gore

      Сон не приходит. Платье лежит, перекинутое через кресло; колье валяется между вытянутыми из прически шпильками, а туфли стоят у двери. На шали можно было бы повеситься, но руки не слушаются, чтобы завязать узел.              Тошнота и усталость ужасные спутники, и Диана не знает, как еще улечься, чтобы унять боль. Кости выворачивает так, будто между суставами прорастает иней. Даже спрятавшись под одеяло, девушка дрожит.       На очередной громкий стон отзывается служанка.              — Все ли хорошо, леди?              — Да, — врет Диана, потому что она не знает, как попросить о помощи. Да и ромашковый чай с успокоительными каплями, который принесет прислуга, едва ли поможет.       Она живой мертвец и разложение — это лишь вопрос времени.              Девушка давится собственными слезами.       Она не боится неизбежности смерти, она знала про это с самой первой сказки, которую рассказал отец. Диана рыдает от несправедливости. Слишком мало времени и слишком много добычи, которая уже не попадется под прицел.              Охотник… Охотник… Охотник…              Пронзительный шепот заполняет маленькое помещение и маленькое тело; и если окно спальни еще можно открыть, царапая ногтями стекло, то собственный череп — только разбить.       Девушка прячется под подушки, но звук не заглушить. Он проникает в каждую щель кирпичной кладки; он так же заползает в трещинки между обветренными губами и в расстояние между мокрыми ресницами… Это невыносимо, и Диана взвизгивает и скатывается с кровати.              Охотник… Охотник… Охотник… Охотник… Охотник… Охотник…              Камин манит красными и оранжевыми огнями. Пламя, как и Диана, медленно увядает, и девушка наклоняется, чтобы почувствовать жар. В сознание рождается опасная мысль; она задумывается опуститься в пламя, лишь бы голос замолчал.              Лес барабанит старыми деревьями. Лес поет звериными голосами. Лес зовет, как когда-то звал отец, и Диана догадывается, какой будет следующая нота.       Нет!              Она зажимает уши, но зов лишь ширится.       И, может, в пламени действительно скрывается спасение. Огонь — это единственное, чего боится витико.              Что-угодно, лишь бы зов замолчал.              — Диана! — распахивается дверь. Трезвый Доктор и пьяный Чайлд; или служанка не знала, кого звать, или Тарталья увязался за Дотторе.              Мужская рука впивается в плечо так, что оставит синяки. В одно движение, будто она тряпичная кукла, Доктор откидывает от пламени; Чайлд преграждает камин, немного шатаясь. Голубые глаза наполняет тревога.              — Что происходит? — повышает Дотторе голос.       Обычно Доктор не кричит — Диана и так слушается.              Слова путаются; вместо связной речи рот покидает красная пена, и будто бешеная собака, охотница кусает протянутую ладонь; до крови, и перчатка горчит под зубами. Может так Доктор поймет, что происходит.              Кусалась ли Лили?              Доктор отшатывается и Диана ожидает удар в солнечное сплетение, но мужчина лишь отворачивается. Он, кажется, цепенеет; растерянный и напуганный, и от того страх девушки только увеличивается.              — Прости, прости, — жалко всхлипывает девушка, пытаясь подняться на ноги. — Я не…              И если не витико, так Дотторе, и если не Дотторе, так….              Охотник… Охотник… Охотник… Охотник… Охотник… Охотник…              Зов ввинчивается в затылок, аккуратно между шейными позвонками, и тело выгибает судорога.              Еще миг, и Диана свихнется от боли.       Она плачет, она задыхается слезами и соплями, она сглатывает повторяющийся рвотный позыв, от которого рот наполняет горькая желчь, и она закрывает лицо ладонями, чтобы не смотреть, чтобы не видеть окно, где метель, беснуясь, гнет лес.       И лес уже не дом, и лес уже не отрада, и лес уже не спасение — лес кладбище, лес склеп, лес могильник. Вот-вот, и ветер позовет по имени; Диана чувствует, как он формирует первый слог.       Нет!              Руки трясутся. Существует естественный порядок — когда охотник призван, он подчиняется. Не противится.       Но Диана отказывается.       Она с первой сказки знала не только день собственной смерти, но и то, что она застрелит витико. И уже неважно, что тварь живет не в поместье, а под древесными корнями.       Если даже бессмертный Доктор кровоточит…              Через усилие, от которого пересыхает горло, девушка переворачивается на живот. Она находит глазами ружье и тратит миг осознанности на то, чтобы подтянутся, случайно переворачивая прикроватный столик.       Колье и шпильки разлетаются под ноги. Шкатулка, блестящая драгоценными камнями, открывается и рассыпается на грязный ковер.              А лес не отступает.              Охотник… Охотник… Охотник…              Комната темнеет. Память обманывает, и кажется, что это землянка, и кажется, что мама отошла к колыбели, где спит Дима, и кажется, что папа чистит дробовик, и кажется, что Демьян делает уроки, и кажется, что Дария рисует мелками, и кажется, что она, Диана, в очередной раз простудилась и лежит на печи.              — Где мама? Позови мам… — новая конвульсия сворачивает тело в клубок. — Я хочу к ма…              На затылок опускается холодная ладонь.               — Я хочу к мамочке, — режет горло всхлип.              — Это невозможно, — прорезается сквозь лесный крики знакомый голос. Он уже звучит спокойно; так, как девушка привыкла.       Говорят, Первый, Второй и Третий Предвестники почти что боги.              И что есть бог против лесной сказки?              Диана возвращает себе контроль.              Вздохи глубокие и болезненные, и каждый режет грудь.       Охотница лежит, глядя на белоснежный потолок. Смотреть на Дотторе страшно. И стыдно, потому что Диана ощущает жар чужой крови, стекающей на лоб.              Охотник… Охотник… Охотник…              Зов заставляет ползти. Нет, нет, нет, нет-нет-нет.       Не слушать.       Не подчиняться.              И из рассыпавшейся шкатулки под палец заползает длинная шпилька; такая, чтобы укладывать непослушные пряди в пучки. Украшенная рубинами и жемчужинами. Очередной подарок.              Если только оборвать себе слух… Тогда Зов утихнет.       Прекратить слышать и слушать.              Это решение… и Диана замахивается, но черный ботинок наступает на запястье так, что скрипят кости. Дотторе давит на ладонь, пока она не разжимает кулак.              Конвульсия. Комната темнеет еще раз и, кажется, превращается в гроб.              — Сделай что-то, ты же доктор! — вскрикивает Чайлд.              — Такой же, как ты предвестник!              Пощечина горячит лицо; вкус собственной крови знакомо щекочет язык.              Диана открывает глаза и думает, что это Дотторе; но это Чайлд испуганно смотрит на собственные руки.              Она осторожно, медленно садится; шейные позвонки против воли выкручивает зов, но он постепенно затихает. Охотница оборачивается на окно, но Доктор уже захлопывает ставни и закрывает занавеси.              — Спасибо, — закашливается девушка. Она заваливается на бок. Перед глазами только отполированные сапоги и красный ковер.              Кажется, он был серый.              Повисает тишина. Только пол скрипит; Доктор опускается на колени и хватает за подбородок. Заглядывает в глаза и проверяет, не потеряла ли охотница остатки разумности.       Диана осторожно кивает.              — Прости меня, — она перехватывает мужское запястье дрожащими руками. Прокушенная перчатка сочится бурыми каплями.              Дотторе закрывает глаза; не отвечает, лишь шумно выдыхает.              — Что это было? — спрашивает Аякс. Уже заинтересовано, не испуганно.       Может, полагает, что это безумие — новый способ возвыситься. Получить всесилие, которое он так желает.              Диана не знает, что ответить; немо просит, чтобы Доктор сделал то, что не в состояние она.              Разбитая губа болит.; насилие из нежности все равно ощущается как насилие.              — Тарталья, боюсь, от тебя уже ничего не требуется. Убирайся, — шипит Дотторе.              Дверь хлопает. Странно. Диана ожидала, что Чайлд останется; или что проявит хоть какое-то сопротивление. Но юноша кланяется — низко, а не так, как обычно, — и исчезает, не прощаясь.       Существует естественный порядок, и существует иерархия.              И только страх перед Дотторе не дает открыть рот. Диана одними глазами молит, — останься, пожалуйста, просто помолчи, — но Чайлд не опускает взгляд; он смотрит прямо, на лик вороний маски.              — Прости, — повторяет девушка новое любимое слово, но дверная ручка уже становится на место.       Поздно.              Диана и Доктор остаются одни, безумная охотница и Предвестник, которого не стоило выбирать.              Девушка шумно всхлипывает. Она боится, что мужчина отстранится, но Дотторе щелкает замками маски и притягивает к себе, чтобы обнять.       Чужой пульс бешено отбивается в груди.              — Охотничье проклятие, верно? Я полагал, что это миф, — наконец прерывает молчание Доктор. — Тебя позвали?              Конечно.       Всемогущий и всезнающий Иль Дотторе. Только почему-то растерявшийся, когда Диана корчилась от боли.              — Не по имени, — отзывается охотница, и мужчина кивает. Кажется, почти облегчено. — Откуда тебе известно?              Ответ не удивляет.              — Я изучал тебя, — посмеиваясь, заявляет Зандик. Он заставляет сесть, оперевшись об остов кровати.              Держась за Дотторе, Диана поднимается на ноги, но только для того, чтобы опуститься на постель.       Комната кружится; потолок и пол меняются местами.              Хочется сопротивляться, хочется ругаться, но язык не поворачивается даже для простого «нет». Получается только «извини», когда он снимает перчатки, чтобы изучить раненую ладонь под бликами пламени. Укус неглубокий, и уже практически не кровоточит, но, кажется, оставит шрам.              — Новый подарок от тебя, — посмеивается Доктор. Он сжимает и разжимает кулак, пока на простынь не падает алая капля крови.       Девушка смотрит на это зачаровано, практически забывая про боль.              Но ненадолго.              Охотник… Охотник… Охотник…              — Опять, — стонет Диана, пряча лицо в колени. — Пока еще терпимо.              — Возможно, это всего лишь психоз, — опускается на затылок поцелуй. — Эффект от поглощения человеческой плоти.              Диана округляет глаза. Она мало что знает, но слово «психоз» и «псих» достаточно похожи.              — Ты думаешь я чокнутая?              Доктор не отвечает; помогает раздеться, поменять бурую от крови блузу на халат. Тишина напрягает до того, что Диана забывает: молчание — золото.              — Я не сумасшедшая, — повторяется девушка.              — И что же тогда тебе шепчет лес, Ди?              — Зовет к себе, чтобы сродниться, — отвечает она витиеватыми строчками из сказки.              — Что ж, ничего не поменялось. Просто еще день назад ты вставала и шла в лес, а не кидалась в пламя, — вздыхает Дотторе. Он наклоняется и шпилька, которую Диана пыталась вонзить себе в ухо, отправляется в камин.              Белое золото не плавится. Как жаль.              — Если у нас будет дитя, он или она также будет призван, — давит Диана.              — Когда, — поправляет Доктор и прижимает к себе.              Диана догадывается, что он сделает все, лишь бы она не сбежала, и вспоминает, какой маленькой была клетка Лили.              Нет. Нет. Нет.              Когда…              Участь, которую невозможно избежать. Если, конечно, она не уйдет под снег.