраться наружу, сразу же уводя в стены лисьей башни. Кевин же остаётся на улице, расширенными глазами смотря на Эндрю. — Вы можете идти, — кидает Миньярд Аарону и Ники, и его кузен без возражений утаскивает второго близнеца за собой. — Что-то хотел, Дэй? — Что случилось? — голос Кевина не обвиняющий, а обеспокоенный, и Эндрю не может подавить в себе мысль, что он рад этому. — Ничего, что стоило бы твоего внимания. — Что с Натаниэлем, Эндрю? — уже напрямую спрашивает Кевин, а после тянется к карману штанов, доставая оттуда звякнувший коммуникатор; пару мгновений в воздухе звенит только тишина, а затем её разрывает потрясённый вздох. — Наркотики? Эндрю? — Дэй поднимает взгляд. — Какого чёрта? — Я должен был проверить его. — «Проверить»? — как в бреду повторяет Кевин. — Ты серьёзно? После всех наших рассказов ты не веришь нам? Нат — наша с Жаном семья, он бы никогда не... — И семьи распадаются, Кевин, — от этих слов бывший ворон дёргается так, будто бы Эндрю влепил ему пощёчину. — Нет... Это неправда... — он качает головой, а затем смотрит Эндрю в глаза. — Что ты сделал?.. Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — И что же? — Он знал... — Кевин исправляется: — Мы знали, что для тебя слова — не просто звук. Мы знали... Нет, мы думали, что ты поймёшь. Мы с Жаном согласились отпустить его одного, потому что думали, что знаем: ты не позволишь никому не услышать его «нет»... А ты не услышал сам? Эти слова бьют под дых, и Эндрю ещё пару мгновений пытается восстановить дыхание, прежде чем возвращает способность слышать. — ...Что ещё ты сделал? — Кевин делает шаг вперёд, но почти тут же останавливается. «Он всегда знал, когда нужно держать дистанцию, — мелькает в голове Миньярда, — откуда бы?» — В каком плане? А Кевин как будто бы и сам уже всё понимает; остатки краски спадают с его лица: — Как вы сюда приехали? — Что? Дэй, блять, ты машину не видишь? — этот вопрос разом выбивает Эндрю из колеи. — Я всё прекрасно вижу, Эндрю. Как Нат согласился? Блять, скажи мне, что здесь ты не стал заставлять его, — Кевин бледнеет на пару тонов, хотя куда уж сильнее? Эндрю вдруг понимает, что сейчас услышит что-то, что разрушит ту стену, которой он отгораживался от своих чувств весь вечер. — Миньярд? — Нам нужно было убираться оттуда, если мы не хотели нападения или прибытия копов. — Пиздец, — просто и лаконично говорит Кевин и отшатывается от Эндрю на пару шагов, — нет. Нет. — Что такое, Кевин, — напряжением сковывает плечи, а Миньярд может только сложить руки на груди. Бетси говорит, что это защитный жест, дьявол. — В последний раз, когда кто-то захотел против воли Ната отвести его куда-то, этот кто-то лишился яиц, блять, Эндрю, а ты накачал его наркотиками, из-за чего он не мог сопротивляться, и затолкал в машину? У Эндрю внутри всё упало. Сразу вспомнилась та угроза Натаниэля, что он яйца ему отрежет, которая прозвучала немного иронично, потому что у него даже ножа не было, а после — его бессилие, когда он не смог оттолкнуть Эндрю от себя. А потом пришло осознание. Если Натаниэль отрезал тому мудаку яйца, значит для этого была возможность — просто так никто никогда не целится ножом в паховую область. Только если есть возможность или необходимость. Блять. Эндрю проебался. Он отшатывается назад и врезается бёдрами в бампер Мазерати, и только это позволяет ему остаться в более или менее вертикальном положении. Он не услышал «нет» тогда, когда всё, даже небольшое движение со стороны Миньярда напоминало Натаниэлю о прошлом. Пиздец, он посмел проигнорировать прямое «нет», потому что не хотел ждать долго и подвергать мнимой опасности свою семью. Он слышит, как Кевин разворачивается и заходит в здание, и он остаётся на дороге около своего лэндспидера, понимая, что смотрит на двери в базу только тогда, когда они с тихим хлопком закрываются за Дэем. Эндрю отмирает, когда сигареты в пачке заканчиваются, хотя он помнил, что ещё утром та была наполовину полна. Он не услышал «нет».☆☆☆
Натаниэль с силой трёт тело, горящее от нежеланных прикосновений, до красноты, пытаясь избавиться от призраков чужих рук. Зудят запястья, которые Миньярд сжимал своей рукой, горят бёдра и спина, где лис держал свои руки, пока нёс его к машине, покалывает затылок там, где Эндрю сжал его волосы. Тлеют шея, плечи, грудь, поясница, ягодицы и лодыжки — те места, которые особенно любили другие вороны. Новые шрамы, зажившие едва ли полмесяца назад, теперь болят, болит всё тело, ослабевшее и уставшее. Клубок Силы дёргается за рёбрами, сжимаясь и разжимаясь в такт заполошно бьющему сердцу, но наркотик ещё не перестал действовать, и Сила похожа на дикую птицу, пойманную в клетку, которая всеми силами пытается вырваться из неволи. Слёзы уже давно бегут из глаз, но Натаниэль даже не пытался их остановить. Он устал. Он так, блять, устал, потому что, придя к лисам, он ожидал, что здесь будет лучше. Ну, его пока не изнасиловали — Веснински смеётся, думая о том, что он не уверен в том, что и этого не случится. Просто позже. Когда он выходит из ванной, их с Жаном комната пуста, а на его кровати лежит комплект одежды: кофта с капюшоном и длинные штаны с резинками на штанинах — всё из мягкого материала. Жан всегда знал, что ему было нужно после подобных случаев. Натаниэль одевается, накидывает на голову капюшон и падает на свою кровать, укрываясь одеялом с головой. Мнимая защита, которая никогда не могла спасти его, — это всё, что у него сейчас было. Капюшон, который закрывает волосы, чтобы за них нельзя было схватиться, штанины с резинками — чтобы не задрались выше лодыжек. Длинные рукава кофты скрывают даже кончики пальцев. Под одеялом до духоты жарко, но и этот жар не помогает унять дрожь, от которой он так и не сумел избавиться в душе.