☆☆☆
Эндрю задумчиво покусывал фильтр своей сигареты, сидя на крыше их базы и глядя в предрассветное небо; истребитель третьего номера воронов скрылся уже давно, но Эндрю как будто наяву видел его на лужайке перед входом: с тёмными подпалинами от боя на красно-чёрной обшивке, с покорёженным в некоторых местах металлом, с неправильно гудящим двигателем — он, если сказать честно, вообще гудеть не должен. Но он гудел, звенел и, казалось, готов был отказать прямо на Пальметто, а ворон, плюя на это весьма красноречиво, залез в свой истребитель и свалил с их планеты, оставив в их лазарете другого ворона. Что же, блять, должно было произойти в этом ёбаном Гнезде, что член свиты прилетел на другой конец Галактики и оставил своего друга (друга ли или кого-то ещё?) в руках повстанцев? Господи, Эндрю пытался разгадать эту блядскую загадку уже несколько часов, но ни одна дельная мысль так и не пришла в его голову. В и так сложной задачке была ещё одна переменная, которая завязывала запутанные элементы в невообразимо тугой узел: ворон был третьим. Никогда не снимавший шлем, с чертовски сложной техникой владения мечом, с сильным и гибким телом — он был для Эндрю одним из сильнейших противников, которого он не смог победить ни разу. Да, ворон также не победил ни в одной из их стычек — это всегда были только ничьи, — вот только Эндрю, встретившись в ним впервые около года назад, по крупицам пытался собрать о нём информацию. Имя, фамилия, внешность, семья — ничего. Ничего за год поисков, хотя Миньярд задействовал всех своих информаторов с разных концов Галактики, а сегодня тот сам открыл ему своё лицо: немного бледное, с россыпью шрамов, которые отбрасывали тени на его кожу от света синего меча, с цифрой три на скуле и красно-алыми глазами. Красные глаза ситха вкупе с рыжими волосами выглядели так, будто он сам пришёл с Пальметто — в цветовой гамме этой планеты. И несмотря на их различия, Эндрю на некоторый миг увидел в третьем номере — Натаниэле — самого себя: то же отсутствие эмоций и пустые глаза, по которым нельзя было прочесть ничего. Только вот Эндрю по себе знал, что такая показная безэмоциональность такой на самом деле не была, и ворон просто-напросто закрывал всё в себе. Подвижное лицо, богатая мимика в минуты злости, ярости и раздражения — ему показывали только это, тогда, когда кто-то из лисов выводил ворона из себя. Эндрю был твёрдо настроен на то, чтобы разгадать этого Натаниэля, и для этого ему нужен был тот ворон, которого тот притащил в их нору. Эбби, вернувшаяся спустя едва ли четверть часа после ухода третьего номера, закрыла лазарет для всех, даже Ваймака, как строгая львица охраняя своего нового пациента. Эндрю подождёт, пока тот выйдет: что-что, а ждать он умеет.☆☆☆
Жёсткий матрас под его телом, наручники, застёгнутые на его руках, заведённых за спину, подушка и тяжёлая чужая ладонь, вдавливающая в неё его голову — Натаниэль сбился со счёту, сколько раз это происходило. Сколько раз Кевин и Жан латали его израненное тело? Сколько ещё раз Жану придётся это делать — теперь в одиночку? Ну, хоть Кевин теперь был в безопасности — хоть что-то хорошее. Горячее прерывистое дыхание, опаляющее его шею, ухо и затылок, а после пальцы зарываются в волосы и тянут вверх, из-за чего к другой боли прибавляется новая. Натаниэль только рад тому, что его лицо прекратили вдавливать в подушку — воздуха в лёгких не хватало. Руки за спиной сводит судорогой, вывернутые назад плечи болят, грудь, на которой появились новые ожоги от светового клинка, трётся о жёсткую ткань покрывала на кровати, а человек над ним только быстро дышит, и воздух вырывается из его рта с тихим свистом из-за растянутых в улыбке губ. Натаниэль приоткрывает глаза, когда слышит тихий лязг перед собой — человек взял с тумбочки нож; зрение плывёт — и из-за навернувшихся против воли слёз, и из-за препарата, который Рико продолжает использовать на нём, чтобы он переставал ощущать связь со своей Силой. Морияма никогда не мог смириться с тем, что Сила Веснински была больше, чем его, и когда он нашёл нечто такое, что было способно блокировать её... О, Натаниэль был сильно удивлён в самый первый раз. Спину промеж лопаток обжигает болью раз, второй, третий: к зажившим шрамам вдоль позвоночника через некоторое время добавятся новые — когда заживут эти раны. Нож в руках человека над ним внезапно дёргается и соскальзывает, распарывая кожу под лопаткой, и человек прижимается к его спине своей грудью в дрожи от наслаждения, и Натаниэль чувствует, как внутрь него изливается чужая сперма. К горлу подкатывает тошнота, но он сглатывает: знает, что если его сейчас стошнит, после его толкнут лицом в его же желчь и продолжат так. Кровь, перемешанная со спермой, стекает вниз по его дрожащим бёдрам, когда человек над ним вытаскивает из него свой член; когда его перестают удерживать, Натаниэль падает на кровать, даже не шипя от боли в ранах — сил нет даже на это. Рико смеётся с другой части комнаты, сидящий на своей кровати и наблюдающий за неподвижным Натом: — Где он? Натаниэль может думать только о том, что он сейчас лежит на кровати Кевина, и матрас продавливается под чужим коленом, когда над ним нависает следующий ворон. Натаниэль молчит. — Если скажешь где он и попросишь остановиться, всё прекратится. Натаниэль знает, что вторая часть — чистая ложь, Рико и другие никогда не остановились бы, даже если бы он сказал «пожалуйста»; раскрывать местонахождение брата Нат не станет ни за что. — Нет. Этот разговор был уже два раза, и уже дважды Натаниэль отказался от этого предложения, и следующий ворон — Джексон, судя по его действиям, — вздёргивает его бёдра наверх, вставляет в его порванную задницу свой член и просовывает руку под его грудь, чтобы поставить на колени. Натаниэль ненавидел эту позу особенно сильно, даже больше, наверное, чем когда его вдавливали лицом в подушку, потому что теперь, стоя на коленях, с вороном, прижимающимся к его спине, с членом, который входил в него, казалось, только глубже, он ощущал, как слёзы скатывались по его щекам и падали с подбородка на грязное покрывало на кровати. Он же даже плакать не хотел, дьявол. Сквозь боль, прошивающую до самого позвоночника, Натаниэль слышит шуршание с другой кровати, а затем видит перед собой Рико; тот шарит взглядом по его лицу и усмехается; улыбка растягивает тонкие противные губы и оголяет край верхних зубов. Рико хватает его за подбородок и тянет на себя, заставляя смотреть прямо в свои глаза, а Натаниэль уже привычно цепляется взглядом за татуировку единицы на чужой скуле. Сколько раз такое уже было? Рико протягивает руку Джексону, и тот вкладывает в раскрытую ладонь нож, уже окроплённый кровью Веснински; Морияма, продолжая удерживать лицо Натаниэля в жёсткой хватке, приставляет нож к его губам, но Нат не собирается открывать рот. Тогда Рико проводит медленный разрез поперёк уголка его губ, отводит нож в сторону и смотрит на получившийся результат. — Неплохо, но может быть лучше. Натаниэль пытается дёрнуться назад, но дожидается только тока, пробежавшего по его телу от более сильного и грубого толчка, и Рико сдавливает пальцами его подбородок и щёки до боли и последующих синяков. Нож ловко порхает в чужих гибких пальцах, оставляя на лице Натаниэля новые неглубокие царапины; они и шрамами-то не станут — кроме, разве что, первого пореза на губах, — но лицо от них взрывается тянущей болью. Рико останавливается, а затем, приложив кончик ножа к линии челюсти Ната, ведёт его вниз, надавливая теперь сильнее, и рана, переходящая на шею, зудит больше и ярче, чем всё остальное. Слёзы, стекающие из глаз, неприятно щиплют новые порезы, а рана на шее болит даже тогда, когда Натаниэль просто дышит. Крупные сосуды не задеты — конечно нет, Рико всегда тщательно контролировал напор ножа в своих руках, — но кровь стекает на израненную грудь. Рико отстраняется, а затем, раздражённо отбросив нож куда-то на пол, делает шаг назад: — Заканчивай и отведи его в его комнату. Не хочу видеть его сегодня, — он ловит расфокусированный взгляд Натаниэля: — Это не значит, что мы закончили. Но Нат может думать только о том, что у него будет хотя бы несколько часов передышки, поэтому облегчённо прикрывает глаза, пропуская даже тот момент, когда Джексон, кончив, неаккуратно выходит из него и ослабляет свою хватку. Он валится обратно на кровать, а затем чувствует прикосновение к своим запястьям. Запястья уже давно стали неприкосновенной зоной для любого, кроме его братьев в хорошие дни, но сил на то, чтобы уйти от прикосновения, нет. С него снимают наручники, а затем поднимают на ноги, удерживая в вертикальном положении жёсткой хваткой на плече; колени дрожат и подгибаются, но его ведут к выходу, и Натаниэль заставляет себя идти — совсем немного, и он окажется в ванной, в своей и Жана комнате. Идти совсем немного — жалкий десяток метров, и когда Джексон открывает дверь и неаккуратно пихает его в комнату, Натаниэль впечатывается телом в кого-то другого, только благодаря этому не падая на пол. Сверху слышится чужое испуганное и яростное бормотание на французском языке, сзади — шум захлопнутой снаружи двери, и Натаниэль чувствует, как его осторожно подхватывают под руки и ведут в ванную. Места, где Жан касается его оголённой кожи, горят, но Натаниэль, не глянув даже на своего брата напоследок, закрывает перед ним дверь, держась на стенку плетётся к душевой кабине и там, закрыв за собой дверцу и выкрутив краны на полную, медленно съезжает на холодный пол. Вода бьёт сверху, сначала ледяная, а затем более тёплая; Нат закрывает глаза и прячет лицо в своих коленях. Немного, ему нужно потерпеть совсем немного.