gore

Холод. Всеохватывающий, вгрызающийся в плоть и пускающий ледяные корни в кости. Заставляющий позабыть, что тепло вообще существует. Холод опоясывает лес сугробами, готовыми похоронить любого, чей пульс ударами оттепели вторгнется в вечное царство стужи. Каждый шаг дается тяжело. Снег, до того падающий медленно и лениво, превращается в метель, и видимость сокращается до вытянутой руки. Даже кончики кожаной перчатки теряются. Бушлат не спасает, но Диана игнорирует дискомфорт, перерастающий в боль. Она не вернется с пустыми руками, даже если охота очевидно не задается — в четвертый раз за месяц. Вяленное мясо скоро закончится, и тогда в двери землянки постучится голод, шепот которого толкает на непроизносимые вещи. Нет. Этого не повторится. Девушка прячет нос в воротник и проверяет дробовик, висящий за плечами. Металл желает крови, но лес молчит. Уже долгие недели сосновый бор пустует, и только дикие волки да Диана ходят под разлапистыми ветвями. Оленье стадо уходит на горное плато, куда не достать — мост давно разрушил Доктор, чтобы пленники не сбегали. Темное имение возвышается над домами деревни, словно голодная, кровожадная орлица. Громадное поместье щетинится зубастыми, крутыми башнями. Голубой свет освещает каждое окно, вереница которых тянется, опоясывая дом, пустыми глазницами. Ядовитая, вязкая вода водопадами стекает в ущелье, и каждый знает, что имение это опасное, гиблое место, где Доктор приумножает и культивирует смерть. Девушка задирает подбородок, и даже через туман метели замечает, как зыбкий голубой свет отравляет воздух. Поместье, должно быть, недалеко. Стоит повернуть в другой бок. Диана хорошо помнит, как в поселение вбежала окровавленное существо, которое давно потеряло человеческий облик. Монстр стонал через зашитый рот, и она выстрелила в выбритый, покрытый язвами лоб, когда он бросился на порог землянки. Тело было предано пламени, и аромат стоял отвратительный. Деревня знает, как пахнет людская плоть, — даже если желает позабыть про собственный грех, совершенный в длинную полярную ночь, — а существо воняло, как падаль. Когда в поселение приехала карета, украшенная золотыми вензелями, Диана призналась, что это она выстрелила, никто не другой. Тогда окно, темное, как ночь, приоткрылось и на снег рука, тонкая и смертоносная, бросила мешок с монетами. Она купила себе бушлат и сапоги. Неосторожный шаг прерывает молчание, которое наполняло лес. Хрустит ветка, и Диана опускает глаза, когда осознает — под ногами ничего нет. Вьюга обманчиво разносит звук, и тогда девушка тихо оборачивается. Но под соснами стоит не лось, а… девушка, одетая удивительно легко, в полупрозрачный балахон, из-под которого выглядывает тонкая трубочка. Диана выхватывает ружье и упирает в плечо. Незнакомка дергается, и приходится совершенно немного, но нажать на курок; так, чтобы она поняла. — Не двигайся, — одними губами произносит охотница, но метель превращает шепот в крик. — Кто ты? — Ли…ли. Лили, — покорно отвечает девушка, закрывая лицо ладонями, будто они защитят от пули. Южный акцент режет слух. — Пожалуйста. Помоги мне. Плач превращается в иней, от которого лицо незнакомки, и без того болезненное, напоминает могильное надгробие. У девушки большие серые глаза и изуродованный болячками рот, а еще нос, из которого сочится голубая жидкость. Прямо как вода, которая заполняет ущелье, не замерзая даже в абсолютный мороз. Лили — это сбежавший эксперимент, и если за мертвое тело Доктор платит золотыми монетами, то что можно получить за живой экспонат? Живот обиженно рычит. Диана знает, что попросит суп, где плавает мясо, и хлеб. И, может быть, ночлег. Буря усиливается. — С чего вдруг мне помогать тебе? Чтобы занять освобожденное тобой место в имение? — рычит охотница. Она не испытывает жалости; в имение не попадают хорошие люди. Только преступники или продавшие себя за жалкий грош придурки. — Поворачивай. Ружье дергается, указывая, куда идти; голубой свет — лучший ориентир. — Нет, нет, нет, пожалуйста, — складывает Лили молитвенно руки. — Умоляю тебя. Говорят, Первый, Второй и Третья предвестники почти Боги. Глядя на бесконечный ужас девушки, Диана догадывается, что они не милосердные. — Я могу выстрелить, — улыбка режет рот. — Куда-то тебе в плечо. Или в колено, быть может. Нет, точно в колено, и оттащить в поместье. Ты явно не такая тяжелая, как лось. Так что не заставляй меня тратить пули и показывай путь. Но Лили все равно дергается, видимо, не понимая, что Диана подразумевает. Пленница вернется в поместье; просто охотница предлагала избежать лишней крови. — Стой, дура! Курок нагревается под пальцами. Диана задерживает дыхание и готовится к болезненной отдаче. Ослепшая и оглушенная, девушка целый миг не ведает, попала ли. Слух наполняет пронзительный звон, а глаза застилает пороховая пелена. Но ружье не промахивается, и метель услужливо приносит полный боли стон. Лили лежит между сугробами. Живая, конечно же. Диана, как и обещает, попадает в колено девушки. Кровь окрашивает снег мраморными узорами. Осколки раздробленной кости торчат теми же иголками, что белоснежный иней. Из открытой плоти валит пар, — хоть снимая перчатки и грейся. — За что? — плачет Лили. — За что? — Ничего личного, — хмыкает Диана. Она заводит ружье за плечи и, не церемонясь, хватает Лили за руки и тянет на путь, ведущий в поместье. Каждый знает, что Доктор хорошо платит за верность. А вьюга разносит запах крови, и лес наполняется волчьими песнями. … Поместье встречает открытыми воротами, у которых копошится охрана. — Не это ищете? — усмехается Диана. Лили давно потеряла сознание. … Кабинет не выглядит как помещение, где рождается первозданное зло. Это просто уютная комната, обитая дубовыми панелями, и заставленная книжными шкафами. Окно, которое смотрит на ущелье, закрывает тяжелая бархатная занавеска, синяя, как ночь. Большой камин урчит языками пламени. Мягкий ковер приятно ощущается под сапогами, и в первый раз за долгое время Диана ощущает тепло. Она садится в кресло, как показывает прислуга, и она снимает перчатки и греет озябшие руки. Когда скрипит дверь, девушка наивно полагает, что это заказанный чай, но порог переступает Доктор, и она забывает, как дышать. Страх и еще какое-то чувство вспыхивают в груди. Диана поднимается на ноги, но мужчина жестами показывает, что не стоит. Она опускается на кресло, на самый край и впитывает глазами каждое движение; доктор двигается медленно и уверенно, подчиняя себе время и пространство. — Так ты охотница? Диана кивает. Доктор по-птичьи наклоняет подбородок, и она понимает, что дала неправильный ответ. — Да, господин, я охотница из деревни, — поспешно исправляется девушка и тогда мужчина удовлетворенно кивает. — Та же, что застрелила существо? — Доктор складывает руки в замок, а голос тянется медовыми реками, и Диана осознает, что задерживает дыхание каждый раз, пока он говорит. Под покровами маски горит красный взгляд; она почему-то считала, что его глаза будут голубыми, как свет поместья. — Да, это была я, — отзывается Диана. Девушка боится, что если неправильно сказать хотя бы слово или просто моргнуть как-то не так, она действительно займет место Лили. — Хорошо, — наконец-то произносит мужчина собственный вердикт. Он поднимается на ноги, и Диана вжимается в кресло, стараясь казаться маленькой. — У меня нет времени, но слуги накормят и оденут тебя. Говорят, Первый, Второй и Третья предвестники почти Боги. И даже самые злые Боги отвечают на молитвенный призыв. Диана резко подает голос, и первый раз за короткий разговор перестает дрожать. — Я могу охотиться за сбежавшими пленниками. В обмен на мясо и дрова, — она уверенно проговаривает каждое слово, хотя страх туманит глаза. — Я каждый день вижу новый след кого-то, кому удалось ускользнуть. Они находят приют под соснами. Но я сделаю так, господин, что каждый эксперимент вернется. Живой. Доктор замирает, положив ладонь на дверной косяк. Он хмыкает, хотя звук еще напоминает и смешок. — Ты действительно настолько голодная, Диана? Она не помнит, чтобы называла собственное имя. — Охотники и я уже неделями возвращаются с пустыми руками, — девушка передергивает плечами. Она не договаривает, но Доктор и так знает, о чем речь. Каждый год одно и то же. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Возвращаться в поселение было бы глупо, — мужской голос наполняет издевка. — Тебе выдадут список. Мне необходимо, чтобы они возвратились живыми. Или чтобы ты принесла доказательство смерти. В груди спирает дыхание. — Обычно это момент, когда меня благодарят, — показывается оскал из-под тени маски. — Спасибо, господин, — оборачивается Диана. Она встречается с мужскими глазами, и осознает, что, покинув поселение, едва ли избежала плотоядный интерес. Но голод, напоминающий похоть, выглядит не так страшно, как просто голод. Диана улыбается.