Оазис. Предыстория

      Ну, а теперь пора наведаться в общагу, покуда местные аборигены не попытались снова экспроприировать мои вещи. Силовую броню, конечно, вряд ли угонят, ведь ядерный блок я спрятал в сундук, а ключ от него прихватил с собой, но фиг знает. Замки не являются серьезной преградой для воришек; впрочем, местные в курсе, что со мной лучше не связываться, и вряд ли полезут. Прецеденты уже были, далеко идущие последствия в виде грандиозного мордобоя — тоже. И всё же инстинкт самосохранения у некоторых лиц напрочь отсутствует вместе с мозгами. Очевидно, при рождении не выдали; что ж, господа хорошие, паладин Сет к вашим услугам. Научу всему, чему можно и чему нельзя, дайте только знать.       О, а вот и Кэт. Опять выносит кому-то мозги; похоже, на этот раз — исповеднику Кромвелю. Очевидно, взбалмошной экс-жительнице Убежища не понравилась его заунывная проповедь; в кои-то веки не могу не согласиться с девушкой — меня тоже бесят эти поехавшие на голову сектанты, но здесь уже ничего не поделаешь. Просто так их не истребишь, они же вроде как мирные и ничего плохого не делают... хотя тут я бы поспорил, ересь про радиацию и светящийся Атом так же опасна, как, скажем, тихо-мирно оказавшаяся в твоем любимом супе бледная поганка. Но выгонять их никто не собирается; Манья Варгас как-то упоминала, что они сыграли важную роль в строительстве города, поэтому всё очевидно: бартер, блат, благодарность, пофигизм и прочая ерундистика. Что ж, остается только смириться и заткнуть уши; надеюсь, Кэт удастся хотя бы фундаментально попить им кровь, ведь выгнать культ из Мегатонны уже не получится — он сама ее суть.       Общага приветствует меня сонмом запахов пота, давно не стиранных носков, разогреваемой в микроволновке рыбы и прокисшего уже явно несколько столетий назад супа. Ароматненько, что тут скажешь! Незабываемый уют! В углу на продавленной кровати храпит пьяный забулдыга; этому всё нипочем, нажрался, как свинья, и отдыхает, в то время как другие работают, занимаются повседневными делами и пытаются спасать мир. Приятные нотки сивухи щекочут ноздри, обдавая мое чересчур впечатлительное чутье своим неповторимым амбре; верхний шлейф этого восхитительного, неописуемого в его изысканности аромата явно уже давно испарился, уступив место средним аккордам, а то и базе, задевая тончайшие струны моей души и бесцеремонно играя ни них отчаянием. Эх, парфюмер хренов, тебя бы в довоенные времена отправить — собирал бы залы на презентациях своих уникальных формул, распугивающих людей, тараканов и крыс на много миль вокруг. Социопаты такие духи бы с руками расхватали.       Оглушительно чихнув от утонченной феерии представленной моему обонянию коллекции изысканных ароматов, стараюсь поскорее проскользнуть мимо, на свой этаж, едва дыша. Надеюсь, туда еще никого не успели подселить... хотя какая мне, собственно, разница — я покидаю это место и больше сюда не вернусь. Просто хочется свалить спокойно, не тратя время на пустые диалоги с очередным новым соседом, которого я не знаю, на чьи имя и личность мне коротко и ясно наплевать. Или, что вероятнее всего, с соседями; койко-место на третьем этаже ввиду моего недавнего длительного отсутствия в городе уже принадлежит другому жителю Мегатонны, за исключением находящихся в сундуке вещей. Таковы правила. Жопа встала — место потеряла; не нравится — иди нахрен. Хоть к Мориарти, хоть спи под забором в обнимку с роботом-привратником, никого не волнует.       Вчерашний вечер выдался веселым и падким на впечатления. Вернувшись после очередной вылазки на пустоши и заметив в своей кровати нагло храпящего, пускающего пузыри изо рта прямо на мою подушку алкаша, так и хотелось растолкать обнаглевшего мужика да разъяснить ему, почем фунт лиха... Но толку это всё равно бы не возымело — правила есть правила, плюс телу в состоянии дичайшего алкогольного опьянения бесполезно что-либо объяснять. Так что я, изрядно психанув, оставил силовую броню в комнате, предварительно вытащив из нее ядерный блок, после чего, спрятав его вместе с найденным на пустошах лутом в сундук, отправился в душ... Ночевать в гостиницу уже не вернулся, несмотря на то, что вторая кровать не была занята и, следовательно, можно было спокойно на ней перекантоваться; амбре стояло дичайшее, поэтому я, наплевав на всё, заявился посреди ночи к своему барыге, когда тот уже спал. Бесцеремонно вырвав спящего в обнимку с «Плейбоем» Лео из объятий Морфея, полночи мы сидели, обдолбавшись ментатами по самое не хочу, и пели похабные песни о жителях Мегатонны и всём вокруг, покуда внезапно заявившийся на нашу вечеринку старик Уолтер доходчиво не объяснил с помощью крепкого словца и пары оплеух, что он о нас думает, и не отправил спать. Впрочем, деда понять можно, он уже давно залег на боковую, а тут два малолетних наркомана движ устроили. То, что я в туеву хучу раз старше любого из проживающих на планете людей — не в счет; выгляжу где-то на тридцать тысяч лет — значит, малолетка по меркам старика, и не колышет. Да и Лео тоже далеко не щегол; впрочем, неважно, приключение выдалось отменным. Будет что вспомнить в старости, спустя много тысяч лет.       К счастью, сегодня на моем этаже нет никого. Да и воняет тут поменьше, что не может не радовать. Но всё же ощущение, что запах едко впился в ноздри, волосы и кожу, не покидает; как бы снова идти в душ не пришлось, что нежелательно — расход чистой воды строго регламентирован ввиду острой ее нехватки. Более того, в Мегатонне существуют специальные банные дни, когда население выстраивается в душ с мочалками, мылом и стратегическими запасами рад-Х в кармане; кто знает, насколько хорошей окажется вода, а подхватить лучевую болезнь не хочется никому. В другое время подолгу засиживаться в ванной нежелательно; мне еще повезло, что ночью меня никто не видел, хотя я в любом случае послал бы всех далеко и надолго — после вылазки в Арлингтонскую библиотеку мне критически необходимо было ополоснуться, и пошли все далеким лесом. Ну не в ближайшей же луже купаться! Может, племянник в его птичьей форме и смог бы, а мне такие удобства не доступны... мне вообще много чего не доступно, уже давно.       Броня стоит там же, где я ее оставил, переливаясь в тусклом освещении гостиницы потертым серебром. То, что у этих умников не хватит мозгов ею воспользоваться, было ясно, как божий день, и всё же я немного опасался. Помнится, однажды кто-то особо ушлый попытался спереть у меня миниган, парируя тем, что, мол, лежит под кроватью, а не в сундуке — значит, общий! А следовательно, его беспрепятственно можно вынести из дома и продать оружейникам... с чем паладин Сет в лице меня был в корне не согласен. Хотелось бы покривить душой и сказать, что останки этого несчастного потом полдня оттирали со стены, но нет. Хотя без закономерного кровопролития всё же не обошлось, и физиономию несчастного воришки еще пару недель украшала россыпь смачных синяков, фиолетово-красных и налитых, будто спелые сливы...       Мой верный «Юджин» неизменно лежит на своем законном месте под кроватью, весело поблескивая оттуда дулами стволов. Ты ж мое золотце, мой хороший! Наклонившись, вытаскиваю его на свет и, любовно проведя рукой по начищенному боку, отставляю в сторону; внимание переключается на стоящий рядом сундук... со следами взлома. Неудачного, неаккуратного, топорного взлома... У, суки! Мало того, что ничего человеческого в этих людях нет, так они еще и гребаные, мать их, дилетанты.       Ключ, как я предполагал, оказывается бесполезен и, жалобно скрипнув, заедает внутри, не желая проворачиваться; что ж, не беда, у меня свои методы. От души бахнув валяющейся рядом на полу монтировкой по замку, вскрываю сундук, и вот уже честно награбленный по всяким подвалам лут летит в мой походный рюкзак, который я нашел во время давней вылазки на какую-то радиационную помойку. Кажется, это была средняя школа с населявшими ее розовыми гулями — когда-то бывшими учениками того самого учебного заведения; незавидная участь, и всё же там удалось отыскать много чего интересного...       Облачившись в силовую броню, собираюсь уже покинуть это весьма «гостеприимное», подарившее мне приют на долгие годы место, как вдруг взгляд падает на соседнюю кровать, на которую я до этого не обращал внимания. Походный рюкзак, аптечка и бейсбольная бита, а самое главное — синий комбинезон Убежища с желтой цифрой 101 на нем...       Опаньки, Кэт! Так теперь это твоя комната? Во прикол, а ведь мы с тобой могли бы оказаться соседями, если бы ты пришла сюда раньше, намно-о-ого раньше... Впрочем, не могу сказать, что я не рад сложившимся обстоятельствам; Кэт та еще вредина и явно вынесла бы мне весь мозг, проживи мы с ней хоть немного под одной крышей. Так что всё складывается хорошо — по крайней мере, для меня. А девушка из Убежища...       Кинув взгляд на бывшую когда-то моей постель, признаю́: Кэт не повезло. Сосед у нее преотвратный; я хотя бы не буйный — по крайней мере, если ко мне не лезть и если не умудрюсь довести себя до состояния наркотической ломки. Но за последним я стараюсь бдить, так что вряд ли здесь возникли бы проблемы; разве что пришлось бы ныкаться где-нибудь по углам, дабы ширнуться, но это так, мелочи. Поневоле становится жаль девушку — ей в этом прекрасном, полном изысков месте еще жить да жить; впрочем, если у нее есть крышки, она всегда может пойти к Мориарти и снять там себе комнату. В салуне хотя бы не воняет всякой дрянью, в отличие от общаги; легкий флер сигарет вперемешку со шлейфом духов некоторых посетительниц, запахи вкусной еды, которую готовит Нова, немного алкоголя... ничего криминального. Словом, выбор есть всегда.       И всё же, Кэт...       Не расслабляйся.       Хитрая усмешка прочерчивает мое лицо, покуда я направляюсь к теперешней кровати экс-жительницы Убежища; из глубин души поднимается дикий, первозданный хаос, желающий... поиграть. Прости меня, Кэт, за то, что я собираюсь сделать, но раз уж ты перешла дорогу мне, бывшему повелителю исефет... у тебя нет шансов.       В углу стоит старый довоенный манекен в кудрявом рыжем парике, с большущими нарисованными, как в аниме, глазищами, в потрепанном зеленом платье в белый горошек и с огромной грудью. Неизвестно когда и кем притащенный с пустошей, прежде он сиротливо валялся в груде вольготно располагавшегося здесь до моего вселения в этот сумасшедший дом хлама — до тех пор, покуда я с помощью своей недюжинной силы, такой-то матери и пары крепких ребят не перетаскал всё ненужное дерьмо на помойку. Детали же от сломанных, давно не работающих холодильников так и вообще продал Мойре Браун на запчасти. Хочешь жить — умей вертеться; крышки на очередную дозу и пожрать всегда нужны, а большим их количеством я редко располагаю. Вечно тратишься то на одно, то на другое, но итог закономерен... ну так вот, о манекене. Как-то незаметно с легкой руки одного из рабочих его прозвали Анна-Мария, сокращенно Мэри, Энни или Мэри-Энн. Разодетый в отыскавшееся у кого-то из девушек ненужное платье, ныне он — вернее, уже она — тихо-мирно подпирает стену, как будто так и надо, создавая впечатление домашнего уюта... или того, что за вами следят. Я однажды и сам чуть кирпичей не наложил, когда внезапно проснулся среди ночи, а Мэри восторженно пялилась на меня своими больщущими глазищами, улыбаясь во весь рот... Ей бы ножик в руки — и можно фильмы ужасов снимать; впрочем, такая защита от ненужных визитеров была только к месту, так что к соседству полубезумной анимешной куклы я быстро привык, как когда-то к тараканам — и, пожелав ей и безмятежно храпящему на другой кровати соседу спокойной ночи, ложился спать, повернувшись на другой бок, неизменно кладя револьвер под подушку.       Но Мэри отпугивала далеко не всех; так, прослышав о чудо-кукле, нашлось превеликое множество индивидуумов, которым не терпелось нашу красотку... оттрахать. Что ж, такие персоны закономерно получали в рожу уже от меня, ибо нефиг в мою комнату шастать, когда вздумается. Сон у паладина Сета чуткий, не высплюсь — буду ходить злой, как собака, так что сами виноваты. А в другое время можете делать с ней всё, что хотите, мне коротко и ясно наплевать. Это всего лишь манекен в старом линялом платье, ничего особенного.       Что ж, тебя-то мне и надо, дорогуша. Прости, Мэри, ничего личного, сегодня ты послужишь на благо искусства.       Раз — и застиранное платье в горошек летит на пол, обнажая все прелести большой пластиковой куклы, в том числе и подобие набитого старыми тряпками бюстгальтера, создававшего нашей Мэри грандиозный объём. Два... а тут придется повозиться. Комбинезон на нее не так-то просто надеть. Пока всё сделаешь — затрахаешься, а ощущение, что меня спалят за этим далеко не благовидным делом, не покидает. И ладно бы простой житель общаги! Подумает, что ему это привиделось в пьяном угаре, да и всё тут. А Кэт... с ней встречаться сейчас было бы рано. И несколько... небезопасно.       Наконец, провозившись около двух-трех минут, а по ощущениям — чуть больше часа, отхожу назад и удовлетворенно окидываю придирчивым взглядом проделанную работу, весело скалясь в довольной ухмылке. Ну как есть Кэт, только прическу сменила! А что, кудряшки ей идут; вот будет весело, когда она вернется и увидит расстилающуюся перед ее взором картину! Рюкзак девушки я поставил на громоздкий, неведомо как сохранившийся во всеобщем угаре и не пропитый местными аборигенами платяной шкаф; вредная экс-жительница Убежища не намного ниже меня, но чтобы достать свой вещмешок, ей придется потрудиться, приложив некоторые усилия... жаль, я уже вряд ли успею вынести отсюда стул... Немного подумав, запихнул его на шкаф, к рюкзаку; попробует снять — получит много незабываемых минут, а может, и ножкой по башке, чем Апоп не шутит...       Да, я очень добрый, если перейти мне дорогу, и я никогда этого не скрывал — ни в прошлой жизни, ни в нынешней.       Бейсбольную биту, как ни старался, приладить в заботливые руки Мэри не удалось, так что, плюнув на безнадежные попытки, забросил верное оружие Кэт подальше под кровать — пускай поищет! Аптечка... хм, а вот это уже интересно. Шансы на то, что эта взбалмошная дамочка втихую употребляет или хотя бы изредка балуется наркотой, равны нулю; она производит прямо противоположное впечатление из-за своей правильности и обостренного чувства справедливости... хотя я, если так подумать, тоже не особо на торчка похож, если к поведению не присматриваться. Бледная кожа, красные радужки и темные круги под глазами у меня всегда были, а руки я никому не показываю, да и раздеваться мне не перед кем. Старая добрая Мэри, с всё той же развеселой улыбкой на лице косплеящая Кэт, не в счет.       В аптечке обнаруживаются несколько баночек рад-Х, три упаковки антирадина, увесистая пачка стимуляторов, два тонких шприца с мед-Х и... характерная потертая коробочка с надписью «Ментаты». Интересно, интересно, никогда бы не подумал. Хотя мало ли для чего они ей нужны... были. Вредные таблетки для ума перекочевывают в мой рюкзак; выменяю у Лео Стала на психо, он по этой хрени тащится, как кот по накапанной в сметану валерьянке с обмакнутым в нее увесистым куском колбасы. Я же никогда не испытывал тяги к ментатам; обдолбаешься, а потом ходишь вялый, не люблю такое. За компанию еще ладно, но не фанат. Да и последствия у них далеко идущие, не хотелось бы когда-нибудь в дальнейшей перспективе обнаружить, что ты полный идиот, да еще и с букетом неврологических расстройств впридачу.       Впрочем, каждому свое, и не мне судить Лео за его вредную привычку. Так, что тут у нас... антирадиационные средства оставь себе, я сегодня добрый. Ментаты я уже конфисковал, мед-Х не нужен, своих запасов хватит... А вот стимуляторы... Ладно, я не жадный, тебе три — мне десять. Хватит с тебя, красотка; раздобудешь еще, гуляя по пустошам, а паладину Сету с его постоянными вылазками в безудержное сафари на диких гулей, супермутантов и прочую ересь нужнее. Жаль, психо нет, но на его наличие в твоих вещах я и не рассчитывал.       Распотрошенную наполовину аптечку запихиваю под кровать, когда-то бывшую моей, а ныне принадлежащую тому аппетитно пахнущему бомжу. Ну вот и всё, шалость удалась! Облачившись во временно снятую для проведения стратегической военной операции силовую броню и сызнова окинув придирчивым взглядом творение рук своих, зловредно хихикаю, потирая ладони, как муха — лапки. Коварная улыбка не сходит с моего лица; эх, жаль, я не увижу офигевшую мордашку Кэт, когда она вернется домой после очередного выяснения отношений с кем-нибудь из местных и увидит... Муа-ха-ха, паладин Сет! Да ты просто сам хаос во плоти! Исефет гордится тобой!       Подхватив рюкзак и набросив его себе на плечи, решаю наведаться к холодильнику. Вчера я приволок с собой кучу мяса и, загрузив его в рокочущие недра белого довоенного гиганта, отправился по своим делам; интересно, принесенную мной добычу уже сожрали или да? Как бы то ни было — готовьтесь, стервятники: больше вы не будете таскать мою еду без спроса. Я мирился с этим беспределом достаточно, и сегодня чаша моего терпения окончательно переполнилась.       В столовой на втором этаже царит тишина, нарушаемая лишь негромким разговором двух знакомых мужиков, вольготно рассевшихся в дальнем углу, прямиком возле заветного стеллажа с пивом. Вот пройдохи, что тут скажешь! Своего не упустят. На столе перед ними бесстыдно расположилась початая пачка чипсов в растрепанной обертке — шуршащая, явно пахучая и поэтому совершенно не привлекательная для меня. Хорошо, что фильтры силовой брони не пропускают запахи; впрочем, даже учитывая этот вполне благоприятный факт, ощущение, что утонченные ароматы общаги пропитали буквально всё, впившись едкими щупальцами в мозг, не покидает. Эх, ненавижу дурацкие запахи, не-на-ви-жу!.. А всё моя звероформа, от которой в нынешних реалиях нет практически никакого толку. Надо было учиться превращаться в косатку или, на худой конец, в дельфинчика, но кто-то захотел стать волчком и кусать всех за бочок, так что...       Под столом чинно, с некой гордостью стоят три темно-коричневые бутылки и одна прозрачная, весьма недвусмысленно давая понять, что веселье только начинается. Пиво без водки — крышки на ветер, а как иначе? Тлеющие угольки сигарет мерно дымятся в пепельницах в такт оживленной беседе двух приятелей; чокнувшись бутылками и едва мазнув скупым взглядом по силовой броне отдельно взятого представителя Братства Стали, мужики возвращаются к любимому делу — распитию спиртных напитков, не обращая на меня внимания. До слуха долетают обрывки разговора:       — Эта девчонка — та еще несносная стерва. Я всего лишь хотел поздороваться, а она... ик... послала меня на... И что, что я уже... ик... три дня не просыхаю? Это повод вести себя... ик... грубо? Нахалка, — заплетающимся языком вещает крупный темноволосый мужик, сидящий поближе к стеллажу с выпивкой и крепко, будто клещ, впившийся пальцами в вожделенную бутылку. Как там его... Джек, Джейкоб? А, плевать, все эти общажные жители с их интересами и поступками все как под копирку.       — Да-да, ты бы видел, что она учинила сегодня на главной площади, — вторит ему его друг, светловолосый и коренастый; этот явно меньше набрался, так как речь у него более связная, но дело не за горами. — Как она эту Люси...       Всё ясно, обсуждают Кэт. В небольшом городке, где каждое происшествие является сенсацией, неудивительно; как говорится, на одном конце пукнул, а на другом уже трубят из всех утюгов, что ты ароматненько так обосрался, с душком... Впрочем, плевать; Кэт уже большая девочка и сама должна понимать, что каждый поступок налагает определенную ответственность и может повлечь за собой далеко идущие последствия. Не то чтобы я осуждал девушку за ее действия, но всё же... Тяжко ей будет выжить в этом мире, а особенно здесь, в компании, к коей своенравная и вспыльчивая экс-жительница Убежища не привыкла.       Взгляд вновь касается пачки чипсов. Кое-как подавив острое и крайне навязчивое, непреодолимое желание чихнуть, решительно выдвигаюсь вперед, направляясь к местной святая святых — к холодильнику. Липкое неприятное чувство разливается внутри, обволакивая всё мое существо, и чем ближе я подхожу, тем больше усиливается ощущение: за потрепанной белой дверцей меня не ждет ничего хорошего.       Секунда — и...       — Твою мать!!! Как можно было за полдня сожрать всё мясо?!! — не стесняясь в словах и выражениях, ору на всю общагу на чем свет стоит. Нет, я понимаю, конечно, здесь живет много народу, но чтобы так нагло пользоваться плодами чужого труда...       Вопиющая наглость. Просто вопиющая. Впрочем... чему удивляться? Люди всегда были неизменны, во все времена, а местные хмыри лишь очередное тому подтверждение.       — Ну вот как-то, — пьяно хихикает блондинчик, делая глоток из бутылки. — Таковы правила... Я не жрал, если что, — клятвенно выставив вперед руки, заверяет меня мужик с выражением промелькнувшего на лице страха. Шутка ли — повернувшаяся в его сторону голова в шлеме и угрожающе сжатый кулак никого не оставят равнодушным.       — У нас есть выпивка, а это куда... ик... приятнее, — продолжает его дружбан, наклюкавшийся в зюзю, с выражением полнейшей эйфории на лице. — Да, Билл?       — Всё верно, Джек. Нет ничего лучше старого доброго выпивона, — на физиономии блондинчика расплывается довольная улыбка. — Клянусь Атомом.       Приятели весело ржут, вновь чокаясь бутылками, в то время как в моей голове ни одной приличной мысли. Вчера я, рискуя своей, мать ее, бессмертной жизнью приволок с пустошей аппетитную браминью вырезку, которая только что буквально помахала мне ручкой и устремилась вдаль, в небытие, растворившись где-то в бездонных желудках местных жителей. Хотя... чего еще следовало от них ожидать? Каких-то правил приличия? Нет, о таком здесь если и слышали, то это было очень давно и неправда.       Гррр! От души хочется садануть кулаком по холодильнику, сминая увесистый довоенный агрегат в клочья; мерно бормочущая что-то свое техника издаст напоследок свой предсмертный вопль и сломается под разрушительным натиском бывшего бога войны, коего умудрились средь бела дня ограбить какие-то алкаши... У-у-у! Справедливость во всей красе, чтоб ее! Но ничего, голодным я сегодня не останусь.       Не с тем связались, девочки...       — Братан, да что ты разоряешься, — пьяно ухмыляется Джек, отсалютовав мне бутылкой. — Иди к нам. Посидим... ик!.. выпьем... Под водочку и жизнь... ик!.. станет веселее...       Приглашение дружелюбного пьяницы тонет в шуме образовавшегося грохота, покуда я, бесцеремонно выдернув холодильник из розетки, тащу его к выходу вместе со всем содержимым, коего не так уж и много, но на пару-тройку приемов пищи хватит. Отовсюду, словно разбуженные тараканы, сбегаются местные; о, эти охреневшие глаза и непередаваемые выражения лиц... оно того стоит!       — Да ты псих! — доносится до меня возмущенный голос вскакивающего с насиженного места Билла; шум, гам, падение чего-то тяжелого на деревянные доски пола и забористый трехэтажный мат... очевидно, изрядно налакавшийся дружок блондинчика не справился с управлением и гравитация покинула его бренную тушку. Как не вовремя, да, ребята? Ехидно расплываюсь в довольной ухмылке; пусть местные этого не видят, но я рад. Рад до безумия, переполняющего мои вены и струящегося по сознанию не хуже всякой наркоты.       Местные забрали мою еду, а я заберу их провиант. Всё по-честному. А то, что вместе с провиантом злющий, как сотня Апопов, паладин Сет наглейшим образом экспроприировал холодильник — да это так, мелочи! Попросят по-хорошему, с извинениями и всем прочим — верну. Нет — продам Мойре на металлолом, и поминай как звали.       — Твою мать, — доносятся отовсюду робкие возмущенные шепотки, но никто не решается связываться со мной. Даже местный задира Джон — и тот опустил сжатые в кулаки руки, стоило мне лишь бросить на него весьма многозначительный взгляд из-под шлема силовой брони.       Изысканно благоухающий алкаш, коего я решил величать не иначе как парфюмер, дрыхнет в своей постели на первом этаже, как ни в чем не бывало; что ж, этого товарища даже из пушки не разбудишь, сколько ни старайся. Проходящая мимо бабка качает головой:       — Никакого уважения к старости, — шамкает она беззубым ртом, недовольно стукнув заскорузлым пальцем по силовой броне. — Наркоман чертов, хоть бы о других подумал...       Вот оно как. А о том, кто обычно приносил еду с пустошей, никто и никогда не думал. Так с чего я должен думать о них?       — Да пошли вы все нахер! — оглушительно хлопнув дверью в наилучших традициях Кэт, оставляю позади этот сумасшедший дом с его идиотскими правилами, опьяняющими запахами, готовыми посоревноваться в своей умопомрачительности с любой помойкой, и уймой колоритных в своем многообразии личностей. Дикие истошные крики вперемешку с проклятиями раздаются мне вслед, но я не оборачиваюсь. Мне плевать на то, что пытаются донести эти хамоватые троглодиты; научатся адекватно себя вести — тогда и поговорим. Шнур от зажатого под мышкой холодильника с весело перекатывающимися внутри продуктами волочится по земле, будто хвост... волей-неволей вспоминается мой собственный хвост — черный, пушистый, раздвоенный и красивый. Помнится, я когда-то радовался, что моя звероформа получилась интересной и что ни у кого такой нет, как и хвоста...       Что ж, теперь и у меня ничего этого нет.       Отдаленные отголоски боли врываются в разум, сминая мысли, будто фантики от конфет; плечо, до поры до времени не беспокоившее, потихоньку дает о себе знать. Действие стимулятора медленно выветривается, что очень и очень не к месту, но домой я эту громадину дотащу. Успею.