Лёгкое поведение

Все животные делятся на дневных и ночных. Все города делятся также на те города которые живут днём, а ночью впадают в анабиоз, и города, у которых только ночью начинается настоящая жизнь. Он всегда считал свой родной город Санкт-Петербург именно ночным животным. Пока было светло этот город был до безобразия помпезным, вычурным и жутко самовлюбленным, но когда наступала ночь, Санкт-Петербург становился настоящим, полным греха и самых тёмных человеческих страстей, в которых он чувствовал себя как рыба в воде. Он тоже был ночным животным. Днём он не жил, а притворялся, изображал, играл честного и примерного гражданина. А ночью… ночью он становился самим собой, он – дикий зверь, который никому не покорится, он – титан, которого никому не сломать, он – самоё тёмное что есть в человеке… Он стоял у огромного окна от пола до потолка и смотрел как над городом рождался новый день, скоро ему снова придётся притворяться. Он смотрел на рассвет и курил, он предпочитал тонкие сигареты с кнопкой, такие обычно предпочитают курить женщины. Сзади раздалось шуршание одеяла. Верный знак – сейчас ему что-то скажут, возможно даже признаются в любви. - Я льблью тебья, - раздался за спиной мужской голос с сильным прибалтийским акцентом. - Я тебя тоже, - ответил он серым голосом без эмоций. Он за свою жизнь слышал эти три слова бессчётное количество раз, и далеко не всегда они говорились искренне… Развернувшись от окна он лëгкой вертлявой походкой вернулся в постель, сел рядом с воздыхателем. На него смотрели полные влюблëнности глаза его постоянного клиента по имени Якко. Депутат парламента Финляндии, ярый сторонник вражды с Россией, Якко тем не менее, раз в два-три месяца приезжал к нему в Питер. - Мне пора, - сообщил он, посмотрев на часы; пора вновь притворяться и играть роль порядочного человека. - Возьмьи подьярки. – Якко протянул ему яркий пакетик. - Спасибо. Одевшись, он взял с тумбочки сложенные пополам деньги (обязательный ритуал!), накинул тонкую курточку, закинул за плечо рюкзак, помахал ручкой финну и выпорхнул навстречу рождающемуся рассвету. Он был их тех людей, которых называют «лучшими в своём деле». Как Чайковский. Как Нуреев. Как Шишкин. И как его соседи сверху- муж и жена Панфиловы. Чайковский писал музыку, Нуреев танцевал 32 fuete подряд, Шишкин изображал природу, муж и жена Панфиловы умело пропивали пособия на детей, а он был самым известным мальчиком лëгкого поведения в городе. Правда, «мальчиком» он перестал быть больше сорока лет назад и сейчас был, скорее, дедушкой лёгкого поведения, но умело подтверждал фразу «чем вино старее, тем оно вкуснее». Имя его знал каждый любитель острых нетрадиционных постельных ощущений. Эдмунд Шклярский. Впервые Эдик подарил любовь за деньги в возрасте четырнадцати лет. Его тогда подложила под клиента его бабка – владелица борделя. Мальчик тогда очень стеснялся и не понимал что от него хотят. Но когда его главная добродетель была порушена и Эдик получил свои первые восемьдесят копеек оплаты, он понял что его молодость и привлекательность – неплохое средство заработка. В восьмидесятые он стал настоящей звездой «Интуриста» и завсегдатаем ресторанов, где собирались иностранцы. В страшные девяностые Эдмунд отошёл от «дел» и поэтому пережил эти тяжёлые времена почти без последствий для себя. Но в нулевых он снова вернулся и быстро наверстал упущенное. Клиентура у Эдмунда была сплошь высшего сорта: депутаты, артисты, адвокаты, дипломаты. Имелась у него и своя ставка: сто евро – час, семьсот пятьдесят – ночь и несмотря на колеблющийся курс валюты, инфляции и мировые проблемы, цена не повышалась, что тоже радовало постоянных клиентов. Эдмунд мог найти подход к любому клиенту. Страстному, чьи чресла горели жарким огнём нетерпения, мог подарить невероятное удовольствие, а для особой категории клиентов мог даже и спеть и сплясать, продекламировать Блока, Есенина и Пушкина. За это он получил от своих «коллег» по древнейшей профессии немного издевательское, но всё же красивое прозвище – Маэстро. Сейчас Маэстро держал курс домой. В кармане куртки приятно хрустели семьсот пятьдесят евро от Якко. «Будет мне новый холодильник и плита» радостно думал Эдмунд. Несмотря на почти еженощные «трудовые доходы» Эд жил скромно. Однокомнатная однушка-памятник правления Никиты Сергеевича Хрущëва с довольно аутентичной обстановкой – старый диван, деревянный сервант с посудой которую нельзя трогать и книгами, всюду стоят, лежат и просто валяются как попало музыкальные пластинки, диски и кассеты. А возле окна на старой табуретке облезлого зелёного цвета стояла святая святых для Эдмунда – граммофон. Сколько «зарплаты» Шклярский отдал чтобы его купить и чтобы эта штука работала, он не смог бы посчитать даже приблизительно. Единственное что выбивалось из более чем советской обстановки комнаты – большой плазменный телевизор на стене, дорогой ноутбук на полу (тоже заполненный музыкой) и шкаф-купе кремового цвета с автоматически открывающимися дверями – чудо техники, где Эд хранил свою рабочую одежду, всю сплошь дизайнерскую. Войдя в свою скромную, но гордую обитель Эдмунд первым делом сделал то же, что он делал и вчера и позавчера и пять лет назад – принял ванну, почистил тщательно зубы, смыл с себя все следы своего любвеобильного финна, затем он аккуратно повесил свой рабочий костюм (чёрные джинсы и фиолетовая рубашка) в шкаф, нашёл на кухне ещё не до конца заветревшиеся сырные булочки, потребил их с чаем и огромным удовольствием и затем завалился спать. Всё как обычно. Проснулся Эд ровно в полдень, как обычно. Доел булочки, понял что еды у него в доме не осталось, пришлось топать в магазин. Затем была послеобеденная сиеста на диване. На полученные от Якко деньги Эд заказал себе новую газовую плиту, взамен сломавшейся и холодильник, взамен сломавшегося солидарно с плитой, а также заказал кучу кремов от морщин и молодящих лицо масок. Он стареет и ему было больно, словно полоснули ножом в сердце, каждый раз когда он это осознавал. Эдмунд как мог останавливал свои биологические часы, используя все доступные косметологические средства. Ровно в шесть вечера, прогнав ленность, Эдмунд начал сборы – на этот вечер у него большие планы. Тщательно навёл на лице, уже кое-где украшенном морщинками, порядок, достал из шкафа повешенную туда утром униформу, оделся, причесался, тщательно сбрызнулся «Карлом Лагерфельдом» (подарок одного из клиентов!), положил в свой верный рюкзак свои «рабочие инструменты» - пачка сигарет и пачка презервативов. О да, на этот вечер у него большие планы! Прошли те прекрасные времена, когда не обременённые социальной ответственностью мальчики и девочки стояли у дороги в рядок, словно туфли в комиссионных магазинах. В нынешний век Интернета часть доступных девиц и парней ушли в сеть, часть – ушли в эскорт, что особо ничем не отличалось, но считалось менее «грязным» делом (Эдмунд сам искренне не понимал чем отличается эскорт от проституции), а самая крепкая часть пошла по самому сложному пути – они поделили город на «точки» и каждый работал на своей. «Точками» Эдмунда был ресторан «Ля мур» у станции метро Чернышевская и ночной клуб «Блу» на Адмиралтейской набережной, и во второе место сейчас и направлялся Эдмунд. За все годы он так и не купил себе машину, хотя возможности были и не одна, и до клуба он добирался на метро, и на полпути вспомнил что забыл поужинать и теперь его желудок тихо постанывал, но Эд грел в душе надежду на то что сегодня его будет кому накормить. Входя в шумный, сияющий разными огнями клуб Эд сразу заметил «конкуренток» - за столиком у окна сидела стайка девочек. Эдмунд невозмутимо прошагал мимо них к барной стойке и попросил у бармена коктейль «Маргарита». Бармен одарил его понятливым взглядом и поставил перед ним Y- образный бокал с тëмно-желтым содержимым. Любой мало-мальски постоянный посетитель «Блу» знал что «Маргариту» в клубе заказывают те, кто не против одарить любого желающего страстной ночью и получить за это деньги. Эдмунд такую бурду не пил, но клубные традиции – это святое и он был вынужден их соблюдать. У кучки девочек за столиком, мило воркующей о своём, о женском, тоже стояли бокалы с «Маргаритой» и начиналось негласное соревнование – кого снимут быстрее. Маялся Эд недолго, к нему вдруг подсел на соседний стул незнакомый мужчина средних лет с короткой стрижкой и толстой сигаретой торчащей из тонких губ. - Сколько? - тихо спросил незнакомец. - Семьсот пятьдесят, - чётко и уверенно, как на базаре, ответил Шклярский. Незнакомец качнул головой, будто сокрушаясь о дороговизне. - А что умеешь? - Всё. - Садо-мазо? - Могу. - Фистинг? - Могу. - Звать тебя как? - Зови Эдом. - Хорошо, Эд. Поехали. «Будет мне новое пальто и микроволновка» мысленно возликовал Эдмунд, следуя с незнакомцем к служебному выходу.. Выйдя на улицу Эд мерзляво поëжился, уже стемнело и серьёзно похолодало. Он с незнакомцем вышли на тоненькую, втиснутую между задним выходом клуба и глухой торцевой стеной соседнего супермаркета, дорожку. Обычно, в конце дорожки, выводящей на большую улицу, стояла машина клиента, но сейчас Эдмунд увидел что поперёк дорожки, перегораживая путь стоял полицейский автозак –«буханка». У Эдмунда всё застыло внутри, он развернулся чтобы дать дëру, но с другой стороны ему перегородил дорогу…его несостоявшийся клиент. Перед лицом остолбеневшего Шклярского маякнула красная корочка: - Попалась, птичка! Полиция. Из автозака выскочили двое «орлов» и со всей нежностью опустили Эдмунда на грязный и пыльный асфальт, руки скрутили за спиной и украсили запястья начищенными до блеска наручниками. - Ба! Знакомые все лица! Эдик! – услышал Эд, когда попытался выплюнуть налипшую на язык грязь. «Орлы» подняли Шклярского – грязного и несчастного с земли. Он увидел своего старого знакомого – старшего лейтенанта Васильева. - Ну что, попался? – с нескрываемой радостью и нескрываемым высокомерием лейтенант смерил Эдмунда взглядом. - Игорь, ты!?- произнёс Эд с обреченностью. - Я, мой хороший. Поехали, а? Все уже собрались, одного тебя ждём. Эдмунда максимально вежливо усадили в автозак, затем туда же к нему усадили выведенных из клуба «конкуренток». Девицы визжали, брыкались, норовили укусить и поцарапать, но им это не помогло. Не в пример продолжающим визжать и материться девочкам, Эд сидел тихо, слушал как ноет его голодный желудок и думал, как он мог так легко попасться на ряженного клиентом мента. Видимо, он всё таки стареет, маразм подходит незаметно, ведь раньше он на такие глупые уловки не попадался. Не в силах терпеть давящее чувство голода, Эд просунул тощее лицо в зарешëтчатое окошко, ведущее из кузова автозака в кабину водителя, жалобно окликнул лейтенанта: - Игорь, я с обеда не жрамши. У тебя не завалялось там какого-нибудь бутерброда? Жрать хочу, не могу прям. - Капитан тебя покормит, - со смешком ответил Васильев, - будет тебе и ужин, будет тебе и ванна и кофе и какава с чаем. Эдмунд прислонился затылком к холодной стене автозака, пошевелил затëкшими от положения за спиной руками. «Выходит, хрен мне, а не пальто». * В кабинета капитана Леонида Кирноса стоял такой дым, что хоть топор вешай. Капитан выкурил за день уже почти две пачки сигарет – они ему сегодня заменили и завтрак и обед и антидепрессанты. Начальство вчера дало ему установку – сделать «пересчёт» всех проституток и проститутов района. Установки взять и посадить всех в «коробку» не поступало, только пересчитать – нужны они вышестоящему начальству, нужны для латания дыр в своих отчётах. С самого утра через стол Кирноса прошли сначала девочки-лимитчицы, потом индивидуалки, потом бабочки «прикормленные» (то есть, при сутенёре) стайкой по пять человек,  потом пошли мальчики «прикормленные», потом мальчики-лимитчики и на закуску остались самые яркие представители профессии – индивидуалисты. Всего их было четверо, в кабинете сейчас находилось трое, один сидел у стола, а двое жались к тëплой батарее в уголочке. - Товарищ капитан! – радостно провозгласил вошедший в кабинет Васильев. – Задержанный Шклярский доставлен. Игорь (довольный как апельсин!) втолкнул в кабинет Эдмунда. Леонид устало снял очки: - Маэстро? Я думал ты научился не попадаться. Ну проходи, проходи, только тебя и ждём. Ну прям у нас тут Д'Артаньян и три мушкетёра. Эдмунд хотел было сказать старому знакомому, в ответ на его подкол, что-нибудь такое же, но он был голоден и в трауре по утерянной прибыли, на которую он хотел обновить гардероб, поэтому лишь молча, вздëрнув подбородок повыше, профилировал мимо капитана к своим сидящем в уголочке «мушкетёрам». А Кирнос вернулся к допросу сидящего напротив него «мушкетёра», продолжил читать вслух слегка смятый лист бумаги. - Итак, продолжим… «…обещаю закончить институт и получить диплом…». - Профессиональной бляди, - мрачно произнёс Эдмунд. «Мальчики» громко засмеялись. - Шклярский, умолкни. - гаркнул капитан. – «…а также клянусь своей жизнью, честью и достоинством, что больше не буду посещать гостиницу «Санкт-Петербург» и перестану заниматься проституцией…» Ильгиз, кто писал это неделю назад? - Ну я. - откинув длинные, чёрные как смоль, волосы ответил Ильгиз Юнусов, он же Рапунцель – юное существо, один из индивидуалистов-«коллег» Эдмунда и любимец клиентов-поклонников аниме. – И чë - И теперь… - Теперь он пьяны-ы-ый по твоей вине-е-е, - затянул Юнусов. - Ты - царица-а, царица-а-а, - подхватили остальные, кроме Эдмунда, он эту песню не знал. - Закончили песнопения! – снова гаркнул Кирнос. – Так, выкладывай своё барахло. Нахально сверкнув алмазами своих продажных глаз Рапунцель вывалил на стол капитана содержимое своего рюкзачка. Кирнос решительно отодвинул электронную сигарету, телефон последней модели и предметы для нанесения макияжа и взял в руки вскрытую упаковку презервативов. - И что, скажи мне, друг мой дорогой, - говорил капитан медленно открывая упаковку, - ты делал возле «Санкт-Петербурга»? Ильгиз молчал и со страхом смотрел за руками капитана. Медленно открыв упаковку Кирнос, словно волшебник, достал не изделие номер два, а скрученные в трубку деньги. Юнусов тихо застонал, а Эдмунд так лязгнул зубами, что чуть не вывихнул себе челюсть. Подлетев к парню он залепил ему душевный подзатыльник: - Идиот! – заорал Эд. – Кретин!  Бездарность! Кто так прячет? Что я тебе, уроду, говорил?.. - Шклярский, сядь! – долбанул кулаком по столу Кирнос. Звякнул и качнулся стоящий кувшин и покачнулось тяжёлое пресс-папье. Эдмунд сел на своё место, донельзя оскорблённый раздолбайством Ильгиза. Кирнос велел Васильеву определить Юнусова «в коробку» на пятнадцать суток за занятие проституцией и изъять деньги. Рапунцель тут же потерял всю свою высокомерность. - Отдайте мне деньги, - проскулил он, - это всё что у меня есть. Игорь увёл Юнусова. Капитан пальцем подманил себе второго «мушкетёра»: - Ну, Анатолий, давай показывай, что у тебя есть. Анатолий Трифонов, он же Кис, высокий, тощий и покрытый татуировками «мушкетёр» Эдмунда, специалист по сексу втроём, испугавшись такой же участи, как у Рапунцель, сам достал из перекинутой за плечо прямоугольной сумочки свой заработок – довольно внушительную «котлетку» из американских денег. - И сколько у тебя тут? - Я не знаю, - ответил Толик, - где-то около пяти тысяч. - Высокий класс. - щëлкнул языком капитан. - Это все мои деньги, - почти точь-в-точь повторил Анатолий слова своего «коллеги». - И зачем ты их при себе носишь? Положил бы их на карточку. Трифанов засмеялся, всплеснув длинными руками, расписанными татуировками на манер гжели. Эдмунд хмыкнул – он недолюбливал Киса. В прошлом году эта, как он выразился «татуированная шлюха» отжала у него из-под носа лакомый кусок –  кафе «Hard rock», где днём Анатолий работал диджеем, а вечером предлагал подвыпившим клиентам себя в уже другом качестве. - Ну, какая карточка, Лëнь, - гоготал Анатолий, покачиваясь взад-вперëд, - у меня в жизни была только одна карточка, на которой было написано: «Мальчик, вес 3500». Я… - Толик перестал смеяться, стал серьезным, медленно опустил голову на стол, - я котов дома держу. О какой карточке ты говоришь? Леонид знал почему «мальчики» носили деньги при себе, а не складывали их на счёт. При «облаве» больше шансов сказать что это деньги не их, их подбросили, они их нашли и т. Д. А карточку при первом же «шухере» могут заблокировать, что тоже не выгодно «мальчикам». Из двух зол они избрали ту что поменьше и предпочли, по-старинке, носить всё своё при себе… Не помогли Анатолию его показная уверенность в самом себе и добровольная сдача своего заработка капитану – отправился он следом за Ильгизом в «коробку» (так на языке проститутов назывался «обезьянник»). Мальчики считали ниже своего достоинства сидеть пятнадцать суток в «обезьяннике», а вот сидеть пятнадцать суток в «коробке» - это другое дело… Закурив сигарету капитан допрашивал третьего «мушкетёра»: - Ну что, Дмитрий, показывай что у тебя. Дмитрий Кондрусев, он же Кондрашка выложил свои вещи на стол. Он был новеньким в деле, по сравнению с остальными, и ещё не обзавёлся постоянными клиентами, зато уже обзавёлся постоянной клиенткой – Марианной Петровной Слизовой, дамой сладострастной, одинокой и…богатой. Мадам Слизова называла Диму «мой пупсик», а коллеги звали его проще – Кондрашка. Как не старался Кирнос, как он не пытался отыскать деньги в вещах Димы, он так и не смог. Кондрусев наклонился к щиколотке, делая вид что у него зачесалась нога, и Эдмунд заметил под носком парня краешек зелёной купюры. Эд довольно хмыкнул- ну хоть один сообразил. Не найдя денег востроглазый Кирнос, тем не менее, нашёл в коробке с жидкостью для вейпа пакетик с подозрительными таблетками. - Дмитрий, под статью хочешь? - Это не моё, - дёрнул могучей шеей слизовский «пупсик». - Лейтенант, определи пожалуйста, гражданина Кондрусева за нахождение возле отеля «Азимут» после одиннадцати вечера в изменённом состоянии. Дима поник. Игорь, уже уставший за день от всей этой шушары, с мученическим лицом взял Дмитрия под локоток и увёл туда же, куда увёл его «коллег». Пришёл черед допроса Эдмунда. Не дожидаясь приглашения, он сам сел напротив капитана. - Ну что, приблуда, опять за старое взялся? - недокурив половину сигареты Леонид потушил её в пепельницу и закурил новую. - За что меня задержали? – Эдмунд держался спокойно, в отличии от товарищей, которые неумело прятали страх, волнение и обиду за напускной ширмой высокомерия. Эд же показывал хорошее внутреннее спокойствие. – Я спокойно сидел в клубе, вдруг меня хватают двое твоих молодцов, пакуют и везут сюда. Это что, Лëнь? Я буду жаловаться. – И его тонкие лопатки возмущенно вздрогнули. - Эд, ты бы заканчивал уже, а? Мне не хочется тебя определять к твоим проблядкам, хотя надо. - А за что? – усмехнулся Эд. – Что я сделал? - Пока ничего. – парировал капитан. – Я не хочу чтобы ты вообще ещё что-то в этой жизни делал. - Ох, как вы мне надоели, - закатил глаза Шклярский, - Лëнечка, я очень устал и очень хочу жрать. Давай, отпускай меня уже. - А ты то как мне надоел, вот как, - капитан провел ребром ладони по своему горлу, - будь моя воля… - Будь твоя воля, ты бы меня в две минуты не в «коробку», а на зону лет на двадцать бы определил и всех остальных тоже. А мы ходим спокойно. Значит нужны мы вам. И я тебе нужен. Ты, смотрю, без меня прям жить не можешь. А может ты меня хочешь? Ты только скажи и я справлюсь не хуже молодых, - и облизнул губы, поставив капитану невидимый «мат» в их давнишнем противостоянии. - Иди прочь. - мрачно проговорил капитан. Эдмунд встал и ушёл,  похабно виляя бёдрами. На выходе ему вручили выписку на выплату штрафа. Под холодным мелким дождиком Эдмунд шёл домой. Остановившись он посмотрел на бумажку в руке, порвал её на кусочки и выбросил в мусорку. Вернувшись в свою обитель он скинул на пороге мокрую одежду и рюкзак, переоделся в домашний халат, прошёл на кухню, открыл холодильник, достал кастрюлю с манной кашей и стал есть прям с кастрюли, прям холодную кашу. Многострадальный желудок счастливо заурчал. Удовлетворив телесный голод, Эд упал ничком на диван. - Не день, а говнище, - громко сообщил он стенам. Сегодня он денег не заработал, но и на пятнадцать суток не угодил, в отличии от своих ребят. Затрещал телефон. Эд посмотрел на экран и лицо его окрасилось счастьем. Ну наконец-то позвонил, обрадовал старика! Разговор, приятный и лёгкий, исцелил упадническое настроение Шклярского от неудачного дня. Болтая о том и о сëм с человеком, которого он был хотел сейчас видеть воочию, он успокоился и даже развеселился. - Я рад что у тебя всё хорошо, - звенело на том конце провода и Эд поглощал этот голос полностью, - ждём когда ты приедешь к нам, тут все соскучились. - Очень много работы, - отвечал Маэстро, - но я постараюсь к вам выбраться. Поцелуй там всех от меня, скажи что люблю и скучаю. - И мы тебя любим и скучаем. Не болей и поскорей приезжай. - Хорошо. Люблю тебя…сынок. - И я тебя люблю. Пока, пап. Отложив телефон, Эдмунд замотался в плед и уснул. У него завтра правда много работы – у него в планах на завтра подцепить двух клиентов.