gore

      Долгую полярную ночь наконец-то сменяет оттепель, и отец возвращается уже не на день или три, а на целый месяц. Это большая радость для Ди; она уже достаточно выросла, чтобы держать ружье и не терять равновесие. Папа обещает, что покажет, как целиться и как стрелять.       Он уже давно смирился, что Демьян не переймет охотничий титул. Диана только радуется. Она волчонок, и она мечтает про лес с первой осознанной мысли. Даже если мама против, — она просит подождать, пока подрастет Дима. Он крепкий, говорит она. Не такой, как Ди. Отец отвечает, что времени нет.              И никто не понимает, что он подразумевает; только Диана слышит редкие отголоски лесной песни, зовущие на смерть. Она засыпает под эти звуки, как про колыбель; а синяки под отцовскими глазами лишь чернеют.              Диана боится. Не спрашивает, сколько еще осталось, и поэтому холит и лелеет каждый момент близости.              В очередной раз, когда мама занята, — сушит мясо под первыми, еще холодными солнечными лучами, — папа занимает вечер сказками.              Дария говорит, что дедушка делал так же, но Диана не помнит. Он пропал в день, когда она сделала первый шаг.       Она завидует Дар. Она помнит многое, — как выглядел дед (вылитый Демьян), как отец не охотился (только расставлял ловушки на мелкую дичь) и как мама была рыжей (не седой).       Сестра знает про собственное превосходство; выманивает прошлое в обмен на лишний половник похлебки, две ягодки из чужой тарелки или новые перчатки. Диана покорно идет на торг; она бы отдала и кусок себя, чтобы знать про поселение столько, сколько ведает Дария.              Папа начинает рассказ и Ди радостно хлопает в ладони. Сказка про витико страшная и кровавая, но самая любимая, уже выученная наизусть.              Дар же зажимает уши; она предпочитает сказки про любовь, но отец такие не знает: только про лес и про сущности, которыми он населен.              — Существо не просто зима и голод, оно и есть сосновый бор. И когда-то давно великий охотник заключил с витико договор. В обмен на охотничий дар, мужчина отдаст витико собственное тело, — кости, плоть и кровь, — когда придет час.              — И когда это случится? — спрашивает Дима, свешиваясь с печи.              — Витико сказало: “Я позову тебя по имени, и у тебя не получится противиться”. Тогда Охотник ответил: “Но я не скажу, как меня зовут”. Витико улыбнулось бесчисленными клыками. “Тебя предадут”.              Диана представляет, что витико живет в поместье, которое скрывается за соснами. Папа и другие охотники не заходят даже в тень, которую отбрасывает высокая башня.              — Но мужчина и тварь все равно пожали руки, потому что охотник считал, что он достаточно умный, чтобы обмануть лес. Прямо как ты, Демьян, — хмыкает отец.              — И как же он это сделал? — устало подыгрывает старший брат.              — Никак. Когда лес позвал, мужчина ушел и не вернулся.              Повисает молчание, и Диана надеется, что так история и закончится, но Демьян не любит сказки.              — И кто именно выдумал это, ты, дед или прапра? Как оправдание тому, что рано или поздно вы исчезнете? — звенит мальчишеский голос. — Убьете себя, провалитесь под лед или попадетесь на волчьи клыки? Это жалкое существование, а не жизнь!              Отец краснеет. Он опускает глаза, — темные, как деготь, — на собственные ладони, исполосанные шрамами, с обмороженными пальцами и черными ногтями. Он ловит собственное отражение на поверхности пузатой миски, — острое лицо со звериными чертами, грязные, свалявшиеся пряди и покрытый гангренами рот. Он шевелит ногами, где под намертво замерзшими пятками не чувствует пол.              — Я не прошу тебя так жить, Демьян. Ты отвергнул титул.              Ди ощущает на себе тяжелый, грустный взгляд и не понимает, почему папа так расстраивается.              — Я не подведу тебя, — уверяет маленькая охотница. Она не боится лес; она видит сосновый бор чужими глазами каждый раз, когда засыпает, а в окно землянки светит полная луна.              — Я страшусь не этого, Диана. Я переживаю, что ты превзойдешь меня, — вздыхает отец.              Дария хохочет, что этого не случится. Когда папа заканчивает рассказ, она просит о другой повести: про замерзший замок, где живет голубой дракон.       Демьян уходит, хлопая дверьми.              Диана же забирается на печь. Она думает, как поступит, когда наконец-то повстречает витико.              Когда охотница и Доктор видятся в первый раз, она осознает, что страх и вожделение похожи, как голод и похоть. Она представляла витико с красными глазами — такими, как внимательно смотрит Доктор.              …              Дорога продолжается; Дотторе говорит, что Очаг уже близко, и протягивает виски.              Охотница давно успокоилась — соврала, что расплакалась, потому что страшится возвращаться на север. Он в ответ обещает, что поселение расчистили, и что лавина не случится.       Диана уверенно притворяется, что все равно боится, и мужчина верит. Баюкает оставшийся путь, пока лес не сменяет городской пейзаж, и занимает мысли пустыми разговорами про книги, пустыни и утраченное величие.              Порой Доктор такой же простой, как деревенские мальчишки. Он говорит и говорит — а когда утомляется, то заменяет речь поцелуями. Диана нехотя отвечает, думая лишь про зов.       Отец терпел это проклятое пение целое десятилетие. Значит, она тоже справится. Нужно лишь привыкнуть — отыскать в жизни смысл и уцепиться короткими ногтями и тупыми зубами.       Наверное, поэтому она третий из восьми ребенок.              Лес перерастает в маленькое поселение. Карета наконец-то останавливается, и охотница открывает дверь так резко, что практически вырывает петли. Дотторе тихо посмеивается.              — Засиделась?              — Да, — потягивается охотница. Доктор поправляет задравшийся бушлат, на миг касаясь оголенной кожи.              — Я не принадлежу тебе, — зачем-то повторяет Диана.       Наверное, потому что жест слишком хозяйственный.              Или влюбленный.              — Пока что, — все так же напоминает Доктор. Он носит кварцевое кольцо на цепи под одеждами; она — рубиновую печать Фатуи на правой ладони, и они разучились спать по отдельности.              Глаза в глаза, — и ничего дельного, только усталая нужда. Охотница сдается первой; шепчет губами извинение. Мужчина из-под маски отвечает так же, — даже если врет, — и одобрительно сжимает ладонь.              Слуги разгружают сумки. Дотторе командует какие, — а Диана скучает, заправляя ружье патронами. Сталь мурчит под пальцами, жаждая крови. Девушка немо обещает: еще немного, и дробовик напьется. Зимний особняк окружает бесконечный лес, и он полнится оленями, вепрями и медведями.       Даже если в поселение уже некого кормить.              Охотница поднимает взгляд в небо, чтобы не прослезиться. Она и горе постоянные спутники, как когда-то были она и голод.       Закат догорает последними красками.              Но до того, как печаль окончательно отравляет существование, на глаза попадается знакомая лошадь. Настоящий скакун, высокий и статный, готовый выносить и мороз, и метель. Такого же Диана получила на день рождения — единственный, которого она не убила, когда охотилась, и единственный, которого Дотторе не перевозит в зимний особняк.       Потому что это подарок Тартальи.              Юноша медленно выходит из конюшни. Рыжий и неизменно счастливый, — и когда он замечает на себе взгляд девушки, он чуть не роняет лук.              Покрытое веснушками лицо освещает улыбка; она загорается в одно мгновение, будто газовая лампа.              — Чайлд! — вскрикивает Диана, бросаясь через площадь в широкие объятия.              Одиннадцатый предвестник отрывает от земли и кружит; и на миг, что тело юноши закрывает Ди от площади, на затылок опускается поцелуй.              Это непозволительно. Но Доктор не видит, а значит не ведает и не знает.       Или притворяется.