Роса

      Ласку, что Сяо Синчэнь обещает ночью Ченмэю, он добросовестно исполняет. Пока Сюэ Ян не может дождаться окончания ужина — он-то, любитель всего мясного и вкусного, время движется нарочито медленно, словно издеваясь над юношей. Он никак не может оторвать взгляда от Сяо Синчэня, который своим видом не выдаёт ни того, что было между ними часом ранее, ни того, что ещё предстоит. Восхититься самоконтролю и скрытности Даоджана — честь для Сюэ Яна. И это даже не назвать актёрской игрой, ой, ха-ха, тут кое-кто неприятный ему вспоминается. Если Сяо Синчэнь в глазах Сюэ Яна где-то на самом высоком пьедестале, то Цзинь Гуанъяо находится в самых низах. И чего он вспомнил об этом лживом человеке. Мда уж…       С другой стороны, стоит перестать думать о даосском заклинателе и погрузиться в череду посторонних мыслей, давно ушедших в прошлое, время проносится за секунду. Вот уже и ужин окончен, и Ченмэй сам вызывается вымыть посуду, а Даоджан уже укладывает А-Цин спать. Здесь не остаётся времени на ожидание, а Сюэ Ян, поглощённый пошлыми картинками, подбрасываемыми сознанием, спешит утащить Синчэня в их комнату, кидаясь в объятия страстным поцелуем. Ченмэй вкладывает все сдерживаемые эмоции: он нещадно покусывает губы Сяо Синчэня, жадно вылизывая рот изнутри. Он не оставляет ни одного участка без ласки, и наполняется комната влажными звуками и частыми причмокиваниями. Только сегодня он взял под контроль процесс их наслаждения в свои руки, но теперь снова тает в чужих, надёжных объятиях — Сяо Синчэнь вот такой. Он уверенный, сильный, божественный — рядом с ним даже такой человек, как Сюэ Ян, превращается в маленькую лужицу томного счастья. Слабость, от представления которой Ченмэй мог раньше только хохотать, раскрывается для него совсем с неожиданной стороны.       Сяо Синчэнь усердно выполняет данное слово. Усадив Ченмэя на постель, не задумываясь ни на секунду, слепой заклинатель стаскивает с Сюэ Яна нижние одежды, ласково беря в руку твердеющую плоть. Удобнее устроившись между раздвинутых ног, Даоджан распаляется от ощущения горячего, дикого взгляда на себе. Он не ошибается. Алые глаза горят в темноте светом чистой, глубокой любви и тёмным похотливым желанием. Сяо Синчэнь старается повторить всё то, что делал с ним Сюэ Ян. Уложив твёрдое возбуждение на свой язык, он медленно двигает головой, не жалея слюны на ласку. Даже взяв член в рот полностью, он не достигает того предела, что и Сюэ Ян, но…       Кажется, обоих заклинателей пленит происходящее — вот что значит делить с кем-то весь мир, утопая в нежности успокоения, вот что значит вступить на тропу самосовершенствования. Пускай они не связаны брачными узами, но разве есть сомнения в пылающих сердцах, наполняющие каждую клеточку тела покоем. Вступив в интимные отношения друг с другом, Сяо Синчэнь и Ченмэй убеждаются только в том, что их влечение неподдельное, что происходящее между ними правильно и последовательно. Ни один из них никогда не совершал ничего подобного, едва ли даже помышляя об этом. Но именно рядом друг с другом появившиеся желания так блаженно материализовались.       Сущим бредом кажется Сюэ Яну всё то, что было доселе. Злость, обиды, конфликты — да разве он мог когда-то по-настоящему гневаться на Сяо Синчэня? Дело даже не в желании получить отмщение — видимо, если какое-то время находиться в умиротворении и стабильности, можно совершать верную переоценку всего происходящего, ну или же начать примиряться с тем, от чего так усердно сбегал. Сюэ Ян всегда так жил — днём или моментом, разве была у него возможность задуматься над тем, что именно он чувствует, или же откуда берут истоки эти эмоции. Содрогаясь от отвращения непонимания странных эмоциональных всплесков, Ченмэй пренебрежительно насмехался над всеми, кто оберегал и защищал нежные и хрупкие чувства. Он не дошёл до момента, когда признается в этом себе, но зато он смог признаться, что желание отомстить Сяо Синчэню, которым он объяснял изначальное своё нахождение здесь, было пустым и ощетинившимся. Он понимал, что хочет быть здесь, с ним, но почему? Раз это не ненависть, то что тогда? Боже… Именно поэтому Сюэ Ян ненавидит копаться в чувствах и их первопричинах — безумно сложно. Слишком. Единственное, что невозможно отрицать, факт различия в ощущениях «ненависти» к Сун Ланю и Сяо Синчэню. Сяо Синчэнь всегда вызывал трепет сердца, горячие потоки от каждого удара, азарт и желание заставить признать себя, стать незаменимым. Сун Лань всегда был неприятен и противен, и лишнюю секунду на которого не хотелось тратить. В какой-то степени, пожалуй, Сяо Синчэнь наполнил жизнь Сюэ Яна смыслом — как выясняется, в итоге, собой. Смысл с любви — слишком громко сказано, но любовь Ченмэя — Сяо Синчэнь, а Синчэнь — и есть смысл его жизни. Понимайте, как хотите, но ничего драгоценней того, что он приобрёл за этот короткий промежуток времени, у Сюэ Яна нет.       Он обрёл дом в человеке, нашёл баланс со своей кровавой стороной. Их различия не кажутся препятствием, лишь сильнее порождая желание Ченмэя быть поглощённым этим чистым чувством.       Сяо Синчэнь доводит лаской Ченмэя до содроганий и всхлипов. Сдерживаясь изо всех сил, плотно сжимая губы в тонкую линию, алый взгляд привычно холодных глаз направлен на идеального, во всём прекрасного даосского заклинателя, что с особой щепетильностью старается доставить ему удовольствие. Скольжение языка по твёрдой плоти, в меру сильные посасывания и тяжёлое дыхание доводят Сюэ Яна до края весьма быстро. Не знакомый с подобной лаской ранее, он взрывается восторгом в каждой клеточке тела, с мучительным спазмом наблюдая за тем, как удовлетворённая плоть покидает пределы чужого рта, а скользящий по ней язык размазывает семя. Чёрт возьми. Да такое в самых влажных фантазиях не увидишь! Сяо Синчэнь — человек, которого Ченмэй так сильно любит, отвечает ему полной взаимностью. От заискрившей жадности и нежности по отношению к этому человеку, Сюэ Ян резко опускается на пол, чуть толкая Даоджана назад, а затем ласково целует его, сцепляя пальцы в замок за чужой шеей. Прекрасная ночь, что хранит их личные тайны, самая тёплая ночь, потому что они в объятиях друг друга.       Время оказывается таким скоротечным. Занимаясь делами по дому, посматривая на Даоджана, Сюэ Ян не единожды удивляется тому, что словно вчера он оказался в этом месте, в ужасе осознавая, что спасителем его стал злейший враг. С тем же ужасом он осознавал свои чувства к нему. С тем же восторгом Сюэ Ян упивается счастьем, которое они делят на двоих отныне. Размеренные дни внезапно приобретают краски. Ченмэй, в силу своих эмоциональных возможностей, никогда не мог проникнуться всей красотой и гармоничностью окружающего мира, и ничего не приносило ему радости, и ничего не делало счастливым. Та радость, что он получал от изуверств, не идёт ни в какое сравнение с тем, что он чувствует, когда утром, просыпаясь после сладкого сна, видит перед собой умиротворением украшенное лицо даосского заклинателя. Его сердце так сладко трепещет, а уголки губ из раза в раз ползут вверх, украшая его не менее красивое лицо очаровательной улыбкой. — Я так счастлив… — порой, шепчет Сюэ Ян куда-то в грудь Сяо Синчэня, пока тот спит. И, сказать честно, он всё ещё очень напуган тем, что это на самом деле происходит с ним, что подобные чувства вообще существуют. Он никогда не понимал их, никогда не знал их вкуса, а теперь не может поверить в то, что это происходит на самом деле. Бывает, что в ночи он с особенным беспокойством смотрит на спящего Синчэня, дрожащими пальцами скользя по пустым глазницам. Внутри всё сжимается в агонии, и юноше так сильно хочется плакать. Сколько болезненных ударов и увечий он получал за всю свою короткую жизнь, но это не идёт в сравнении с тем, что пожирает его внутри. А вдруг это сон? Вдруг это просто его галлюцинации? Вдруг это чистилище, куда попала его душа, и у этой истории несомненно будет плохой конец?       Он боится его потерять. Он так сильно боится его потерять, что готов на всё, чтобы удержать Сяо Синчэня рядом. И пускай в этом мире останутся только они вдвоём… Им больше никто не нужен. Никто…       А осенние холода всё крепчают, становятся всё одичалей. Не зря Сюэ Ян позаботился своевременно об одеялах, поскольку даже помощь А-Цин с закрыванием щелей в доме, обильного тепла не приносит. Большой дом, уже старый, подверженный в некоторых местах разрушениям, протопить оказывается крайне тяжело. И хотя температура внутри всё же терпимая, а под одеялами вполне тепло, в особо холодные ночи, когда ветер с жестокостью бьётся о стены и двери их дома, Сяо Синчэнь, Сюэ Ян и А-Цин сидят вместе возле печки, согреваясь от жара пламени, согреваясь в объятиях друг друга. Порой, дева опускает голову на плечо Даоджана, а Сюэ Ян, искоса бросая на неё недовольный взгляд, с жадностью сжимает руку Синчэня, занимая второе плечо заклинателя. Не описать никакими словами то счастье и уют, что наполняют душу даосского заклинателя в эти моменты — горячим откликом остаютсяв сердце секунды, когда их пальцы переплетаются. Даже ставшие привычными пререкания между А-Цин и Ченмэем вызывают у Синчэня лишь улыбку, потому что именно эти два озорных и своенравных человека позволяют ему ощущать себя семейным человеком, у которого есть дом. Дом — не место, дом — это люди. И лучших людей для заботы и разделения радости, Даоджан не может представить.       Кажется, самым верным его решением стал тот момент, когда он решил помочь умирающему в кустах Ченмэю. В тот момент, когда Сяо Синчэнь избрал новый путь, в тот момент, когда его направление начало своё движение вперёд, всё было решено. Когда его нога ступила на ту тропу, когда Сюэ Ян бежал, пав недалеко от той самой тропы, как же так получилось, что их пути пересеклись подобным образом? Действительно ли судьба сыграла с ними злую шутку или же это всё простое стечение обстоятельств? Был ли у них другой исход?.. Время смеётся над ними.       Честно признаться, порой, когда Сяо Синчэнь отправляется на очередную охоту, он погружается в тревожные мысли. Как сложилась бы его жизнь, не встреть он Ченмэя? Неужели он не смог бы познать вкуса настоящей любви, не вступи в тот день на ту тропу? Всё хорошее, что происходит, так глупо хочется связать с тем, что обязует его постоянство, но постоянного среди людей нет ничего, и только их души становятся заложниками ложных посылов, грехов и желаний. Каждого ждёт искупление, но обретённые частицы друг в друге останутся вместе даже после смерти. Можете не сомневаться в том, что для каждого человека существует та половина, которая дополнит его и при жизни, и после неё. И именно эта гармония и единения откроет врата в то место, где умиротворения и чистые чувства материализуются в обитель счастья и любви.       Куда важнее для Сюэ Яна лично это то, что Сяо Синчэнь теперь делит с ним ложе. Конечно, не совсем в том смысле, которого хотелось бы, но даже этих моментов хватает с лихвой. Трогательный шёпот в ночи, жаркие поцелуи и объятия, которые, время от времени, перерастают в интимную взаимную ласку — и хоть Ченмэй ждёт момента, когда они шагнут чуть дальше в их единой тропе самосовершенствования, давить на Сяо Синчэня он не намерен. Сюэ Ян, в кой-то веке, научился смирению и выдержки. С большим удовольствием он пожинает каждый момент, даже самый мимолётный, что проводит рядом с Даоджаном. Впереди ещё целая жизни, и всё у них будет замечательно. Он в этом уверен.       Каждый день теперь ощущается секундой. Каждая неделя проносится днём. И это невероятно прекрасно. Сказочное чувство лёгкости поселяется в израненной душе Сюэ Яна, волшебное чувство покоя поселяется в изломленной душе Сяо Синчэня. Гармония, которую они достигли рядом друг с другом, по-настоящему поражает. — Ни одного листочка не осталось. Сплошь голые ветви… — скрестив руки, тихо выдыхает Сюэ Ян, опираясь на грудь подошедшего со спины Даоджана. С мягкой улыбкой он позволяет чужим рукам лечь на талию, откидывая голову на плечо Сяо Синчэня. — Скоро зима наступит… Будет особенно холодно, — мягкий голос звучит как самая нежная песнь, и Ченмэй лишь шире улыбается, даже не представляя себе, какая мягкость и ранимость сейчас отражается в его глазах. — С тобой мне тепло, — чуть подняв голову, Сюэ Ян оставляет лёгкое касание губ на скуле Синчэня, и с блаженством отмечает, как прекрасные, мягкие уста расползаются в ответной улыбке. Чем дольше они проводят время друг с другом, чем больше проникаются друг другом, тем больше трогательных и душевных моментов между ними происходит.       Сяо Синчэнь никогда мечтать о подобном не смел. Когда душа трепещет в восторге, когда всё тело наполняется лёгкостью, и вся боль, что день ото дня терзала, продолжая разрушать душу, сдаёт назад, уступая место тёплым солнечным лучам. Полностью исцелиться нельзя, но раны заживают, а в бесконечных просторах обоих душ ещё есть место для того, чтобы наполнить её плодами чистого, непорочного чувства.       Ченмэй хочет как можно крепче обнять Сяо Синчэня и прошептать ему очередные слова благодарности, как неожиданно он произносит фразу, из-за которой на лице Сюэ Яна застывает выражение непонимания и досады. — Сегодня аромат осенней поры особенно глубок… Уже проскальзывают нотки морозной свежести и… — Даоджан делает глубокий вдох, ведь спустя такое долгое время он хочет поделиться чем-то особенно личным. — Я вспоминаю человека, с которым долгое время шёл по одной тропе, желая достичь единой цели…       Сюэ Ян даже вырывается из объятий, нахмурившись, словно не веря в то, что сейчас слышит, смотря на мягкое, спокойное лицо Сяо Синчэня. С какой же лёгкостью самый важный человек сейчас говорит с ним о том, который предал его, который бросил его в одиночестве, страхах и боли. Он говорит о том, кого Сюэ Ян ненавидит всем своим нутром. Сердце сжимается от колкой обиды, которая за секунду отражается во взгляде стальным остриём. — Что ты… — Холодный снег и морозный иней, — шире улыбается Синчэнь, даже не представляя, какую подавленность сейчас испытывает Сюэ Ян. Он с таким удивлением смотрит на Даоджана, что жалость к этому парню рождается сама собой. — Это было такое замечательное время…       Замолчи. Хватит. Не говори этого!       «Хватит…»       Проблема только в том, что Сяо Синчэнь понятия не имеет о том, что перед ним находится Сюэ Ян, потому и не может знать, какие негативные эмоции сейчас поглощают парня. Ностальгия тонкой пеленой коснулась даосского заклинателя, и он проникся ей, позволив себе вспомнить драгоценные сердцу моменты, что провёл с Сун Ланем. Их долгие дороги, нескончаемые пути и результаты, что всегда превосходили ожидания. Разве он не должен делиться чем-то столь сокровенным с тем, кому открылось сердце? Он же так долго избегал эти воспоминания…       Сражённый столь неприятным откровением, Сюэ Ян молча уходит в дом, оставляя Сяо Синчэня в лёгкой растерянности. Кажется, он невольно обидел Ченмэя, только не совсем понимает чем. Возможно, юноше было неприятно слушать о ком-то другом в таком трогательном и душевном контексте, и Даоджану следовало более внимательно отнестись к чувствам Ченмэя, вот только Сяо Синчэнь никак не может понять: от чего же его тоска по Сун Ланю так усилилась в этот день…       Приподняв голову, подставляя лицо под холодный ветер, Сяо Синчэнь слабо улыбается.       «— Когда у нас будет свой орден, мы сможем увереннее продвигать путь высших моральных деяний».       «— Мы преодолеем все трудности, и ничто не сможет сломить наш дух».       Печаль острым копьём пронзает сердце, и улыбка чуть меркнет на лице даосского заклинателя. За что же они с Сун Ланем заплатили, в итоге, раз их кара оказалась столь велика?       От того Сяо Синчэнь и не любит вспоминать прошлые моменты — потому что боль не утихает, а досада от рухнувших надежд слишком остро жалит сердце. — Где же ты сейчас…       События прошлого нисколько не изменили отношение Сяо Синчэня к своему драгоценному другу. И будет большой ложью утверждать, что даосский заклинатель не теплит маленькую надежду на встречу с Сун Ланем. Они не совершили ничего, что нельзя было бы исправить. И как бы велика вина Сяо Синчэня не была перед Сун Ланем, он бы приложил все усилия, чтобы искупить её, чтобы исправить ту боль, что причинил…       И всё же отмахиваясь от назойливых мыслей, веющих привычными актами самобичевания, Даоджан спешит вернуться в дом, где А-Цин уже накрыла на стол — не время поддаваться давлению тяжб прошлого, ведь в его настоящем есть два человека, которые заботятся о нём, о которых хочет заботиться он сам. Только вот Сяо Синчэнь недооценил силу обиды Ченмэя. Не проронив ни слова за столом, ни после ужина, не обращая внимания на колкости со стороны А-Цин, Сюэ Ян оказывается поглощённым в собственные думы. Ой, каких же непосильных трудов ему стоило сдержаться в тот момент и молча уйти. Ему многое сказать хочется, потому что он уверен, что Сяо Синчэнь глубоко заблуждается насчёт Сун Ланя, и… Блять. Просто видя, с какой нежностью и заботой он вспоминает об этом ублюдке, хочется повторить ту кровавую расправу, что Сюэ Ян устроил несколько лет назад. Как жаль, что это невозможно.       А к вечеру портится ещё и погода. Настроение в доме оставляет желать лучшего, поскольку Ченмэй погряз в собственных размышлениях и строптивых чувствах, порывающихся на волю, Даоджан же растерян и смущён поведением Сюэ Яна, поскольку чувствует, что причиной его расстройство послужил разговор о Сун Лане, но никак не может понять причин, а А-Цин с самого утра была сильно раздражена и недовольна. Как итог, тишина становится слишком удушливой, и деве от этого ещё некомфортнее. — Как же сегодня холодно, Даоджан, — сегодня А-Цин раскапризничалась ни на шутку. — Не ходите сегодня никуда… — Хорошо, — добродушно, очень спокойно отвечает ей Синчэнь, слегка обеспокоенный состоянием юной девы. Как бы она не заболела, ведь сегодня в доме и правда весьма холодно, а жар пламени, исходящий из небольшой печки, к большому сожалению, не прогревает дом полностью до нужной температуры. — Там снег пошёл, — бурчит она себе под нос, двигаясь ближе к Даоджану. А-Цин плотнее кутается в одно из одеял, купленных Ченмэем, исподтишка бросая на него недовольный взгляд. Слишком уж притих этот паршивец, хотя обычно от Сяо Синчэня не отлипает, да только и ищет предлог, чтобы уколоть её. Что-то с этим странным парнем не так. — Зима наступает, — мягко подтверждает Даоджан, мягкими движениями сгибая бамбуковую тростинку.       И вновь тишина опоясывает небольшую комнатку. От этого А-Цин психует ещё сильнее. Что тут вообще происходит? Даоджан погружён в свои мысли, как-то слишком усердно, больше, чем бывало раньше, а вот эта едва заметная складочку между бровей полностью выдаёт его, а этот прохвост так вообще сидит возле огня, ковыряясь в нём веточкой, небрежно подпирая щёку рукой. И даже не смотрит в их сторону!!! — Даоджан! Я хочу сказку! — во весь голос произносит дева, обидчиво дуя губы. Если эти двое поругались, то это не причина весь вечер сидеть в тишине! Пусть у себя в комнате молчат.       Чинивший корзинку для фруктов даосский заклинатель слегка опешил: — В детстве никто не рассказывал мне сказок, я даже не знаю, как это делается…       Он правда никогда не слышал ничего подобного. Разумеется, он понимает, что такое сказки, но чтобы рассказывать их… Как он может, если ни одну не слышал? Однако А-Цин сегодня с самого утра без настроения, и ей безумно хочется послушать хоть какую-нибудь сказку. А если не сказку, то хоть что-нибудь послушать. Сидеть в таком напряжении для неё невыносимо. — Даоджан! Ну пожалуйста! Ну расскажи! Не может быть, чтобы Даоджан не знал ни одной сказки! — дева продолжает канючить, то и дело повышая тон. — Если не замолчишь, — лилейным голосом произносит Сюэ Ян, наконец-то осчастливив всех своим участием. Сяо Синчэнь даже приподнимает голову, — завяжу твой язык узлом, — он произносит это без особых эмоций, просто по привычке, чтобы эта девчонка слишком сильно не докучала Синчэню. — Ну Дао-о-о-о-оджа-а-а-ан! — игнорируя угрозу паршивца, А-Цин начинает чувствовать себя немного лучше. Ченмэй хоть что-то сказал, так ещё и очередную угрозу в её адрес, а за время, что они живут вместе, она к ним слишком сильно привыкла. — Ладно, — сдаётся Сяо Синчэнь. — Я расскажу тебе предание об одной горе. Когда-то давно на земле существовала никому неизвестная гора бессмертных, и на той горе жила женщина, достигшая просветления. Она принимала множество людей к себе в ученики, но никому не позволяла возвращаться обратно…       Сюэ Ян бросает косой взгляд на Даоджана, снова возвращаясь к наблюдению за огнём. Нужны были ему эти истории… Чего он там вообще не слышал?       «Значит, решил рассказать о собственной наставнице? Баошань Саньжэнь, кажется…»        А-Цин удивлённо встрепенулась: — Почему же? — Бессмертная не понимала внешнего мира и потому скрылась в горах. Она предупреждала каждого ученика: «— Если вы спуститесь вниз, то вам не стоит возвращаться. Незачем приносить на гору людские распри».       «Ха-ха. Её просветление оказалось слишком слабо против темноты человеческих душ». — Что же там можно делать целую вечность, Даоджан? Вот наверняка были те, кто желал улизнуть с горе, чтобы позабавиться! — А-Цин возмущённо пыхтит, не представляя себе, что можно делать на горе всю свою жизнь. В мире столько прекрасных мест, столько вкусностей и занятий — даже ей, как бродяжке, безумно нравится жить!       Сяо Синчэнь издаёт едва уловимый смешок: — Верно. Первый ученик, который покинул гору, оказался весьма одарённым. Из-за его поистине выдающихся способностей, его почитали и расхваливали, а вскоре, он стал именитым заклинателем, следующим достойному пути. Но затем на его долю выпали испытания, неизвестные и по сей день. В итоге, нрав его решительным образом изменился. Тот человек неожиданно превратился в злодея, с поражающей лёгкостью забиравшего человеческие жизни. В конце концов, он погиб от тысячи мечей.       «Янь Лин Даожэнь…» — Сюэ Ян точно знает, о ком сейчас поведал историю Сяо Синчэнь. Цзинь Гуанъяо позволял Ченмэю пользоваться своей потайной библиотекой, и там он вдоволь начитался историй об именитых заклинателях, среди которых был и он. Человек, чья душа в одномоментье очернилась. И даже в никому не доступных записях нет ответа, что же могло так повлиять на Янь Лин Даожэне — действительно легендарного заклинателя.       Закончив с починкой корзинки, Синчэнь откладывает её в сторону, продолжая свой рассказ: — Второй ученицей была женщина, тоже весьма одарённая. — Красивая? — с хитрецой уточняет дева. — Не знаю. Но говорят, что очень… — Ну тогда понятно! — перебивает она Сяо Синчэня. — Когда она спустилась с горы, многие влюбились в неё и хотели на ней жениться. А она определённо выбрала какого-то высокопоставленного человека или главу влиятельного ордена, ха-ха-ха.       Даоджан улыбается на это предположение. Кажется, А-Цин озвучила собственное желание: — Не угадала. Она вышла за слугу влиятельного ордена и счастливо прожила с ним до конца своих дней.       «Вот уж правда сказочка», — про себя усмехается Сюэ Ян. — Мне такое не по душе, — фыркает девушка. — Как могла одарённая и красивая заклинательница выбрать простого слугу? Какой безвкусный сюжет. Наверняка эту историю придумал какой-то неудачник, страдающий от неразделённой любви. Так а что дальше было? — вот возмущается, а ведь хочет знать, чем всё кончилось. — Потом они оба лишились жизней во время ночной охоты и умерли в один день.       А-Цин удивлённо вскрикивает: — Тьфу ты! Ну и бред же! Мало того, что выбрала слугу, так ещё и умерла с ним в один день. Не надо мне таких преданий больше! Спасибо!       «Кажется, речь идёт о Цзан Сэ Саньжэнь. Она же мать…»       Беспомощно выдохнув, даосский заклинатель заявляет: — Поэтому я и сказал тебе в начале, что совсем не умею рассказывать сказки!       Что же он может сделать, если не обучен этому? Выдумать на ходу историю, что удовлетворит юную девушку, он точно не в состоянии.       А-Цин же не собирается уступать: — У Даоджана же большой опыт ночной охоты? Наверняка ты со множеством чудовищ сражался! Такое я бы послушала!       Сюэ Ян не особо интересовался этой беседой, стараясь отогнать от себя навязчивые мысли о том, что Сун Лань продолжает занимать часть сердца Сяо Синчэня, на которое Ченмэй претендует целиком. Он же не может подойти к Даоджан и сказать ему: «А знаешь ли, я считаю, что твой друг — грязный предатель, лишённый морали. Он забрал твои глаза, обвинив тебя в моём грехе, и молча ушёл, оставив тебя страдать». О каком праведном пути высоких моральных взглядов можно говорить, когда Сун Лань буквально бросил Сяо Синчэнь сгорать в этой агонии в одиночестве?! Но вот внезапный вопрос А-Цин привлекает его внимание целиком, вырывая из тяжких дум. Сосредоточенный взгляд алых глаз он переводит на Сяо Синчэня, а зрачки его сжимаются до острых точек. О да, сегодня, блять, день настоящих откровений. И называется он: выверни наизнанку душу, уколи побольнее в сердце, а потом попробуй не рассыпаться на части.       Склизкий страх так внезапно пробирается под кожу. Словно в ожидании линчи — вот-вот и прозвучит имя настоящего монстра, ха-ха, боже… Его имя… Сюэ Ян не справится с этим. — Их слишком много.       Ченмэю бы радоваться, ведь только что он чуть дух не испустил в ожидании собственного имени, но, кажется, он сам успел подзабыть в этом комфортном существовании рядом с Сяо Синчэнем о собственных демонах. Сюэ Ян неожиданно даже для самого себя спрашивает: — Правда? Тогда расскажи нам, всегда ли ты сражался в одиночку?       Обида зашевелилась в груди ядовитым змеиным клубком. Уголки губ дёргаются вверх вовсе не от положительных эмоций, хотя интонация Ченмэя не отражает ничего кроме любопытства. — Нет, — спустя пару минут отвечает Сяо Синчэнь, вновь вспомнив о Сун Лане. Кажется, сегодня всё сводилось к тому, что посвятить этот вечер неким откровениям. Только вот углубляться в детали их связи с Сун Ланем, а уж тем более в причинах их расставания, Даоджан не хочет. И никогда не сможет. — А кто сопровождал тебя? — А-Цин поневольно становится соучастницей. Ченмэй ведь намеренно решил спросить этот вопрос у Сяо Синчэня, поскольку знает, насколько тяжело ему даётся эта тема. Но он должен понять!!! Осознать ошибку…       Даоджан молчит пару минут, прежде чем спокойно ответить: — Мой близкий друг.       От этой задержки в ответе, от этого обозначения у Сюэ Яна срывает тормоза. Зловещий огонёк проносится в алых глазах Ченмэя, а улыбка, отдающая надломленным безумием, становится шире. На сердце становится настолько погано, что злость, о которой юноша успел забыть за долгие месяцы, выпускает свои длинные и чертовски голодные, неконтролируемые языки пламени.       А-Цин же искренне интересуется жизнью Синчэня, ведь узнать немного больше об обожаемом Даоджане для неё лучше всяких там сказок: — А кто он? Какой человек твой друг? — Благородный мужчина высших моральных качеств, — уверенно и спокойно отвечает Сяо Синчэнь, даже не задумавшись, как над предыдущим вопросом. Ах, если бы он только знал масштабы злости и ненависти, что горят в Ченмэе. Если бы он только знал, насколько темно и голодно это пламя.       От услышанной фразы Сюэ Ян презрительно закатывает глаза, а губы безмолвно выкидывают проклятие в сторону Сун Ланя. Но юноша умело делает вид, что не понимает о ком речь, ласково уточняя: — Но где же твой друг сейчас, Даоджан? — давай же, осознай, какой он жалкий отброс самых низких моральных качеств. — Почему не пришёл к тебе, когда ты в таком состоянии? — я же рядом с тобой! Только я! А он бросил тебя, как сломавшуюся вещь! Блять! Сюэ Ян никогда не мог контролировать себя и свой язык в порывах злости и обиды — он всегда шёл на поводу своих эмоций. Обидели — отомсти. Сейчас, когда сердце выворачивается наизнанку, обиды разгорелись до таких масштабов, что Сюэ Ян не особо осознаёт, насколько жестоки и грубы его вопросы, учитывая, что он всё прекрасно знает… Но ему очень больно…       Сяо Синчэнь не издаёт ни звука, сжимаясь внутри от пронизанного ужасом вопроса. Заведомо предполагаемый ответ говорит о том, что Сун Лань… бросил его? Но это же неправда. Сун Лань оказался сломлен жестоким и коварным поступком Сюэ Яна, которого разозлил именно Сяо Синчэнь. Вот только безумно иронично получается, в итоге, Сюэ Ян стремившись наказать тем поступком Сяо Синчэня, по итогу, наказав и себя.       А-Цин видит и понимает, что с этой темой явно что-то не так. Даоджан слишком очевидно мрачнеет из-за упоминаний того самого друга, а стоит ей покоситься в сторону Ченмэя, как она замечает в его холодном, пугающем взгляде не виданный ей доселе огонь ненависти и злобы.       «Неужели он… так ненавидит Даоджана?!» — она в ужасе от собственных мыслей! Ведь каким бы нехорошим человеком не являлся этот пройдоха, по итогу, он же пылинки с Сяо Синчэня сдувает, готовый ради него глотки грызть. Так почему же сейчас он так смотрит на него… — Где он теперь, мне неизвестно. Но всё же я надеюсь, что… — Даоджан неожиданно даёт ответ, конец его оставляя повисшим в безмолвии. Но А-Цин готова поклясться, что всего на секунду, на столь короткий миг, но заметила в этих жестоких алых глазах блики сильной сердечной боли.       «Да что происходит?! Неужели он… ревнует?»       Сяо Синчэнь совсем не ожидал, что сегодняшний вечер приобретёт такой тяжёлый оттенок. Напряжение, что витало от недосказанностей, теперь сменяется давлением из-за вопросов, которые вскрывают старые раны. Даоджан позволил себе сегодня с теплом отозваться о дорогом человеке, перед которым так сильно виноват, однако он и предположить не мог, что разговор зайдёт настолько далеко. И ведь нельзя кого-то обвинить, ведь ни А-Цин, ни Ченмэй не знают о трагичности и драматичности этой истории. На душе становится так тоскливо. — Ладно. На сегодня хватит, — погладив А-Цин по голове, Сяо Синчэнь слабо улыбается, чувствуя, как на кожу опускаются тяжёлые последствия этого разговора. — Я и правда не умею рассказывать сказки. Кто же знал, что это окажется настолько тяжело…       А-Цин хоть и не согласна, но молчит, дуя губы. Давить на Сяо Синчэня точно не будет, ведь его грусть слишком очевидна для неё, но до чего же досадно ей становится. На секунды. Спасение от скуки и напряжения приходит со стороны, от которой и не ждала ничего. — А хочешь, я расскажу? — внезапно предлагает Сюэ Ян, переводя свой холодный, уступающий место тоске взгляд на яркое пламя. Кажется, вечер откровений продолжается.